Эхо Нюрнберга

С 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946-го в немецком городе Нюрнберг на главном суде над бывшими руководителями гитлеровской Германии с участием свидетелей, с привлечением документов и вещественных доказательств от заседания к заседанию вырисовывалась кровавыми крас­ками жестокая до неправдоподобия картина преступных злодеяний фашизма против человечества.

Возмездие свершилось.

Но мало кто знает, что «эхо Нюрнберга» зазвучало по городам и весям нашего Отечества. В невод правосудия попадала «рыба» мельче. Свидетельства тому хранят наши государственные архивы. Такие неизвестные материалы недавно обнародованы ученым-историком Сергеем Ивановичем Филоненко в книге «Война на воронежской земле в документах Красной Армии, вермахта и войск сателлитов» (том 2, Воронеж, 2015).

Читая страницы сборника, наглядно представим, как вели себя оккупанты всего лишь на небольшой территории в стыке трех тогдашних районов области — Белогорьевского (ныне он входит в Подгорен­ский), Подгоренского и Россошанского. Здесь по правому берегу Дона вражескую линию фронта с сентября 1942 года по январь 1943-го держала итальянская альпийская дивизия «Юлия».

В декабре-январе в ожесточенных боях немало итальянцев попало в плен. Жили они в лагерях без сурового прижима. Бывшие воины «Юлии» расчищали от руин освобожденную столицу Украины — Киев. В январе 1945-го в поле зрения госбезопасности оказался Музителли Гуидо Джорджо. Его подчиненные утверждали, что, как комендант жандармерии и начальник продовольственно-транспортной группы, их командир приказывал солдатам и занимался сам «грабежами, насилием и издевательствами над мирными советскими гражданами».

Из показаний военнопленного Станиоли Джузеппе Бенямино: капитан лично приказал отобрать около 700 голов скота в селах Сергеевка, Поповка и других, прилегающих к ним. Мясо ела итальянская армия. И еще забирали у колхозников кур, гусей, картофель, зерно, мед, швейные машинки, полушубки, валенки.

Свидетельствует Мантованни Джованни Джузеппе: командир часто посылал посылки домой. С ящиками награбленного добра отправлял своего денщика в Италию. Он изнасиловал советскую девушку. Чем-то ему не угодил подросток. Музителли приказал связать руки назад и на канате подвесить к потолку, чтобы мог ходить, но не мог ложиться. После посадили его в холодную будку и не кормили, а потом собрали население, раздели подростка догола, привязали к столбу, избили плеткой до потери сознания. Капитан наблюдал и радовался зрелищу, угрожал всему населению.

На допросах Музителли — 1913 года рождения, член итальянской фашистской партии, плененный 22 января 1943 года в районе города Россошь — твердил одно: в его служебные обязанности входило содержание в проезжем состоянии дорог, подбор, ремонт и распределение квартир, изыскание местных продовольственных ресурсов. «Я выполнял приказы штаба дивизии о насильственной отправке сельских жителей на копку оборонительных траншей, постройку блиндажей и бункеров. Изъятие продуктов, скота и вещей у населения производилось по указаниям из дивизии и по моей личной инициативе. Избиениями граждан и иными преступлениями не занимался».

«Дело» кадрового офицера итальянской армии переслали в Россошь. На фотографии свидетели опознали коменданта жандармерии. И сообщали жители села Сергеевка о нем подробнее.

Из показаний колхозницы Черниковой Александры Ивановны: меня арестовали как жену коммуниста, якобы муж был партизаном. В начале декабря шесть суток держали в сарае с закованными руками, подвешивали на веревке, при допросах сильно избивали. Раздевали догола, выводили и сажали в снег. После таких допросов и издевательств отправили в тюрьму в Россошь.

Свидетельствует колхозник Пащенко Константин Ильич: я зашел к соседу Степанцову Андрею Стефановичу и увидел, как итальянский жандарм насиловал двенадцатилетнюю дочь Степанцова. Тут же другой жандарм вытолкал меня на улицу.

Из рассказа колхозницы Степанцовой Ульяны Васильевны: седьмого ноября 1942 года, в праздник Октябрьской революции, мой муж Степан Иванович болел и не мог выполнить приказ коменданта — сложить печь. По его распоряжению мужа арестовали и принародно повесили в селе. Висел он семь дней с табличкой на груди «Саботажник». Через семь дней итальянцы разрешили похоронить мужа, что мной и было сделано. А через несколько часов опять пришел начальник итальянской жандармерии, которого в селе звали Музителли, и спросил, где ты похоронила мужа. Я ответила: «На кладбище». К вечеру ко мне во двор приехала подвода с телом мужа. Его привез сам начальник и сказал, чтобы мужа переодела в ту самую одежду, в которой он был повешен. Я сказала: «Не могу это сделать». Дала им одежду, покойника переодели полицейские, увезли и обратно повесили. В наше село должен был приехать какой-то генерал.

Из показаний Сергеенко Василия Николаевича: Музителли я знал хорошо, он проживал у моей родственницы. Среднего роста, плотного телосложения, носил усы, волосы черные, зачесаны всегда наверх. Я лично видел, как при казни Степанцова присутствовал комендант. Он со своим переводчиком выступил и сказал, что сейчас за неподчинение будет повешен Степанцов, а в дальнейшем так же накажут любого, кто не выполнит их распоряжения.

Обвинения колхозниками села Сергеевка были предъявлены серьезные. Военно­пленного итальянца препроводили в воронежские края. В кабинетах сотрудников госбезопасности ему пришлось выслушать речи крестьян — глаза в глаза.

Бывший комендант в мелочах каялся, грехи серьезнее отметал. Душегубами называл немцев.

Из допроса Музителли от 29 июня 1948 года, Киев. «Признаю себя виновным в том, что, находясь на оккупированной советской территории в звании капитана, в должности коменданта итальянской зоны дивизии «Юлия» в селе Сергеевка Подгоренского района Воронежской области, отдал приказ об аресте Черниковой Александры Ивановны, которую я опознал на очной ставке. Арестованную лично допрашивал через переводчика, задавал вопросы: зачем она хранила советскую литературу, где ее муж, не является ли он коммунистом или партизаном. Арестованная отвечала отрицательно. В моем присутствии ее жестоко избил переводчик, чему я не препятствовал. По окончании допроса я лично отдал приказ старшему капралу Мантованни связать ее веревкой, чтобы она не сбежала. В следующий раз арестованную допрашивал в моем присутствии офицер жандармерии старший лейтенант Краузе. Он тоже ее жестоко избивал. Через четыре дня она была увезена в Россошь.

Имел место случай, когда по моему приказанию на основании указаний свыше было отобрано у населения 35 коров, 3-4 теленка, 54 тонны зерна, 3 тонны картофеля, до 200 килограммов меда и две лошади.

Участие в аресте и повешении гражданина Степанцова не принимал и в этом виновным себя не признаю.

Когда немцы вешали указанного гражданина, то я приказал своим подчиненным собрать мирное население зоны, комендантом которой был. Население было согнано к месту повешения, которое не распускали оттуда, пока казнили Степанцова».

Из приговора Музителли Гуидо Джорджо «от 1948 года июля 27 дня». «Военный трибунал войск Министерства внутренних дел… в городе Киеве в закрытом судебном заседании… рассмотрел дело по обвинению военнопленного…

Материалами дела и судебным следствием установлено:

Музителли систематически занимался грабежами советских граждан села Сергеевка и прилегающих сел Воронежской области… Он арестовал и подвергал жестокому избиению Черникову Александру Ивановну, требуя признания, где ее муж-коммунист. Принимал личное участие в казни гражданина Степанцова…

На основании изложенного Военный трибунал признал… виновным в совершении преступлений и приговорил:

…лишить свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на двадцать пять лет».

Схоже под конвоем пришлось путешествовать из Киева в Россошь военнопленному Маньяни Франко Гвидо. Кадровый офицер итальянской армии, член фашистской партии, адъютант 8-го альпийского полка дивизии «Юлия» выслушивал обвинения в свой адрес от местных жителей Марии Порфирьевны Яценко, Марии Михайловны Гончаровой, Ивана Дмитриевича Шеретникова. В очных ставках и допросах участвовали следователь из Киева старший лейтенант Чебанов, из Воронежа майор Черный, младший лейтенант Мячин, прокурор Россошанского района, юрист 1-го класса Сухоручкин.

Интересны сведения в показаниях свидетеля Семенченко Ефима Петровича, бывшего старосты на оккупированной территории: «Штаб итальянской дивизии «Юлия», главная военная комендатура и полевая жандармерия находились на хуторе Куренное в двух домах. Один из них двухэтажный кирпичный, бывшее колхозное правление, и жилой дом Шапошникова Павла Александровича. Командиром итальянской дивизии был генерал-майор Риканьо Умберто. Высокого роста, широкоплечий, волосы русые, большой нос. Мне, в частности, генерал-майор и военный комендант давали строгие приказания отбирать у мирного населения молоко, яйца, мясо, мед, крупный рогатый скот. Полицейский Гончаров Петр Григорьевич мне лично рассказывал, как генерал избивал военно­пленных. За невыполнение малейших приказаний итальянских властей подвергали арестам мирное население, сжигали колхозные постройки или растаскивали их на строительство блиндажей. Заставляли принудительно работать граждан на ремонте грунтовых дорог и строительстве жилья и укреплений для итальянцев. Запрещали хождение по улицам после шести часов вечера, общение населения хуторов. Самовольно нельзя было поехать на рынок или пойти к родичам и знакомым. Для нарушителей издали приказ — расстреливать и вешать. Итальянское командование делало то, что им хотелось.

Из обвинительного заключения. «Капитан Маньяни, находясь на временно оккупированной территории Воронежской области, принимал личное участие в арестах и пытках, избиении советских граждан. Давал указания об их ограблении…

Именем Союза Советских Социалистических Республик 1950 года февраля 28 дня Военный трибунал войск Министерства внутренних дел Киевского округа в составе: председательствующего полковника юстиции Ситенко, членов трибунала полковника Сорочан и майора Федорова, секретаря майора юстиции Гринберг, с участием государственного обвинителя подполковника юстиции Боер и защиты в лице адвоката Железовского в закрытом судебном заседании в городе Киев, рассмотрев дело по обвинению, …приговорил Маньяни Франко Гвидо к заключению в исправительно-трудовых лагерях сроком на пятнадцать лет».

* * *

Нам приходится бывать на текущих международных научных конференциях военных историков. Порой выслушиваем упреки зарубежных гостей и доморощенных лжеисториков о небывалом беззаконии в совет­ском прошлом в целом и, в частности, в отношении к военнопленным.

Перечитываешь архивные материалы и убеждаешься в обратном. Сколько же времени, сил и терпения, выдержки требовалось сотрудникам безопасности, юристам, чтобы доказать подлецу, что он все-таки — мерзавец и преступник!

* * *

Не всегда и не все преступники из рядов фашистов были наказаны. От села Сергеевка рукой подать к Архангельскому. Сейчас за этим хуторком в Россошанском районе закрепилось его другое название — Батовка. В оккупацию здесь тоже располагалась итальянская комендатура дивизии «Юлия». В ее «зону» входили села Березняги, Вакуловка, Березово и иные. Ныне покинутое Березово осталось лишь строкой в свидетельствах о рождении, в паспортах покинувших его уроженцев. Но трагиче­ские события военных лет сохраняются в архивных папках.

Свидетельствует колхозник Осадчий Митрофан Викторович: «Лично мне известно, что в декабре сорок второго года солдатами и офицерами итальянской комендатуры села Архангельское Россошанского района по подозрению в связях с партизанами были арестованы мои односельчане Тороповский Егор Дорофеевич и Тонконогов Гурий Дмитриевич».

Рассказывает Колганова Варвара Егоровна: «После ареста отец мой, Тороповский Егор Дорофеевич, был расстрелян, а Тонконогова Гурия Дмитриевича из тюрьмы в Россоши освободили бойцы Красной Армии. Он мне рассказал, что при допросах в итальянской комендатуре и в тюрьме их сильно избивали и пытали. Моего отца расстреляли солдаты и офицеры итальянской армии. Во время отступления они сожгли дом Тонконоговой Зои Васильевны, сарай с быками Осадчей Пелагеи Михайловны, а у Осадчего Митрофана Викторовича отобрали корову и кабана».

Из показаний Тонконоговой Прасковьи Ивановны: «Здоровье моего мужа Гурия Дмитриевича в итальянской тюрьме было подорвано. Шестого февраля 1943 года он умер».

* * *

Палачи остались неизвестными и безнаказанными. Они, возможно, спокойно и счастливо коротали и коротают свои годы под теплым итальянским небом на родине.

Впрочем, их тоже ждал и ждет Божий судный день.