* * *

 

Моей бабушке Валентине Рыбкиной

 

Летящим снегом тянешься ко мне.

Две бабочки в глазах черны и рады —

им чуждо оставаться на земле —

им вылетать и липнуть к снегопаду.

 

Слезой окоченелой выпадать

я буду, переехавший границу,

из черноты осенней в благодать

твоих высот, как из села в столицу.

 

И будет снег протяжен и белес.

Я ухвачусь за краешек хрустальный,

и перекрашу ночь в цвета берез —

верну ее к борьбе первоначальной.

 

Замкнется круг, как ободок руля.

Куда не поверни — лежит под снегом

ни в чем не виноватая земля,

как я с тобой, сроднившаяся с небом.

 

* * *

 

Тоска в глазу размешана, слезами

ее не выплакать, ее не расплескать,

блестящими электропроводами

напряжена домов немая стать.

И я иду по улице упрямой,

торчат из-под оград дворов кресты

и дождь качается от ветра, будто пьяный,

скользя по мягкой шали черноты.

 

До дома взгляд дотронулся — он близко,

но есть ли мне резон скрипеть дверьми?

Не знаю. Но уже собачья миска

гремит, попавши под ноги мои.

Я здесь. Я дома. Вот я. Я при-и-е-хал!

Взволнованная мать встречает. Что ж…

Закусываю щи горбушкой хлеба,

но хлебом все ж тоску не зажуешь.

 

* * *

 

Уже легли на тротуар

падения листвы,

и день сухим и серым стал,

как книжные листы.

 

И тлеют кучи под окном

соседского двора,

и покосился старый дом,

и тень к ногам легла.

 

И год назад, и два назад

все было точно так:

был август, первый листопад,

дворовый лай собак.

 

И ощущение конца,

начала предупрек,

и улетающий с крыльца

осенний мотылек.

 

* * *

 

мороз

затворы заржавели

рука легла на рукоять

сочится ночь под кожу двери

чернилами течет в тетрадь

 

я не боюсь разжать ладони

быть равновесьем на весах

и говорить луне о боли

как самому себе в глаза

 

и сторониться и смещаться

от жизни к темному углу

и строчкой будто бы прощаться

но утверждать что не умру.

 

* * *

 

                                                 С. О.

 

Крыло ресничье на твоем глазу

скрывает слезы радости ли, горя?

и взгляд летит, вверху или внизу,

он суши жаждет, или жаждет моря?

 

прекрасна ты, трагична и скромна,

и агрессивна в то — в любое — в это.

сама себе верна, себе вольна —

как щебетанье утреннего света.

 

тянусь к тебе по музыке шагов,

плетусь к тебе по снегу, по морозу,

привычное прилесье у дорог,

сугробы, заплетающие в косы.

 

следы, следы, то кошек, то дворняг,

то человека, лыжника, ребенка,

и где-то громыхает товарняк,

и носится по станции поземка…

 

в несвязной речи слов не разобрать.

я добреду, ведомый жаждой чуда

к тебе, чтобы на край любовный встать

и без раздумий сброситься оттуда.

 

* * *

 

Воздух влажный, тяжелый, колюч,

куст цикория

целится в ноги,

и холодный растрепанный луч,

будто клякса, застыл на дороге,

 

вырывается слово из губ,

к небу тянется долгая копоть,

голос ломок,

нездешен и груб

перевод с неземного на шепот,

 

отвечает ему мошкара,

и дробится на музыку Эго,

и скукоженный лист, и трава

превращаются в эхо,

 

разметаются ветром в углы

неразборчивые окончанья,

и ты просишь у тверди взаймы

неземной

неземного молчанья.

 


Сергей Евгеньевич Рыбкин родился в 1995 году в городе Воронеже. Окончил экономический факультет Воронежского государственного университета. Публиковался в журнале «Подъ­ём», альманахе «Балкон». Участник Воронежских областных совещаний молодых литераторов (2016, 2018), Всероссийского совещания молодых литераторов (г. Ульяновск, 2018). Член Совета молодых литераторов при Союзе писателей России. Лауреат Национальной премии для молодых авторов «Русские рифмы». Живет в Воронеже.