Оплавленная свеча

 

КОШКА

 

Черно-бурое пальто.

Белый галстук ярко вышит.

Я люблю ее за то,

Что она стихов не пишет.

Сядет рядом и поет.

Песня мне передается:

 

«…звезды спят на дне колодца…

…под стрехой пчела живет.

В камышинке ей не тесно,

В камышинке ей тепло…

…утро ночи интересней,

Это знает все село…

…вот идет мужик с лопатой…

…мыши есть, да лен густой…

…а скворечник, что за хатой

Третий день уже пустой…

…скоро ужинать покличут…

…тени шире и темней…»

 

И поет она, мурлычет,

Хоть записывай за ней.

 

ИЗ ЮНОСТИ

Солодковый корень… Жую, да плююсь.

Так терпко, и сладко, и горько — аж вяжет.

Я порчи и сглазу давно не боюсь,

Я сам, если надо, испорчу и сглажу.

 

Однажды в покосах я крепко уснул,

И старый шаман пиалЛю, что пили,

У неба азийского тьмы зачерпнул

И вылил в глаза мне, чтоб черными были.

 

Когда выхожу я плетень поправлять,

Мой длинный зрачок в твою сторону длится,

И крестится мама твоя и боится

Меня,

И тебя не пускает гулять.

 

***

Роса отсвечивает розовым.

Коснусь рукою — горяча!

Встает заря над нашим озером

И ходит козырем с плеча.

 

И мы встаем. Не виноватые.

Хоть и трезвонят соловьи

Про все мои дела помятые

И все измятые твои.

 

И я разглаживаю складочки,

И, не решаясь глаз поднять,

Тебя целую в щечки-ямочки,

И в бездну падаю опять.

 

***

Боже мой, неужели теперь

Это все позади навсегда,

Неужели никто никогда

Не прошел эту жизнь без потерь?

 

Хорошо бы, конечно, в пути

Не терять, а всегда находить,

И находок повозку катить,

И беспечно веселым идти,

 

И не видеть морщины у глаз,

И не знать, что седеет висок,

И что время проходит сквозь нас,

Как живая вода сквозь песок.

 

***

Кто знает? Может быть, не хватит мне свечи…

О. Мандельштам

 

Кто знает, может, мне довольно и свечи,

И золотом ее повитые лучи,

Рассеяв мрак, раздвинут черный космос,

И яблоко земли качая на весах,

Поднимут снова гирьку на часах,

Теплом дохнут, и обрету я голос.

 

Вселенная! Позволь, я расскажу,

Как трудно равновесие держу,

Как нелегко стоять перед стеною,

И вынимать из точки на стене

То слово, что доступно только мне,

И так болит, что я от боли вою.

 

Но острые лучи оплавленной свечи

Меня спасают всякий раз в ночи,

Снимают боль и поднимают в космос,

Сплавляют по реке, ведут в поля,

Где звезды гаснут в море ковыля,

И тяжело молчит пшеничный колос.

 

СОРОКОВЫЕ

Хрустел овсюг. Переступали кони,

Слюну роняя и зрачки кося.

Беленые холстины из поскони,

На пряслах покосившихся вися,

На солнце подсыхали…

Пили брагу

Медовую с устатку из ковша

Неспешно, как колодезную влагу.

Хозяйка, огородни накроша,

Цедила квас, посуду разбирала

И слушала, что старший говорил…

А по другую сторону Урала

Горели танки, и котел варил

Для всей России варево такое

Густое, начиненное свинцом…

Хрустел овсюг.

Сидели в хате двое,

Два битых инвалида — сын с отцом.

Сидели и кроили га на сотки,

На лоскуты, на клинышки земли,

И заправляли за ремни пилотки,

И понимали больше, чем могли.

 

***

Моя страна… От края и до края

Текут ветра и грозы шелестят,

И, зрелую листву перебирая,

Дожди над прошлогоднею грустят,

И омывают голубые крыши,

И загоняют сны на сеновал…

Я не бывал ни в Вене, ни в Париже,

Да я и на Амуре не бывал —

Не приводила долгая дорога.

За что же мне судьбу благодарить!

Не я ль живу убого, как у Бога,

И сам себя пытаюсь обхитрить —

Мол, вон какой, счастливый да богатый,

Мол, сам Господь от бед меня хранит,

И, как марал, не зная, что рогатый,

Трублю и бью копытом о гранит.

 

***

Развернулась земля на юг.

Табуны идут, грохоча.

Глухо стонет иртышский луг

Под подковою басмача.

 

Не сраженье идет — страда!

Шелестит на ветру тростник.

В голубом Иртыше вода

Розовей, чем язя плавник.

 

Жирный блеск пулеметных лент.

У кентавра звезда во лбу.

Шитый золотом позумент

Освещает его судьбу.

 

Брызжет алое на песок.

Трубы медные пьют зарю.

Сабли чертят наискосок…

Я на бойню с небес смотрю.

 

И такая во всем тоска!

И такая печаль в душе…

Я еще не рожден пока,

Только жить не хочу уже.

 

***

Мне б спокойно пожить, не легко, не натужно,

А — спокойно. Не падать и вновь не вставать.

Дневников не вести. На хрена это нужно!

Да и кто их, порядочный, будет читать?

 

Мне б спокойно пожить… Но выходит — дороже.

Говорю: не люблю! но в душе-то — люблю…

Неудобная штука — Прокрустово ложе!

То отрежу ступни, то башку отрублю.

 

И, валяясь обрубком, травой прорастаю,

Ощущая корнями по шуму земли,

Как идущие вслед превращаются в стаю,

Чуя запахи крови в дорожной пыли.

 

***

Что делают Музы в ненастные дни?..

Т. Гнедич

 

Я знаю — что делают. Пилят дрова!

Сухую лесину — на несколько чурок.

Потом на огне согревают слова

Для будущих песен.

И если ты чуток,

И если бумага чиста и бела,

И звонкой березой заполнена топка,

И если возможно отбросить дела,

И если есть пиво, и вобла, и стопка,

То все совершится…

 

Пусть пилят, пусть рубят.

Ты тоже работай.

Они это любят.

 

—————————————————-

Виктор Васильевич Брю­ховецкий родился в 1945 году в городе Алейске Алтайского края. Окончил Ленинградский институт авиаприборостроения. Служил в Советской Армии, работал в Российском центре «Прикладная химия». Автор 12 поэтических сборников. Лауреат Международной Пушкинской премии (Нью-Йорк), премий журналов «Нева», «Москва», «Наш современник», всероссийской литературной премии им. А. Про­кофьева, им. Р. Рождественского. Член Союза писателей России. Живет в поселке Кузьмолово Ленинградской области.