Его правда проникала в сердце

Величие подвига, совершенного нашим народом в годы Великой Отечественной войны, я начал понимать не только в школе на уроках истории, но и из рассказов в своей семье. У отца в 1942 году без вести пропал старший брат Иван, приславший с фронта всего одно письмо. В том же году погиб и мамин дядя, тоже Иван и тоже 1924 года рождения. Мама, двенадцатилетней девчонкой, провожала его на вокзале в Красную Армию. От него не пришло даже весточки, кроме похоронки…

 

ВОЕВАЛ С ЧЕСТЬЮ,

ЖИЛ С ДОСТОИНСТВОМ

 

Осознание выпавших на то поколение трагических испытаний войной многократно усилилось во мне, когда соприкоснулся с семьей моего тестя — Григория Васильевича Калинина. Родился он 12 февраля 1925 года в селе Бычки Бондарского района Тамбовской области.

В 1943 году, через месяц после своего 18-летия, не дождавшись повестки, он добровольно явился в тамбовский военкомат, чем вызвал немалое удивление у его работников. Присягу принял 20 июня 1943 года. Прослужил в армии 27 лет 2 месяца и 25 дней. Личный номер Б-050041.

Воевал связистом на Украине, брал Кенигсберг, с боями прошел Польшу, Германию. После войны служил в Белоруссии. После военного училища был направлен в Прибалтику, затем в Ярославскую область. Из Сибири попал на Байконур, где создавал ракетно-ядерный щит нашей Родины. Многочисленные его награды, в том числе орден Великой Отечественной войны II степени, медали «За боевые заслуги», «За отвагу», «За взятие Кенигсберга» и другие говорят о том, что воевал и служил Григорий Васильевич с честью. И жил с достоинством. В отставку ушел в звании майора. В 1971 году перебрался в Воронеж. В апреле 2000 года ему было присвоено звание — подполковник запаса.

Дед, как я его любовно называл, каждый год 9 мая собирал у себя, в небольшой двухкомнатной квартире на пятом этаже, гостей, чтобы отметить святой для него праздник — День Победы! Это был день воспоминаний и фронтовых песен со слезами на глазах. Воспоминаний солдата, пережившего не одну смерть своих товарищей. Сам не раз смотревший ей в глаза, удивлявшийся своей судьбе и счастливой жизни. Дожил до правнука.

Именно его солдатская, окопная правда проникала в мое сердце и сознание болью и скорбью, пробуждая чувства радости и горечи, величия и святости всенародной Победы!

Мне сегодня искренне жаль, что я не записывал рассказы Деда по горячим следам. Многие детали его воспоминаний стерлись из памяти. А уточнить сегодня не у кого. Но те мысли и переживания, которые рождались из общения с ним, останутся во мне навсегда. Гордость за подвиги отцов и дедов, за их Великую Победу, добытую в кровопролитнейшей войне. И чувство неоплатного долга перед поколением, вынесшим на своих плечах нечеловеческие трудности.

 

ДОРОГА НА ФРОНТ

 

— После четырех месяцев, проведенных с мая 1943 года в учебном запасном стрелковом полку, стоявшем под Пензой, меня направили на фронт…

Так начал Дед свое повествование о дороге на фронт.

— Наша группа из 6 человек добиралась на передовую самостоятельно на перекладных, с сержантом, прибывшим за пополнением из воинской части. Перед отправкой нас, новобранцев, одели и обули во все новенькое. Меня поразили своим качеством и практичностью американские ботинки на желто-коричневой каучуковой подошве. Шинель выдали, как и нижнее белье (два комплекта) — все новенькое, по размеру. Снабдили трехдневным пайком: три буханки хлеба, три банки мясных консервов, около десятка сушеной воблы.

Это уже в наше время я прочитал, что 300 километров до фронта воинский эшелон мог преодолеть и за 10 часов, и за 5 суток. На станциях сержант шел к коменданту и узнавал, где пересыльный пункт (ПП), на котором решал вопросы обеспечения нас продовольствием и попутного транспорта к фронту. Уехать и прокормиться получалось не сразу. Порой по нескольку ночей ночевали на вокзале. Да и с едой были серьезные перебои. В лучшем случае на пересылках выдавали буханку хлеба и селедку на несколько дней, до следующего ПП. В основном были на подножном корму.

Как ни экономили, на третий день выданные продукты кончились. По совету одного из фронтовиков, включенного в нашу команду после выписки из госпиталя, обменял я запасной комплект белья на полбуханки хлеба, которую тут же и прикончил. Дальше — больше: по словам старослужащего, «все равно на фронте оденут», — обмен пошел быстрее и без колебаний, что могут наказать за сделанное. Сопровождавший нас сержант научил: разорвать вдоль одну обмотку пополам, а вторую продать или обменять на продукты. Вторая обмотка быстро «ушла» на базар. Затем очередь дошла до шинели. Свою новенькую обменял на старую, еле на меня налезавшую, с выгоревшей до половины правой полой. Продал и второй комплект нательного белья. Ботинки ушли последними. За них я получил золотистую ковригу кукурузного хлеба и какие-то дореволюционные чеботы. Хлеб оказался с сюрпризом. Под красивой румяной коркой был запечен глиняный мякиш. Чеботы через некоторое время пришлось ремонтировать, отваливающиеся подошвы прикрутил проволокой.

Уже в Донбассе комендант станции, увидев нас, немытых, голодных, оборванных, сказал, что ближайший поезд, идущий в нашу сторону, будет через два дня. И посоветовал в ближайшем селе помочь бабам с уборкой картошки: дескать, подкормитесь, приведете себя в порядок.

Через пару часов вернувшийся сержант повел нашу команду на постой. Хозяйка дома, куда мы пришли, взглянув на нас, прослезилась. Тут же поставила на стол чугунок с картошкой и нарезала полковриги ржаного хлеба, заварила травяного чая. Два дня мы были в раю. Хотя и работали как волы. Выкопали с 50-ти соток огорода картошку, накололи поленницу дров. Подремонтировали придворные постройки.

Стояло бабье лето. Летала паутина. Мы отмылись, отъелись, подштопались…

Когда, наконец-то, прибыли в часть, сопровождавший нас сержант построил и доложил командиру роты о прибытии пополнения. Тот, оглядывая нас, посмотрел на мою шинель, горько улыбнулся: «Вы с какого фронта? Где вас так потрепало?» Приказал старшине отмыть нас, выдать новое обмундирование, а главное — три дня кормить досыта…

 

ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ

 

На фронт я прибыл 15 сентября 1943 года в отдельную роту связи, имевшую свой номер полевой почты. Таких рот на 1-м Украинском фронте было много. К примеру, прибывает вновь сформированное подразделение на боевые позиции, а связистов не хватает. Вот и прикрепляют к ним готовые роты связи. Наша рота на тот момент была прикреплена к стрелковому полку, ведшему бои за Донбассом. В ней было два взвода: мужчин-связистов и женщин-радистов.

Командир нашего взвода направляет меня в штаб, в распоряжение начальника связи полка. Прибыл. Докладываюсь старшему лейтенанту. Видно, по настоящему — «окопный». Получаю от него приказ установить связь («бросить конец») со штабом батальона. Во время войны вышестоящее командование обеспечивало связь с подчиненными подразделениями. Получив приказ, стою, жду. Старлей спрашивает, что непонятно. Начинаю ему объяснять, что мне нужен второй номер. Так учили нас в учебке. Один разматывает катушку, другой крепит провод на местности, чтобы во время взрыва концы не разбрасывало далеко друг от друга и их можно было бы найти и соединить. Он посмотрел на меня, желторотика, с улыбкой и говорит: «Подожди, сейчас пойду приглашу генерала к тебе подручным. Но боюсь, что он не согласится — занят». И, указывая рукой направление, где находится батальон, командует: «Вперед, марш!»

Бегу. Катушка с проводом в руках. Винтовка СВТ — длинная со штыком — бьет по ноге, ее ремень соскакивает с плеча. Где за куст провод зацеплю, где камнем, ошметком грязи придавлю. Добегаю до дороги. На ней стоят три танка, газуя сизым дымом. Рядом два лейтенанта — сапер и танкист — оба в «бога — душу — мать!» И чуть ли не за грудки друг друга хватают.

Танкист за кобуру и кричит: «У меня приказ! Немедленно очистить село от немцев! А ты мне тут саботаж устроил. Застрелю…»

Сапер свое: «Не видишь — красные флажки. Мины впереди. Вон два облачка еще не рассеялись, — и показывает в сторону села, — мои саперы подорвались. Мины то ли румынские, то ли венгерские, с секретом».

Стою, слушаю, а сам соображаю, что делать? Как пробросить провод через дорогу. Танки пойдут, не эти, так другие связь порвут. Нужно, как учили: или в канавку провод закапывать, или поверху на столбах пробрасывать. Но копать нечем, лопатки нет. Столбов тоже рядом не видно. Смотрю, чуть вдали узкоколейка пересекает дорогу. Под концами ее шпал и протянул провод через дорогу.

Чем кончилось дело у танкиста с сапером, не знаю. Надо выполнять приказ. Связь батальона со штабом полка установил. Возвращаюсь обратно. На той дороге ни саперов, ни танков.

Начальник связи полка, когда доложил о выполнении приказа, похвалил за сообразительность, добавив почти по Райкину: «Забудь индукцию, давай продукцию!»

 

ЖЕНЩИНЫ НА ВОЙНЕ

 

— Как-то я прочитал, что в Великой Отечественной войне в Красной Армии воевало до 25 процентов женщин, а это более двух с половиной миллионов. Меня этот факт поразил. Мужикам на фронте несладко было. А уж что говорить про жещин, как правило, девчушечках. В нашей отдельной роте связи был взвод радистов и связистов. Радистами у нас служили женщины. Насмотрелся я на их муки. В туалет по двое ходили. Одна на входе караулит. Да и туалет не сразу на новом месте появлялся. Хотя наш старшина, если позволяла обстановка, старый туалет разбирал и перевозил с собой. И первым делом, обустраиваясь на новом месте, мы ставили туалет. Помыться тоже не всегда обстановка позволяла. Про «критические женские дни» никто и не вспоминал.

И все-таки женщины — они и на войне женщины. Выданные для ног обмотки разрезали вдоль на две половинки. Каждую сшивали и получали пару чулок. Выданные кальсоны, как и «чулки», красили луковой шелухой и носили будто колготки. А уж если добывали себе сапожки, то форсу было ой-ей-ей… Даже губки порой ухитрялись красить.

Как-то нам раз пять пришлось восстанавливать туалет. То снаряд в него попадет, то при бомбежке разобьют. Нам надоело копать ямы и собирать новый каркас. Шутили: кто из вас, девочки, согрешил? Были и такие — беременных домой отправляли.

Или вот случай был. Сам не видел, ребята рассказывали. Одного офицера ранило в ягодицу. Какой-то сосуд перебило. Кровь фонтаном. А как остановить? Ни забинтовать, ни жгут наложить. Так санинструктор села на его ягодицы, пережав вену. Так и доставили их в медсанбат. Раненый жив остался. А спасительницу за находчивость медалью наградили.

 

БЕЗ ЕДИНОГО ВЫСТРЕЛА

 

Это было в Польше в 1944 году. Наша дивизия успешно наступала. В то время уже вышла директива Верховного Главнокомандующего — товарища Сталина — во время прорывов не давать немцам опомниться, гнать безостановочно, обходя узлы сопротивления. А у не захваченных с ходу небольших городков оставлялось необходимое количество войск для подавления сопротивляющихся. Из донесений разведки наше командование знало, что польский городок с населением около 200 тысяч жителей обороняют эсэсовские части. Была информация и о численности вражеского гарнизона.

Командир полка, чтобы избежать лишнего кровопролития, через парламентеров предложил немцам сдаться. Пленным гарантировалось сохранение жизни, оказание медицинской помощи раненым, офицерскому составу оставляли даже холодное оружие. Но те ответили отказом.

Комполка решает оставить возле города один батальон, порядка 250-300 солдат, взвод танков — 3 тридцатьчетверки и батарею сорокапяток — четыре пушки.

Полк двинулся дальше. А оставшийся комбат решил посоветоваться с командирами танкистов и артиллеристов, как с наименьшими потерями взять городок. Долгой осады не получится. На все про все по приказу отводилось три дня. Стоят два старлея возле комбатовского «виллиса» и слушают майора. Что-то предлагают сами.

И тут в разговор встревает водитель комбата.

— Товарищ майор, разрешите обратиться.

— Что тебе, сержант?

— Хотите, я один их в плен возьму, только помогите с материалом.

Командиры с удивлением посмотрели на сержанта.

— Сиди и кури. Тоже мне Суворов нашелся, — недовольно буркнул комбат.

Совещаются дальше. Сержант не выдерживает:

— Зря вы так. Предложение мое дельное.

— Ну, давай, излагай.

При этом майор, наверное, подумал: опозорит меня мой же подчиненный.

— Предлагаю, — говорит сержант, — запросить у комполка машину с необходимым количеством колючей проволоки, деревянные столбы и саперную роту. Ночью обнести городок ограждением, оставив несколько проходов под прикрытием пулеметов и автоматчиков. По всему периметру развесить на немецком и польском языках плакаты: «Внимание! Внимание! Лагерь военнопленных! Выход строго воспрещается! Гражданскому населению необходимо зарегистрироваться в советской комендатуре, расположенной за городом! Проходы открыты с 8 до 20 часов!»

Неожиданная идея офицерам понравилась. По рации комбат доложил командиру полка. На следующую ночь все так и было сделано. С утра по громкоговорителям начали объявлять о том, где и как регистрироваться населению.

Через сутки немцы, осознав свое безвыходное положение, выбросили белый флаг. Вот так без единого выстрела был взят польский городок — если не подводит память — Цеханув.

— А сержанта, дедушка, наградили? — спросила моя дочь.

— Врать не буду. Не знаю, — сказал Дед. — Но, думаю, что наградой сержанта не обошли за проявленную смекалку и сохранение жизней своих товарищей и гражданского населения.

 

НАГРАДА ОТ СОЛДАТА

 

— Может, и не всегда я был непосредственным участником того, о чем рассказываю, о многом слышал от боевых товарищей. Вот и сегодня хочу рассказать о случае, произошедшем в день взятия рейхстага — 30 апреля 1945 года. Наша отдельная рота связи во время штурма Берлина шла во втором эшелоне 1-го Украинского фронта, наступавшего на Берлин с юга. Числа 8 мая я встретил своего тамбовского земляка, с которым призывался. Он воевал на 1-м Белорусском фронте под командованием маршала Жукова. Вот что он мне и рассказал.

Саперная рота, в которой он воевал, была брошена вместе с передовыми частями 150-й стрелковой дивизии на штурм рейхстага. Задача: не ввязываясь в бои, прочесать здание и в случае обнаружения — обезвредить мины и взрывчатку.

С передовыми пехотинцами ворвались в рейхстаг. И сразу за дело. Недалеко от входа, в одном из помещений обнаруживаем что-то накрытое брезентом. Миноискатель пищит. Аккуратно осматриваемся. Проводов нет. Снимаем брезент. Перед нами три закрытых ящика. Аккуратно вскрываем верхний. Заполнен карманными часами с цепочками. Видно сразу — не штамповка, дорогие. С предосторожностями — а вдруг первый ящик приманка — вскрываем второй и третий. Тоже с часами. Комроты вручает нам по часам, оставляет возле них охрану — красноармейца. Другому говорит, чтобы на входе в рейхстаг всем входящим вручал часы, пока все не раздаст. Тот, чтобы не бегать взад и вперед, набрал в каску часов и расположился у входа.

Продолжение этой истории Дед прочитал в воспоминаниях командира 150-й стрелковой дивизии генерал-майора Шатилова. После того, как два полка его дивизии с боем ворвались в рейхстаг, он обратился к командиру 79-го стрелкового корпуса, кстати, нашему земляку — генерал-майору Переверткину за разрешением перенести командный пункт в рейхстаг. Тот отказал. Но после настойчивого повторного обращения разрешил. И вот комдивизии, вместе с сопровождающими его разведчиками, перебежками — еще идет бой — достигает рейхстага. А тут ему на входе солдат вручает часы.

— Что такое, кто таков? — удивленно восклицает генерал.

— Красноармеец такой-то. Командир роты приказал вручать часы всем входящим в рейстаг.

«Сунул часы в карман, — пишет далее Шатилов, — а сам еще подумал, бой еще не закончен, а они уже мародерством занялись. Но разбираться было некогда. Заспешил на командный пункт. В подвале, по данным разведки, засело около восьмисот эсэсовцев, не собиравшихся сдаваться. Тут разведчики приводят коменданта рейхстага. В конце допроса задаю вопрос про часы и показываю их. Оказывается, еще в 1941-м Гитлер заказал в Швейцарии для участников парада своих войск в Москве большую партию часов. Парад не состоялся, а часы от одного коменданта рейхстага переходили по описи к другому. Докладывать Гитлеру боялись, а что делать с ними, не знали. Так они и пролежали без малого четыре года…»

— История эта, на мой взгляд, — заключил свой рассказ Дед, — символична: не Гитлер вручал своим солдатам на Красной площади в Москве часы, а красноармеец советскому генералу в рейхстаге, в поверженном Берлине!

Вот такие исторические казусы преподносит история. Правда, в то время о них по идеологическим соображениям не говорили. Часы хоть и были швейцарскими, но с немецким орлом. И даже в качестве трофея не приветствовались…

 

НА ВОЙНЕ ВЗРОСЛЕЛИ БЫСТРО

 

— Как пахнет война? — спросил я как-то Деда, куря с ним на балконе после нескольких выпитых рюмок на 9 Мая.

— Наверное, у каждого воевавшего свой запах. Но в критические моменты — и это мне подтверждали фронтовики — война пахнет кислыми щами. Никогда не забуду один момент, когда я не только почувствовал запах войны, но и увидел ее цвет, услышал ее смертельный голос, осязал каждой клеткой своего существа…

Сентябрьский день 1943 года. Наша рота на передовой. Затишье. Меня вызвали к командиру. Приближаясь к его блиндажу, метров за пятьдесят вижу, как старший лейтенант выходит из него. Вдруг пронзительный тонкий свист. И там, где только что был командир — огненно-черное облако… Чудовищный взрыв оглушил до звенящей тишины… В нос ударил запах кислых щей… Каждая клеточка тела напряглась в предчувствии боли… Посыпались комья земли…

Дед замолчал. Крепко затянулся, поперхнувшись дымом, прокашлялся. Спустя минуту продолжил.

— Другой случай, врезавшийся в память до мельчайших подробностей, произошел на Западной Украине, под Бендерами, в 1944 году. Наша отдельная рота связи продвигалась вперед во втором эшелоне 1-го Украинского фронта. Время к обеду. Дров нет. Комроты, лейтенант Назаров, старшина Никонов, четыре бойца, в том числе и я, с пилами и топорами на машине отправились километра за два к видневшимся впереди посадкам. Оружие, как и бывает у раздолбаев, не взяли. Да его, по-моему, в то время у нас и не было. Винтовки СВТ отменили, мешались при прокладке связи, да и бегать с ними было невозможно. А обещанные автоматы ППШ еще не выдали.

Возле заброшенного сада стоял небольшой домишко. Комроты и старшина направились туда. Я с товарищем Соколенко сгружаем с машины инструменты. Слышим, в доме раздается автоматная очередь. Из него выскакивают двое и стреляют в нашу сторону. Мы падаем. Водитель в машину — и к роте. Пока взвод прибыл, стрелявших и след простыл.

В доме нашли убитыми своих командиров. Соколенко, раненный в голову, по дороге в медсанбат скончался. Я отделался легким ранением. Пуля чиркнула по виску у левого глаза.

— На войне мы жили одним днем, — задумчиво подытожил Дед. — К смерти как-то привыкали, чувство страха будто бы притуплялось. А вот голодными, мне кажется, были постоянно. Даже щей и перловой каши — главной еды нашей — бывало, по нескольку дней не ели. Обходились сухим пайком.

Под огонь шли, вспоминая Бога и маму… Были — молодо-зелено… Ускоренно познавали простые истины: жизнь — мгновенье… судьбу не обманешь… прислушивайся к себе, к своему внутреннему голосу… не лезь на рожон. И просили у Всевышнего, как в песне пелось: «Если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой». Познавая эти истины, мы быстро взрослели и становились свободными…

Войну мы пронесли через всю свою жизнь. И пусть наше поколение, как сегодня говорят, не выиграло холодную войну, но и не допустило новой — горячей. На Байконуре, создавая ядерный щит нашей Родины, мы шутили: «У третьей мировой войны ветеранов не будет!..»

 

————————————-

Анатолий Васильевич Хабаров родился в 1954 году в городе Воронеже. Окончил филологический факультет Воронежского государственного университета. Работал слесарем, инженером, радиожурналистом, начальником пионерского лагеря, руководителем пресс-службы ПО «Воронежсинтезкаучук», возглавлял издательство «Левый берег». В 1990-е годы был учредителем и издателем первых воронеж­ских частных газет «Левый берег», «Авось», журнала «Чернозем». Публиковался в региональных СМИ. Автор сборников стихов «Пока живем — мы любим!», «Ночные осы», «Верен факту». Живет в Воронеже.