Грех — как дорога к Богу

1

Те, кому довелось читать знаменитый роман Стивена Кинга «Сияние», наверное, помнят, как Джек, устроившийся на зиму смотрителем горного отеля «Оверлук», и мальчик Дэнни едва не были растерзаны постепенно оживающими садовыми фигурами зверей. Похожую в какой-то мере сцену мы наблюдаем и в романе Владислава Артемова «Император». Сидевший в ресторане «Кабачок на Таганке» его герой Ерофей Бубенцов замечает вдруг, как «ресторанные столики, которые до этих пор жили автономной жизнью в безопасном отдалении, потихоньку стали подвигаться, подкрадываться поближе, окружать, замыкать кольцо, перегораживать пути отхода», напоминая этим самым ожившие кусты-скульптуры из романа Кинга. И далее, наблюдая за ними исподтишка, Ерошка вскоре увидел, что «уютный зал с накрытым столиком в уголке внезапно перестал быть уютным. Превратился в западню…» Как будто ресторанные столики внезапно сделались такими же агрессивными зверями, как кусты возле отеля «Оверлук».

Так текст романа Владислава Артемова открыто отразил в себе один из фрагментов известной книги Стивена Кинга «Сияние», не побоявшись использовать прием из арсенала распространенного в России на рубеже XX–XXI ве­ков литературного метода постмодернизма, который заключается в явном или скрытом цитировании произведений других авторов.

«Император» — не первая большая вещь Артемова, два десятка лет тому назад им был опубликован в журнале «Наш современник» (1998, № 1, 2) роман «Обнаженная натура», предельно насыщенный постмодернистскими методами. Но в отличие от таких последователей постмодернизма, как В. Ерофеев, А. Битов, В. Пелевин, В. Сорокин, В. Аксенов и другие российские авторы, для Артемова, несмотря на широкое использование постмодернистских приемов, целью творчества является не чистая игра с текстом, а проникновение в душу героя и вскрытие таящихся в ней «плюсов» и «минусов». Ну и параллельно этому — отображение той эпохи, в которой варятся его персонажи.

«Мы живем в сложное время», — говорит в книге «Христианство и модернизм» архимандрит Рафаил (Карелин). И с этим трудно не согласиться. Сложное — потому, что мир, окружающий нас, переживает стремительные перемены; мы слышим о «новом порядке» и всеобщем благоденствии, которые должны вот-вот воцариться в нем, но видим вопиющую несправедливость, льющуюся кровь и страдания невинных людей.

Сложное — потому, что в этом мире очень трудно стало жить православному христианину, да и не только христианину, но и любому человеку, обладающему определенными нравственными ценностями и желающему их сохранить. Соблазны вокруг нас умножились и умножаются, превращаясь в общий и, пожалуй, преобладающий фон нашей жизни…

Начало романа «Император» с первых же страниц вовлекает читателя в развитие сюжета. Во-первых, этому способствует захватывающая интрига, которая разворачивается на авантюрно-мистической основе, а во-вторых, параллельно с непосредственно сюжетными зигзагами читателя ведет за собой еще и специфическая стилистика самого романного текста. Страницы «Императора» были щедро насыщены звучными аллитерациями, как будто это было не прозаическое произведение, а подлинная поэма. Видно, что автор любит играть перекликающимися между собой созвучиями, наподобие «граней графина». То и дело в тексте романа встречались почти поэтические поющие строчки, такие, как: «Колеблющийся мрак круглился, укутывал углы»; «Этот Шлягер, должен вам доложить, везде пытается подменить подлинник подделкой»; «Кидал кровавые куски»; «Подлая правда плебеев» и так далее.

Артемов уважает красивые, запоминающиеся фразы, вроде таких, как: «Вы точны, как поезда при Лазаре Кагановиче!»

А еще роман Владислава Артемова откровенно перекликается с прозой Михаила Булгакова, временами сильно напоминая эпизоды из «Мастера и Маргарита и других его повестей и рассказов. «Пригласительный билет был доставлен рано утром специальным курьером. Никто не запомнил ни лица этого курьера, ни его национальности, ни даже возраста. Вера уверяла, что курьером была рыжая баба с косою, в зеленом сарафане. Бубенцов с женою не спорил, хотя твердо помнил бакенбарды и оранжевую безрукавку, а значит, это был дворник Абдуллох…» — сплетает ткань своего отчасти метафизического романа Владислав Артемов. Но главным в его повествовании является все-таки не подобная Булгакову стилистика, а тот русский дух, который невозможно не ощутить в душах персонажей артемовского «Императора».

2

Если говорить откровенно, то середина романа показалась мне довольно тяжеловатой и скучной, движение сюжета стало как бы пробуксовывать в бесконечных разговорах и монологах, хотя они и предваряли собой аккорды таящегося в конце романа сюжетно-философского финала. Сам же этот финал был откровенно абсурден и похож на литературный винегрет, но в нем окончательно вызревала истина. Та, которой не встречается ни у Пелевина, ни у Стивена Кинга. И, добравшись до этого финала, Артемов пишет: «Все стало абсолютно реальным. Репетиция превратилась в подлинную жизнь. Все происходило по-настоящему. Вместо блестящей, остроумной фальсификации на сцену вылез грубый, необработанный, корявый подлинник. Именно в подлинности происходящего заключался главный ужас…

Случайно оголившаяся перед Ерофеем подлинная суть бытия оказалась так страшна, что ум его в панике выскочил за свои пределы. Инстинкт самосохранения принудил считать все, что с ним в данную минуту происходит, вымыслом.

Было совершенно очевидно, что он столкнулся с нечистой силой. Перед ним сидит в материальном виде, в человеческом образе — инфернальная сила. Проще говоря — черт. Черт, вот кто! Те, кто с ними не встречался, говорят, что их нет, а они есть!..»

И эта встреча для Бубенцова была настоящим открытием.

Нечистая сила или же черти густым роем окружают человека в его жизни, заставляя пройти через множество грехов и соблазнов. Это ведь намного легче, чем бороться с пристрастием к спиртному или женщинам, воровать и ругаться. Бубенцов же на протяжении всего романа Артемова состязается с этой самой нечистой силой, пытаясь спасти свою душу от посягающего на него дьявола. Самое сильное, что у него для этой борьбы было — это любовь. «Чего стоит любовь? — задавал себе вопрос Бубенцов. — Ничего она не стоит, — отвечал он сам себе, — потому что нет такой цены, которую не отдал бы влюбленный за свою любовь. Всякий переживший хотя бы мимолетную первую любовь запомнил на всю жизнь дивное состояние. Даже самая неудачная, самая безнадежная первая влюбленность переворачивает не только самого человека, но и весь привычный мир. И нет такой цены, которой можно было измерить поистине бесценное сокровище первой любви. Потому что умереть с любовью — веселей, чем жить без любви!..»

Эта немудреная истина, пришедшая Бубенцову еще в самой первой части романа, как раз и проявит себя в его конце, огорчив читателей печальным исходом сочиненной Артемовым истории. И сам Ерофей, и его любимая жена Вера окажутся замерзшими в сугробе близ железнодорожного моста, по которому с грохотом пролетают электрички. А до этого Ерофей посетил церковь, из которой он вышел уже совсем другим человеком…

«Переступив порог храма, Ерошка приготовился к тому, что сейчас навалится обычная скука. Так оно и произошло, но только в первые минуты. Неожиданно скуку сменило живое, радостное вдохновение. Как будто в течение его мыслей вмешалась какая-то посторонняя властная сила. Он почуял явное присутствие чего-то необыкновенного, необъятного, внимательного к нему. Так входит в душу порыв первого весеннего ветра, так же необъяснимо накатывает на человека волна счастья. Приходит ниоткуда, уходит в никуда.

Ерошка, не чуя ног, простоял всю всенощную…»

Так он открыл для себя существование Бога.

А потом он начал читать Евангелие. И когда пришла его любимая жена, он «не удержался, шагнул к ней, прижался пылающей щекой к ее лицу, холодному, свежему, как яблоко. Оглаживал трепетными ладонями мягкую, нежную шерсть свитера, нагретую ее телом.

— Вера, — сказал он. — Оказывается, есть вечная жизнь! Это реальность!..»

Объясняя своей жене, зачем Господь, зная все наперед, позволил Адаму и Еве согрешить, сорвав с дерева плод добра и зла, Ерофей говорит ей: «Затем, Вера, чтобы человек узнал, каково это — жить без Бога!.. На собственном горьком опыте! На своей шкуре! Вот для чего!»

И, похоже, что ради этого и был сочинен весь этот полуфантастический или полумистический роман, в конце которого шебутной и взбалмошный герой приходит к познанию Бога.

3

Изложить суть романа Владислава Артемова «Император» невозможно, не цитируя мыслей его героя и не пересказывая его витиеватого пути по жизни. Ведь цитировать — это практически переписывать произведение заново. Так не лучше ли читать непосредственно сам роман, поскольку первоисточник всегда оригинальнее копии? По крайней мере, он показывает нам, что для того, чтобы прийти к Творцу, не обязательно сначала с головой окунаться во всевозможные грехи и мерзости. Есть и более короткие пути — такие, к примеру, как через Храм и Евангелие…

1 Владислав Артёмов. Император. Роман. — М.: Журнал «Москва», 2018, № 11–12; 2019, № 1.