Над бездной
- 30.07.2024
Джеральд Мэнлей Хопкинс
(1844–1889)
* * *
Терпение! ты тяжелейшая из нош моих.
Лишь для угрюмых просьб
и жалобных молитв
ты есть, терпение.
А мы — в тоске по шуму битв,
где, верим, жизнь кипит —
где смерть, и кровь, где слезы льются!..
Неси ж свой крест, терпи и повинуйся
Христу…
Надежны корни эти: прорастает
терпение плющом, лозою дикой
скрывая раны в сердце оскорбленном.
У рухнувших стремлений —
дорогих развалин —
горят пурпурные глазки его, и тихой
листвы трепещет водопад зеленый…
Прихода новых зол страшась —
непостижимых,
внезапных, все же втайне сознаем:
урок смиренья нам не впрок; былые живы
мечты — своей мятежной силой
Творца с Небес низвергнуть
в дольний окоем…
А что же Он — и Свет, и Путь наш бесконечный?
Его ли исцеляющие жилы
такой пленительной сочатся добротой?
Он терпелив и нас хранит — Любовью вечной
Своей… И, на Голгофе, — страшной Жертвой той.
* * *
Не бывать худшему, нет, не бывать —
так полна уже чаша беды и сомненья.
И грядущим печалям не вытравить память о прошлых
тяжких муках… О где, Утешитель, Твое утешенье?!
Где же помощь Твоя, Дева кроткая?!..
Нет, напрасно взывал я, исполненный веры; мольбы возносились —
и терялись во мраке. А голос мой вновь содрогался от боли — и славил, и пел…
Я так ждал Тебя, Боже! Но темная скорбь над водами бессильно
нависала все ниже… И сердце вскричало: «Не медли,
поднимайся и действуй!» — О Господи, как Ты хотел.
Да, у вольного духа, у горькой души есть вершины,
с горных пиков которых увидишь лишь дымку, покрывшую землю.
Кто равниной просторной шагает, ни смерти, ни крови не зная,
тем безоблачен путь… Мы же выбор в борьбе совершили,
пробудившись от сна, где в ночи каждый день умирали…
Там, над бездною — смысл бытия обретаем, Небесному внемля.
ЭХО СУМЕРЕК
Как спасти — есть ли в мире мера,
иль не встретить, вовек не вспомнить
ключ — кольцо, колыбель, колодец, клад, купель, заклятья хлад?.. —
Чтоб юной красоте не ведать тлена в извечной тьме времен.
Как, чем остановить
неотвратимые приметы лет древних —
безмолвных вестников больное приближенье,
слепых гонцов, траурных посланцев сумерек?
Нет, исхода нет — о нет, и не найти!..
и не знать, не зреть бессмертья красоте.
Делай что дано, коль — жребий брошен —
непокорный ум до срока стар.
Будь началом — ибо нет, иного нет пути —
так будь бесстрашен,
жертвуя собою возрасту,
седине, бессилью и победе смерти…
последним пеленам…
горсти земли…
И будь началом неизбежной не-надежды:
нет, не спасти, не вспомнить, не найти!..
Будь началом бесконечной скорби.
Отчаянья… отчаянья… отчаянья.
* * *
Не сопьюсь я, отчаяние —
верный пастырь усталых и плачущих —
на пиру твоем смертном, не трону последнюю нить
человекотворящую слабой души моей, алчущей,
не унизив себя отречением, верить и жить.
Но, повелитель жестокий,
прядет твоя страшная прялка
судьбу мирозданья… И, львиную пасть разъяв,
ты смотришь на раны мои глазами горящими
и кровь омываешь свирепым объятьем воды и огня.
Зачем? лишь кострику мою этой бурей развеет —
зерно отшлифуется суетным ветром. Я больше стерпел,
чем мне причиталось на долю — рука моя тверже; и сердце сильнее.
Я любящий — нежен, карающий — неумолим.
Но где и кому я дарую свое утешенье?!..
Петух уже трижды пропел
в ту ночь, что — безумный!.. — я тьму сотворил,
положивши бороться (о, Господи!)
с Богом моим.
Из сб. «Стихотворения», 1918
Джеймс Джойс
(1882—1941)
* * *
Возлюбленная, слушай
Любовника рассказ…
Когда, печаля душу,
Друзья покинут нас,
Потянет пепелищем
От пустоты такой,
И больно изумишься
Неверности людской.
Но женщина неспешно
Придет к тебе: зови!.. —
Даря тепло и нежность
Любви.
Груди ее спокойной
Легко коснись рукой…
Так, сокрушенный скорбью,
Найдешь покой…
Из сб. «Камерная музыка», 1907
НА БЕРЕГУ
Так злобно воет ветер… Бьет волна
Сырую пристань, гальку, буй, опоры мола…
Прибоем высолен, здесь каждый камень наг
И жадно пересчитан морем.
Как стужа ветрена, как безутешен плач
Взвихренных вод!.. Укутаю скорее
Дрожащие и худенькие плечи,
В своей руке его, мальчишью, руку грея…
Ненастный мрак, внезапно и опасно
Нагрянув, дух встревожил и сдавил…
Но в сердце страха нет, а светит ясно и не гаснет
Огонь любви.
1914, Триест
Из сб. «По грошику за штуку» («Пенни за штуку»), 1927
* * *
Я слышу армию, грядущую к земле моей.
В слепящем солнце — грохотом копыт мой берег оскверняют
бесчисленные колесницы с ярыми конями,
и с лошадиных морд струится пенный шлейф.
В доспехах черных без поводьев правят, мерно
хлыстами взмахивая, грозные, надменные
возницы — с кличами и бранью,
под ветром зеленью волос играя,
явясь из вод морских, проносятся по суше…
Раскаты хохота их — звон по наковальне —
скрежещут, будят в горле горький стон.
Свирепость чуждой речи корчит пламенем
мой рваный сон…
И пробуждаюсь в муке и удушье.
О, мое сердце!.. неужели мудрой силы
не обрело еще, с отчаянием споря?
Любовь, любовь моя, источник горький —
последней каплей душу погасила.
Из сб. «Камерная музыка», 1907
Дэвид Герберт Лоуренс
(1885—1930)
PIANO
…в сумерках женщина пела для меня.
В памяти — давние дни, как ребенком сижу под роялем…
гулкие струны дрожат… чистый голос парит… бегут от огня
отсветы к маминым быстрым ногам на педалях.
Зимние снежные ветви — в окнах гостиной…
Словно тот вечер — воскресный, из детства — все длится:
Мама с улыбкой поет старинные гимны
Богу-Младенцу… И в прошлое сердце стремится!
Тщетно appassionato рояля грохочет тревожно,
страстью напрасной звенит вокализ, к себе призывая…
Следуя музыке детства, скорбит об утраченном прошлом,
плачет по-детски душа, рядом с ним пребывая.
1918
ПОХИТИТЕЛИ ВИШЕН
Хрупкие ветви с коричневой кожицей прячут
вереницы больших темно-красных вишен.
Как будто кровавым дождем по каштановым прядям
азиатской княжны — льется глянцевой ягоды вышивка.
А ниже — недвижные, с мертвыми ломкими крыльями врозь — лежат
распластавшись, три ветреных птицы доверчивых:
два певчих дрозда бледногрудых и черный проворный дрозд —
разбойники юркие в пятнах малиновой смерти.
И медленно девушка бродит у желтого стога.
Качаются серьгами вишни у шеи; смеясь, предлагает
охотница алые ягоды… Даже не дрогнет
рука, подающая щедро! Лишь сено шуршит под ногами.
Из сб. «Стихи о любви и другие», 1913
НА ЗИМНЕМ ПУТИ
Серые груды снега на влажной земле
съежились утром, ожили первые травы…
По снегу последнему тянется твой след —
и прячется в редких соснах у горного края.
Где ты — с тех пор, как дальний лес исчез?
Смыло туманом в оранжевых пятнах тусклое небо…
Холодно знаю: упрямо меня сейчас
ждешь ты, глотая слезы обиды и гнева.
Но почему же снова идешь ко мне —
снова, навстречу легким словам прощанья?
Склоны опасны, и путь преграждает снег…
Зачем так спешишь ты — все ведая, все прощая?
Из сб. «Любовь», 1916
В ПОЕЗДЕ
В просветах
спутанных русых волос
открываются взгляду
пустые осенние земли,
пугливые овцы на лысых полянах,
привычное низкое небо…
Легко опрокинулся мир —
так знакомо, что мне бы
того не заметить,
у нежной щеки отдыхая,
касаясь груди — но
я все это помню
на ощупь,
я знаю…
И сердцу, зажатому ребрами, места хватает,
поскольку, волнуясь, оно остается
лишь точкой привычной опоры —
и видел
оттуда я танец Земли
по бродячей орбите.
И только в ноздрях моих —
запах знакомый, и только
тревожно лепечут
недетские губы о детском…
И бьется одно на двоих — не мое,
не остывшее сердце…
Вот мир,
околдован слепящим весельем, закружит!..
Как дервиш безумный
в больном лихорадочном танце.
Но в чьих беспокойных руках
стал мой разум игрушкой?..
Нет, жизнь не изменится,
все-таки встанет на место,
да там и останется.
Твой пыл мне покоем
пролился на голову вдруг.
Я медлю…
Как якорь магнитный,
уже завершающий круг.
Из сб. «Стихи о любви и другие», 1913
Уистен Хью Оден
(1907—1973)
* * *
Взгляни: на этот остров, чужестранец,
пролился свет, опередив твои прозренья.
Остановись, храня молчание —
и полетит через каналы уха
изменчивым течением
поток прозрачного морского звука…
Здесь меловой стены высокие уступы
стремительно и круто ниспадают к морю, гордо
встречая бури
и удар прилива…
И в полосе прибоя бурой
блестящей гальки слышен шорох…
И вьются чайки в поисках приюта у обрыва.
Сродни плывущим семенам и корабли вдали —
расходятся свое исполнить назначенье…
И весь простор до странности легко
вбирает память, а его движение
воспринимается душой — как облака,
из лета в лето меж пустынных берегов
пересекающие солнечный залив…
* * *
Влияние холодной
И печальной,
Рожденной лунным светом
Вечной
Красоты — необъяснимо.
Это
Ночное таинство — бесплотно,
Безупречно,
Изначально…
И с прелестью мгновенного —
Изменчивой,
В любовниках держащей день
И солнце —
Несравнимо.
Нет, час видений лунных — это нечто
Иное совершенно!..
Что чувствует душа,
Когда — с возвратом прошлого,
Недостижимо-близкого —
Как будто времени все медленнее шаг?
В свечении больного диска
Рождаются мечты непрошенные…
Но — призраки вольны.
И их исчезновения
Мгновенье
Стирает память
О былой любви
И боли.
И сладостной тоской не полнит больше
Бездонный взгляд луны.
Римма Викторовна Лютая окончила музыкальное училище, Литературный институт им. А.М. Горького. Работала художником в театре, ответственным секретарем в газете и региональной организации Союза композиторов России. Выпускающий редактор православного издания «Вестник Антониевского храма». Публиковалась в журналах «Смена», «Литературное обозрение», «Москва», «Подъём», «Простор», «Новая Немига литературная», «Сура», «Гостиный двор». Дипломант национальной премии «Золотое перо Руси». Член Союза журналистов и Союза композиторов России. Живет в Воронеже.
