Хритоновы и Россия

Как  дед  Никифор  ловил  сома-великана

 

Стояла хорошая погода. И со своим сенокосом Борзуновы управились за пять дней. На следующий выехали на суходольные и заливные луга Прибитюжья (под селом Старой Чиглой), принадлежащие небогатому помещику.

Договорились убирать из одной трети: две копны хозяину сенокосных угодий, одну — себе.

Покос располагался по пойме реки Битюга — от Барских лугов до Старой Чиглы. Стан сделали на берегу. Как и ранее, не забыли взять из дома рыболовные снасти (сети, вентеря, кубари).

Рыбной ловлей занимался дед Никифор Ефимович Борзунов. Каждый день он кормил артель щербой (ухой) и вареной рыбой.

Однажды помещица Бочарова пожаловалась, что в ее хозяйстве почти ежедневно пропадают гусята. А на мелководье люди не раз видели большого сома. Значит, это из-за него помещица несла урон в поголовье молодняка птицы.

Дед Никифор Ефимович Борзунов (Хритонов) решил поймать сома. Для выполнения задуманного поехал домой, откуда привез якорь-тройчатку (крепкие крючки для крупных рыб). Потом обжарил на костре курицу, которую пожертвовала помещица. Якорь-тройчатку заправил внутри курицы. Вместо поплавка лесой-бечевой рыболов перевязал снопик куги.

Никифор Ефимович на лодке вывез наживку на середину плеса, заглубив ее метра на полтора. А бечевку протянул к берегу и привязал к гибкой молодой ветле, накренившейся над водой.

На сенокосе он (в семье его попросту звали Никиткой) всегда был стогоукладчиком. Но теперь у него появилась еще одна забота: время от времени поглядывать на пучок куги, торчавшей над водой. Однако там все было спокойно.

На следующий день Никифор Ефимович увидел прыгающий пучок. Он то погружался в воду, то всплывал. И рыболов в восторге крикнул:

— Попался!

Не теряя даром времени, он быстро сполз со стога и опрометью побежал к реке.

Вся артель смекнула, в чем дело, и будто по команде устремилась за ним. Предстояло великолепное зрелище.

И точно: большущая рыба будоражила воду плеса. То всплывала, то уходила вглубь. Ветла, к которой была привязана бечева, отчаянно хлестала по воде.

Но дед Никифор тоже не дремал. Он потихоньку начал подтягивать рыбу к пологому берегу. А когда она всплыла на поверхность воды, то все в один голос крикнули:

— Сом!

Он казался похожим на толстое бревно с черным лоснящимся отливом. У многих присутствующих при виде этого великана, как при виде какого-нибудь чудовища, лицо и руки покрылись мурашками.

После короткого отдыха рыба с новой силой принялась вырывать бечеву из рук Никифора. И тогда он послал на стан за топором. Однако лишь к вечеру он подтянул рыбу на близкое расстояние. И тут же дал знак подать топор. А потом в одно мгновение бросил бечеву и резко нанес удар, вложив в него всю силу…

Сом подпрыгнул над водой, упал. Вода забурлила, быстро начала краснеть. Движения сома стали медленными, вялыми. И вскоре сом совсем затих.

Никифор Ефимович подтянул рыбину к берегу, затем с помощью заранее заготовленной деревянной рогатины через жабры и рот протянул вожжи. И вот несколько мужиков выволокли сома на прибрежный песок, а потом потащили к стану. Прикинули, что в добыче более пяти пудов (свыше восьмидесяти килограммов).

Тут же было решено: третью часть сома отвезти в Старую Чиглу, чтобы там продать священникам, лавочникам, учителю и всем, кто пожелает купить. Вторую треть — богачам Старой Тойды. На вырученные деньги купить четверть водки.

Сказано — сделано. И вот уже на стане в двух ведрах начали варить щербу (уху) из сома. Когда она была готова, мужики выпили водки, закусывая сомятиной, луком. Над округой понеслись песни.

Только перед рассветом стан ненадолго затих. Вместо песен вкоре послышался гулкий храп заснувших мужиков.

Оставшуюся сомятину потом ели еще дня два, сохраняя ее в садке, опущенном в воду Битюга.

 

Серые  разбойники

 

Казалось бы, выгнали скотину на пастьбу в поле — и никаких тебе тревог-волнений. Однако это далеко не так.

Гуртовых собак кормили хорошо, но раз в сутки. И только утром. Если же накормить вечером, то они не станут прилежными в исполнении своих обязанностей, их начинает одолевать дремота.

В большинстве случаев волки нападали на гурты овец ночью, к тому же с подветренной стороны, чтобы не сразу почуяли собаки. И пастухи уже знали: если ветер западный, то жди непрошеных гостей с восточной стороны. Старший чабан и вожак собак не спали всю ночь. В те времена волков было много, поэтому они лишь в редкую ночь не нападали на гурты. А частенько приходили даже днем. Причем волк не шел открыто. Обычно он ложился впереди гурта на расстоянии 700-800 метров, и когда овцы находились совсем близко, то быстро вскакивал, хватал одну из них за шею (у челюсти) и быстро убегал с нею, подстегивая хвостом. Небольшую же овцу или ягненка волк забрасывал себе на спину, а потом уходил с добычей в лес или в заросли оврага.

Волки были бедствием для крестьянина. Они также похищали много жеребят, телят, которые паслись подальше от домов. Истребляли гусей на берегах рек. Нападали и на лошадь: сначала — спереди, стараясь схватить за горло. Если это не удавалось, волк зубами ловил лошадь за хвост и со всей силой упирался ногами в землю. Выбрав момент, когда она сильно напрягалась, он резко отпускал ее хвост. Лошадь падала через голову, волк моментально подскакивал к ней и перегрызал горло.

Зимой хищники подходили к селам, по запаху определяя местонахождение овец. В плетневых или частокольных овчарнях прогрызали себе лаз и проникали внутрь помещения. Там обычно загрызали всех животных, а съедали одну.

Особенно много волков развелось в годы Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. И с хищниками велась упорная борьба. С 1922 по 1930 года их отстреливали при облавах. Дело же это было непростое. В осенне-зимнее время сельские охотники выслеживали в лесу место отдыха волчьей семьи. Потом с двух сторон это место оцепляли бечевой с пришитыми к ней красными флажками (на расстоянии двух метров друг от друга). Длина такой бечевы — до полутора километров. В результате создавали своеобразный «коридор».

На одном его конце в засаде находились охотники — один от другого на расстоянии убойной силы ружья. На другом конце такого «коридора» становились загонщики — молодые мужики, подростки. Они шли в сторону охотников, били в косы, трубили в рожки, свистели, кричали. Напуганные шумом волки стремились убежать, бросались в сторону флажков, но хищников пугал красный цвет. И они устремлялись по «коридору» прямо на охотников, которые встречали зверей меткими выстрелами из ружей.

После Великой Отечественной войны волков истребляли с помощью самолетов. Для этого местный охотник, заметивший стаю (особенно во время гона хищников или пришедших к скирдам соломы на мышкование), звонил по телефону в районный центр. Оттуда сообщали в Воронеж, вызывая самолет с бригадой отстрела. И в таких случаях ни один волк не мог убежать от автоматного или пулеметного огня.

До 1960 года на всей Европейской части бывшего СССР были истреблены почти все волки. А вскоре егеря стали замечать, что увеличился падеж диких животных: лосей, оленей, коз. Оказывается, это больные, слабые, старые, которых раньше серые хищники гоном добывали себе на пропитание. И ученые-охотоведы убедились еще раз, что волк является санитаром в дикой природе, а в итоге проводится естественный отбор. Без него не обойтись. Поэтому пришлось завезти в наши края несколько пар волков из Сибири.

И теперь их количество определяется естественной необходимостью. Лишних отстреливают. Так что порой и волк требует к себе определенного внимания.

 

Тонкости  былого  сватовства

 

Сельские парни и девушки дореволюционной России плохо знали друг друга. Только по праздникам собирались на вечеринки, да и то под строгий наказ родителей:

— Ты там недолго, а то по шее получишь!

И получали…

Особенно в строгости держали девушек. В случае задержки с вечеринки отец или мать говорили без обиняков:

— Ты что, до своего замужества хочешь принести нам ребенка в подоле и опозорить себя да нас?

Слушая такие слова, дочь готова была провалиться сквозь землю.

Да, в те времена большая часть молодежи имела совесть, девушки не позволяли себе сожительствовать с женихами.

Правда, некоторые парни по ночам ходили к солдаткам. За это им сильно попадало от своих отцов, которые пороли таких сыновей ремнями, вожжами, кнутом. А родня солдаток была особенно жестока — если застигнут такого «ходока», то били его вплоть до увечья. Вот и выходило по известной пословице: «Или сена клок, или вилы в бок».

В дореволюционной России о клубах на селе крестьяне не имели понятия. В праздничные дни мужики-соседи сидели на дубах, сложенных около хат, вели разговоры на разные темы, в том числе и о войне.

Летними вечерами молодежь собиралась также возле кладок леса — «на улицу». Здесь на гармошке, балалайках (в те годы эти музыкальные инструменты были на каждой улице) исполняли русские народные мелодии: «Саратово», «Страдания», «Барыню». Под эти мелодии парни и девчата пели частушки, танцевали, плясали.

На вечеринках исполняли старинные протяжные и шуточные песни.

Нередко молодежь, вечерами веселившаяся вблизи хат, мешала односельчанам отдыхать, за что получала справедливые замечания и совет продолжить развлечение за околицей.

Обычно так и поступали. Тем более что за селом, у реки, было излюбленное место на лужку, где не только пели, плясали, но и активно участвовали в различных коллективных играх под названием «Рыбка», «Третий лишний», «Гуси-лебеди, домой».

В осенне-зимний период парни за плату (от трех до пяти копеек в месяц с человека) снимали у вдов квартиру, а также у «вековух», в свое время не вышедших замуж. Там, в основном по праздникам, взрослые ребята, девушки собирались «на улицу» — вечеринку.

Нередко для хозяек этих квартир парни завозили дрова из леса. Правда, во время вечеринок в тех хатах было тесновато, зато молодежь чувствовала себя свободно. Ребята часто играли в карты, девушки пели или сидели на лавках, лузгая семечки.

Как правило, на такие вечеринки собиралась молодежь только одной улицы. Пришельцев с другой парни встречали недружелюбно. Нередко случались массовые драки, если «чужаки» начинали ухаживать за здешними девушками. А когда парни одной улицы одолевали соперников с другой, то победители свободно гуляли на двух-трех.

В те далекие годы считалось, что родители правильно поступали, когда женили сыновей и выдавали замуж дочерей в восемнадцатилетнем возрасте. Это предотвращало разболтанность, развращенность молодежи. И часто не спрашивали согласия: как решили отец с матерью, так и бывало. И в таких случаях говорили: «Стерпится — слюбится».

Однако имелись исключения, когда молодые люди женились или выходили замуж по любви. После свадьбы многие из таких пар любили друг друга до конца своих дней.

Перед сватовством созывали семейный совет из самых близких родственников: братьев с женами, сестер с мужьями, дяди, тети. Мать жениха ставила самовар, все собравшиеся пили чай, обсуждали кандидатуры невест. Причем таких, которые по красоте, уму, трудолюбию соответствовали бы достоинствам парня. Если же таких достоинств у него было не очень много, то было ясно, что о хорошей невесте для него нечего и мечтать. Потому-то при выборе родственники старались помнить о пословице: «Руби дерево по себе». Именно такой рациональный подход к этому делу, как правило, был удачным. Были случаи, когда богатый мужик имел сына с физическими и умственными недостатками. Но, несмотря на это, нередко такой жених зазнавался. А родители все же выбирали для него лучшую невесту на селе — красивую, работящую, умную, часто из бедной семьи. Но это замужество не сулило ей спокойной жизни и счастья. Она слышала упреки, что ее взяли из бедноты. Бежать бы из этой семьи, куда глаза глядят, да такая, видно, судьба, и гнись, как рабыня.

Впрочем, в некоторых других богатых семьях к снохе из бедной семьи относились хорошо, за что та старалась отвечать взаимностью. В случаях, когда выдавали за немилого, девушка спокойная смирялась, оставаясь верной женой. А другая в такой же ситуации, напротив, изменяла под разными предлогами, избегала ходить с постылым мужем в гости, в церковь.

Надо также заметить, что до Октябрьской революции 1917 года мужья часто били своих жен, особенно пьяницы, разгульные, несдержанные. Умные, степенные, рассудительные мужики, напротив, жили спокойно.

Итак, наметив на семейном совете невесту, обычно отец, мать, их сын-жених, мать-крестная и «языкастый» родственник брали бутылку водки и отправлялись сватать. Все они, кроме жениха, заходили в хату, а он оставался на крыльце, разговаривал с братьями или другими родственниками невесты.

Узнав о цели прихода гостей, родители невесты просили немного подождать: надо посоветоваться с родственниками. Потом объявляли о своем решении. Если оно было положительным, то сваты просили показать невесту. Вскоре она являлась, не зная, как себя вести от смущения и волнения. Но нередко девушку выручала добрая, находчивая будущая свекровь. Она сажала ее рядом с собой, ласково обнимала за плечи и спрашивала:

— Как тебя зовут? Умеешь ли ты прясть, ткать, варить щи?

— Да, — отвечала та.

И тут на помощь дочери приходила мать:

— Не в обиде будете, свашенька, на нее и на меня. Я всему научила. Она у нас старшая в семье, поэтому всегда первая помощница в доме и в поле. Другой раз жалко бывает дочку, а заставляла делать, чтобы всему научилась. Она всех своих братьев и сестер вынянчила, и они зовут ее няней да почитают…

Будущая свекровь, довольная ответом, отпускала невесту:

— Ну, хорошо, иди, дорогая, по своим делам.

Жест доброты будто согревал душу девушки. Это окрыляло, давало надежду на мирную жизнь в другой семье, куда предстояло перейти.

От души радовалась и мать, которая обращалась к сватам со словами: «А теперь хотелось бы посмотреть вашего сына».

Когда его звали, он сразу же заходил, снимал с головы шапку или картуз, крестился, глядя на иконы, здоровался.

— Как тебя зовут? — обращался к нему отец невесты.

— Федором.

— Знаешь ли ты, Федор, нашу дочь?

— Да.

— С охотой ли берешь ее в жены?

— С большой охотой.

— Ну, так живи с ней так, чтобы мы, родители, не видели ее слез.

— Так и будет, — обещал Федор.

Если девушку сватали в своем селе, где в основном все знают друг друга, то родители приходили без жениха. В случае же, когда прибывали с ним вместе, то из уважения к нему родители невесты приглашали в хату. Так было и с Федором.

Однако иногда при сватовстве не все проходило гладко. Например, после согласия отца и матери отдать свою дочь замуж, сваты просили показать «товар лицом». Потом девушку заставляли пройти по хате. И тут острый на язык сват добавлял:

— Сейчас мы посмотрим, не хромая ли ты, молодуха!..

Такие слова угнетали девушку, потому что ситуация была похожа на куплю-продажу. Это отнимало надежду на хорошую будущую жизнь в другой семье. Потому-то, покидая родительский дом, иная невеста лила горькие слезы.

Эх, счастье, за какими ты холмами-горами?..