Экипаж машины боевой

 

«От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевого задания на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждаю:

орденом Ленина

лейтенанта Цыганка Василия Никифоровича, командира роты 306-го танкового батальона,

орденом Красного Знамени

старшего сержанта Шахватова Петра Алексеевича, механика-водителя 306-го танкового батальона,

орденом Красной Звезды

красноармейца Белову Ирину Александровну, санинструктора 306-го танкового батальона,

сержанта Коростелева Василия Михайловича, стрелка-радиста 306-го танкового батальона».

Из приказа о награждении

личного состава 106-й танковой бригады

 

ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ

 

Полузанесенная снегом Кантемировка на студеном январском ветру холодно поблескивала оконными стеклами низеньких, крытых соломою хат. Несмотря на стужу, на сельских улицах и в просторных крестьянских дворах сновало множество военных. Тут же, прижимаясь к глухим стенам жилищ и сараюшек, к стожкам сена и кукурузной былки, стояли побеленные танки, грузовики, тягачи и другая военная техника. Люди в танкистских шлемах, в ватниках и комбинезонах озабоченно хлопотали у боевых машин. По всему было видно, что расположенное в селе крупное воинское соединение готовилось к большому наступлению.

Собственно, основная подготовительная работа в 106-й танковой бригаде уже шла к завершению. Прошлой ночью из-за Дона пришли автозаправщики с горючим, грузовики со снарядами и продовольствием. И теперь каждый экипаж старался взять больше боеприпасов и залить все топливные баки боевых машин по горлышко. Бригадные техники вместе с механиками-водителями еще и еще раз проверяли техническое состояние танков. Остановка из-за неисправностей в ходе предстоящего наступления грозила танкистам серьезными последствиями. Приказ по 3-й танковой армии был по-военному суров: того, кто не доведет машину к месту боя, отдать под трибунал.

Механик-водитель старший сержант Шахватов вместе с заряжающим Буряком и стрелком-радистом Коростелевым еще засветло справились с делами. Мотор работал как хорошие часы, аккумуляторы заряжены, баллоны со сжатым воздухом для аварийного запуска двигателя тоже были на месте. Казалось бы, все проверено, все опробовано, но Петр Шахватов не спешил уходить с мороза в теплую хату. В своей роте он числился самым бывалым, испытанным в боях фронтовиком. С начала войны ему пришлось сменить не одну машину, и поэтому никто лучше него не знал, что значит иметь в бою технически безотказный танк.

Работу танкистов нарушило появление в расположении 306-го танкового батальона бригадного почтальона старшего сержанта Ивана Гавриленко. Он принес письма для своих боевых товарищей. Получить весточку от родителей, жены, невесты, друга, да и просто знакомого на фронте для солдата было чем-то вроде маленького праздника.

К почтальону сразу отовсюду подтянулись люди. Счастливчики быстро разобрали свои треугольники, сгорая от нетерпения быстрее познакомиться с их содержанием. Читали письма по-разному. Многие отходили в сторонку, стараясь остаться наедине с мыслями дорогого, любимого человека. Но находились и откровенные ребята, не считавшие зазорным поделиться содержанием письма с товарищами. Вокруг таких собирались небольшие группы из тех танкистов, кого почтальон обошел стороной. В экипаже лейтенанта Цыганка счастливчиком оказался старший сержант Буряк. Вечером он засиделся над письмом жене допоздна. Стрелок-радист Коростелев, самый молодой в экипаже, над которым любил подтрунивать Буряк, не пропустил случая в отместку подколоть заряжающего:

— Гляньте, как разошелся наш сочинитель! Не иначе хвалится перед подругой о своих боевых подвигах.

— Тебе, холостяку, не понять забот семейного человека, — беззлобно, с напускным назиданием отвечал Буряк. — Не мешай мне с сыном серьезно о жизни потолковать. Ведь ему скоро четыре года исполнится, а он половину своей жизни отца родного не видел. И увидит ли, еще неизвестно.

Буряк на минуту задумался, покусал тупой конец карандаша и сказал:

— Чем зубоскалить попусту, напомни мне, какой сегодня день.

— Да с утра вроде бы было тринадцатое.

Коростелев хотел еще что-то добавить, но в сенях громко звякнула дверная щеколда, и на пороге из облака морозного воздуха возник лейтенант Цыганок.

— Собирайтесь, славяне! Бригада получила приказ выйти в район сосредоточения к Касьяновке.

После непродолжительного марша танки бригады укрылись в небольшом лесочке. В той стороне, где был фронт, с раннего утра все время ухало и гремело. Частые, приглушенные расстоянием удары иногда сливались в сплошной гул. Артиллеристы перед атакой пехоты обрабатывали оборону противника. Их задача заключалась в том, чтобы расчистить путь танкам, которые сразу же должны были ринуться во вражеский тыл и к вечеру взять город Россошь. Но с прорывом немецкой обороны у пехотинцев с самого начала что-то не заладилось. Бригаду долго не пускали в дело. Время шло мучительно медленно. Ожидание изнуряло людей. От холода тоже не было никакого спасения. Солнце ярко светило, но мороз от этого казался еще злее. Пытаясь согреться, десантники приплясывали вокруг танков, громко хлопая себя руками по бокам. Валенки, ватные брюки и распиравшие бока шинелей ватники не спасали бойцов от лютой январской стужи.

Сигнал атаки комбриг Алексеев получил только после полудня 14 января. И сразу от машины к машине разнеслась громкая, разноголосая команда: «Заводи!»

До передовой — километров десять. В танке лейтенанта Цыганка не слышно обычных шуточек и подначек. Все невольно поддались предбоевому сосредоточенному напряжению. В планшете лейтенанта лежала аккуратно свернутая полевая карта. На ней красным карандашом старательно был вычерчен маршрут движения 106-й танковой бригады в первый день наступления. Не доходя города Россоши, стрелка на карте упиралась в село Лизиновку и круто поворачивала на Ольховатку. Вражеская оборона на карте была обозначена синим карандашом. За время подготовки к наступлению Василию Цыганку пришлось столько раз всматриваться в этот маршрут, что теперь он знал на память каждую высотку, каждый лесок, балку, не говоря уже о населенных пунктах, через которые им предстояло сегодня пройти.

Впереди показался небольшой, состоящий из нескольких домов хуторок. Это Дмитровка. За старым скрипучим ветряком дорога спустилась в низину, а потом снова пошла в гору. На карте эта высота значилась, как 201,4. За ней находился поселок совхоза «Красный Молот». Еще утром совхоз удерживали немцы, но теперь там должна была быть наша пехота.

 

БОЙ У «КРАСНОГО МОЛОТА»

 

На подъеме громче взревели танковые моторы. Шахватов тоже прибавил газу, стараясь не отстать от идущей впереди «тридцатьчетверки» начальника штаба 306-го танкового батальона старшего лейтенанта Мудрака. Неожиданно метрах в тридцати от дороги искрящееся на солнце заснеженное поле вздыбилось взрывом. За ним еще три снаряда с оглушительным грохотом врезались в мерзлую землю. Танкисты задраили люки. Комбат Сачко по радио приказал приготовиться к бою.

С гребня высоты хорошо была видна усадьба совхоза. Несколько домов и примыкавшие к ним хозяйственные постройки были охвачены огнем, а на подступах к поселку догорало несколько танков.

— Чьи же это машины? — недоумевал лейтенант Цыганок.

— Командир, смотри, — взволнованно отозвался Шахватов. — Это же «КВ» из 97-й горят!

В наушниках шлемофона через треск помех прорвался требовательный с хрипотцой голос комбрига Алексеева:

— Сачко, Васильев, усилить огонь и вперед!

Танки медленно спускались с горы и с коротких остановок стреляли из пушек по горящему совхозу. Им навстречу посылала снаряд за снарядом немецкая батарея. Один танк из колонны 106-й бригады вильнул в сторону и густо задымил. Нужно было немедленно переходить к решительным действиям, но в танковых экипажах обоих батальонов все еще продолжалось какое-то необъяснимое замешательство. Наконец танк, за которым следовала машина Цыганка, свернул с дороги и устремился вниз по склону. К нему сразу присоединился танк младшего лейтенанта Кузнецова.

— Давай, Шахватов, догоняй их! — скомандовал Цыганок.

Через минуту, другую уже больше десятка машин на большой скорости мчались в направлении совхозной окраины. Немцы панически суетились возле своих орудий, пытаясь перевести их на прямую наводку. На позицию вражеской батареи ворвалось сразу несколько машин. Танк младшего лейтенанта Кузнецова всей своей многотонной тяжестью навалился на немецкое орудие. Машина Цыганка помчалась вдогонку удирающей артиллерийской прислуге.

Бойцы танкового десанта на ходу спрыгивали на землю и вступали в бой с немецкими автоматчиками. Те яростно сопротивлялись, отходя к северной окраине совхозного поселка, где их ожидали грузовики. Но воспользоваться автотранспортом им не удалось. К автомашинам раньше успели подойти танки 106-й бригады. Гитлеровцам пришлось бежать в поле под прикрытие быстро сгущавшихся зимних сумерек.

Бой за совхоз «Красный Молот» задержал танкистов Алексеева почти на три часа. Комбриг торопился. Он приказал комбатам быстрее собрать машины и идти вперед. Ведь перед бригадой была поставлена задача: прорываться в глубокий тыл противника, обходя те места, где он оказывает организованное сопротивление. В шесть часов вечера танки 106-й бригады продолжили путь дальше на север. После боя в «Красном Молоте» танковая колонна стала значительно короче. Пришлось оставить несколько машин на территории совхоза. Причины были разные: один танк был подбит, у другого случилась поломка, третий застрял в овраге, а четвертый нужен был для того, чтобы помочь ему выбраться. Да и разгоряченных боем десантников, которые увлеклись преследованием вражеских солдат, собрать сразу всех не удалось. Поэтому для них тоже пришлось оставлять транспорт, чтобы они могли без задержки догнать бригаду.

 

НОЧНОЙ РЕЙД

 

После «Красного Молота» санинструктор 306-го танкового батальона сержант Ирина Белова ехала на танке лейтенанта Цыганка одна. Еще недавно здесь, за танковой башней, на широком брезенте, сидело отделение десантников, и в окружении вооруженных мужчин Ирина почти не чувствовала страха. Санинструктор не заметила, как вечерние сумерки сменились рассеянным, прозрачным мраком лунной ночи. Теперь, одинокая, она жалким серым комочком сидела, прислонившись спиною к холодной башне под огромным, усыпанным яркими звездами небом.

Танковая колонна прошла в стороне от какого-то большого села. Утопающие в сугробах хаты горбились покрытыми снегом кровлями. Из их окон на проезжавшие танки смотрела немая, настороженная чернота. За дальней околицей села, там, где крыши его домов терялись за горизонтом, небо высвечивалось яркими сполохами взрывов.

За селом, недалеко от дороги, на поле, Ирина заметила волчью стаю. Волки бежали трусцой по направлению движения танков. Когда они поворачивали морды в сторону дороги, глаза их краснели, как угли в золе. От этих светящихся взглядов Ирине стало еще больше не по себе. Неожиданно стая остановилась, волки сошлись кучнее, подняли головы и, наверное, завыли. Из-за гула танковых моторов Ирина не слышала волчьего воя. Но она вдруг ощутила в душе такой страх, что чуть не закричала. На нее нахлынуло паническое желание бить кулаками и ногами по броне, чтобы ее услышали танкисты и взяли к себе в машину. Беловой с трудом удалось преодолеть свою слабость. Из-за гула мотора и громкого лязга гусениц танкисты вряд ли могли услышать ее удары. Да даже если бы и услышали, им нельзя было останавливаться на марше. «Тридцатьчетверки» на предельной скорости, минуя спящие села и хутора, мчались к намеченной цели. Их гусеницы поднимали клубящиеся шлейфы снежной пыли, которая медленно оседала в морозном воздухе на следы, оставляемые тяжелыми траками на степной дороге.

Было далеко за полночь, когда танки 106-й бригады остановились в небольшом, почти утонувшем в снежных наметах поселке. Немногочисленные бойцы десанта слезли с машин и вместе с танкистами быстро, не создавая шума, окружили дома, в которых спали вражеские солдаты. С непрошеными гостями не церемонились: брали прямо в постелях, выводили во двор и расстреливали. Через полчаса с немецким гарнизоном, располагавшемся в поселке совхоза имени Копенкина, было покончено.

Кто-то из местных жителей указал на сарай, где были заперты военнопленные красноармейцы. Удар прикладом по замку, и дверь под напором изнутри распахнулась настежь. Истощенные, грязные, плохо одетые люди со слезами бросились обнимать своих освободителей. Но у танкистов не было времени на проявление чувств. Комиссар без лишних слов призвал освобожденных военнопленных присоединиться к танковому десанту. Согласились все, и в бригаде на 57 бойцов стало больше. Их тут же вооружили трофейными винтовками и автоматами. Шестеро новичков сели на танк Цыганка. Они прихватили с собой немецкие одеяла, чтобы хоть немного укрыться от крепкого январского мороза. Вслед за ними к машине вернулся и сам лейтенант Цыганок. Они вместе с командиром батальона майором Сачко были на кратком совещании, которое комбриг срочно собрал у своего танка.

— Ну, что там, командир? — встретил вопросом лейтенанта Петр Шахватов.

— Находимся в совхозе имени Копенкина. Дальше маршрут меняется. Пойдем не на Лизиновку, а на Россошь. Скорость приказано не сбавлять, чтобы успеть в город до подъема.

Кратко объяснив ситуацию, Василий Цыганок быстро поднялся на танк и занял свое место в башне. В разных концах колонны уже слышалась команда: «Заводи!» Шахватов нажал на педаль стартера. Мотор сразу набрал обороты, влившись в общий гул трогающихся бронированных машин. За совхозом колонна 106-й танковой бригады свернула на хорошо прочищенный грейдер. По его обочинам поднимались высокие снежные валы, закрывавшие танковые башни. Темп движения колонны сразу ускорился. Танкисты уже вторые сутки находились в холодных танках, но, несмотря на это, все они действовали уверенно и четко.

В машине Цыганка никто не нарушал молчания, даже Шахватов не ругал, как обычно, Буряка за то, что тот закрыл башенный люк. На марше механик-водитель, чтобы лучше видеть дорогу, был вынужден всегда держать свой люк открытым. Расположенная сзади турбина двигателя тянет снаружи морозный воздух и прохватывает его сквозняком. Вот он и требовал обычно, чтобы Буряк открывал верхний люк, под которым сидел заряжающий. От этого сквозняк уменьшался. Буряк просьбу Шахватова всегда выполнял, но обязательно с подначкой:

— Ты у нас, Петро, как в аэродинамической трубе, проходишь испытания на обтекаемость и продуваемость.

Авиатехнические термины в лексиконе старшего сержанта Буряка присутствовали не случайно. До призыва в армию он работал техником в Оренбургском авиационном училище и считал свое пребывание в танковых войсках результатом безответственной ошибки армейских кадровиков.

В экипаже Цыганка Буряк был самым разговорчивым. Вот и теперь он подал голос первым:

— Ну, чего сидите, как будто в рот воды набрали. Пора просыпаться, граждане-пассажиры. Скоро узловая станция, готовьтесь к пересадке.

— Эй ты, кондуктор, открой лучше свой люк, чем без толку языком молоть, — отозвался снизу Шахватов.

Выполнив просьбу механика-водителя, Буряк в переговорную трубку позвал стрелка-радиста:

— Коростелев, не пора ли связаться по радио с бургомистром города Россоши. Передай ему, что важные персоны на подходе. Так что пусть приготовит яичницу с колбасой.

— А гуся с яблоками ты не хочешь?

— Не отказался бы. Но, понимаешь, с гусем возиться долго, а у нас времени на застолье в обрез. Нам же в Берлин торопиться нужно.

На востоке зарозовел краешек неба. Танковая колонна, преодолев подъем, спустилась в широкую речную пойму. Слева от дороги выстроились, как солдаты на разводе, тополя, справа вытянулся порядок низеньких хат.

— Что-то никто нас не встречает? — нарочито посожалел Буряк. — Или действительно фрицы еще дрыхнут, или пакость нам какую-нибудь приготовили.

Рассуждения заряжающего прервал переданный по радио приказ комбрига:

— Всем приготовиться к атаке. Нанести удар по городу. Закрепиться на северо-западной окраине и перекрыть войскам противника путь к отступлению. Держаться до подхода основных сил корпуса.

Танки вышли к реке, за которой виднелись неказистые домики городской окраины. Шахватов, съезжая со склона, неожиданно выругался и резко притормозил машину. Вынудил его остановиться впереди идущий танк. Буряк открыл люк и высунулся из башни.

— В чем дело? — спросил его Цыганок.

— На мосту какая-то заминка… Эй, пехота, что там случилось? — окликнул заряжающий бежавшего от моста десантника.

— Худо там. Танк в речку упал, и все, кто в нем находился, говорят, утонули.

— Это механик-водитель проморгал. Вот растяпа! — заволновался Шахватов.

— А что, Петя, может, напрямик через речку рванем? — предложил Цыганок, которого явно разбирало нетерпение.

— Не горячись, лейтенант, не зная броду, не суйся…

— Глянь, командир, а нас кто-то уже обошел, — забеспокоился заряжающий.

«Тридцатьчетверка», шедшая в колонне сзади цыганковского танка, решительно повернула направо. Перед въездом на лед она замедлила ход, выползла на середину реки и провалилась, погрузившись в воду по башню. Танкисты провалившейся машины один за другим выбрались через башенные люки на лед. В это время находившиеся в голове колонны танки взревели моторами и двинулись к низкооопорному деревянному мосту, чтобы переправиться на левый берег неширокой здесь Черной Калитвы. Когда Шахватов направил свою «тридцатьчетверку» к городской окраине, на улицах просыпающейся Россоши прогремели первые орудийные выстрелы.

 

ВНЕЗАПНЫЙ УДАР

 

В танке Цыганка шла слаженная боевая работа. Петр Шахватов словно прирос к рычагам управления. Его внимание привлек выскочивший из переулка легковой автомобиль. Механик-водитель прибавил скорость. Экипажу танка хорошо был слышно, как заскрежетали гусеницы по металлу. Одному из немецких офицеров удалось выпрыгнуть из автомобиля на ходу. Коростелев тут же срезал его короткой пулеметной очередью.

Чем ближе танк лейтенанта Цыганка продвигался к центру Россоши, тем больше появлялось целей. Грузовики, бронетранспортеры, тягачи, мотоциклы. Огонь танковых орудий разбудил оккупантов, и теперь они неорганизованной, панической толпой удирали из города.

Через рев мотора и грохот стрельбы прорывался возбужденный голос Буряка:

— Ребята! Смотрите, сколько у нас попутчиков!

В это время Шахватов догонял мотоцикл с коляской. Тяжелые траки гусениц подмяли его вместе с седоками. Впереди по широкой улице мчался грузовой «фиат». Его крытый брезентом кузов был переполнен солдатами. Лейтенант скомандовал Буряку:

— Осколочным заряжай!

Шахватов придержал «тридцатьчетверку», Цыганок быстро навел орудие и резко нажал педаль спуска. На кончике ствола танковой пушки блеснула молния, тугая волна ударила в уши. Из казенника в гильзоулавливатель со звоном упала стреляная гильза. В горле Цыганка запершило от едкой пороховой гари.

— Так их, сволочей! — весело воскликнул Буряк.

Петр отпустил сцепление, и танк, снова набрав скорость, продолжал преследование охваченных паникой вражеских солдат и офицеров.

Освобожденные в Копенкино военнопленные, ехавшие с Ириной на танке Цыганка, тоже стреляли из винтовок и автоматов по убегающим гитлеровцам. Во время короткой остановки к танку подбежал лейтенант из мотострелковой роты и попросил Ирину:

— Перевяжи, сестричка.

Он был ранен в лицо, кровь стекала по белому полушубку. Белова быстро наложила повязку. Лейтенант поблагодарил за помощь, схватил автомат и вернулся к танку, который шел сзади.

Все это утро, находясь на броне «тридцатьчетверки», Ирина чувствовала себя совершенно беззащитной. Пули и снаряды со свистом проносились где-то над головой. Несколько раз она оказывала помощь раненым, и в момент перевязки у нее пропадало ощущение опасности. Но, как только она оставалась без дела, страх снова возвращался. В центре города пули стали чаще бить по броне танка. Видно, не все враги потеряли головы от паники. Те из них, кто сохранил самообладание, вели огонь из домов и сараев. Уже почти на западной окраине города танк, съезжая с грейдера, резко накренился. Несколько десантников, не удержавшись, свалились в кювет. Ирина успела ухватиться за башенную скобу.

Минув последний дом на городской окраине, «тридцатьчетверка» лейтенанта Цыганка дала несколько выстрелов по убегавшим немецким и итальянским солдатам, после чего снова повернула в сторону города. Резкая боль в руке заставила Белову вскрикнуть. В этот момент сержант Буряк открыл башенный люк.

— Глянь, командир, Ирина с нами. Да ты ранена, сестричка!

Заряжающий быстро выпрыгнул из люка и помог медсестре спуститься в танк. Ее усадили внизу на ящик под гильзоулавливателем за сиденьем механика-водителя. Шахватов с Коростелевым оказали первую помощь санинструктору. К счастью, рана Ирины была неопасной, пуля не задела кость. Пока перевязывали Белову, танкисты пропустили момент, когда над ними появились вражеские самолеты. Сбросив несколько бомб, «юнкерсы» сразу улетели. Шахватов увел танк с дороги и поставил его между деревьями небольшого палисадника и хатой. Цыганку доложили, что во время бомбежки в его роте был ранен младший лейтенант Кузнецов и погибли три десантника из освобожденных военнопленных.

В небе снова зарокотали моторы вражеских самолетов. Старик, видимо, хозяин хаты, около которой остановился танк Цыганка, притащил охапку сухой былки подсолнуха и начал укрывать ею машину.

— Дед, ты что задумал? — забеспокоился Буряк.

— Хочу сховать вашу танку, шоб нимэць зверху нэ побачив.

— Не хлопочи, батя, напрасно.

— Ой, сынку, да як же нэ хлопотать? Нас же немецьки еропланы всих поубывають.

— Ты, отец, скорей иди ховайся в погреб, а у нас должность такая: со смертью в жмурки играть.

— Иван, — позвал Цыганок заряжающего, — зажигай дымовую шашку, пусть фрицы думают, что мы горим.

В наушниках шлемофона послышался треск, через который прорвался хриплый простуженный голос майора Сачко. Комбат приказал всем танкам 306-го батальона следовать через город в направлении железнодорожной станции. Главная цель атаки — расположенный за стальной магистралью у хутора Красный Пахарь немецкий аэродром. Избавиться от бомбежек вражеских самолетов танкисты могли, только нанеся удар по их основной базе.

Пройдя по лабиринту узких улочек старой части города, «тридцатьчетверки» переправились на левый берег речки Россошь. Как только за мостом гусеницы машины скребнули по булыжникам шоссе, Шахватов дал полный газ. От речки дорога шла на подъем, а потом круто поворачивала направо. На этом повороте танк Цыганка чуть не столкнулся с «опелем». Автомобиль шарахнулся в сторону и врезался в телеграфный столб. Коростелев успел выпустить очередь из пулемета по выскочившим из кабины «опеля» эсэсовским офицерам.

По правому борту танка громко ударили пули крупнокалиберного пулемета. Цыганок скомандовал остановить машину. По обе стороны от шоссе в некотором удалении располагались несколько больших зданий. Командир внимательно вглядывался в окна трехэтажного дома, стоявшего справа. Вот яркий огонек запульсировал в крайнем окне верхнего этажа. Лейтенант быстро навел орудие и нажал на спуск. Красное облако кирпичной пыли заволокло окно. Пулемет больше не стрелял. А радио снова донесло голос комбата:

— Не останавливаться, не сбавлять скорость! Всем вперед!

Пока Цыганок охотился за пулеметом, его успели обойти несколько танков. Петр Шахватов нажал на педаль газа до упора, и машина помчалась к станции, оставляя за собой искрящийся на солнце шлейф снежной пыли.

 

ПРОРЫВ К АЭРОДРОМУ

 

От города к станции вело узкое шоссе, обрамленное снежными валами. Справа от дороги находилось открытое пространство, а слева вытянулся редкий порядок низеньких хат. Догоняя впереди идущий танк, Цыганок заметил яркую вспышку на его броне с правого борта. Танк резко вильнул в сторону и задымился. Дальше впереди были видны еще две замершие на обочине дороги «тридцатьчетверки».

— Сволочи, бьют из засады, — выругался лейтенант.

Вращая башенный перископ, Цыганок напряженно изучал строения, расположенные справа от шоссе. Его взгляд задержался на домиках, стоявших обособленной кучкой в стороне от дороги.

— Где-то здесь? — решил Цыганок и тут же заметил, как между хатой и сараем мелькнул силуэт вражеской самоходки. «Меняет позицию», — догадался лейтенант и крикнул заряжающему:

— Иван, давай бронебойный!

Лейтенант Цыганок старался точнее навести орудие на угол дома, из-за которого вот-вот должна была появиться самоходка. Он нажал спуск в тот момент, когда увидел в прицеле черно-белый крест на борту вражеской машины. Пламя и клубы густого бурого дыма подтвердили попадание в цель.

На подступах к станции опять загремели пушки противника. Немцы стремились любой ценой не допустить прорыва танков к своему аэродрому, где уже началась эвакуация.

Только к полудню со значительными потерями танкистам бригады удалось преодолеть железную дорогу у моста через речку Черную Калитву. За железнодорожным переездом, прямо посредине улицы Максима Горького сделали остановку. Вражеские солдаты не появлялись, стрельба тоже вроде бы стихла. Жители улицы, пренебрегая опасностью, хотели поскорее увидеть своих. Они стали собираться вокруг танков. Цыганок открыл люк и высунулся из башни. Недалеко стоял танк командира 306-го батальона. Майор Сачко спросил подошедших женщин: «Далеко ли до аэродрома?» Ему сразу ответили несколько голосов: «Да тут рукой подать, почти рядом».

Пожилая хохлушка в клетчатой шали, явно неудовлетворенная предыдущими ответами, стала объяснять майору:

— Вы мэнэ послухайтэ. Паняйтэ прямо по ци улыци. Она вас вывэдэ в полэ, а там побачитэ хутир. На него правтэсь и попадэтэ прямо на еродром.

Сачко хотел еще о чем-то спросить женщину, но в это время от переезда подошел еще один танк. Его командир, открыв люк, крикнул:

— Немцы! Дамочки, прочь от машин. Сейчас будут стрелять.

И тут же в подтверждение его слов с противоположного конца улицы грохнул пушечный выстрел, а за ним еще и еще…

Танк комбата помчался в сторону Красного Пахаря, и сразу же из эфира в наушники Цыганка прорвался раздосадованный голос майора:

— Раззява, куда снаряды пулял? Нужно же было ближе подпустить…

Оказывается, со стороны аэродрома к станции двигался немецкий легковой автомобиль. Командир танка, которого майор раньше послал в охранение на окраину поселка, поспешил выстрелить и промазал. Машина быстро развернулась и помчалась обратно к аэродрому.

На разнос явно сплоховавшего командира у комбата не было времени. Он сразу повел танки в атаку. Набирая скорость, «тридцатьчетверки» 306-го танкового батальона двигались к немецкому аэродрому. Давая танкам дорогу, на обочину свернул обоз из запряженных мулами саней. Итальянские солдаты-возницы, побросав вожжи, стояли с поднятыми вверх руками. «Эти уже отвоевались», — подумал Цыганок, оставляя обоз позади. Танк тут же тряхнуло взрывом от близко разорвавшегося снаряда.

— Петя! — крикнул в трубку механику-водителю лейтенант. — Теперь жми!

Шахватов сразу дал полный газ и вовсю орудовал рычагами. На открытом месте спасение танкового экипажа прямо зависело от скорости и маневренности их машины. По приближавшимся танкам от аэродрома били вражеские зенитки. Их снаряды с воем неслись навстречу атакующим. Петр бросал свой танк то влево, то вправо, пытаясь сбить с толку немецких наводчиков. С аэродрома поднялось несколько самолетов. Они наседали на танки сверху, ведя огонь из пушек и пулеметов. Лейтенант Цыганок сжался в комок, как будто приготовился совершить головокружительное сальто. «Тридцатьчетверка» мчалась вперед, пробиваясь сквозь снежные сугробы.

Чем больше сокращалось расстояние до аэродрома, тем ближе к танку рвались снаряды. Лейтенант Цыганок тоже стрелял из танковой пушки по вражеским орудиям. Однако с ходу попасть в цель было трудно, а останавливать танк для выстрела на открытом заснеженном поле было безрассудно. Во время остановки вражеские наводчики могли легко попасть в машину. Но они тоже, наверное, волновались, да и опыта стрельбы по наземным целям у зенитчиков, скорее всего, не хватало.

И все же вражеские зенитчики не всегда делали промахи. Еще на дальних подступах к аэродрому остановилась одна «тридцатьчетверка», а потом другая, третья… Над заснеженным полем потянулись черные шлейфы дыма.

Лейтенант Цыганок уже видел в триплекс земляные валы полевых ангаров. Немного в стороне от них, наверное, над складом горючего бушевал огонь. На какое-то мгновение в поле зрения Цыганка попал впереди идущий танк, направлявшийся к взлетной полосе аэродрома. Выстрелив еще раз по немецкой зенитке, лейтенант вдруг почувствовал страх. Он не мог сказать определенно, почему в запале атаки неожиданно четко осознал, что ни рядом, ни впереди, ни сзади его танка уже не было своих. Инстинкт самосохранения сработал сам собой, и его сознание немедленно отреагировало на смертельную опасность: «Нужно уходить из-под огня». Танк, ранее выехавший на взлетную полосу, стоял охваченный пламенем. Сзади него на снегу широкой лентой распласталась перебитая гусеница. Цыганок зло выругался и скомандовал Шахватову:

— Поворачивай, Петро!

Сразу развернуть танк под огнем было непросто. При повороте машина по очереди подставляла немецким комендорам борт и корму — его самые уязвимые места. Но искушенный в вождении бронированных машин Шахватов сразу нашел выход. Он резко сдал танк назад, а потом волчком крутанул его на месте.

— Бери левее и жми, что есть мочи к роще, — подсказал механику-водителю командир.

Шахватов затормозил танк на узкой просеке. На снегу хорошо были видны две широкие колеи от гусениц «тридцатьчетверки». По этому следу вышли к реке. На льду, недалеко от берега, следы обрывались широкой полыньей. Сомнений быть не могло: машина провалилась под лед. Перед командиром танка встал вопрос: куда вести машину дальше. Цыганок в раздумье смотрел на карту:

— На той стороне реки село Морозовка, но до нее нам не добраться. Придется, Шахватов, ехать обратно, по старой дороге. Только на открытое место не высовывайся. Держись опушки леса и гони к станции. Может быть, удастся проскочить.

К окраине станционного поселка подошли без помех. Танк мчался на предельной скорости. Шахватов выжимал из мотора все, что мог. Впереди у крайней хаты из-за большого сугроба неожиданно возникла вражеская противотанковая пушка. Ее прислуга поздно заметила возвращавшийся от аэродрома танк. Наводчик в спешке неправильно навел орудие, и первый снаряд пронесся мимо башни. Второй раз немецкие артиллеристы выстрелить не успели. Грозно ревущая машина была рядом, и они кинулись врассыпную. Танк смял брошенную пушку и по улице помчался к железной дороге. Приближаясь к переезду, «тридцатьчетверка» лейтенанта Цыганка снова попала под обстрел. Стремясь уйти от прямого попадания, механик-водитель повел машину зигзагами. И опять мастерство Петра Шахватова переиграло умение вражеского наводчика. Проскочив благополучно железнодорожный переезд, танк, не сворачивая, направился к небольшому сосновому лесу.

Перекрывая гул танкового двигателя, донесся рокот вражеского самолета. «Мессершмитт» пронесся на бреющем полете. Очередь его крупнокалиберного пулемета резанула по танковой броне. Шахватов свернул на санный путь, проложенный вдоль опушки сосняка, и повел танк к речной пойме. Он приоткрыл передний люк, чтобы лучше видеть дорогу и сразу же снова опустил его. Со стороны реки прямо в лоб «тридцатьчетверки» стремительно несся другой самолет. Две бомбы почти одновременно рванули мерзлую землю рядом с машиной. Минуту под броней стояла звенящая тишина. Первым подал голос Цыганок:

— Петро, что с мотором? Почему стоим!

— Сейчас проверю, командир.

Шахватов завел мотор, но при попытке тронуться с места, он снова заглох.

— В чем дело, механик? — заволновался лейтенант.

— Что-то держит. А что, сам не пойму.

Шахватов еще и еще раз пытался тронуть машину с места, но безрезультатно.

— Нужно выходить, командир.

— Давай, Петя, если что, мы прикроем.

Механик-водитель через передний люк вылез из машины. Оставшимся в танке было отчетливо слышно, как под его ногами скрипел снег. Все напряженно ждали, что он скажет. Если танк больше не сможет двигаться, их шансы на спасение сразу падали до нуля.

— Давайте мне кувалду и лом, — наконец отозвался Шахватов. — И пусть еще кто-нибудь вылезет помочь. Между гусеницей и ведущим колесом застрял крупный осколок от бомбы.

— Петя, я сейчас, — отозвался на просьбу механика-водителя заряжающий Буряк.

Несколько минут они стучали снаружи.

— Скорее, скорее, братцы, — подгонял их Цыганок.

Наконец Петр Шахватов вернулся в танк, завел мотор и попробовал тронуться. Машина вела себя послушно.

— Все, Ваня, залезай. Поехали, — крикнул Буряку механик-водитель.

В танке с нетерпением ждали заряжающего, а его все не было.

— Где же он, что с ним? — забеспокоился Цыганок. — Петя, посмотри.

Шахватов вернулся быстро, он протиснулся в люк и тяжело плюхнулся на сидение.

— Нету нашего Ивана. Убили, — с трудом, негромко выдохнул Петр. — Забрать не сможем. Немецкие автоматчики уже рядом, в сосне.

Голос Шахватова утонул в реве низко пронесшегося самолета.

— Петро, давай быстрее отсюда, — скомандовал лейтенант.

Танк с места рванул под уклон, туда, где широко разлеглась речная пойма, и помчался, взметая гусеницами снежную пыль. Но уйти от вражеских самолетов было невозможно. Сделав разворот, они снова бросались в атаку на одинокий танк. Уверенные в безнаказанности, фашистские стервятники вели себя нагло. Спускались до бреющего полета и по очереди неслись навстречу танку, пульсируя вспышками пушек и пулеметов. Лобовая броня «тридцатьчетверки» грохотала от прямых попаданий. Удар в смотровую щель переднего люка заставил Шахватова отпрянуть назад. Пуля не пробила толстое бронестекло, но оно покрылось густой сеткой мельчайших трещинок. Потеряв возможность видеть дорогу, Петр остановил танк, на что сразу же отреагировал Цыганок:

— Почему остановился, Шахватов?

— Триплекс разбит, ничего не вижу.

Цыганок открыл свой люк, высунул голову из башни.

— Петя, пошел прямо, — скомандовал он механику-водителю.

Петр привык доверять своим глазам. Теперь же ему пришлось вести машину, не видя дороги, по подсказке командира. Танк то и дело съезжал с проселка. Цыганок вносил поправку. Водитель делал поворот, но больше чем требовалось, и машина, проскочив дорогу, снова оказывалась на обочине. Чтобы не терять дороги, Шахватову пришлось сбавить ход. Танк утратил маневренность и скорость, то есть те выигрышные качества, которые до сих пор спасали от прямых попаданий снарядов и бомб.

Сверху снова зарокотал мотор «юнкерса». Цыганок успел спрятать голову в башню. Несколько пуль ударило по броневому кругу открытого башенного люка. Снизу кто-то из экипажа схватил лейтенанта за сапог, и он почувствовал, что съезжает с сиденья.

— Черти, что вы делаете? Машина, почему стоит машина! — завопил он, ощутив ногами днище.

— Остынь, остынь, командир, — успокаивал Цыганка Шахватов. — Уступи место Коростелеву. Ты нам, Вася, живой нужен!

Цыганок нехотя подчинился, но тут же набросился на Петра:

— Гони, гони быстрей отсюда. А то этот «лаптежник» прихлопнет нас, как муху среди поля.

А стрелок-радист Коростелев, заняв в башне место командира, уже кричал сверху:

— Петро, прими чуть влево и прямо шуруй.

Грохот мощного взрыва ударил по ушным перепонкам. Набиравшую ход машину как будто кто-то приподнял за одну гусеницу и сразу уронил, не справившись с ее многотонной тяжестью. Танк продолжал разгон, и Шахватов включил третью скорость.

Все, что происходило дальше, почти не запечатлелось в сознании членов экипажа. Механик-водитель все время боялся пропустить команду Коростелева, слова которого двигали его руками и ногами. Стрелку-радисту нужно было следить и за дорогой, и за маневрами немецких самолетов. Цыганок не смог долго оставаться внизу. Он поднялся в башню и сел рядом с Коростелевым на место заряжающего.

 

И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН

 

Танк Цыганка проскочил последние хаты городской окраины в то время, когда солнце, блеснув на прощание верхним краешком, ушло за горизонт. Вечерняя заря быстро померкла, завершив короткий зимний день, и сиреневые сумерки поглотили белизну заснеженного поля.

Коростелев неожиданно обнаружил, что их больше никто не преследует. Он забыл подсказать механику-водителю, куда ехать, и тот остановил машину. Мотор как-то зло фыркнул, заглох. Шахватов сидел молча, откинувшись на спинку сиденья, обессиленный от долгой смертельной гонки. Цыганок и Ирина Белова тоже не подавали голоса. Но опасность для экипажа чудом оставшегося неповрежденным танка, еще не миновала. Танкисты находились в глубоком вражеском тылу. Солдаты противника могли появиться в любой момент, чтобы попытаться захватить танк. Затянувшееся молчание прервал лейтенант Цыганок:

— Петь, глянь, сколько у нас топлива осталось?

— Почти на донышке, командир.

— Коростелев, спускайся вниз, покрути свою рацию, возможно, удастся связаться с штабом. Неужели немцы наших остановили?

Стрелок-радист долго слушал эфир. Все терпеливо ждали, даже Шахватов не напомнил, как обычно, Коростелеву, что рация может посадить аккумуляторы.

— Глухо, командир, никто не отзывается, — разочарованно доложил Коростелев.

— Худо, славяне, но ничего не поделаешь. Жаль, что горючего мало, а то можно бы было попробовать ночью прорваться через город навстречу своим.

Цыганок выглянул из танка. Впереди на снегу чернело что-то, похожее на кустики. Лейтенант приказал Шахватову перегнать танк туда: все же, какая ни есть, а маскировка. Потом закрыл верхний люк и, подсвечивая фонариком, спустился вниз. Там, под гильзоулавливателем, низко пригнувшись, сидела Белова. Ее тряс мелкий озноб. К ночи мороз усивался, в машине становилось нестерпимо холодно.

— Тут мы и без помощи фрицев от одного Деда Мороза к утру околеем, — мрачно пошутил Коростелев.

— Ирина, а где твоя сумка? Давай быстрее бинты и вату, — спохватившись, захлопотал Шахватов. — Сейчас быстренько соорудим отопление.

Он взял ведро и полез за шиберную перегородку к топливному кранику, чтобы нацедить солярки. Пропитавшиеся маслянистой горючей жидкостью бинты и вата, взятые из Ирининой сумки, густо коптили. Дым ел глаза и вызывал удушливый кашель, но другой возможности согреться у экипажа не было. Приближая руки к металлическому лотку, в котором неровно трепетал огонь, Коростелев вспомнил, что его дядька до войны жил в Ташкенте.

— После войны обязательно уеду в Среднюю Азию. Вот уж там отогреюсь на солнышке.

— Не забудь панаму прихватить, чтобы головку не напекло, — вяло отозвался Шахватов.

Коростелев не ответил. На разговор не хватало сил. Невероятная усталость от пережитого за последние два дня, от той напряженной работы, которую им пришлось выполнять в боевой обстановке, нагоняла апатию, наваливалась многопудовой тяжестью на плечи, вызывая состояние тяжелой полудремы.

Ночь с 15 на 16 января экипажу Цыганка пришлось провести в бронированной машине у лотка с неяркими языками густо коптящего пламени. Вражеские солдаты не появлялись. Возможно, они потеряли из вида одинокий танк, а, может быть, им было просто не до него. Сломив сопротивление гитлеровцев у Михайловки, к Россоши подходили основные силы 12-го танкового корпуса. Вражеский гарнизон поспешно готовился к бегству, а немецкие летчики еще засветло вылетели на самолетах с аэродрома у Красного Пахаря в сторону Харькова.

Измученные холодом и бессонницей танкисты, наконец, дождались утра. Оно начиналось лениво. Небо было плотно затянуто белесой пеленой. Первым из танка выглянул лейтенант Цыганок. Только теперь он смог по-настоящему оценить всю невыгодность места, на котором их застала ночь. То, что вчера в темноте показалось ему кустами, было всего лишь зарослями пробивавшейся сквозь снег прошлогодней дерезы. Танк стоял на совершенно открытом месте. Перед ним в желтом камышовом обрамлении лежала скованная льдом река, довольно широкая. Недалеко от танка находился деревянный мост, от которого в обе стороны тянулась наезженная дорога.

Цыганок решил отогнать танк к небольшой посадке и там замаскироваться. Мотор удалось завести без особых хлопот. Лейтенант уже хотел дать команду трогаться, когда его внимание привлекло какое-то движение на противоположной стороне реки. Минут через пять он без бинокля уже мог определить, что к мосту движется вражеская автоколонна.

Предупредив экипаж о приближающейся опасности, Цыганок занял свое место в башне и еще до подхода немецких машин тщательно навел орудие на середину моста. Он нажал на спуск в тот момент, когда кабина головной машины попала в перекрестье прицела. В первый момент лейтенанту показалось, что выстрелила не танковая пушка, а вражеский снаряд попал прямо в башню. Сильнейший удар толкнул «тридцатьчетверку» назад и оглушил всех, кто находился под ее броней. Приходя в себя, Цыганок лихорадочно соображал, что же произошло. В танке было полно удушливого порохового дыма. Боясь задохнуться, лейтенант быстро нашарил рукой кнопку защелки люка, высунул голову наружу и жадно, всей грудью вдохнул свежего морозного воздуха. Его сразу поразил непривычный вид башни. Она была без ствола, который во время выстрела улетел вперед вслед за снарядом. Скорее всего, причиной этому был крупный осколок немецкой бомбы, оставивший на стволе вмятину во время вчерашней бомбежки.

На мосту у немцев тоже некоторое время царило замешательство. Развороченный прямым попаданием снаряда грузовик перекрыл путь колонне. Соскочившие с автомобилей гитлеровцы озадаченно смотрели в сторону танка. Потом они все сразу засуетились, забегали и начали рассредоточиваться по обе стороны от дороги.

Цыганок понял, что немцы разворачиваются в цепь. Сейчас они пойдут вперед, чтобы окружить и уничтожить вставшую на их пути «тридцатьчетверку». Их офицеры, конечно, уже успели рассмотреть в бинокль, что танк после выстрела остался без ствола и теперь для них не представлял большой опасности.

Эти тревожные размышления лейтенанта прервал свист мины. Первая мина разорвалась далеко позади. За ней еще две почти разом взметнули снег в нескольких метрах от танка. Мины были небольшие и поразить защищенных толстой броней танкистов экипажа не могли. «Лишь бы пушек у фрицев не было», — подумал Цыганок, прикрывая башенный люк. А гитлеровцы, путаясь в длиннополых шинелях, уже бежали по льду реки. Их цепь разделилась на две части, которые стали расходиться в разные стороны с намерением окружить танк. Из пулемета стрелка-радиста достать наступавших немцев было невозможно, а башенный пулемет мог стрелять только по одной части вражеской цепи. Лейтенант развернул башню влево и дал длинную очередь по бегущим от реки солдатам.

— Шахватов, дай задний ход и поверни машину так, чтобы Коростелев мог стрелять правее, — приказал он механику-водителю.

«Тридцатьчетверка» начала медленно пятиться назад, разворачиваясь влево. Немецкие пехотинцы, обходившие танк с другой стороны, теперь оказались в секторе огня пулемета стрелка-радиста. С этого момента оба танковых пулемета заработали одновременно, и наступавшим гитлеровцам пришлось залечь в снегу. Вскоре они начали подниматься и короткими перебежками возвращаться назад. Через некоторое время от колонны отделилось несколько запряженных лошадьми саней. За ними следовал пеший отряд. Немцы ушли в сторону от дороги, перешли речку по льду и повернули на запад. Экипаж танка Цыганка из-за нехватки горючего и патронов не смог помешать их поспешному отходу.

 

ПОСЛЕ БОЯ

 

После короткой стычки с немцами танковый экипаж остался в машине. Со стороны Россоши доносилась приглушенная расстоянием то разгорающаяся, то ослабевающая стрельба. Иногда долетало глухое эхо разрыва артиллерийского снаряда. А вокруг одиноко стоявшего танка было тихо. Мороз не ослабевал. Днем усилился ветер, через дорогу понесло поземку. Холод в танке стал совсем невыносимым, и Шахватов опять полез с ведром за шиберную перегородку. Содержимое санитарной сумки было сожжено раньше. Пришлось пустить на растопку шапку-ушанку Ирины Беловой. Сама санинструктор осталась в одном подшлемнике. Каждый из членов экипажа стремился сесть поближе к лотку с огнем, но в тесном танке это было не так просто сделать. Вскоре от холода и усталости люди впали в полудремотное оцепенение.

Василий Цыганок очнулся от частых ударов чем-то металлическим по борту машины.

— Эй! Есть здесь, кто живой? — позвал голос снаружи.

В танке все разом возбужденно задвигались. Лейтенант первым выглянул из люка. У «тридцатьчетверки» стояла машина их бригады, а рядом с ней начальник оперативного отдела майор Ягодкин с двумя автоматчиками. Когда Цыганок спрыгнул с танка, майор как-то необычно пристально на него поглядел.

— Ты что, лейтенант, в преисподней побывал?

— Хуже, майор. У черта в зубах.

— Не ранен?

— Самого-то бог миловал, а танк, сам видишь, без ствола остался. С нами раненая — санинструктор Ирина Белова. Ее бы поскорее в санчасть.

— Давайте Ирину ко мне в машину. Мы ее сейчас же в госпиталь доставим.

Цыганок с Шахватовым помогли Ирине сесть на сиденье рядом с шофером, майор Ягодкин с автоматчиками устроились сзади.

— А вы поезжайте в центр города. Наш штаб недалеко от церкви, — приказал Ягодкин лейтенанту перед тем, как машина тронулась.

Штабной автомобиль укатил в сторону Россоши, а трое промерзших до костей и прокопченных танкистов остались у танка. Они были настолько обессилены, что даже радоваться не могли тому, что живы.

— Смотрите, да тут хаты недалеко, — первым проявил активность Коростелев. — Пошли туда, хоть немного погреемся и чего-нибудь горяченького попросим.

Тяжело передвигая затекшие от долгого сиденья ноги, танкисты поплелись к крайней, полузанесенной снегом хате. Из-под низко надвинутого очеретяного козырька крыши на них ледяными бельмами смотрели замерзшие окна. Лейтенант громко затопал задеревеневшими от мороза валенками на ступеньках низенького крыльца, звякнул щеколдой. Он решительно шагнул из тесных сеней в натопленную хату и тут же отпрянул назад, встреченный громкими криками перепуганных женщин.

— Что они, совсем спятили? — ничего не понявший Цыганок растерянно оглянулся на своих товарищей, стоявших у него за спиной.

— Глянул бы ты, лейтенант, на свою рожу, — сказал Шахватов. — В этом доме тебя не иначе, как за нечистую силу приняли. Давай я пойду на переговоры.

— Женщины, пожалуйста, не пугайтесь, — переступая порог, попросил механик-водитель.

— Мамаша, ну, чего вы прячетесь? Свои мы. Разве ж так долгожданных гостей встречают?

— Да кто вас теперь разберет, какие вы гости, — недовольным голосом отозвалась хозяйка, недоверчиво глядя из-за русской печи на Шахватова. За нею стояла закутанная в темный платок молодуха. Ее острые глаза быстрее распознали в чумазых танкистах своих, и она защебетала радостной скороговоркой:

— Ой, мамо, та чи вы ны бачитэ, шо цэ ж наши. А мы зразу пэрэлякалысь. Дужэ ж черный той товарыш, шо пэрвым вийшов.

— Заходьты, заходьты, люды добри, — присоединилась к дочери сразу подобревшая хозяйка. — Зараз мы вам водычки нагриемо.

Через полчаса умытые, разомлевшие от тепла танкисты сидели за столом вокруг только что вынутого из печи чугунка с украинским борщом. От него шел такой вкусный аромат, что гости сразу почувствовали нестерпимый голод. К этому крестьянскому вареву Коростелев принес из танка вещмешок с консервами и мерзлым хлебом. Цыганковский экипаж впервые за трое суток мог по-настоящему поесть и насладиться домашним теплом.

Лейтенанту так же, как и его товарищам, не хотелось покидать уютную теплую хату, уходить от радушных женщин, но должность обязывала его раньше других вспомнить о службе:

— Погостили, славяне, пора и честь знать. Поехали искать штаб бригады, а то нас еще в дезертиры запишут.

Поблагодарив хозяйку, танкисты, пригибая головы перед низким дверным проемом, друг за другом вышли на улицу. Молодуха в коротких подшитых валенках, в накинутом на плечи платке, из-под которого выглядывали голые локти, выбежала из хаты проводить гостей. Шахватов из открытого переднего люка помахал ей рукавицей, а Цыганок, стоя на башне, приложил по армейскому обычаю руку к виску. Танк, взревев мотором и отбрасывая гусеницами снежные комья, рванул в сторону уже освобожденной Россоши. Услышав гул танкового мотора, из соседней хаты выбежали два паренька. Сгоряча они бросились было бежать вслед за «тридцатьчетверкой», но, поняв, что им не догнать быстрой машины, остановились и долго провожали ее восхищенными взглядами.

— Видел на башне танка букву «С»? Это наш танк, советский! — громко сказал один из мальчишек.

 

* * *

 

Во время вступления танкистов Алексеева в Россошь буквы, написанные на танковых башнях, запомнились многим. Не все сразу поняли, в чем их смысл, и поэтому каждый объяснял их значение по-своему. Много лет спустя после встречи с ветеранами-танкистами, освобождавшими Россошь, мы узнали, что эти необычные отличительные знаки придумал кто-то из офицеров штаба 106-й танковой бригады уже перед самым наступлением, когда танки для маскировки побелили, и номеров их не стало видно. На башне танка комбрига И.Е. Алексеева стояла буква «А», а на «тридцатьчетверках» 305-го и 306-го танковых батальонов, которыми командовали майоры Васильев и Сачко, стояли литеры «В» и «С» — начальные буквы фамилий комбатов.

На мраморных плитах центральной братской могилы города Россоши высечены фамилии и имена солдат и офицеров, погибших при его освобождении. В этом трагически длинном списке много фамилий танкистов 106-й танковой бригады, павших 15 января 1943 года в первом бою за город Россошь. Начинает его комбриг гвардии полковник Иван Епифанович Алексеев, а чуть ниже значится: Иван Силантьевич Буряк, заряжающий в экипаже лейтенанта Василия Никифоровича Цыганка.

 

———————————————————

Алим Яковлевич Морозов родился в 1932 году в селе Вервековка Богучарского района ЦЧО. Окончил исторический факультет Воронежского государственного университета. Директор Россошанского краеведческого музея. Лауреат премии «Adordina de Oro» (Италия). Автор книг «Россошь: Краткий исторический очерк», «Из далекого военного детства», «Война у моего дома», «Россошь: земли родной начало» и др. Почетный гражданин города Россошь.