Между голосом и дыханием

* * *

Замельтешат муравьи по деревьям:

Божья им пища — листва!

Веком забытый говор деревни

я различаю едва.

Разве за кружкой, за горькой разлукой,

за удивленьем «ты — Смерть?»

двери откроются… Прежние звуки

мне бы запомнить успеть!

«Эй, Аграфена, неси-ка балакирь:

кума лечи молоком…»

Зовы любви, добродушия знаки

в воздухе тают пустом.

«Челяди царской — волчьей ораве —

нужен осиновый кол…»

Это деревня в новом составе

прежний играет футбол.

В воздухе мрежи висят, и оконцу

луч уловить не с руки.

Мечет рубанок сосновое солнце —

стружки пахучи, легки.

Жаждой томима, к началу обеда

ива стучится в окно.

У самовара — живая беседа…

Звуками небо полно.

 

ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ

                                                           Б. Дугаржапову

 

Опять на восток, за последний кордон поселений,

туда, где равнины Монголии, вольное ржанье коней,

туда, где любовь и молитва — прекрасные сени,

ведущие вглубь пожелтевших от дум букварей.

 

Возьми меня, полдень, в свои золотые ладони

и теплому небу опять и опять покажи!

Я в этих степях с Богдыханом когда-то долдонил

и спал с поселянкою в мягко постеленной ржи.

 

И стрелы летели, и бег становился судьбою,

когда по указу метали, и ты уходил от погонь,

а после, а после, к живому припав водопою,

ты пил из лоханки луны благодатный огонь.

 

В Монголии мягко живется и радостно спится,

и тень моя бродит средь спекшейся к лету травы,

и шелком китайским, и русским струящимся ситцем

опять перевязано горло у грешной молвы.

 

И снова Баир, испытующим глазом нацелясь

на вечность, на дружбу, выводит меня на простор,

где каждому соль вручена и подарена цельность,

и лучшая песня струится с языческих гор.

 

* * *

Ты из прошлой жизни уходила,

как дымок прощается с трубой:

вся твоя неведомая сила

пожелала, видно, быть со мной.

 

Да и я с тобой стелюсь туманом

в чистом поле, где не спят стога.

Ты сырому воздуху желанна

и рассветной дымке дорога.

 

Прижились, друг в друге растворились,

как вода весенняя в воде.

Если люди в первый раз влюбились,

правды не найти уже нигде.

 

Посидим. Нет расставанья боле,

смерти нет, и вдаль ведут следы…

Выпросила ты меня у поля,

выпросил тебя я у звезды.

 

* * *

Из тишины моей кроткой Отчизны,

маминых слез, обветшалой любви

Ангелы сделали тонкую линзу —

катят ее по дорогам земли.

 

Блеском она окликает деревню,

манит в зеленую даль ветерком,

душу ласкает, внушает доверье

мальве, цветущей под каждым окном.

 

Вон, докатили уже до Алтая,

в речке купают ее, как коня…

Милые Ангелы, просьба такая:

дайте зажечься огню от огня!

 

Фокус ее — лебединое пенье

в бурном потоке горной реки,

ниткой скользнувшее откровенье

в сердце живое — с Отчизны руки.

 

* * *

Между голосом и дыханием

пролетают века клубничные,

померанцевые, нахальные,

в меру — общие, в меру — личные.

Вот напевы небесной вотчины,

вот эстрада пятикопеечная,

где любые гланды — просрочены,

где любая свобода — вечная.

 

Жизнь растягивается, сужается,

словно гусеница-путешественница,

а внизу спозарань смеркается,

а вверху — золотая лестница.

Между голосом и дыханием

много весен и зим простуженных.

Векования, волхования,

тишина родников разбуженных.

 

ИЗ АЛТАЙСКОГО ДНЕВНИКА

Жен-мироносиц на небе вечернем считая,

жить бы да жить в этих горных безлюдных местах!

Днем любоваться крышами пагод Китая,

ночью Монголию видеть в раскованных снах.

Туго завернута этой страны оболочка

в русский характер, и ниткой прошита канва.

Чтит новгородскую вольницу каждая кочка,

ввысь поднимаясь, как врыта в песок голова.

Только на ранней заре частокол-копьеносец

в бой соберется, крикливых ворон не сочтешь!

В сон, как в залив, заплывает легко миноносец —

русская хата, собравшая всю молодежь.

Песни, гулянка, в соседок-подруг новоселье —

трех этих грешников всякое знает село!

Пьется легко, и по кругу расходится зелье —

в каждой кровинке, как царский солдат, залегло.

Кожа песчаной пустыни натянута туго

на горизонт, и неброскою жизнью полна.

Сойка, тушканчику мать, скорпиону — подруга,

волк и лисица, и чашкой молочной — луна.

В юртах под вечер звучит «Николай и Василий»,

лошадь уставшая, телетарелка и кот.

И разговоры о том, что поближе к России

нужно держаться, да Черный Бурхан не дает.

 

* * *

Алтая новая столица

здесь будет истинно стоять!

Несутся пламенные лица,

небесная несется рать.

Виденьем чудным очарован,

войти готовый в новый храм,

я низко кланяюсь коровам

и целомудренным горам.

И чтобы не была забыта

святая наша простота,

твержу, как чудную молитву:

«Чендек, Гагарка, Замульта!»

По воздуху несутся кони —

везут к Белухе ездока!

Луну и звезды на ладони

несет священная река.

И березняк, и темный ельник

здесь говорят под ветерком:

«Пошто стоишь, как пень, бездельник?

К вершинам путь тебе знаком:

через прилипчивые страсти,

минуя лени перевал,

тропой сердечного участья,

как Бог воскресший завещал».

 

* * *

Федору Боровикову

 

О, вздохи-выдохи апреля,

пернатые забавы лип!

И хорошо, что дудку Леля

зимой овраги сберегли.

По состоянью небосвода,

и хлебной мякоти бугров

легко узнать, что есть свобода

и океан без берегов.

 

Весна — как пяльцы для узора

весна — как пальцы в табаке!

И хариус стремится в гору,

и рысь полощется в реке.

Еще крепка ночей прохлада,

но из могильников седых,

как призрак будущего сада,

исходит дух — аилов дых.

 

Тропою едем, хвост лошадки

пугает нежить по кустам,

и попугаем месяц сладкий

свой клюв протягивает нам.

Тебе, Алтай, я песню эту,

в горах ночуя, пропою

за сойки крик, за очерк света,

за горсть сухой травы коню.

 

* * *

Тот ли узор вышивают беспечные птицы

в небе, свободном от грустных осенних дождей?

Крестики-нолики, солнца холодные спицы —

вот и рисунок, запомни его на сто дней

зимних, суровых, но вовсе, мой друже, не грубых,

грабли забывших, зато посреди тишины

зорко глядящих в печные подзорные трубы —

спят или бодрствуют те, кому крылья даны?

 

Ибо распахи-кресты и небес вышиванье,

сальто, круженье души среди зимнего дня

схожи с любовью, а ей не подыщешь названье —

крепче вай-фая и ярче живого огня!

…Зона молчанья. На окнах белеют узоры,

но приглядишься — пульсирует дым из трубы…

Скрипнет душа половицей, снежком у забора…

Крестики-нолики нашей с тобою судьбы.

 

---

Игорь Леонидович Муханов родился в 1954 году в городе Бузулуке Оренбургской области. Окончил Самарский государственный университет, высшие литературные курсы. Поэт, прозаик, собиратель русского, бурятского, алтайского фольклора. Автор книг «Хвала засохшему дереву», «Сказы и байки Жигулей», Дождь из цветов», «Небесное в земном» и др. Лауреат литературной премии им. С. Есенина. Член Союза писателей России.