Черная роща под ветром гудит

***

Долгих осенних ночей чернота

спрячет тебя, словно в стоге иголку.

Тьма во Вселенной густа: неспроста

маленький джип заплутал по проселку.

 

И по ухабам сползая в кювет,

в битве бессмысленной силы транжиря,

мечется фар лихорадочный свет,

словно последний оставшийся в мире.

 

Ночь ли застигла, иль ты их застиг —

знаю я, ведаю: не для забавы

из темноты выступали на миг

остолбеневшие серые травы,

 

куст придорожный да в поле ветла,

вросшие в землю с нехитрой поклажей, —

будто судьба на секунду дала

видеть твоих сострадательных стражей.

 

И вразноряд они шли, и гурьбой,

словно видения дальнего детства.

Для неожиданной встречи с тобой

не успевали они приодеться.

 

Чем же ты раньше свой путь размечал,

чем несущественным был озабочен,

если не помнил, не различал

скопом стоящих у грязных обочин?!

 

Выйди, прислушайся! Там, впереди,

темного мира скопилась громада.

Черная роща под ветром гудит,

как несмолкающий шум водопада.

 

Мог бы и ты сквозь погибельный сон

рушиться в пропасть, сознанье теряя.

Если прислушался — значит, спасен

и остановлен у самого края.

 

ТАРУСА

Зеленой воронкой из недр выходя,

слиянием листьев и света,

сплошной каруселью садов и дождя

вращались Таруса и лето.

 

В малинниках душных, в крапиве густой,

в жасминном кусте и в беседке

бродил и варился тягучий настой,

сцепляющий кровли и ветки.

 

И в полдень тянуло на плиты с Оки

распаренным зноем купален,

и плавились липы, жужжали жуки,

и травы к ногам прилипали.

 

И я бы могла, как жучок в янтаре,

неслышно приклеиться где-то,

зеленым кустом прирасти на горе,

где маленький домик поэта.

 

Здесь сердце забыло бы все миражи,

к которым стремилось когда-то.

Здесь вечером вырвутся в небо стрижи,

в пылающий купол заката.

 

И будут стремительно падать с высот

в овраги, в росу на поляне.

И снова земля их на небо взметнет.

И снова обратно притянет.

 

МАРСЕЛЬЕЗА

Былые вехи сердце вспомнит,

заглянет в прошлые века.

И «Марсельезу» хор исполнит

на сцене сельского ДК.

 

Десяток хрупких изваяний

поют, сомкнувшись в полукруг.

Самозабвенно на баяне

ведет мелодию худрук.

 

Он рад приветливой погоде

и скажет, робкая душа:

«Я знаю, что слова не в моде,

но больно песня хороша!

 

Что ни пошлют — все принимает

неприхотливый наш народ.

Лишь одного не понимает:

назад идем — или вперед?

 

Что ж раньше! Раньше, безусловно,

порядка больше было тут.

А этот хор у нас церковный,

они и в храме все поют».

 

И вот церковная ограда,

сплетенье чистых голосов.

Душа не помнит — и не надо —

противоречья разных слов.

 

И в купол улетает пенье,

и те, что пели о борьбе,

поют все так же о терпенье

и о покорности судьбе.

 

И звук, рожденный в этом хоре,

лучом вернется по стене

к иконе, где святой Егорий

все скачет, скачет на коне…

 

ПОЛЫНЬЯ

 

Грунт осенний по дорогам взрыт,

и вода застыла в колее.

И звезда меж тучами горит,

словно утонула в полынье.

Так мерцает недоступный клад,

брошенный в пучину темных вод.

И заиндевелых елей ряд

небо, а не землю стережет.

Ничего не помня, не прося,

тьма застыла в поле и в саду,

словно жизнь переместилась вся

в эту одинокую звезду.

Всяк, кто жил, смеялся и грустил,

не дождавшись счастья и весны,

вверил душу холоду светил,

что порой меж тучами видны.

 

Где твоя особенная стать,

чистота и мужество твои?

Вспомнились — а их и не достать,

не вернуть уже из полыньи.

 

***

Позабыть бы все прошлое сразу,

потому что погубит оно:

словно гиря, невидная глазу,

измотает, утянет на дно.

 

С каждым годом они тяжелее —

жернова, омута, камыши…

Не о юности я сожалею,

а о легкости юной души.

 

Нет, я жить не хотела бы снова,

я хотела бы лишь одного:

чтоб отпала от сердца больного

неизбывная мука его.

 

Ведь за муку бывает награда

на последней, предельной черте.

Если так — мне и счастья не надо:

я хотела бы жить в пустоте.

 

По бескрайней морозной равнине

под немеркнущим инеем звезд

все молчит, цепенеет и стынет,

и ямщик у кибитки прирос.

 

В ледяной он, в хрустальной оправе,

он в студеное марево вжит.

Он не свищет, не хлещет, не правит —

но сама его тройка бежит.

 

—————————————

Светлана Анатольевна Сырнева родилась в деревне Русско-Тимкино Уржумского района Кировской области. Окончила Кировский государственный педагогический институт. Автор поэтических книг «Ночной грузовик», «Сто стихотворений», «Страна равнин», «Сорок стихотворений», «Новые стихи», «Белая дудка» и других. Лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция», Малой литературной премии России, Всероссийской литературной Пуш­­кинской премии. Член Союза писателей России. Живет в Кирове.