Ночная слеза

* * *

 

Кому любовь свою ни говори,

Слова опять истают до зари

И снег смотает голубую пряжу,

И стаи птиц разрежут небеса,

Послышатся слепые голоса

Из прошлого, с которым я не слажу.

 

До крови ранит, но не рвется нить,

И я не прекращаю вас любить,

Ушедших ни на миг не отставляю.

И снится мне окраина небес

И светлый сад, и темно-синий лес,

И дом, в котором ждут и умирают —

 

И снова ждут. И жизнь течет сама,

И нету в ней ни горя, ни ума,

Легка-легка, как будто птичья стая.

А я во сне летаю тяжело

И разбиваю темное стекло

Меж адом жизни и небесным раем.

 

Там живы все. И мама, и друзья,

И бабушка, и те, кого нельзя

Увидеть, но забыть их невозможно.

Сиянье душ и отблески планет,

Их навсегда неутолимый свет —

И снег, летящий в мир неосторожно.

 

Я там жила, в завьюженной степи,

В ночном дому, где темнота слепит

И где лучина освещает песню.

А выплачется песенка когда,

Тогда метель и горе — не беда,

В прошедшем сгину, в будущем воскресну.

 

* * *

 

В ночной дали прольется поезд

Наплывами из перестуков.

Пульсирует дороги повесть

Мерцаньем звезд и тихих звуков.

 

Перекрывая расстоянья

Своей мелодией пустынной,

Состав летит легко и рьяно,

Но вот на станции застынет.

 

И в это самое мгновенье

Я вдруг пойму, что здесь когда-то

Остались предков поколенья

В земле, ни в чем не виноватой.

 

Зачем я мимо проезжаю

Деревни той, в которой жили

Они так тихо, не мешая

Друг другу и небесной были?

 

Остановиться бы, остаться

В бараке ветхом и дощатом,

И темным звездам улыбаться,

И облакам, грозой измятым.

 

И дожидаться до рассвета

С дежурства мужа или сына,

И песенку, что не допета,

Тянуть чуть слышно и наивно.

 

* * *

 

Просыпается зимний ребенок,

Видит белые окна вокруг.

Белый свет заштрихован спросонок

Белым снегом — невольно и вдруг.

 

Значит, так и предписано в жизни —

Брать ее, оттого что чиста,

И — ни горечи, ни укоризны,

Только белая рамка листа.

 

И рисуй, ради Бога, что хочешь,

Пусть все линии будут резки,

Черной ручкой и кистью непрочной

Избавляя себя от тоски.

 

А иначе не сможешь ты выжить,

Оттого что суровой зимой

Нет ни цвета, ни света, ни книжек —

Остается остаться собой.

 

* * *

 

С чердака художнику виднее

Город, опоясанный рекой,

Белый снег и черная аллея,

Уличный обманчивый покой.

 

Ах, какие площади и башни,

Черные сумбурные дворы!

Узкий дом, задумчивый и страшный,

Держит на весу свои миры —

 

Окна с безысходностью квартиры,

Птичий гомон, музыку судьбы.

Эти жизни, как победы Пирра,

На полшага только от беды.

 

Задержать его едва ль возможно,

Раз — и тает на ладони снег.

Но берет свой карандаш художник,

Маленький прозрачный человек.

 

Сквозь него пропущено пространство

Горечи, надежды и любви,

Городское снежное убранство,

Черный парк в рябиновой крови.

 

Воздух неба, серые просторы

Арендует он, пока живой.

Но рисует он безумный город,

Город, опоясанный рекой.

 

* * *

 

Прозрачная тень стрекозы

Мелькает на пыльной дороге,

Как будто остаток тревоги,

Как будто мерцанье слезы.

 

А вот и сама она здесь,

Как синий худой вертолетик,

Как чудо — почти что без плоти,

Из солнца и воздуха смесь.

 

Летит в полушаге от нас,

Дразня, обгоняя, взмывая

Над зеленью поля без края,

Пока горизонт не погас.

 

Попробуй ее догони!

Но мы не пытаемся даже,

Мы свету и тени не стражи

В прозрачные летние дни.

 

* * *

 

В этом доме доживают старики.

Светят в окнах ножевые огоньки.

 

Поздним вечером и ночи напролет

Ни один жилец старинный не уснет

 

И не успокоится, пока

Небо протекает, как река,

 

Синее, зеленое — во мгле.

Хорошо на маленькой Земле.

 

Травы пахнут зноем золотым,

Звездным светом, облаком седым.

 

Звезды пахнут травами, звеня.

Судьбы прорастают сквозь меня.

 

И душа моя навстречу им плывет —

И сама врастает в небосвод.

 

* * *

 

Всю ночь горевала свеча

И залита воском клеенка,

Как будто земная печаль

Звучала тепло и негромко.

 

И будто бы солнечный свет,

Такую невинную малость,

Душа разделяла на всех,

Кому она близкой казалась.

 

Растаяла… Что же теперь?

Живу я, себе незнакома.

Скрипит приоткрытая дверь,

И ветер гуляет по дому.

 

* * *

 

Все это было когда-то

В дальней и плавной дали:

Звездами пахла мята,

Стыли ромашки в пыли.

 

И деревянная дача

Вечной казалась мне.

Жизнь, много жизней знача,

Тайной была вполне.

 

В ней ковыли мерцали,

Пела гвоздики кровь,

И над землей печали

Месяц нахмурил бровь.

 

И восходили лица,

Полные тишины:

Кроткие, словно птицы,

Нежные, словно сны.

 

Бабушка песни пела

Так, что земля цвела.

Звездами небо кипело

И мама еще жила.

 

А все остальное — пропасть,

Там, у резных ворот:

Темной дороги прорезь,

Сомкнутый небосвод.

 

* * *

 

Черного неба тягучий мед

Льется за горизонт.

Кто эту тяжкую сладость пьет

Вместе с ночной слезой —

 

Тот навсегда свободен, а я

Слишком земной была,

И оставалась — летя, скользя,

Птицей гнездо вила.

 

Черной звездой сияло оно

В гуще лохматых крон,

И облетала его стороной

Стая старых ворон.

 

И обходили сплетни его,

И миновала беда,

Но капля неба — всего-ничего —

Однажды коснулась гнезда.

 

И вот, как пропасть, зияет оно,

И видно в его окно,

Что смерти нет,

И уже все равно,

И боль отменить не дано.

 

И видно: бежит затяжная вода

По стеклам домов людских,

По зеркалам невинного льда,

Светлым глазам тоски.

 

И все скрывает небесный дождь:

Души, сердца, крыла,

И обнимает синяя дрожь

Землю, где я жила.

 

---

Елизавета Сергеевна Мартынова (Данилова) родилась в городе Саратове. Окончила Саратовский государственный университет. Кандидат филологических наук. Публиковалась в журналах «Наш современник», «Волга — ХХI век», «Луч», «Подъём», «Введенская сторона», альманахе «Новые писатели России», сборнике «Новые имена в поэзии». Автор книг «Письма другу», «На окраине века», «Свет в окне», «Собеседник». Лауреат премии имени Юрия Кузнецова журнала «Наш современник». Главный редактор журнала «Волга — ХХI век». Живет в Саратове.