Китежане

ИЗ ДЕТСТВА

 

Ю.К.

 

На фоне железнодорожных путей,

согласно церемониалу,

калека безногий в тележке своей

с утра колесил по вокзалу.

Душа на пропой и медаль посреди,

а за отворотом бушлата —

согревшиеся у него на груди,

скулили слепые щенята.

А он, бедолага, шутил невпопад

среди суеты балагана

и водкой выкармливал этих щенят,

бутылку достав из кармана.

Хорошие граждане средней руки,

забаву ценя лобовую,

охотно кидали свои медяки

в тележку его гробовую.

В шалмане водяра текла, как вода,

навстречу собачьему веку,

кого мы сильнее жалели тогда —

щенят или всё же калеку?

Вокзальные слезы легли про запас,

бухло переполнило чашу.

Кого мы сильнее жалеем сейчас —

себя или Родину нашу?

 

КИТЕЖАНЕ

 

                            1

 

Жить у обрыва — плохая привычка,

но, со времен допотопной Орды,

Китеж-Воронеж — слышна перекличка

слов и веков, облаков и воды.

 

В каждом из нас и в любую погоду,

каждые двадцать четыре часа —

город, который уходит под воду

или возносится на небеса.

 

                            2

 

Не важно, с какого боку,

но чудится наяву,

что Китеж неподалеку —

я в нем посейчас живу.

 

В России душа, как дома,

поэтому не впервой —

от Китежа до Содома

недолго по Кольцевой.

 

                            3

 

…а Китеж не в раю и не в аду —

по этой жизни он и тут, и там.

Мы движемся на собственном ходу

по самым неожиданным местам.

 

Не говори, что небо не про нас —

оно сегодня ближе во сто крат,

а демоны и ангелы сейчас

между собой по-русски говорят.

 

* * *

 

Не помню, какого числа,

по воле какого синдрома

дорога меня привела

на место родимого дома.

Тут жили когда-то вдали

от смутного гула эпохи,

и вот — в придорожной пыли

красуются чертополохи.

Пока мы кому-то назло

по этой земле колесили,

как много воды утекло,

как много домов посносили!

Над нами плывут облака

и в них отражается детство.

Конечно, земля велика,

и все-таки —

                 некуда деться…

 

ПИЛИГРИМ

 

Всегда не хватает любви и тепла:

последний поэт коктебельской эпохи

живет на какие-то жалкие крохи,

живет на подачки с чужого стола.

Что гений? —

убыточное ремесло:

немного бомжует и много бичует,

с оказии в теплоцентрали ночует

и хочет уехать туда, где тепло.

Среди вавилонских и русских земель

петляет во мраке тропа пилигрима,

который мечтает добраться до Крыма,

где ждет, не дождется его Коктебель.

 

В РЮМОЧНОЙ

 

Вот и встретились напоследок,

после порции беляшей,

двое, мудростью пятилеток

утомившихся алкашей.

Окончательно и бесспорно

обеспечены за труды

заварившие чай из корня

человеческой лебеды.

Говори же о чем угодно:

про нелепую жизнь свою,

про тяжелые сны в холодном,

детонирующем раю.

Как мы, Господи, постарели,

разглагольствуя на предмет.

Неужели, на самом деле,

даже времени больше нет?..

 

* * *

 

Как странно устроено в мире —

повсюду подъем и полет,

а прямо в соседней квартире

душевнобольная живет.

Я многого не понимаю

и воспринимаю с трудом,

что эта душевнобольная

легка на полет и подъем.

Душа в темноте колобродит

и каждую ночь напролет

безумная женщина бродит

и стремные песни поет.

 

ПЕСНЯ

 

Помнишь, пьяная женщина пела

на исходе июньского дня:

— Каравеллы мои, каравеллы,

почему вы ушли без меня?

Оклемается мало-помалу,

помолчит и опять за свое.

И такая тоска набегала

от бесхитростной песни ее…

 

* * *

 

Прямо по течению беды

прошлое оделось берегами;

бросишь камень в зеркало воды —

время разбегается кругами.

Вот и сердце, памяти вослед,

окаменевает поневоле.

И куда нам плыть из этих лет

по теченью совести и боли?..

 

КРУГИ

 

Кого мечты, кого долги

удерживали в этом мире,

но только по воде круги

расходятся на все четыре.

Остановись и оглянись;

по грозовому небосводу

круги земные разошлись —

а мы пеняли на погоду.

Все переменится, когда,

захолонувшие от света,

сойдутся небо и вода

на круге Вечного завета.

 

СТАРИК

 

На последней ноте снегопада

сердце виновато без вины —

никакого праздника не надо,

все не в жилу, кроме тишины.

Хвори да печали одолели,

не осталось музыки в груди;

но под капельницами капели

есть одна отрада впереди:

скоро Пасха и кому-то надо,

чтобы с одинокой высоты

на четыре стороны заката

осыпала яблоня цветы.

 

* * *

 

Наш климат по натуре скуп,

растительность неприхотлива:

тут баобаб — обычный дуб,

а наша пальма — та же ива.

Здесь освещение не то,

снега хронически не тают,

но в этом климате зато

мои стихи произрастают.

И понимаю наперед,

что, в окончательном итоге,

я тоже стану, в свой черед,

обычным кленом у дороги.

 

РОДИНА

 

                            1

 

Эта Родина проще простого,

эта правда, как небо, стара.

У кривого столба верстового,

наконец, оглянуться пора.

Сколько всякого было-случалось

и случается в ней до сих пор! —

и земля под ногами качалась,

и стреляли друг друга в упор.

Но, какого-то лешего ради,

представляется мне, например,

будто жили по вере и правде,

будто слушали музыку сфер.

У кривого столба верстового

подымается дым без огня.

Эта Родина проще простого,

эта вера от пули меня…

 

                            2

 

                                        Л.А.

 

Не избами, не сеновалом

и не перегаром печали —

Россия пропахла вокзалом,

где мы провожали, встречали;

где были победы, обиды,

разводы на лагерных зонах

и где посейчас инвалиды

поют на холодных перронах.

А мы в привокзальном буфете

сидим посредине Отчизны,

как будто никто не в ответе

за все инвалидные жизни.

 

---

Валентин Михайлович Нервин родился в 1955 году в городе Воронеже. Окончил экономический факультет Воронежского инженерно-строительного института. Автор двенадцати книг стихотворений. Лауреат литературной премии им. Н. Лескова, международного чеховского конкурса в Германии, специальной премии Союза россий­ских писателей «За сохранение традиций русской поэзии» в рамках Международной Волошинской премии. Член Союза россий­ских писателей. Живет в Воронеже.