Дальний свет
- 30.05.2016
* * *
Моя земля — она едина,
Неразделима на куски.
Моя земля — песок и глина,
Источник веры и тоски.
Моя земля — она живая,
В ней теплота материка.
Деревьев крепь сторожевая
Восходит прямо в облака.
Я в этом мире многомерном,
Как будто ветка на стволе.
Я для своей России верным
Всегда останусь на земле.
Моя земля покрыта прахом
И вдовьей горькою золой.
Летит душа орлиным взмахом
Над потрясенною землей.
Ей в горе жить невыносимо,
Ей тяжело стонать во мгле…
Моя любовь невыразима
К моей истерзанной земле!
СТАРЫЙ ОКОП
Следы войны у Перекопа
Еще совсем не заросли.
Еще жива душа окопа,
Душа израненной земли.
Садится память, словно птица,
На бруствер в мягком ковыле.
Окопу вновь сегодня снится
Ладонь, приникшая к земле.
Жива саперная лопата,
Живет надрывное «Ура!».
Прорыта в памяти солдата
И в темной Вечности дыра.
Там сотни пуль, не разлучаясь,
Как семена, лежат во рву.
И, над убитыми печалясь,
Склоняет Родина главу.
Там думы старого окопа
Живут на самом-самом дне:
И смертный бой у Перекопа,
И переправа на Двине.
Неужто сон окопу снится?
Он и сейчас в сплошном дыму:
Горит окоп, горит граница
И в Приднестровье, и в Крыму.
Комбат с открытыми глазами
Лежит на выжженной меже.
Чернеет кровь. Алеет знамя
В разбитом бомбой блиндаже.
МОЛИТВА ПЕРЕД БОЕМ
Солдат молился перед боем
У русской жизни на краю,
Спасая смертью и любовью
Отчизну горькую свою.
Он обладал сердечным зреньем,
Он видел — русская тропа
Уперлась в край родной, в селенье,
Где тлела отчая изба.
В полях ночные травы меркли,
Спал батальон береговой.
Среди страны, как среди церкви
Стоял солдат еще живой.
Дышала взорванной утробой
Земля — на ранах клевер, лен.
Солдат встречал врага не злобой,
А верой в русский батальон.
Вставало солнце в черном поле,
Не зная, дальше как идти.
Солдат — печальник русской доли —
Свой автомат прижал к груди:
— Земля, у Господа все живы.
Не бойся!
К брустверу припал,
Шагнул под яростные взрывы
И в вечность темную упал.
СТОРОЖ
В нем живут пустые коридоры,
Тьма ночная, чуткая, как рысь.
В нем живут смоленские просторы,
Те, что в детстве Родиной звались.
Сторож долго и неслышно ходит
В беспросветной, серой полумгле.
То в сторожке боль свою находит,
То в разбитом немцами селе.
А село он строил честь по чести
В довоенном памятном году,
В городе отыскивал невесте
Дорогую длинную фату…
Но война загромыхала мглисто,
Догорели избы в темноте,
И невесту плотника фашисты
На ее повесили фате.
…Покупаю два сырка на сдачу
К черному, убойному вину.
И сижу со сторожем, и плачу,
Проклиная давнюю войну.
Как в землянке, полыхает плошка,
Валит снег над городом густой,
И обвита бедная сторожка
Скрученною белою фатой.
БЛОКАДНЫЙ ЛЕНИНГРАД
Блокадный день. Стучал свинцовый град,
Не стало сил для битвы и для мести.
И леденел холодный Ленинград,
И умирала девочка в подъезде.
Она еще держала свой дневник
О всех умерших, кто был рядом с нею…
Когда Архангел перед ней возник,
Она ему сказала: — Леденею…
И выронила горестный дневник
Из рук прозрачных, тонких, как солома.
Архангел к тихой девочке приник,
И ввысь понес из ледяного дома.
Здесь мертвецу завидовать был рад
Любой живой. Сознанье отрицало
Весь этот ад… Был мертвым Ленинград,
Но что-то в нем клубилось и мерцало:
Гранит ли поднимался на дыбы,
Солдат ли павший поднимался к бою.
На санках сами двигались гробы
И в небо уходили над Невою.
Казалось, уже не было людей,
Горели рвы и падали высоты.
И девятьсот блокадных черных дней
Стеною плотной выли самолеты.
…Вдруг рядом с солнцем в небесах возник,
Непобедимый и предельно краткий,
Последней болью дышащий дневник
Погибшей и бессмертной ленинградки.
СВЕТ
И этот свет издалека, невыносимый, бьющий в душу,
Я обнаружу в час ночной, в холодный, лютый час.
Кто светит мне? Кто там во тьме еще доселе не потушен?
Кто светит мне, чтоб я во тьме навеки не погас?
Мы с этим призрачным лучом неотделимы друг от друга.
Кто светит мне? Убитый царь? Церковный ли звонарь?
А может, там, в кромешной мгле, где серой рысью скачет вьюга,
Горит небесным фитилем пред Господом фонарь?
Я оторвусь, как пес цепной, от приковавшей сердце будки,
Возьму, что будет под рукой: клюку или костыль,
Чтоб не разбиться в темноте, чтоб оказаться через сутки
В краю, где злее темнота, зловоннее бутыль…
Свет отдалялся и, увы! — он оказался светом дальним,
Он заманил меня туда, где смрадная река…
Но я очистил этот смрад, прижился в доме привокзальном,
А свет по-прежнему сиял, манил издалека.
Я дальше к свету не пошел. Одна из истин непреложна:
Пойдешь на свет, найдешь извет и выполнишь завет!
И понял я в тиши ночной, что это просто невозможно
Дойти до Бога, но узнал, что есть Господний Свет.
В ДОЛГУ
Я у Всевышнего в долгу:
Меня ловили силы мрака.
Молиться Богу не могу,
Поскольку грешен, как собака.
Я у лесных цветов в долгу:
Я продавал их, чтобы выжить…
Когда-то верил, что смогу
Взрастить цветы и поле вышить.
Я у земли моей в долгу!
Ведь не брала меня забота,
Как мало на своем веку
На пашню уронил я пота.
У мамы я своей в долгу
За все обещанные роли.
За то, что влет и на бегу
Я причинил ей много боли.
Я у страны своей в долгу,
Что смог сегодня оглядеться,
Что дал извечному врагу
Над бедной Родиной слететься.
И если я не помогу
Отчизне, воину, калеке,
Останусь, видимо, в долгу
У самого себя навеки.
Владимир Петрович Скиф (Смирнов) родился в 1945 году на станции Куйтун Иркутской области. Служил на Дальнем Востоке в морской авиации. Окончил Тулунское педагогическое училище и факультет журналистики Иркутского государственного университета. Автор восемнадцати поэтических книг, многочисленных публикаций в журналах «Наш современник», «Москва», «Подъём», «Литературной газете». Лауреат Всероссийской литературной премии им. П.П. Ершова. Живет в Иркутске.
