Дрессировщик львов
- 25.07.2019
ИЗ РОДА МАРКИЗОВ
Образ флорентийца последние лет тридцать пять у меня почему-то ассоциировался с внешностью Бориса Бирюкова: изысканно-правильные черты лица, легкая черноволосая курчавость, абсолютно идеальные пропорции тела и во всем этом удивительная мужская грация, сила и стать.
Когда-то кинорежиссер Сергей Эйзенштейн заметил об одном из своих актеров, что тот так красив, будто сошел с полотен Боттичелли. То же самое можно было сказать и о народном артисте РСФСР Борисе Бирюкове.
Вообще-то он из древнего рода маркизов, из Флоренции. Помните, как в одном своем четверостишии представила этот славный город поэтесса Юнна Мориц:
А за это во Флоренции
Нам играет фортепиано
Трехголосные инвенции
Иоганна Себастьяна.
Он из рода Феррони. Это потом первый муж его бабушки, рано умерший Константин Дионисович, решил из своего же имени вычленить артистический псевдоним. И получилось: КонсТАНТИн.
Так и пошло и поехало: Танти!
Как-то я попытался разобраться в родословной Бирюкова и, честно сказать, совершенно запутался. Только когда Борис Константинович начертил свое генеалогическое древо, тогда все стало на свои места. Ведь по линии матери его корни идут от флорентийского аристократа восемнадцатого века Джузеппе Феррони, который убежал из дома и стал бродячим цирковым артистом. Его сын Дионисий обосновался в России, много гастролировал, и по его стопам пошли и сыновья. Один из них женился на Франческе Ригер. У них появилось на свет восемь детей, не считая трех, умерших в малолетстве.
Виктор Феррони, один из представителей знаменитой цирковой династии, пишет: «В семейном цирке, который тогда процветал, в 1907 году в городе Елизаветграде состоялся бенефис «юных артистов и сестер Феррони». Старшему бенефицианту Константину было 18 лет, младшему Дионисию — 4 года. А годовалый Анжело еще до манежа не дорос. У Танти, как и полагается, ежедневно шли пантомимы и пантонимимы-балеты, в которых участвовали все дети, а отец исполнял главные роли. В конце 1908 года семья переехала в город Ковно (Каунас), афиши приглашали в цирк:
Стой, читай и удивляйся!
Сегодня каждый в цирк являйся!
Все кричите: «Браво! Бис!»
Сегодня ТАНТИ бенефис!!!
Сбор был отменным, бенефис прошел с огромным успехом, но вскоре журнал «Театр варьете» поместил некролог: «Константин (Танти) Дионисович Феррони, директор цирка. Волею Божьей 23 января 1909 года тихо скончался после тяжелой болезни, о чем с глубоким прискорбием извещают жена и дети покойного. Погребение тела последовало в Ковно». Константину Танти-старшему на момент смерти исполнилось 47 лет. Относив положенный срок траур, Франческа вышла замуж за Михаила фон Таде. Он-то и стал отцом Ирины Михайловны Таде, матери Бориса и Стуара Бирюковых. И они всей семьей переехали в Тифлис.
— Это был настоящий семейный цирк, — рассказывает Борис Константинович. — Моя бабушка Франческа Карловна — директор, дед Михаил Иосифович Таде — администратор, сводные дяди Константин и Леонардо Феррони-Танти — художественные руководители, на манеж выходили и все остальные дети.
Тифлис, так тогда назывался Тбилиси, оставался веселым многолюдным городом. То там, то здесь гуляющую публику встречали трактиры, винные погребки, не говоря уже о духанах. Одни названия чего стоили: «Загляни, дорогой», «Войди и посмотри», «Золотые гости» и самый знаменитый духан «Не уезжай, голубчик мой». Подгулявшая публика находила себе место и в «садах», представлявших собой небольшое пространство между домами, где ветвились акации, стояли столики, звучали заунывные мелодии зурны и рекой лилось вино. А можно было отправиться на Куру и на лодках или плотах под свет искрящихся факелов пропировать на реке до утра…
Но находилось немало и тех, кто отправлялся на вечернее цирковое представление, благо последнее начиналось в девять вечера.
Цирк братьев Танти являлся своеобразной творческой лабораторией, где создавались новые номера. После революции семнадцатого года, в 1923 году, в Тифлис приезжал и знаменитый клоун Виталий Лазаренко, друживший с братьями Танти.
— Популярность Тифлисского цирка была столь велика, — говорит Борис Бирюков, — что даже появились папиросы «Братья Танти». Мои дядьки задумали и начали выпускать журнал «Новый цирк».
Но самое главное то, что цирк на берегу говорливой Куры всегда оказывался заполнен зрителями. Лео и Константин буквально фонтанировали клоунскими выдумками, скетчами, пантомимами. Пели куплеты, разыгрывали целые спектакли. И были очень благодарны Виталию Лазаренко за то, что он приобщил их к работе с литераторами, пристрастил к политическому репертуару.
(В скобках замечу: когда 22 июня 1929 года в Воронеже на площади бывших Круглых рядов отстроили стационарное здание цирка, то в первой программе приняли участие и музыкальные эксцентрики, и клоуны братья Танти. В афишах, расклеенных по всему городу, их иначе как лучшими в СССР сатириками и не представляли. После братья Танти еще не раз бывали на гастролях в Воронеже).
…В середине тридцатых годов прошлого века в Тбилиси (так уже тогда стала называться столица Грузинской ССР) еще сохранялись улицы и улочки старого Тифлиса. Сионская, Башмачный и Винный ряды, Кривая Банная, Армянский базар. Здесь царила своя, особая, причудливая жизнь, совсем не похожая на ту, которой жили ответственные партийные и государственные работники в престижном правительственном доме на Верейском спуске в центре Тбилиси. Здесь стояла настороженная тишина в подъездах, царили размеренность и аккуратность, почтительность и предупредительность с оглядкой на всякого встречного. А там — жизнь, словно вся вывернутая наружу: шумная, пестрая — громкие разговоры соседей, то и дело перекликавшихся с низко осевших балконов, перебранки, болтовня зевак и прохожих. Речь разноязычная — на грузинском, армянском, азербайджанском, русском, табасаранском… И в этом гуле и гвалте вдруг можно было различить жалобный голос шарманки, голос из давнего времени, времени, когда здесь жил и творил художник Пиросмани.
А еще малолетнего Борю пленяли уличные запахи: пряностей, фруктов и дыма мангала, стоящего где-то неподалеку, может быть, даже в соседнем дворике.
— Со мной много времени проводила, нянчилась бабушка, та самая знаменитая «гротеск-наездница» и танцовщица на проволоке Франческа Карловна Ригер, — говорит Борис Константинович. — А ее отец, то есть мой и моего старшего брата Стуара прадед по материнской линии, был австриец Ригер — Рихардс Карл. Он выступал как гимнаст и занимался дрессурой. А еще изобрел двойную трапецию. Произошло это где-то в 1861 году, когда в России только что отменили крепостное право.
БАТЯ
Парторг Харьковского госцирка Л.Я. Гольдберг на одном партийном собрании творческих и технических работников подведомственного ему коллектива в 1934 году инициировал идею о том, что хорошо было бы наладить выпуск собственной газеты. И даже название придумал — «Советский цирк». Товарищам по парторганизации предложение показалось заманчивым, в смысле, рекламе можно было бы отводить не какие-то полсотни-сотню строк, а все четыре газетные страницы. Недолго думая, чтобы ни на кого не переложили данное поручение, в президиум собрания поступило предложение: товарищу Гольдбергу и бразды правления в руки, — по совместительству, получается, занять и редакторский пост. Директор Харьковского госцирка товарищ Яшинов данное предложение поддержал. Так, решением местной парторганизации в январе 1935 года вышел в свет первый номер «Советского цирка».
Я бы не стал столь подробно рассказывать о случае восьмидесятичетырехлетней давности, если бы в этой самой газете (тираж ее составил 1200 экземпляров, просто удивительно, как один из них сохранился до наших дней) не напечатали заметку под заголовком «Круффи». Автор ее, хоть и подписался псевдонимом «К.П. Пирогов», но это не кто иной, как воронежец, известный цирковой артист Константин Павлович Бирюков. Заметка эта ценна прежде всего тем, что в ней сам создатель акробатической труппы «Круффи» — а не в чьем-то пересказе — излагает то, как все у него и его товарищей по номеру начиналось. Поэтому ее и процитирую полностью, сохраняя авторский стиль: «Я работал на заводе слесарем, потом помощником механика и последнее время — механиком воздушного компрессора (имеется в виду Воронежский завод имени Ф.Э. Дзержинского. — В.С.). Окончил Сталинградский техникум физкультуры и снова вернулся на завод. В то время к нам, в Воронеж, приехал один турнист (Дрыгин), который уже работал в цирке года полтора. Мы стали делать номер.
Я, как слесарь, сделал аппарат, а он, как более опытный, взял на себя художественное оформление номера. Мы создали номер за восемьдесят дней. После этого к нам присоединился еще один партнер — Козявин, и втроем мы выехали работать в Ижевск, работали еще в трех городах и подписали контракт с УЗП, взяв еще четвертого партнера — Григорьева, старого работника, воздушного гимнаста, турниста и акробата.
Вчетвером мы работали на Дальнем Востоке, в Западной и Восточной Сибири и по всему Уралу. Когда остро встал вопрос с кадрами, то мы взяли ученика в Томске. Он ничего не умел делать, мы учили его, и через год он стал уже хорошо работать. Сейчас ему 15 лет.
Так мы и работали пятеро.
В 1932 году подписали договор с ГОМЭЦом. Для вполне художественного состояния номера нам понадобился шестой человек, и с 1932 года работаем вшестером.
Были в Москве, Ленинграде, Иванове-Вознесенске.
Принципы построения номера у нас совершенно новые. Мы не пошли по стопам старых артистов. У нас в номере нет «хозяина»: у нас все — хозяева. Несмотря на такую систему, которую многие находят непрочной, мы работаем со старыми партнерами уже несколько лет. Я только руководитель для дирекции, но каждый мелкий вопрос мы решаем на своих совещаниях. Руководство номера, поправки и т.д. вносятся каждым из нас. Художественное оформление номера сделано Дрыгиным как наиболее опытным из нас.
Наша группа «Круффи» внесла в цирк новые темпы работы. До нас никто так не работал: у нас турник не пустует. Это очень понравилось в Москве. Обычно турнисты работают так: один отойдет от турника, потом подходит другой. От этого принципа мы отошли первые».
В последнем абзаце цитаты как раз и говорится о новшестве, которое ввели в артистическую практику турнисты под руководством Константина Бирюкова. И здесь нет никакого хвастовства или самолюбования. Впоследствии во все три издания энциклопедии «Цирк» войдет то, чем прославился коллектив вот в такой формулировке: «Круффи» выступали в чрезвычайно быстром темпе (30 трюков за пять минут), исполняли синхронные ризенвелли (или еще его называют «солнце»: полный оборот на руках тела исполнителя вокруг перекладины турника. — В.С.) всем составом». Но в начале тридцатых годов артисты под руководством Константина Бирюкова делали, как он сам говорил, «30 трюков под галоп за 7 минут. И это еще не предел. Работаем мы и над новой комбинацией: с переходом с одного турника на другой». Выходит, что поставленную задачу «Круффи» выполняли, улучшив свой результат на две минуты: вместо семи их 30 трюков стали занимать пять минут. Бешеный темп! Рекорд был поставлен!
И что показательно: каждый из шести членов «Круффи» мог сделать все трюки от начала и до конца, то есть в их творческом коллективе существовала полная взаимозаменяемость, чем Константин Павлович Бирюков очень гордился: «Но мы все время работаем над новыми групповыми комбинациями, совершенствуемся, добиваемся такой синхронности, чтобы наш номер со всех точек зрения был безукоризненным».
И добился-таки своего!
В 1939 году, 20 ноября, в центральной газете «Известия» появился Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении артистов и работников Главного управления государственных цирков». В эти дни в стране как раз отмечали двадцатилетие советского цирка. Орденами и медалями наградили 181 человека и среди них был и воронежец Константин Бирюков, удостоенный медали «За трудовое отличие». А за три недели до этого, 28 октября, ему исполнилось тридцать лет.
В то самое время в областной комсомольской газете «Молодой коммунар» появилась статья художественного руководителя Воронежского госцирка Яна Бреслера. Рассказывая о двадцатилетнем периоде советского циркового искусства в Воронеже, он особо выделил молодых артистов-земляков: «Десятки артистов, завоевавших любовь публики, выдвинула из своих рядов и молодежь Воронежа. Достаточно назвать группу турнистов «Круффи» и ее руководителя Константина Бирюкова, братьев Макеевых, художественно-скульптурную группу «Мариана», возглавляемую Николаем Хибиным, дрессировщицу Тамару Эдер. Они пришли с фабрик и заводов, из колхозов и учебных заведений, принеся с собой на арену смелость и отвагу, комсомольский задор — лучшие качества молодежи социалистической Родины. Благодаря им неузнаваемы стали программы представлений: голое трюкачество и внешний эффект, что главным образом преследовали иностранные мастера, теперь отменены, как явления, чуждые советскому искусству. Ловкость, сила, красота — вот отличительные качества наших мастеров».
Да и сам Яков (настоящее его имя) Бреслер был тогда так же молод, как и те, о ком он писал в газете. Хотя уже пятнадцать лет выступал на арене, являлся разножанровым артистом — акробатом, эквилибристом, жонглером, клоуном. В Воронежский цирк Бреслер пришел в 1937 году как инспектор манежа, а через два года стал художественным руководителем. Яков Давыдович — так по имени-отчеству называли его к тому времени — организовал и творческую мастерскую по выпуску новых номеров. С этого момента в Воронежском цирке и была заложена эта традиция.
Однако вернемся к группе «Круффи». До гастролей коллектива в Харькове, в других городах не раз происходили казусы. В афишах рядом с названием коллектива «Круффи — 6» значилось пояснение: германские турнисты. И это не было ошибкой.
В то время — конец двадцатых — начало тридцатых годов прошлого века — в сознании публики еще сильно было убеждение на тот счет, что лучшие цирковые артисты — зарубежные, и нашим тягаться с ними не под силу. Но подобное утверждение было далеко от истины. К тому времени отечественный цирк уже восходил на вершины мастерства. И ярким примером могла служить та же группа турнистов «Круффи».
Почему «Круффи»?
Летом тридцать четвертого (конец июня — начало июля) ребята выступали в цирке-шапито в Калинине. Вместе с ними тогда работали на арене знаменитые эквилибристы на проволоке «Орландо», воздушные гимнасты Сав, эквилибристы с лестницей «Ротбертс». Но наибольший успех выпал именно на долю группы «Круффи». И потому корреспондент «Пролетарской правды» Н. Кавская отправилась брать интервью у Константина Бирюкова. Естественно, что в первом же ее вопросе прозвучало, почему администрация цирка представляет публике отечественных артистов из группы «Круффи» как… германских турнистов? На что Бирюков с улыбкой ответил:
— Все очень просто. Название свое мы сложили из начальных букв имен участников коллектива: Костя, Роман, два Федора и Иван. Вначале вроде бы в шутку прозвучало непонятное слово «Круффи», а получилось название артистической группы. Ну а дирекции нашей только дай что-нибудь такое непонятно-заграничное, и тогда, считай, публика валом пойдет на представление…
«Чрезвычайно досадно, что дирекция цирка выдает замечательный аттракцион наших молодых советских турнистов, — возмущалась в статье журналистка Н. Кавская, — прекрасно овладевших техникой своего дела, с которыми впору потягаться многим хорошим заграничным аттракционам, за германский. Кому это надо и чье воображение думает поразить дирекция подобной фальсификацией? Разве советская марка ниже германской? Пора бы покончить с методами буржуазной рекламы, еще живучими в наших цирках».
Теперь — об «ученике из Томска». Фамилию его мне все-таки удалось установить. Звали его Александр, а по фамилии — Чукин. В том же интервью калининской газете Константин Бирюков рассказал: «Взялись мы выучить «нового кадра» — Шуру, он сын уборщицы из Томского цирка». Такое часто бывало. Да и сейчас случается, когда «нового кадра» брали буквально с улицы. А журналистка Н. Кавская в своем материале нарисовала словесную картину очередной репетиции, участником которой был и самый юный из «Круффи»: «Шура, ну где у тебя ноги?» — кричат товарищи самому младшему из коллектива «Круффи». Мальчик снова и снова взлетает над турником, пока не получает одобрение».
«Круффи» заметили сразу, и в газетах тех лет появились многочисленные доброжелательные отзывы о работе молодых турнистов. Вот как, например, в 1937 году писала областная новосибирская газета: «Почти вся программа, за редким исключением, показанная в новосибирском передвижном цирке-шапито, с начала открытия сезона и до сегодняшнего дня, говорит о высоком мастерстве артистов советского цирка, о большом разнообразии жанров, о правильном пути, по которому развивается наше цирковое искусство… Заслуженным успехом у зрителя пользуется труппа турнистов «Круффи». Великолепные спортсмены, они показывают на трех турниках поистине чудеса спортивного искусства. С неослабевающим вниманием следит публика за каждым движением шести сильных, великолепно натренированных артистов. Весь номер ведется в чрезвычайно быстром, все возрастающем темпе».
Не обошел своим вниманием «Круффи» и самый известный и признанный историк и знаток цирка, доктор искусствоведения Юрий Дмитриев. В своей книге «Советский цирк», изданной в 1963 году, он писал: «Из турнистов сильнее других работали: «Круффи» (руководитель К. Бирюков), «Банола» (руководитель В. Комаров) и «Асми» (руководитель А. Сметанин). Эти труппы исполняли упражнения на трех турниках, перелетая с одного турника на другой. Некоторые из их трюков были рекордными: двойные сальто-мортале с турника на землю, перелет сальто-мортале с первого турника на третий. Упражнение банолло, считавшееся едва ли не труднейшим у турнистов (гимнаст, оттолкнувшись от одного турника, делает в воздухе пол-оборота и приходит почти в стойку на другой турник), исполнялось в темпе и несколько раз подряд. Артисты этих трупп отличались спортивной подтянутостью и чистотой исполнения самых сложных трюков».
От себя замечу, что именно Константин Бирюков был создателем тройного турника и все перечисленные Юрием Дмитриевым сложнейшие трюки придуманы и впервые опробованы, а потом и показаны на арене опять-таки Константином Павловичем Бирюковым.
РОДОМ ИЗ ВОРОНЕЖА
О родословной Константина Бирюкова известно немного: лишь то, что сохранила память его сына, народного артиста РСФСР, дрессировщика львов Бориса Бирюкова.
Было их три брата — старший Михаил, ровесник революции 1905 года, средний Яков — с 1908 года и младший Константин, родившийся следом за Яковом в 1909 году. Жили они в Воронеже, в районе Курского вокзала.
— В детстве я бывал раз-другой у матери отца, моей бабушки, — вспоминал Борис Константинович. — Помнится, домик из красного кирпича стоял на углу улиц. Бабушка отличалась мощным телосложением, крупными чертами лица, рыжеволосая и вся в конопушках. Батя весь в нее пошел. Рассказывали, что дед Павел служил тренером-наездником на конезаводе графа Орлова — в Хреновом Бобровского уезда. Имел немало заслуг и побед на престижных ипподромных скачках.
Бирюковы жили бедно, но братья были дружные, среди ровесников верховодили и, если надо, спуску обидчику никогда не давали. Повзрослев, Константин сначала устроился рыбачить в артель на реке Воронеж. Но работа — сезонная, а жить-то надо и зимой. И тогда он стал клепальщиком мостов, а уже после пришел на паровозоремонтный завод имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. Здесь-то и приобщился к художественной самодеятельности и художественной гимнастике. Эти два увлечения и подтолкнули Константина Бирюкова записаться в цирковую студию — уже тогда признанную и известную, — которая существовала при Дворце культуры имени К. Маркса. И так получилось, что цирк перевесил все остальное в жизни Кости Бирюкова, стал его профессией.
В это же время в студию пришла и будущая народная артистка РСФСР, воздушная гимнастка Раиса Немчинская (Ахаткина). Вот как пишет об этом воронежском периоде ее сын, доктор искусствоведения Максимилиан Немчинский: «В Воронеже тех лет жило много ребят, мечтавших о цирке и готовящих себя к трудной артистической карьере. Назову лишь наиболее прославившихся: Владимир Дуров, братья Макеевы, лучшие, пожалуй, музыкальные эксцентрики советского цирка; Тамара Эдер (тогда Соловьева), воздушная гимнастка, затем укротительница львов и дрессировщица медведей; создатель прекрасных акробатических групп, а впоследствии канатоходец Николай Хибин, начавший работать под псевдонимом Мариано; самые темповые турнисты из выступавших на манежах нашей страны Алексей Козявин, Павел Дрыгин и Константин Бирюков, взявшие потом псевдоним Круффи… Список можно продолжать именами не столь громкими но, право же, делавшими честь любой цирковой программе 30-40-х годов… В те годы существовало строго соблюдаемое разграничение между женской и мужской гимнастикой. Наиболее сложные, а следовательно, интересные для исполнителей и эффектные упражнения девушкам категорически запрещались. Всякий раз, когда Рая упрямо пыталась переступить запретную черту, инструктор, проводивший занятия, решительно пресекал эти попытки. Этот инструктор, преданный спорту педагог Митрофан Ильич Паршин, уже много лет спустя пришел за кулисы Ленинградского цирка поблагодарить гимнастку за прекрасное выступление. Он искренне сетовал о том, что тогда в Воронеже не сумел использовать всех возможностей своей ученицы. Он не осмелился, да и не мог преступить категоричность инструкции, но сумел сделать другое, наверное, более важное для человека, мечтавшего об артистической карьере. Паршин не довольствовался обычными показательными выступлениями своих воспитанников, имевшими в городе заслуженный успех. Он устраивал целые физкультурные пантомимы с красочным оформлением, световыми и пиротехническими эффектами… В кружке Паршина юные спортсмены не только получали физическую закалку и навыки, в них воспитывали еще и умение театрально преподнести спортивное упражнение. Но разве думаешь об этой будущей пользе в четырнадцать или даже в шестнадцать лет? В эти годы живут настоящей минутой.
Поэтому так ухватилась Рая за предложение репетировать номер, с которым к ней обратились после одного из показательных выступлений, где она вызвала особое одобрение зала своей работой на турнике. Алеша Козявин, впоследствии комик в номере «Круффи», привел Раю к своему приятелю, в саду которого на врытых в землю столбах с перекладиной была подвешена рама для воздушной работы. Началась тренировка, и Рая получила первое представление о цирковом аппарате, о групповой гимнастической работе».
Так начавшееся в молодости знакомство двух будущих известных цирковых артистов — Константина Бирюкова и Раисы Немчинской — переросло в дружбу, длившуюся всю их жизнь. Дружны были и их сыновья: Стуар и Борис — Константина Бирюкова и Максимилиан — Раисы Немчинской.
С раннего детства оба сына Константина Павловича Бирюкова — Стуар и Борис (по паспорту Бериян) — уважительно называли его батей. И это слово как нельзя точно подходило к этому рослому, сильному, основательному и справедливому человеку.
— Вообще-то мы не родные ему по крови сыновья, — говорит Борис Бирюков. — Но он — наш отец, спасший нас от неминуемой гибели, воспитавший, давший профессию. И то, что мы с братом Стуаром состоялись по жизни — и профессионально, и в личном плане — во многом определил отец.
А жизнь складывалась так.
В цирковую артистку, представительницу знаменитой династии Феррони-Танти, Ирину Михайловну Таде, безоглядно, безумно влюбился начальник пограничных войск Закавказского пограничного округа Иосиф Яковлевич Широков. И не откладывая, тут же сделал ей предложение.
Они поженились. У них родились сыновья — сначала Стуар, названный так в честь первого секретаря ЦК Коммунистической партии Грузии Стуруа, а затем Бериян, получивший имя в честь небезызвестного Берии. Они ведь и жили в правительственном доме на одной лестничной площадке с семьей Берии. У Широковых-Таде царил в семье лад, чему во многом способствовал добрый, удивительно благожелательный и оптимистичный нрав хозяйки — Ирины Михайловны.
Но наступил 1937 год. Иосифа Широкова, как и многих тогда, посчитали «врагом народа», арестовали и, как оказалось, безвозвратно.
Дамоклов меч навис и над его семьей.
И тогда произошло то, что обычно бывает в романтических мелодрамах: к Ирине Михайловне пришел Константин Павлович и предложил ей, чтобы она безотлагательно вышла за него замуж.
— Как, вот так прямо сразу? — только и смогла она сказать.
— Да, сразу и без всякого промедления, — последовал ответ.
— Как же так? — не могла она взять в толк. — У меня мужа органы арестовали, неизвестно, что ему грозит, может, расстреляют… — и она заплакала.
— Все я знаю. Поэтому и говорю: «Выходи за меня замуж». Перепишем детей на мою фамилию, уедем из Тбилиси ко мне на родину, в Воронеж, чтоб никто и не знал, где вы есть. Иначе и ты, и сыновья всегда будете как жена и дети «врага народа».
Они срочным порядком выехали в Воронеж, оформили брак. Бирюков переписал Стуара и Берияна на свою фамилию. С этого момента и была заложена цирковая династия Бирюковых.
— Батя любил маму с тех самых пор, как только впервые увидел ее на манеже, — говорит Борис Константинович. — Но он бы никогда не нарушил наш семейный покой, если бы не произошло то, что произошло — не арестовали и расстреляли нашего отца по крови. Мне в ту пору и года не исполнилось.
Даже по прошествии многих-многих лет поступок Бирюкова-старшего оцениваешь, как очень смелый. Конечно, он любил Ирину Таде. Он был ее тайный воздыхатель, да и такую женщину грех было не любить. С Ириной Михайловной я познакомился на склоне ее лет, и даже в свои 85 лет она была потрясающе неотразима. Мы несколько раз беседовали — она, как и ее сын Борис, была удивительная рассказчица, много вспоминала о юных годах. Помнится, как поведала о том, как еще в детстве начала выступать на арене в номере «вольтиже на лошади».
— Я была отчаянная девчонка, — говорила, смеясь, Ирина Михайловна, — даже очень отчаянная. Происходило это в Тбилиси в цирке моих братьев Танти. Но однажды на гастролях в Армавире, мне тогда только исполнилось двенадцать лет, произошел несчастный случай — я упала с лошади, сломала руку и поэтому пришлось оставить этот жанр. Но не цирк…
Ирина Таде была очень музыкальна, пластична и даже окончила балетную школу. Все это ей пригодилось в дальнейшем в качестве музыкального эксцентрика.
Особняком стоят рассказы Ирины Михайловны о дрессировщице львов Ирине Николаевне Бугримовой, с которой семья Бирюковых была близка и дружна многие годы. Но это разговор отдельный, и мы еще к нему вернемся.
— Батя всегда стоял за нас горой, — говорит Бирюков-младший. — Никогда и никому не давал в обиду. Но и нам спуску не было — у него не побездельничаешь, не побьешь баклуши: постоянно находил нам с братом занятия, учил профессии. — И, чуть помедлив, добавил: — Хотя и так можно сказать: мать учила нас музыкальной грамоте, а батя — уму-разуму.
В Севастополе, в музее Черноморского флота, хранится фото, на котором запечатлен момент выступления циркового семейного дуэта в составе Константина Бирюкова и Ирины Таде. Происходило это на крейсере «Красный Крым» в военные годы. Как раз перед тем, как морякам отправляться в боевой поход.
— Сначала отец, а потом и мама влились в артистические фронтовые бригады, — говорит Борис Бирюков. — У меня где-то на донышке памяти запечатлелся тот момент, когда я с родителями находился на крейсере. Они выступали на палубе перед черноморцами, а меня кок кормил на камбузе.
Так до самой Победы Борис Бирюков и Ирина Таде и кочевали по фронтам вместе с артистическими бригадами. На войне трагическое в жизни и высокое в искусстве идут плечом к плечу. Так произошло и тогда, когда родители Бориса выступали на палубах крейсера «Красный Кавказ» и «Красный Крым». Закончилось представление, матросы подходили к артистам, улыбались, благодарили, говорили душевные слова. И тут же ушли в бой. А вскоре стало известно, что оба крейсера погибли в неравной схватке с фашистами.
Потом, через много лет, в Севастополе, когда братья Бирюковы оказались на гастролях, местные музейщики попросили их передать фотографию, на которой запечатлены Ирина Таде и Константин Бирюков, выступающие перед матросами-черноморцами. С тех пор снимок военных лет и хранился в музее Севастополя.
Во фронтовую бригаду родители брали с собой и старшего сына Стуара. А Борис находился в Тбилиси с бабушкой, с той самой знаменитой «гротеск-наездницей» и танцовщицей на проволоке Франческой Карловной Ригер. Обретались они в Тбилисской филармонии. Почему в филармонии? Да просто дед Бори, муж Франчески Карловны, Михаил Иванович Таде был заслуженным деятелем искусств Грузинской ССР, директором филармонии, и здесь же располагалась его квартира. В памяти Бориса остались мраморные лестницы и множество ютящихся по всем углам людей с неподъемными мешками и баулами — беженцев. Им предоставили возможность обживать зал и все репетиционные комнаты.
Жили они с бабушкой, как и все, скудно и голодно. Но как-то выжили.
А сразу после войны отправились в далекий Ашхабад, где тогда выступали на гастролях отец и мать Бориса. Тогда в столице Туркменской ССР началась артистическая карьера и будущего народного артиста РСФСР Бориса Бирюкова. Но первый профессиональный, в качестве артиста, выход на арену Бориса Бирюкова произошел в 1948 году в Новокузнецке.
Через 37 лет на встрече со зрителями Борис Бирюков, уже в качестве известного дрессировщика львов, вспоминал: «Здесь в апреле 1948 года я впервые вышел на манеж как профессиональный артист. Хорошо помню старый деревянный цирк, где я сначала выступал как гимнаст на турнике, а потом мы вчетвером — папа, мама, я и брат (мы с братом уже шестое поколение цирковой династии) работали номер музыкальных эксцентриков. Поэтому город, где я получил «путевку в жизнь», остался навсегда в моей памяти. И немудрено, что, приехав сюда сейчас, я, не успев толком распаковать чемоданы, отправился на экскурсию. Что и говорить, перемены разительные. Поражают размах строительства, новые скверы и улицы, раскинувшиеся на месте прежних пустырей. Я уже не говорю про уютный просторный цирк, с которым тот шапито моей юности даже и сравнивать нечего. Но уверен, что одно качество Новокузнецка осталось неизменным — искренность, радушие, душевная щедрость его жителей. В этом я сполна убедился еще тогда, 37 лет назад, хотя время было трудное — голодные небогатые послевоенные годы. Но с какой радостью люди приходили после тяжелой смены на представление в цирк, как щедро дарили аплодисменты каждому артисту! Именно новокузнечане были первыми «экзаменаторами» артиста Бориса Бирюкова, поэтому нынешние свои выступления в вашем городе я расцениваю как своеобразный творческий отчет о том, чему научился за все эти годы. Ведь недаром же наша программа называется «Радость встречи»»…
В тот приезд в Новокузнецк Борис Бирюков вместе с артистами программы, которой он руководил, прибыли с гастролей из Японии, где тогда проходила Всемирная выставка «ЭКСПО-85». За два с половиной месяца советские артисты выступили в двенадцати городах. В команде Бориса Бирюкова были клоуны, дипломанты Всемирного конкурса молодых артистов в Париже Юрий Звездочетов и Иван Федоров, дрессировщик — лауреат Всесоюзного конкурса циркового искусства Леонид Кривых, лауреат премии Ленинского комсомола дрессировщик Фарид Якубов, гимнасты под руководством Георгия Агдомелашвили и Сусанна Кудрявцева — дипломанты XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Сам же Борис Бирюков был удостоен в Стране восходящего солнца Большого золотого кубка «ЭКСПО-85» как лучший зарубежный артист.
НА МАНЕЖЕ
КАК НА МУЗЫКАЛЬНОМ РИНГЕ
Директор Воронежского цирка, заслуженный работник культуры РСФСР Николай Семенович Бурунский был непреклонен, бракуя сигнальный оттиск афиши нового представления:
— Нет, это никуда не годится, — сокрушался директор. — Почему не указали, что в новой программе Борис Бирюков исполняет эстрадные песни. Вы что, забыли, как публика принимала его в прошлый приезд?
Секретарша не знала, что и возразить, но потом все-таки нерешительно произнесла:
— Да здесь больше и места не осталось, разве только в самом низу мелким шрифтом…
— Вы понимаете, что говорите?! — тут уже Бурунский совсем разошелся. — Публика на Бирюкова идет! Что здесь непонятного?! Так, езжайте в типографию «Коммуны», я им сейчас позвоню, пусть сделают новый ручной набор. И чтоб крупно, броско красовалась строчка: «Борис Бирюков исполняет новые эстрадные песни».
К концу дня афиша была готова.
— Вот теперь все, как и должно быть, — довольный рассматривал афишу Николай Бурунский. — Главная, конечно, заслуженная артистка РСФСР Ирина Николаевна Бугримова и аттракцион «Лев на лошади», ее фамилия и выделена самым крупным шрифтом. Следом идут силовой номер под руководством Александра Бриллиантова, китайский аттракцион Ван Зей-Вед и наши земляки — музыкальные эксцентрики Бирюковы. А отдельной строкой — Борис Бирюков со своими песнями. Порядок! Можно расклеивать по городу.
…То был август 1956 года. Бирюковы в который уже раз приехали на гастроли в Воронеж.
— Вообще-то мне пророчили музыкальное поприще, — говорит Борис Константинович. — В Батуми я брал уроки вокала у знаменитой в то время оперной дивы Даренко-Драгош, пел арии на итальянском, успел поучиться полгода и в Ленинграде… Однако цирк взял свое.
Но пение Борис Бирюков никогда не оставлял. Тем более что их номера — и с родителями, а позднее с братом Стуаром и «поющими» медведями — были музыкальными.
— Мой отец дружил с композиторами и песенниками Фельцманом, Аркадием Островским, джазовым музыкантом Эдди Рознером, — продолжал Борис Константинович. — Кстати, с Рознером он познакомился и подружился еще до его посадки в лагерь. Случалось так, что для нашего номера композиторы специально писали музыку, а я был в числе первых исполнителей их новых песен.
В музее циркового искусства, что находится в Санкт-Петербурге, хранится «Описание работы артистов Бирюковых». Это деловой документ, написанный соответствующим языком, но, думаю, он позволяет воочию представить тот номер, с которым Бирюковы многократно выходили на арену. Итак, читаем: «После объявления номера Бирюковы в сопровождении оркестра исполняют сначала на двух фанфарах, потом на четырех (по две фанфары у каждого) марш композитора Фельцмана. Из-за форганга раздаются звуки аккордеона и кларнета, на манеже появляются артисты Ирина Таде и Константин Бирюков, которые играют вальс композитора Фельцмана. Стуар Бирюков быстро меняет фанфары на аккордеон, а Борис на трубе подключается к мелодии вальса. Вальс заканчивается, и Ирина Михайловна Таде вместе со Стуаром исполняют на двух аккордеонах вступление в танго композитора Фельцмана. За это время Константин Павлович быстро меняет кларнет на саксофон-тенор, а Борис меняет трубу на маримбафон, маримбафон берет в руки и Стуар. И тут обнаруживается, что Константин Павлович забыл мелодию, он быстро подходит к тому месту, где лежат ноты, ищет их и, найдя их, берет фермато. При этом артист, «зацепившись» за фермато, тянет эту ноту, не в силах остановиться. Обеспокоенные партнеры тщетно пытаются его остановить, наконец, братья Бирюковы догадываются, в чем дело: оказывается, отец «зацепился» за фермато. Обнаружив ноту-нарушительницу, они отводят отца со щита, срывают ноту с нотной площадки и перебрасывают ее через голову Константина Бирюкова. Он прекращает игру, ищет ноту, несколько раз повторяет предыдущую музыкальную фразу. Потом идет на «кодо», его подхватывают партнеры и все завершают танго.
После этого Ирина Таде на аккордеоне исполняет вступление в фокстрот композитора Фельцмана. Борис Бирюков берет в руки аккордеон, Стуар — скрипку, Константин Павлович — саксофон-сопрано и все играют фокстрот. Идет комический трюк, а в это время Константин Бирюков меняет саксофон-сопрано на баритон, а потом баритон на саксофон-бас.
В конце сценки Борис на аккордеоне играет вступление в «Медленный вальс» Фельцмана или «Грустные ивы» Блантера, после чего вступают два виброфона и саксофон-тенор. А затем виброфон делает вступление в прощальный марш, который исполняется вместе с оркестром: на двух аккордеонах, на трубе, саксофон-альте и тремолофоне».
А заключительным аккордом было сольное выступление Бориса Бирюкова. Он пел песни «Помнишь, мама!» Никиты Богословского и «Каринэ» Айвазяна. При этом сам себе аккомпанировал на контрабасе в сопровождении двух аккордеонов и саксофона.
Публика была в восторге!
— Фельцман был человеком скромным, ненавязчивым, — вспоминает Борис Константинович. — Он не раз приезжал в Воронеж в середине пятидесятых годов. Делал нам аранжировки своих песен, надо сказать, были они очень сложные. Ну, а самая первая песенка, которую я исполнил на арене, называлась «Миша». Все слова уже не припомню, но кое-что еще осталось в памяти:
Сидит у рояля Миша,
Радио Миша слышит.
Очень обижен Миша:
Там — игра в футбол,
Забили первый гол.
А дома опять заботы —
Нужно учить уроки,
Нужно учить этюды и гаммы —
Все это из-за мамы…
Бирюков смеется: «Вот такая незатейливая песенка, а публике нравилась, вызывали на бис. Надо было не просто спеть, а сыграть, представить этого незадачливого Мишу».
А вот что писала двумя годами позже, в августе 1958 года, о номере Бирюковых воронежская областная газета «Коммуна»: «Успешно выступили известные воронежские музыкальные эксцентрики Бирюковы. Особенно им удались пародии на зарубежные оркестры. Хотелось бы пожелать талантливым артистам и дальше развивать свое мастерство».
В те гастрольные выступления 1958 года с арены Воронежского цирка-шапито тоже звучали песни Бориса Бирюкова. А находился цирк-шапито в Первомайском саду. Местная пацанва шла на всяческие ухищрения, чтобы, как они говорили, «хильнуть», то есть проникнуть безбилетником на представление. Цирк действовал с весны, как только позволяла теплая погода, до конца октября. Посредине Первомайского сада возвышалась громадина под брезентовым куполом. Наружняя стена — деревянная, высотой метра три. Между стеной и брезентом находилась небольшая щель, чтобы проходил воздух. К стене обычно был приставлен цирковой реквизит, какие-то тележки, ящики. Задача пацанвы состояла в том, чтобы, став на какое-то возвышение, дотянуться до этой щели. Таким возвышением часто были спины и плечи товарищей. Забравшийся внутрь шапито, опускал руки и, как мог, затаскивал остальных — два-три человека. Обычно ребята были уже натренированные и проводили «операцию» за минуту-другую до начала представления: все внимание было сосредоточено на начале представления, тут уже не до «зайцев». Дальше нужно было только потеснить сидящих на скамейках, так как в шапито ни мягкие, ни деревянные кресла не предусматривались.
У замечательного воронежского поэта Геннадия Луткова есть на этот счет стихотворение «Цирк»:
В нем было привольно, уютно,
Он был на словечко остер —
Брезентовый, круглый, как юрта,
Прозрачный от солнца шатер,
Пристанище быстрых и ловких,
Кто громом ладоней живет.
Конечно же, цирк — это легкий
Под куполом гулким полет.
Раскрашенных клоунов игры,
Факиры из долгой молвы.
Конечно же, цирк — это тигры,
Конечно же, цирк — это львы!
Сатира, всегда боевая,
Канаты высотнее рей!
Но мы-то с отцом здесь бывали
Не ради каких-то зверей.
Поддубного внуки и дети
Здесь славу решили искать,
Все в мускулы ладно одеты,
Являли классически стать…
— Обо всех этих ребячьих уловках в цирке знали, — улыбается Борис Константинович, — но и дирекция, и артисты делали вид, что ничего не замечают, понимали, что у послевоенной ребятни развлечений с гулькин нос: летом — на речке Воронеж, зимой — здесь на коньках, привязанных к валенкам, как большой праздник — поход в кино или в цирк. Я сам такой же был и все это знаю. Да, чуть не забыл: находились и такие ребята, кто напрашивался рабочим цирка в помощники. Делали все, что им поручили, а вечером через служебный вход гордо проходили в зрительный зал.
Потом Борис Константинович как-то заговорщически подмигнул мне, широко улыбнулся и сказал: «А хочешь, расскажу, какие проводили воронежские мальчики рискованные гонки? Зимой все это происходило. Устраивали настоящий слалом. А какой адреналин выделялся! Пять-семь человек усаживались в сани возле пожарной части. Тот, кто оказывался замыкающим, держал в руках длинный дрын, служивший своеобразным рулем. На улице Софьи Перовской выставляли смотрящих на тот случай, если неожиданно появится автомашина или сани, чтобы можно было предотвратить столкновение. Экипаж проносился со скоростью километров семьдесят, не меньше. Мимо Успенской церкви и прямиком — на лед реки Воронеж. Гиканье, крики, возбужденные ребячьи лица, ни с чем несравнимая радость, захватывающее чувство скорости и азарта!..»
Цирковые артисты после войны жили, как и все, — скудно и скромно. Не до излишеств. Радовались всякой малости: вот цены снизили на продукты и мануфактуру, на гастролях удалось устроиться на проживание не в халупе где-то на задворках, а в гостинице… Многих артистов тогда выручал… надомный труд. Да, да, не удивляйтесь, чтобы не голодать, приходилось многое делать своими руками, а потом продавать на рынке. Кто-то набивал папиросы, кто-то сетки делал на голову (мода тогда такая была), а вот Бирюковы всем семейством начали сапожничать. Не сапоги тачать, а босоножки шить.
— У нас и мама в послевоенную пору носила босоножки собственного производства, — говорит Борис Константинович. — Иначе без приработка было не выжить: зарплата мизерная да плюс постоянные расходы, связанные с гастрольными поездками. Научил же ремеслу сначала батю, а он уже потом нас Иван Чижевский и сделал дорогой подарок — сапожные колодки преподнес. Все «от» и «до» делали мы сами: верх кроили, подошву, нитки вощили, шили. Благо у мамы с незапамятных времен сохранилась швейная машинка «Зингер». Так что можно с полным основанием сказать, что я по второй профессии — сапожник.
С ИРИНОЙ БУГРИМОВОЙ
Так получилось, что с 1954 года Бирюковы вошли в программу, которую возглавляла дрессировщица львов Ирина Бугримова. В своей книге «На арене и вокруг нее» она замечает: «Я подружилась с ними (с семьей Бирюковых — В.С.) в пятидесятые годы, и более двадцати лет мы постоянно ездили вместе». И дальше как бы дает характеристику каждому члену семьи: «Сам Константин Бирюков, как и я, пришел в цирк со стадиона. Молодые воронежские спортсмены создали групповой номер «Тройной турник», взяв по традиции тех лет псевдоним — «Круффи». Номер украшал любую программу. «Круффи» работали в чрезвычайно быстром темпе… Позже Константин с женой Ириной стали выступать в жанре музыкальной эксцентрики. Когда же подросли сыновья, Стуар и Борис, номер был перестроен на четверых. На афишах появилось: «Семья Бирюковых. Музыкальные эксцентрики». Стуар и Борис оказались хорошими музыкантами. Они, например, играли на двух трубах в терцию. Высокий, стройный Борис очень приятно пел. Он вообще имел хорошую сценическую внешность… Сперва Борис, не оставляя своего музыкального номера, стал моим учеником, затем — стажером, а в заключение — помощником в аттракционе. Когда я завершила свои выступления на арене, то спокойно передала свой аттракцион ему».
Но до этого пройдет целых двадцать два года.
Вообще Ирина Бугримова, признанный лидер не только советского, но и мирового цирка, удостоенная всех высших наград — народная артистка СССР, Герой Социалистического Труда, подбирала в свой коллектив настоящих профессионалов.
— В нашей семье никто со зверями не работал, — говорит Борис Бирюков. — Разве что я в свободное время увлекался собаководством, купил себе в питомнике щенка, выходил его, воспитал и занимался с ним, обучая различным трюкам. Это не могло пройти незамеченным мимо Ирины Николаевны Бугримовой. Однажды она спросила меня, не хочу ли я стать ее учеником? Кто же откажется от такого предложения. Я с радостью согласился.
…Это произошло на гастролях в Сочи летом 1955 года, когда семья Бирюковых уже год работала в коллективе Ирины Бугримовой: цирк стоял на берегу Черного моря, львов расположили в клетках в брезентовой конюшне. Животные в тот раз вели себя очень нервно, их рычание постоянно раздавалось на всю округу. И так случилось, что два льва — Аракс и Дик — вырвались на волю. За кулисами, у ворот, ведущих на цирковой двор, толпился перепуганный люд. «Пробившись сквозь толпу, — вспоминала Бугримова, — я выскочила во двор. Следом за мной — Константин Бирюков и его сын Борис. Посреди двора, вцепившись друг в друга, катались по земле Аракс и Дик. Общими усилиями мы загнали их в конюшню, а потом в клетки».
В ту пору Борис таскал в цирке напольные настилы, клетки, чистил их, перекатывал в них животных.
— Отдыхал только тогда, когда ехал в товарнике с животными, — рассказывает Борис Константинович. — Летом вообще замечательно: приоткроешь двери вагона, сядешь рядом с ними, поезд безостановочно мчится. Колеса ритмично постукивают на стыках, а ты сидишь и беззаботно полузгиваешь семечки и что-то мурлычешь себе под нос. Хорошо! Одно удовольствие! Зимой, правда, тяжело приходилось. Печку надо топить, с углем возиться, потом шлак выгребать… Тягомотно и надоедливо.
Так двенадцать лет прошло.
И только на тринадцатом году службы у Бугримовой перевели Бирюкова-младшего в стажеры, стал он «заклеточным дрессировщиком».
— Что это такое? — спрашивали Бориса Константиновича.
— Входить «заклеточнику» в клетку со львами полагалось только на репетиции, — отвечает. — Хотя случались ситуации, когда приходилось буквально врываться на помощь Ирине Николаевне…
Бирюков не любит вспоминать о подобных случаях. Приходилось всякими окольными путями докапываться, узнавать, а что же все-таки происходило? О некоторых случаях, чуть не ставших роковыми, поведала сама Ирина Бугримова. Вот что произошло в 1975 году: «Это случилось в Алма-Ате… Аттракцион шел к завершению. Я поднялась с «ковра» (так на языке цирковых артистов называют лежащих на арене львов, на которых ложится дрессировщик. — В.С.) — Вагай лежал в нем третьим — и я уже почти встала, как вдруг он схватил меня своими могучими когтистыми лапами за ноги и сильно дернул. Упала на еще лежащих львов! Неожиданное падение они восприняли по-своему — вскочили и готовы были броситься. Если бы в этот момент Борис не пришел мне на помощь, дело могло обернуться скверно. Ведь я оказалась на полу, а надо мной стояли взбудораженные львы.
Но Борис верно оценил момент и в мгновение ока оказался в клетке. Львы повернулись к нему. Этого было достаточно… Вдвоем мы сразу же водворили львов на тумбы. Я вынуждена была по горячему следу, тут же, наказать провинившегося Вагая. Некоторым зрителям это не понравилось, хотя они видели, что белое трико мое стало красным, что я поранена, что жизнь моя минуту назад висела буквально на волоске. Я никогда не злоупотребляла своей властью. Возвысить человека и не унизить животное — вот был мой принцип, коему следовала я до последнего дня на манеже».
Этот же принцип взял за основу и Борис Бирюков, когда принял группу львов от Ирины Бугримовой. Но это произойдет еще через год, в 1976-м.
А вот еще один случай из разряда экстремальных, о котором поведал давнишний друг Ирины Бугримовой, театральный и цирковой режиссер и литератор Александр Аронов в своей книге «Браво, Аракс!» Произошло это в Чехословакии, после гастролей в Польше. А за полгода до этого Ирина Бугримова создала новую объединенную группу из одиннадцати львов. На афишах, расклеенных в Карловых Варах, в Брно, в Праге, в Марианских Лазнях, так и значилось: «Одиннадцать львов и одна жинка!» В один из переездов, когда уже подготовили весь скарб, трое львов — две самки и самец — решили погулять на воле. «Бугримова увидела Наташу, Дукессу и огромного Раджа. Резвясь и играя друг с другом, львы бежали мимо кустарника, — пишет Александр Аронов. — Они выглядели настолько эффектно на фоне живописного ландшафта, что дрессировщица невольно залюбовалась ими. «Где же Игнатов? Где же остальные помощники?» — подумала она, оглянулась и увидела флейтиста, который не спрятался в ее вагончике, как она предположила, а, обезумев от ужаса, полз по-пластунски в сторону леса, втянув голову в плечи.
— Игнатов! Бирюков! Гудименко! — кричала и кричала Бугримова. И тут же увидела своих людей. С вилами и палками в руках они гнались за львами. Бледные, запыхавшиеся, вспотевшие.
Борис Бирюков вскочил на пыхтевший трактор, переключил скорость и помчался за львами. Остальные неслись следом, отчаянно голося на ходу.
— Радж, Наташа, Дукесса, ко мне! — закричала Бугримова.
Львы остановились, замерли, услышав знакомый голос.
— Ко мне, милые! Ко мне, хорошие!
И львы переменили направление. Продолжая играть и резвиться, они бросились к своей хозяйке…
Зажав львов в кольцо, люди погнали их к цирку, водворили в клетку».
Сначала я пересказал этот эпизод Борису Константиновичу, а потом принес книгу «Браво, Аракс!» и прочитал. Он внимательно выслушал и сказал:
— Действительно, такое происшествие случилось в нашей гастрольной поездке по Чехословакии. И все развивалось приблизительно так, как описано. Только трактора не было. Нет, он был, стоял в стороне, брошенный обезумевшим от страха трактористом. Но только я не садился за рычаги железного коня, а, как и все остальные, загонял львов в клетки. Этот эпизод явно приукрашен в книге.
Может быть, Александр Аронов не выяснил все тонкости произошедшего тогда в Чехословакии побега львов и потому волей-неволей выделил из всех Бориса Бирюкова. Борис же Константинович «особый статус», определенный ему литератором и режиссером, примерять не стал. Случаев подобных, когда он буквально спасал от неминуемой смерти Ирину Николаевну Бугримову, было предостаточно. И о двух из них я расскажу чуть ниже. А пока — о некоторых программах, руководителем которых была Ирина Бугримова и не только она.
ЕНГИБАРОВ, МИЛАЕВ И ДОЧЬ БРЕЖНЕВА
В 1960 году по какой-то причине, уже сейчас и не вспомнить, аттракцион Ирины Бугримовой «Среди львов» оказался в простое. И Бирюковы сначала отправляются в начале лета в Воронеж с армянскими артистами, а осенью — в Сочи с программой, которой руководил создатель «Медвежьего цирка» народный артист СССР Валентин Филатов.
Итак, Воронеж.
Константин Павлович Бирюков при любом удобном случае стремился оказаться в родном городе. Так произошло и на этот раз. Ветеран воронежских журналистов Людмила Суркова вспоминает: «Я часто ходила в цирк, и июньскую цирковую программу 1960 года хорошо запомнила. На то, думаю, есть две причины: во-первых, воронежцы всегда очень хорошо принимали (и ждали!) музыкальных эксцентриков Бирюковых, а во-вторых, тогда уже на всю страну пошла слава клоуна Леонида Енгибарова. Еще из имен запомнились Владимир Арзуманян — старейший армянский цирковой артист и руководитель коллектива. Степан Исаакян выступал с дрессированными животными. Под его началом находились бегемот, крокодил и удав. С весельчаком-армянином приключались всякие недоразумения: то он вместо рыбы вытаскивал из водоема крокодила, то холм, на котором он сидел, оказывался бегемотом… И, конечно же, небывалый успех тогда выпал на долю клоуна Леонида Енгибарова. Артист потрясающей пластики. Он — и акробат, и эквилибрист, и жонглер. Его репризы были и смешны, и грустны… Но не только на арене мне довелось видеть Енгибарова. Встретила я его в… поликлинике, куда пришла на врачебную комиссию. Возле кабинета врача-отоларинголога сначала не оказалось никого. Потом неизвестно откуда ввалилась шумная компания. Среди них был и Леонид Енгибаров, такой же подвижный, как на шарнирах весь, словно он на манеже. Увидел меня и поинтересовался: «Девушка заболела?» — «Да нет, — отвечаю, — за справкой пришла для поступления в институт».
— И куда же поступать надумали? — последовал очередной вопрос.
— Наверное, на исторический факультет университета.
Енгибаров сделал уморительную гримасу и произнес: «Это очень хорошо. Просто замечательно: история она ведь мать всех наук!» Потом, обращаясь к компании, шутливо спросил: «Отпустим девушку на учебу?» — «Отпустим, отпустим», — загалдели спутники Енгибарова. И все мы вместе рассмеялись. Получилось все от души и непринужденно».
К судьбе Леонида Енгибарова непосредственное отношение имеет и Бирюков-старший.
— Отцу очень нравился этот клоун с грустной улыбкой на лице, — говорит Борис Константинович. — Я уже рассказывал о том, что наш отец отличался справедливым и деятельным характером. И когда во время тех воронежских гастролей он узнал, что Енгибаров получает минимальную ставку, то возмущению его не было предела. Кстати, у писателя Александра Бартэна в его книге «Под брезентовым небом» есть очерк «Один только день», в котором он все подробно и в деталях описывает. Хочешь, можешь прочитать.
И Борис Константинович достает увесистый том с закладкой (у Бирюкова-младшего огромное собрание литературы, причем книг редкостных, давно ставших раритетами, об искусстве цирка). «Вот, — говорит, — читай с этого абзаца».
И я читаю:
«С окраинной улочки я вернулся в центр города, в Первомайский сад, в цирк, расположенный посреди парка. Время было дневное, шли репетиции, и цирк еще не был тем цирком, каким — во всем параде — вечером он предстает перед зрителями. Сейчас это был всего-навсего дом, населенный людьми, которые много работают и озабочены своей работой.
…Тут меня отвел в сторону музыкальный эксцентрик Константин Бирюков — человек очень деятельный, непременный участник всех общественных и производственных начинаний в цирке.
— Тарификационная комиссия собирается нынче, — озабоченно сообщил Бирюков. — Ставим вопрос о перетарификации Лени Енгибарова. Молодой, перспективный коверный. Вполне заслуживает прибавку… Я тут характеристику набросал. Поглядите, как она в отношении литературной складности.
…Собрался я покинуть зал. Но остановился, увидев появившегося возле манежа Леонида Енгибарова. До приезда в Воронеж я не знал этого молодого коверного. А тут увидел и сразу полюбил. Интересно, свежо работал Енгибаров… В репризах Енгибарова неизменно присутствовал второй, глубинный план, всегда читалась острая мысль, причудливо запечатленное чувство.
— Леня! Ты куда девался? — донесся голос Бирюкова. — Иди-ка сюда, кое-что нужно уточнить.
Приняв независимо-равнодушный вид, глубоко сунув руки в карманы брюк, засвистев сквозь зубы, Енгибаров вразвалочку отправился в фойе. Но я-то понимал, что это лишь поза, лишь напускное…»
В главке характеристику, написанную Бирюковым-старшим, внимательно рассмотрели, утвердили и Леониду Енгибарову присвоили повышенный оклад.
— Памятны мне и другие наши гастроли в том же 1960 году в Сочи, — продолжает рассказ Борис Константинович Бирюков. — Так получилось, что в той программе, коллективом которой руководил народный артист СССР Валентин Филатов, подобрались звезды первой величины. Из клоунов — великий Карандаш и Константин Берман, эквилибристы под руководством народного артиста РСФСР Владимира Оскар-Оол, наши земляки-воронежцы замечательные акробаты Анатолий Зуев и Алексей Тертычный… Тогда, помнится, Валентин Иванович Филатов наравне с уже многократно обкатанными номерами — медвежья тройка и карусель, баланс на лестнице, велосипедные гонки косолапых и медвежий бокс — показал совершенно новый, ставший настоящей сенсацией. Вместе с артистом Ржецким на крыльях под куполом цирка взлетел мишка и делал вращение на зубнике и свой, медвежий бланш. Такого еще цирк не знал!
С начала 60-х годов с программой, которой руководила Ирина Бугримова, стал гастролировать и эквилибрист Евгений Милаев. Вообще это было удивительно, как два народных артиста СССР, более того — два Героя Социалистического Труда, обладающие независимыми, властными характерами, словом, «два медведя», могли уживаться в одной программе столько лет. Все-таки Бугримова оказалась более властной и держала верх над Милаевым.
Бугримов вспоминает: «Я хорошо помню, как Евгений Тимофеевич привел в цирк в качестве жены (первая его жена умерла в родах — оставив двойню: сына Александра и дочь Наталью) Галину Брежневу. Ей тогда еще далеко было до «принцессы» — дочери всемогущего Генсека Леонида Ильича Брежнева. Веселая, неугомонная, смешливая, компанейская — она сразу вписалась в цирковую команду и числилась костюмершей. Характером слыла независимым и в чем-то эксцентрическим, но мужу подчинялась. Брак этот был неравным, Галина аж на 19 лет оказалась моложе Милаева (он с 1910 года). Сама Галина говорила, что партийно-руководящая среда, в которой она выросла, изрядно тяготила ее свободолюбивую натуру. Она хотела в артистки, а ей настоятельно был рекомендован Днепропетровский пединститут. Собственно, ее замужество за акробатом Милаевым лично я рассматриваю как бегство из-под родительского надзора. И что удивительно, вся та бесшабашность, свойственная Галине Леонидовне, не помешала довольно долго продлиться этому семейному союзу. Все-таки Милаев умел держать в руках женщин!
Как известно, жизни цирковой сопутствует неустроенность: бесконечные переезды, переходы, перелеты, гостиницы… Но что удивительно, Галина Брежнева не тяготилась подобным бытом. Она сразу же взвалила на себя весь груз забот о двойняшках Евгения Милаева, забрала их из дома малютки. Была гостеприимной и радушной: к ней могла завалиться после представления целая ватага голодных артистов, и всех она кормила наваристым украинским борщом. Ей было хорошо, и как мне казалось, уютно в такой кочевой жизни. И хотя на ту пору я был еще очень молод, но замечал, как Галина Леонидовна бросала заинтересованные взгляды на атлетически сложенных акробатов и гимнастов. И на них нельзя было не ответить. Еще бы, они исходили от высокой, стройной брюнетки с обаятельной улыбкой. Единственное, что могло испортить впечатление, так это постоянно лоснящаяся кожа лица и то там, то здесь вскакивающими прыщиками. Но впоследствии этот косметический дефект прошел. Зная же необузданный нрав Евгения Тимофеевича Милаева, никто из мужской артистической половины не решался пойти на флирт с его молодой женой».
У Галины Брежневой и Евгения Милаева родилась дочь Виктория, имя которой она получила в честь бабушки, Виктории Петровны Брежневой. О совместной жизни своих родителей дочь Брежневой и Милаева впоследствии так отзывалась: «Чтобы папа бросил цирк — никогда! У него был свой номер, свой коллектив в этом номере, и он был настоящий мужик — не мог сидеть в кресле на даче и ничего не делать. Хотя по натуре был барин. Он неукоснительно требовал, например, чтобы к его приходу домой квартира была убрана, еда приготовлена, а мама весела и в любую секунду готовая с ним под руку выйти из дома и отправиться в гости. В доме прислуги не было: квартиру «вылизывала», готовила и стирала мама сама».
Даже Леонид Ильич Брежнев до последнего считал, что только Милаев был единственным мужчиной, который мог сладить с непростым нравом его дочери, держать ее, что называется, в узде.
— Теперь, по прошествии многих, многих лет, — продолжает Борис Константинович Бирюков, — когда я думаю, откуда у этой милой пастушки Гали Брежневой появилась такая ненасытная страсть к «камешкам» — бриллиантам, то прихожу к выводу: вкус к роскоши, «красивой жизни» достался ей от первого мужа — Евгения Милаева. Да, поведением он, действительно, отличался барским: считал свое мнение истиной в последней инстанции, возражений не терпел, любил показать, что живет на широкую ногу. Поговаривали, что в годы войны он даже скупал золотишко и камешки… Блеск драгметалла не мог не заворожить его молодую жену.
После развода с Евгением Милаевым среди возлюбленных Галины Брежневой оказались иллюзионист Игорь Кио, балетный танцовщик Марис Лиепа, артист театра «Ромэн» Борис Буряце по прозвищу «Цыган»… С первым из названных — Игорем Кио — их официальный брак не продлился и двух недель. Кио тогда выступал в Сочи. У молодых просто-напросто отобрали паспорта, развели их и выдали новые без штампов регистрации. С последним — Буряце — вообще криминальная история вышла. Он проходил по делу о краже драгоценностей у народной артистки СССР Ирины Бугримовой и получил реальный тюремный срок. Вот еще один «цирковой» след в жизни Галины Брежневой.
А что же Евгений Милаев?
В 1976 году он вместе с Ириной Бугримовой давал прощальные выступления в Туле. Мне удалось разыскать тульскую областную газету «Молодой коммунар», которая так писала о тех представлениях: «Вот звучит знакомая всем мелодия из кинофильма «Цирк» и следует торжественный выход участников удивительного номера во главе с народным артистом СССР Евгением Милаевым.
В чем его особенность?
Прежде всего, номер выполняется с большим артистизмом. Музыкальное оформление, строгость, слаженность в исполнении, наконец, сама суть номера производит впечатление мощи, силы русской, удалой. Номер захватывает, хотя в основе его, казалось бы, трюк сугубо рациональный, обращенный более к уму зрителя.
Евгений Милаев держит ногами лестницу, на которой его партнер держит вторую, убегающую ввысь, а наверху ее третий балансер делает стойку. Потом на этих лестницах появятся и другие участники композиции, но основа ее не шелохнется. Поистине, монолит силы — Евгений Милаев».
— В том же 1976 году Ирина Николаевна Бугримова оставила манеж и передала мне свой аттракцион «Дрессированные львы», — говорит Борис Бирюков. — Прекратил свои выступления на арене и Евгений Тимофеевич Милаев. Он стал директором и художественным руководителем Большого московского цирка на проспекте Вернадского.
Леонид Ильич Брежнев не забыл своего бывшего зятя.
ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
Эмми была потрясающе красива!
Она походила на тех итальянских кинодив, которые снимались у Лукино Висконти, Роберто Росселини, Витторио де Сика. Рассматриваю карточку, где улыбающаяся, белозубая, с чуть растрепанными волосами Эмма Бирюкова-Ермолова глядит вам прямо в глаза, и не могу отделаться от мысли: да это же вторая Софи Лорен в «Подсолнухах» Витторио де Сики!
Естественно, что Борис Бирюков не смог устоять перед такими чарами — и бросился в омут с головой. Он, к тому времени уже состоявшийся артист цирка, и даже предположить не мог, что его захватит такое огромное чувство.
…Корни Эммы Ермоловой — исконно воронежские. Здесь родились ее родители, мама, Антонина Семеновна, урожденная Ракитина, и отец, кадровый офицер, майор-артиллерист Николай Сергеевич Ермолов.
— Отец у нас отличался и статью, и красотой, — вспоминает Нелли Николаевна Ермолова, старшая сестра Эммы Николаевны. — Многие женщины на него заглядывались. Нас, детей, у родителей было шестеро — три брата и три сестры. Эмма — младшая. Она родилась 15 января 1947 года, очень голодного года. Мы тогда жили в Челябинской области, в городке Чебаркуль. От голода нас спасали грибы, которых много было в окрестных лесах. Еще помню, что родилась Эмма дома, военврач сама пришла принимать роды у мамы.
Через год глава семейства укатил проходить дальнейшую службу в Германии, а Антонина Семеновна с детьми вернулась в Воронеж.
— Приютила нас бабушка Дуся, отцова мама. Родители же нашей мамы умерли от голода еще в 1932 году, — продолжает Нелли Николаевна. — Домик стоял на улице Героев труда — неказистый и маленький. Все мы — пять человек — ютились в одной комнатушке. Спали на полу — больше места не было. Так что если кому-то нужно было выйти, то приходилось перешагивать через головы спящих. В те годы все так жили и не жаловались, не скорбели душой. Помню, как мы, девчонки, бегали за керосином — готовили ведь на керогазе, и по очереди мыли полы. Эмма с детства отличалась хозяйственностью: если что-то делала, то никакая проверка уже не требовалась.
Младшая из Ермоловых училась в школе № 16, что располагалась на улице Сакко и Ванцетти. И с юных лет увлекалась спортом: «Бежит, бежит, а потом вдруг резко остановится и тут же сядет на шпагат, — свидетельствует старшая сестра Эммы Нелли. — А потом Эмма загорелась акробатикой. Мама была категорически против такого увлечения, так как прекрасно понимала, насколько травмоопасен этот вид спорта. Но разве Эмму могло что-то остановить? Никакие уговоры, причитания и ругань здесь ничего не могли поделать. И она добилась своего — стала чемпионкой России по акробатике».
Как-то с очередной цирковой программой в Воронеж приехали акробаты-прыгуны под руководством Юрия Быковского. Сам Быковский был, бесспорно, талантливым артистом, он к тому же мастер спорта СССР, а за плечами у него были и цирковое училище, и Ленинградский институт физкультуры, и артистическую команду он подобрал под стать себе. Как раз к тому времени им край как требовалась еще одна исполнительница. И Быковский, зная, что в Воронеже сильная школа акробатики, отправился по спортучреждениям в поисках достойной кандидатки на вакансию в номере. Во Дворце спорта на тренировке он и заметил шестнадцатилетнюю Эмму Ермолову. Подошел, представился.
— А не хотели бы вы попробовать себя в качестве артистки цирка? — без всяких предисловий огорошил он чемпионку России.
Эмма сначала растерялась, не зная, что ответить.
— А вы кто? — наконец ответила Эмма.
— Артист цирка, руководитель номера акробатов-прыгунов, Быковский Юрий Евграфович, а по совместительству еще и фотограф. Веду фотолетопись цирка и спорта.
— Так я вас видела! — обрадовалась Эмма. — В нашем цирке-шапито.
— Вот и замечательно. Ну и как насчет моего предложения?
— Я-то не против, но вот как маму уговорить?
— Это ответственное дело беру на себя, — сказал Быковский.
Мама, конечно, ни за что не хотела отпускать Эмму. «Артистка? Какая из тебя артистка в шестнадцать лет?»
Но уговорили, умолили.
И Эмма укатила в Москву.
Она легко и не натужно вошла в цирковой номер Быковского и без малого два года проработала в коллективе.
Борис Бирюков впервые увидел Эмму в программе цирка-шапито в парке имени М. Горького в Москве. И, что называется, запал. Однако из вида ее потерял: жизнь-то у цирковых кочевая. Прошло какое-то время, прежде чем они снова увиделись в столице. И тут уже Бирюков никуда Эмму не отпустил.
— Свадьбу мы играли на гастролях в Горьком, — рассказывает Борис Константинович. — Все прошло скромно, можно сказать, по-семейному. Свидетельницей была Ирина Николаевна Бугримова, многолетний друг нашей семьи.
В своей книге воспоминаний «На арене и вокруг нее» Ирина Бугримова замечает: «Наконец-то после довольно длительной разлуки я вновь соединилась со своими друзьями — семьей Бирюковых. У них за это время произошло значительное событие — появился новый номер. Знаменитые воздушные гимнасты Виктор Лисин и Елена Синьковская закончили артистическую деятельность и передали свой номер «Полет на ракете» женам братьев Бирюковых — Марии и Эмме. Молодые артисты под руководством прославленных мастеров подготовили отличную работу, актерски выразительную, интересную по исполнению гимнастических трюковых связок. Они тоже были включены в гастрольную поездку».
Ирина Бугримова имеет в виду те самые первые, в 1968 году, гастроли советского цирка в Израиле. К выступлению русских израильтяне проявили огромный интерес. Да оно и понятно, многие из них еще до недавнего времени являлись гражданами СССР.
Из Москвы в Тель-Авив наши цирковые артисты долетели за четыре часа. И словно попали в другой мир: помпезные отели и виллы с бассейнами, Луна-парк, пестрые толпы людей на улицах… Их поселили в пригороде Тель-Авива, в курортном местечке, где рядом с гостиницей установили огромное — на четыре тысячи зрителей — шапито. Несмотря на то, что цирк располагался за городом, за время гастролей ни разу не было случая, чтобы в зале оказались пустые места. Успех советских артистов был невероятный.
— Помнится, когда в эпилоге мы все выходим на арену, — вспоминает Борис Бирюков, — то публика, устроив овацию, вскакивала со своих мест, что-то выкрикивала и ни в какую не хотела нас отпускать. Эмма обычно стояла впереди меня, как-то она обернулась, и я увидел слезы на ее глазах. Уже за форгангом спросил ее: «Что, так пробрало?» Она ответила: «Знаешь, наверное, ради таких минут и стоит мучить себя каждодневно на репетициях». Сказала тихо, буднично, без всякого пафоса.
Эмма со всеми ездила в Иерусалим (он тогда был разделен колючей проволокой на две части), побывала на могиле царя Ирода, попыталась искупаться в Мертвом море, но тут же выскочила, как пробка из бутылки шампанского: так нестерпимо защипало от соли все тело…
То было прекрасное время их молодости. А через два года у них появилась на свет дочь, которую они назвали Анжеликой. Она, как говорят в цирке, из «родившихся в опилках» — с малолетства ездила с родителями на гастроли по стране. И была просто счастлива, когда на арену выходили мама и папа. По-детски громко радовалась и до звона в ушах хлопала в ладоши.
В тот вечер Эмма (такого никогда раньше не было) строго-настрого запретила дочери смотреть представление. Удивился этому и Борис.
— Почему такая категоричность и строгость?
Эмма сначала не нашлась, что и ответить, и, только помедлив, сказала:
— Ребенку надо вовремя ложиться спать.
В тот вечер все происходило, как всегда. Ракета по рельсам выкатилась на арену, развернулась, опустила крылья. Взревели моторы, и она взмыла под купол цирка. На мгновение погас свет и тут же вновь загорелся. И зрители увидели, что под «брюхом» ракеты повисли две артистки — Эмма и Мария Бирюковы. И они начали свою силовую работу. Один круг, третий… Все шло как по маслу. Работали гимнастки Бирюковы слаженно и четко. Трагедия произошла в мгновение ока. Эмма сорвалась на бетонный пол за барьером арены. Произошло это в Омском цирке 5 января 1978 года. Не приходя в сознание, Эмма умерла 7 января. Через неделю ей исполнилось бы всего 31 год. Ее похоронили в Москве на Востряковском кладбище.
…Эмма Бирюкова в юности жила в том самом доме, где когда-то располагался знаменитый магазин «Тысяча мелочей». Когда она в первый раз приехала на гастроли в Воронеж, то вышла на арену уже в новом здании цирка. «Жила здесь и даже представить себе не могла, что буду выступать в соседнем доме. Судьба, значит», — сказала она мужу. Сколько лет прошло с тех пор! Целая жизнь. Анжелика давно выросла, сын у нее взрослый, Марлен. Внук Эммы и Бориса Бирюковых.
Потом, через много-много лет, Анжелика напишет стихотворение-посвящение, которое так и назовет — «Маме»:
Я помню глубину небесных глаз,
И шелк волос, разбросанных на плечи,
К тебе прижаться хочется сейчас —
Услышать колыбель родимой речи,
Почувствовать касание руки,
Отдавшей мне припрятанной надежды,
Что буду жить без горя и тоски,
Убережет от подлости невежды.
Укроешь меня нежностью своей,
Перину из любви своей положишь,
Ведь нет прикосновения верней
И Веры, что с небес, — ты это сможешь.
Я помню глубину небесных глаз,
Я верю: они плачут и смеются.
И в самый злой и добрый миг и час
Хочу уснуть с тобой, с тобою и проснуться.
Виктор Владимирович Силин родился в 1954 году в Острогожске. Окончил Воронежский сельскохозяйственный институт и Ростовскую высшую партийную школу. Заместитель главного редактора областной газеты «Коммуна», исполнительный редактор журнала «Кольцовский сквер». Автор книг «Летописцы из «Коммуны», «Родня». Публиковался в журналах «Подъём», «Сельская новь», «Вестник русского христианского движения» (Франция). Лауреат премии Союза журналистов России. Живет в Воронеже.
