Сказки

МУДРАЯ МАТЬ

 

В некотором царстве, государстве, а именно в том, в котором мы живем, в нашей стране, на нашей земле, жила-была мудрая мать. Трудолюбивая была она, приспешница, такую поискать. Детей у нее было много: шесть дочерей и три сына. Один одного лучше, один другого краше, волос в волос, голос в голос. Мать с дочками холст ткет, сыновья в лес на охоту ходят, землю пашут, траву косят. Работали дружно, это так и нужно.

Вот один раз села мать холст ткать кононный, да толстый претолстый. Ткала она с дочками три года, и он стал льняной, да такой тонкий претонкий, как кленовый лист. Что она его дальше ткет, то он тоньше делается, все лучше да крепче. Она ткет, а челнок в ее руках играет, аж посвистывает. Проткала она его еще двадцать лет, а холст стал шелковый, да такой красивый, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Сыновья тоже работают — поглядеть любо-дорого. Амбары полны всякого добра, на лугах скотина пасется. Сала, яиц, молока, меду — всего вдоволь. Жить-поживать, добро оберегать от врага-злодея, от лютого лиходея.

Пошел старший брат оберегать границы, а сестры да братья ему говорят:

— Иди, дорогой наш брат, нас много, будем также хорошо работать.

Пошел и второй, средний брат, во флот, охранять берега. Сестры и брат говорят:

— Иди, дорогой наш брат, а мы и одни управимся.

Живут на радость друзьям, на зависть врагам.

Но вот грянула война, да такая, что старики не упомнят. От лязга, грохота железного земля сотрясается, леса темные преклоняются. Летят по небу хищники смертоносные, рвутся бомбы взрывчатые, рушатся города каменные.

Не усидеть младшему брату.

Говорит он матери:

— Матушка, отпусти меня на войну, хочу за Родину постоять, врагов лихих отогнать, чтоб и впредь неповадно им было на нашу землю ходить, смердить и мержить.

— Ой, мое дитятко, — говорит мать. — Ты еще молод. А уж если так хочешь — вот тебе три загадки: отгадаешь — быть по-твоему:

«Что самое дорогое?

Кто сильнее всех?

И кто милее всего?»

Думал сын день, думал два, а на третий отвечает:

— Самое дорогое — Родина, сильнее всех — Красная Армия, милее всего — матушка.

— Хорошо, — говорит мать. — Быть по-твоему. Вот тебе конь.

Подводит ему коня, а конь стальной, в длину — от копыта до копыта — рукой не достать.

— Вот тебе, сынок, мой материнский подарок. Владей — не изнашивай, врагов бей — не спрашивай.

Остригла мать его кудри, положила себе на грудь. Сына проводила в дальний путь.

Бьется сын со врагами, а мать ткет-ткет холст, да посмотрит на кудри. Вьются кудри, завиваются, сердце материнское радуется: раз кудри вьются, то и сынок жив.

Посмотрела раз на кудри, а они завяли, почернели. Заплакала мать, значит, плохо сыну, трудно.

Как быть, как беду избыть?

Быстро собралась мудрая мать, захватила с собой натканное полотно. Долго ли она ехала, это ей лучше всего знать, а мне сказку продолжать. Вот приехала она на бранное поле. Гул такой, что земля дрожит, солнце красное в дыму померкло. Видит: лежат убитые, фуражкой накрытые, кто вниз лицом, кто землей присыпан. Ходит мудрая мать по полю, хочется ей опознать своего сына убитого. Одному повернет голову, другому. До кого только дотронется, тот оживает и опять в бой идет. Долго ходила мудрая мать и видит: у ракитового куста конь железный стоит, а около коня сын-герой кровавую рану рукой закрывает. Ухватила мать его за руку. Встал сын на ноги.

Улыбнулась мать.

— Эх ты, мой сердечный сын!

Обняла его, смыла кровь слезами радости.

А враги стеной идут, куда ни посмотрит — везде враги зубы скалят, на языке собачьем кричат. Заслонила мать своего сына от пуль вражьих, вынула шелковое полотно, развернулось оно цветом алым.

Крикнула мать громким голосом:

— Вперед, дети мои, истребим врага лютого!

И сколько было бойцов: кто убит, кто раненый, кто усталый — все поднялись и пошли за матерью-героиней.

Испугались враги, когда увидели, что мертвые и раненые поднялись.

— Красную Армию, — говорят они, — не победить, бойцы ее бессмертны.

Побежали изверги, и усеялось поле их трупами черными, словно черным вороньем.

Собрались бойцы вокруг матери, а она им говорит:

— Победили мы супостатов-злодеев. Не устоять им было перед нашим алым знаменем: ткала я его не год и не два, а много лет. И с каждым днем оно становилось крепче.

И был праздник, да такой, что никому и не снилось такое веселье. Пировали и малые, и старые. И я на пиру была и вас приглашаю пирожка закусить, винцом запить.

 

ВЕРНАЯ ЖЕНА КНЯЗЯ ПЕТРА

 

В некотором царстве, в некотором государстве, старые люди говорят в том, в котором мы живем, это было давным-давно, когда еще княжество было. Вот были князья, два брата — Михаил Александрович и Петр Александрович.

Старший брат Михаил был женатый. Жена у него была разумная, красивая, и жили они с Михаилом в любви и согласии. Часто князь Михаил отъезжал по своим делам, даже в другие земли ездил, а княгиня всегда была дома. Вот однажды князь уехал надолго, а к княгине кто-то стал ходить, какая-то неведомая сила. Сперва княгиня боялась, а потом стала разговаривать. И так это было долго.

Приехал когда князь, видит — она очень похудала. Он спрашивает:

— Что ты? Что с тобой, али заболела?

Она говорит:

— Нет. Какая-то неведомая сила ко мне ходит, колдун ли или что, и при тебе ходит, только вы выходите, является какая-то неведомая сила, колдун ли или что, в виде мужчины влетает в окно и меня беспокоит, мне страшно.

А муж ей и говорит:

— А нельзя ли как его загубить?

— Да уж он больно великий и могучий.

— Ну, узнай, отчего он может умереть. Допытайся, чтоб он не узнал.

Вот является опять к ней неведомая сила, а она и говорит:

— Мне жаль вас, ведь муж дома, он может вас загубить.

А нечистый и говорит:

— Нет, он меня не убьет. Я могу погибнуть только от его родственника — от Петрова плеча да от булатного меча. А меч трудно достать, над ним сторожа стоят.

— Где же он, этот меч?

— Он в Девичьем монастыре, в стене заложенный, в городе Ерусалиме.

Он когда улетел, княгиня сказала князю. А он подумал: «Не Петр ли этот родственник? Он больно могучий, красивый, сильный».

Он позвал Петра и рассказал ему.

— Вот к моей жене летает нечистая сила, а убить ее можете только вы булатным мечом, а меч закладен в стене в Девичьем монастыре.

Петр тут же закладывает коня и поехал в Ерусалим в Девичий монастырь. Узнал, в какой он стене заложен, подкупил сторожей; пожертвовал им на монастырь пригоршни золота. Достали ему этот меч, он сел и поехал.

Приехал он с этим мечом и притаился в спальне у княгини. Только он появился, нечистая сила, а Петр ударил его наотмашь, как колдунов бьют, по шее. Так колдунячья голова покатилась под задние ворота, а кровь брызнула и всего обрызгала Петра.

Его, этого дьявола, убрали, все примыли, пообтерли и тихо, спокойно стало в дому. Никто не беспокоит княгиню.

Через несколько дней, пять или шесть, появляются у Петра на руках, на лице прыщи. Они мокли, чесались, был страшный зуд, и вскоре покрылось все тело коростой. Куда, куда Петр ни обращался, всех врачей объездил по своему княжеству, никто не мог его излечить. Ну, некуда было деваться. У князя был старый-престарый слуга, он ему и говорит:

— Вы бы, князь, обратились к старухам, может, кто бы и заговорил или залечил, раз доктора прямо отказались наотрез лечить.

Тогда Петр решился, запрягли карету четверкой лошадей и поехали из села в село искать бабку, может, кто и вылечит. Проехали они день, два, три, приехали в одно село, спрашивают в крайней избе:

— Нет ли у вас такой бабушки, которая может лечить?

— Есть. Тут, на нашей слободе, спрашивайте, есть бабка-повитуха. Она и детей повивает, она и лечит, а звать ее Домна.

Едут по деревне, спрашивают. Нашли. Приходят к ней.

— Бабка Домна, вот князь заболел, доктора отказались.

— Где он?

— Да вот, в карете.

— Приведите его ко мне.

Привели. Посмотрела бабка.

— Нет, это я не умею лечить, такую болезнь. Чай, уж она неизлечима.

Они и поехали дальше. Приезжают в другое село. Спрашивают. Им указывают.

— Старик есть, Афанасий Павлович, на дальней слободе, он лечит.

Поехали к нему. Приходят. Просят:

— Афанасий Павлович, не возьметесь ли вылечить нашего князя, все доктора отказались?

— Нет, — говорит, — эту болезнь я лечить не умею. А вот, я слышал, от нашего села верст тридцать [есть] шлях, поедете шляхом, приедете в село, а там есть девушка-красавица, два аршина коса, руки у ней не простые, а от перста до локтей золотые. Вы ее попросите.

Слуга поблагодарил деда за совет и поехали в это село. Приезжают в это село, спрашивают.

— Да, — говорят, — есть такая девушка. Поедете дальше, там стоит хатка, до половины в землю провалилась, а окна и дверь на бок похилились. Она там живет. Девушка эта кое-кого вылечивает. Ну, она красавица, брови черные, волосы вьющиеся, как у барашка, лицо белое, грудь высокая, сама у матушки приспешница, у нас ее на селе семиделкой прозвали. Она может три дела сразу делать.

— Как же она так?

— Да так, одной ногой дитя в люльке качает, другой прялку вертит, под мышкой юрок держит, она нитки сучит, в фартуке клубок, а в руках у ней чулок, она вяжет. Это мы сами сколько раз видели своими глазами.

Ну и поехали. Они едут и глядят. И увидали. Вот она, хатка, наполовину в землю провалилась. Остановили лошадь, и пошел слуга к ним. Входит.

— Здорово, красная девушка.

— Поди здорово, добрый человек.

— Не слыхали ли вы, князь Петр заболел?

— А где он?

— Да вон, в повозке.

— Позови, погляжу, какова болезнь у него.

Князь когда вошел, ему сразу стало тепло и прекратился зуд, сразу полегчало. Когда он вошел, она сидела, пряла лен. Она приподнялась, поглядела:

— Да, это вылечу, но с таким условием: как вылечу, чтоб ты меня взял замуж, а нет, я больше с вас ничего не возьму и лечить не буду.

Князь посмотрел на нее, и она полюбилась ему. Она показалась ему особо ласковой. Он сказал:

— Хорошо, как вылечишь, так женюсь на тебе.

Девушка взяла стаканчик, положила несколько корочек масла и катушек ртути, заставила князя это масло с ртутью смешать, пока ртуть вся не рассыплется в масле. Он масло с ртутью стирает, а она прядет. Подошла, посмотрела: «Нет, еще растирайте, блестки видно».

Когда он смешал, что простым глазом не видно ртуть, она подошла к суднице и что-то еще или влила, или всыпала. Он не заметил. Помешала, подала ему и сказала:

— Тут нельзя лечить, приедете домой и вымойтесь теплой водой, все смойте и сотрите, измажьте всю мазь, а один пупышек на животе оставьте, а стакан перешвырните через речку.

Что было сказано, Петр все сделал, и через трое суток все ссыпалось с него, как скорлупа, как будто ничего и не было. Тут Петр стал думать, как тут быть — жениться ему или не жениться. Она ему понравилась страсть как, да будут ли придворные довольны, будут ли признавать ее княгиней. И порешил он отослать ей подарки.

Двенадцать подвод нагрузил, наложил бархату, шелку, манчестеру. Она, думает, будет рада, ведь бедная крестьянка. И письмо послал.

— Зачитайте ей, что я жениться не могу, как она мужицкого звания.

Привозят эти ей дары, входит к ней человек и говорит:

— Вот, девушка, привезли вам дары двенадцать подвод, что вашей душе угодно, за то, что вылечили князя Петра, а жениться на вас он не может. Вы девушка простая, крестьянская, а он князь.

Она говорит:

— А какая это разница — крестьянка с князем? Они должны быть два сердца, один дух.

— Да вот наш князь-батюшка ученый, а ты не ученая.

— Разве вы не знаете старую пословицу: «Ученых много, да умных мало». Скажи спасибо князю, но я ничего не возьму. Уговор дороже денег.

Они обернулись и повезли обоз обратно. Только повернули лошадей, а у князя поднялся зуд, и он начал болеть, и опять все стало мокнуть.

Как они приехали, а он такой же, как был, чуть не гнилой.

Велел князь заложить карету, запрягли шесть лошадей и опять поехали к ней. Приехали к ней, князь сразу взял ее за руку, упал на колени и говорит:

— Вы будете моей женой, а я на всю жизнь буду вам верным мужем. Только вылечи меня.

А она отвечает:

— А я буду на весь век верная тебе жена. Будем весь век жить, друг друга любить и при жизни гроб закажем, когда помрем, вместе ляжем.

Он прямо сразу взял ее и поехал с ней домой. Как вылечится — и сразу же за свадебку. Привез ее в княжество. Через три дня был здоров, вылечился, приказал ей к венцу собираться. Отслужили молебен в Никоновском соборе, приняли венцы и стали жить-поживать в любви и согласии.

Ефросинью Николаевну невзлюбили жены придворных. Они шепчутся, перешептываются, и мужьям говорят:

— Не будем мы ей подчиняться, она — простая крестьянка.

— Да она хорошая, разумная.

— Что ж такого, что она хорошая, с хорошего лица воду не пить — это не полагается.

А мужья говорят:

— А ума-разума не купить, он не продается. Видите, какая она разумная.

А жены опять свое:

— А что же, ум впереди на тарелке несут? Мы не можем на нее глядеть, деревенщину.

Пошли мужья к князю, приходят и просят его:

— Князь ты наш, Петр-батюшка, пришли мы к вам с просьбой. Наши жены никак не хотят видеть Ефросинью. Во дворце не хотят ей подчиняться, нельзя ли ее увезти назад, где она была? Разве тебе не найдется жена богатая, благородная, ученая, письменная. Что же? Она ведь крестьянка неученая.

А Петр говорит:

— Не могу я ей это сказать, поговорите с ней сами. Если она согласится, быть по-вашему.

Они обрадовались. Пришли к женам, говорят:

— Петр согласен, только, говорит, поговорите сами с ней.

Жены обрадовались. Обдумали вечером собраться: «Все настряпаем, народ пригласим, нарядимся и позовем Петра с Ефросиньей».

Вот собрались. Все пляшут, веселятся, а потом окружили ее и говорят:

— Милостивая наша княгиня, Ефросинья Николаевна, в чем мы тебя будем просить, не откажи нам.

А она сказала:

— Не откажу вам, что вам нужно?

— Оставь наше княжество, уезжай в свою деревню и возьми, что хочешь. А то нам обидно тебя княгиней звать. Ты роду деревенского, а мы благородные. А мы тебя наградим, чем ты пожелаешь.

Она говорит:

— Хорошо. Только вы мне дайте, что я попрошу.

— Хорошо, возьми, что хочешь.

— Не прошу я у вас злата-серебра, шелка-бархата, ничего не надо мне. Только отдайте мне князя Петра.

Они сказали:

— Да возьми, только чтоб не было тут тебя.

Петр согласился, хотел набрать двенадцать подвод и ехать. А Ефросинья говорит:

— Не надо, Петр, не бери ничего, запрягай одну подводу, поедем, поживем — наживем.

Запрягли они рабочую лошадь в рыдван, сели, доехали. Не отъехали пяти верст, как прискакал гонец и шумит князю Петру:

— Война началась, недруги идут. Малых и старых бьют, села и города жгут.

Бояре вперед заскакали и наказали:

— Батюшка ты наш, князь Петр и княгиня Ефросинья, не бросайте нас при таком горе, недруги идут, малых и старых бьют, села и города жгут.

Петр не хотел ворочаться, а Ефросинья сказала:

— Этого делать нельзя. Родину никто не бросает.

Вернулись. Петр собрал свою сильную дружину, пошли все: и малые, и старые, и мужики, и бабы, разбили врага наголову. И стали жить мирно, поживать. Уже старые стали, седые. Петр заболел. Они еще с молодых лет договорились вместе помирать, в один день и один час. Он лежал, болел, а она воздух вышивала. Он посылает к ней слугу в иную комнату:

— Скажите Ефросинье, что я вот-вот помираю.

Она говорит:

— Скажите Петру, пусть подождет, я воздух вышиваю, тут немножко осталось, а то без меня никто не дошьет.

Верный слуга пришел, сказал Петру. Он повременил, а потом говорит:

— Поди, скажи Ефросинье — я преставлюсь. Из себя дыхну, а в себя не жду.

Слуга пошел и говорит:

— Ефросинья Николаевна, Петр-батюшка уже преставляется.

Ефросинья встала, иголочку в воздух воткнула, шелком обмотала. Положила на стол и пошла. Подошла, поклонилась в пояс.

— Ну, Петр, я готова.

Легла рядом, и померли они.

Все об них жалковали. Петр завещал, чтобы их в одном гробу хоронить, а бояре сделали два гроба, рядом поставили в церкви. Утром приходят, а они в одном гробу, а этот порожний. До двух раз так было, а в третий преосвященный сказал:

— Значит, этому так быть.

Велел сделать гроб широкий, положили их рядом и похоронили.

А на их могиле черемуху посадили. Эта черемушка растет и цветет и посейчас.

 

ДВА СОСЕДА

 

Жили-были два соседа. Один был бедный, а другой богатый. Поехали они пахать. Пашут, пашут. У бедного лошадь ожеребилась. А у богатого был конек. Он видит — бедный спит. Он взял и привязал жеребенка к своему рыдвану. Бедный встал, увидал и говорит:

— Сосед, да ведь это мой жеребенок. Моя лошадь ожеребилась: он видит, у нее бока опали.

А богатый говорит:

— Нет, это мой.

— Да ведь у тебя конек!

— А это рыдван ожеребился.

Так и не отдает.

Стали судиться. Подали на волостной суд — присудили богатому. Подали на земский — присудили богатому. Подали в окружной, в губернию. Судили, двенадцать человек гласных сидели — присудили богатому. Все твердят: рыдван ожеребился. Дошло дело до самого царя.

Когда царь все узнал, то сказал:

— Тому жеребенка отдам, кто отгадает три загадки. Что быстрее всего на свете? Что жирнее всего на свете? Что мягче всего на свете? Ответы можно дать через три дня.

Ну, приехал богатый мужик домой. Думает-думает, а надумать ничего не может. У него была мать. Она и говорит:

— А ты, Васька, скажи: есть ли на свете что быстрее нашей кобылы Любки, а жирнее нашего борова Васьки, а мягче-то всего перина пуховая.

А бедный подумал-подумал:

— Схожу-ка я к старику Опенке посоветуюсь.

У них старуха жила бедная-бедная. Двадцать два человека детей. А старик у нее — Опенкой его прозвали, что детей дюже много.

— Пойду к Опенке, к деду, посоветуюсь, как мне быть.

Пришел к деду. Стал советоваться.

— Ну, — говорит, — как мне царские задачи разрешить?

— А что за задачи такие?

— Да так и так.

— Это надо спросить у матушки. Ей уже сто семьдесят два года.

— А где она?

— Да вот, в теплушке, мы ей сделали. Она, может, знает. Ведь она уже почти два века прожила.

Пошел к ней беднячок в теплушку.

— Тетка Марфа, вот так и так. Не знаешь ли ты, что на свете всего быстрее, что всего жирнее и что всего мягче?

Она и говорит:

— Если тебя царь спросит, что всего быстрее, ты скажи — мысль, а что жирнее всего — мать сыра-земля, в ней больше всего жиров и соков, на ней все расцветает, она всех питает, а что мягче всего — мягче всего своя ладонь. Какая бы ни была мягкая подушка, все человек ладонь под щеку подложит.

Поехали к царю, доложили. Царь говорит:

— Ты сам отгадал?

— Да нет. У нас бабушка Марфа. Ей сто семьдесят два года.

— Если она такая удалая, пусть выткет мне рубашку, чтобы рубцов не было.

Приходит беднячок к бабушке Марфе.

— Вот так и так, велел царь выткать рубашку, чтобы рубцов не было.

Она взяла веник бересклетовый, вынула одну жестиночку бересклетовую, тоненькую, в спичку.

— Отнеси, говорит, царю. Если он из этой палочки сделает стан, вытку такую рубашку, как ему нужно.

Он пошел. Царь посмотрел.

— Нет, из этой палочки стан не выйдет. Нельзя сделать. Еще, — говорит, — почему такая пословица есть: «На весь мир не испечешь блин»? Пусть твоя старуха ответит.

Бабушка Марфа сказала:

— Потому, что такой сковородки большой нету.

Так и отсудил жеребенка своего Василий Никитич. А он оказался кобылкой. Девять жеребят ему принесла. С тех пор стал он жить да бабку Марфу благодарить. Вот так и пословица лежит: «Век прожить — не поле перейти». Побольше поживешь — побольше узнаешь.

 

ЗОЛОТОЙ СУНДУЧОК

 

В едва памятные времена, рассказывала старуха одна, будто бы в их селе протекала быстрая река. На берегу речки стояла верба. Под вербой стояла избушка, в ней жили старик и старушка. У них было два сына. Больший сын оказался богатырем.

Когда он возрос, стало ему девятнадцать лет, он отпросился у отца и у матери походить по земле, поглядеть белый свет.

Однажды он идет по чистому полю, встречаются с ним две девушки. Одного они возраста. И обе они такие красивые, что глаз не отвести. Косы у них русые, ниже пояса. В косах у них ленты алые. Сами они девы бравые. Только одна была обута в сафьяных красных сапожках на высоких каблучках, на каждом каблучке две подковки, одна золотая, другая серебряная, а другая была в простых черевичках. Они ему так понравились, что не может он глаз отвести и решил он на одной жениться. И он спросил:

— Кто вы, красны девушки, какого роду-племени?

Какая в сапожках отвечала:

— Я дочь одного известного богача Линникова, а она служанка моя.

Он сказал:

— Кому я нравлюсь из вас, подайте мне руку.

Купецкая дочь подала руку.

Он взял ее и сказал:

— Ты будешь моей женою.

А она сказала своей подруге:

— А ты, как была, так и будешь моей служанкой.

И пошли они втроем. Дошли до ближайшего города и стали жить.

У богатыря было много злата-серебра. Богатую девушку звали Дуняша, а служанку — Наташа. Жену богатыря звали Евдокия Николаевна. Евдокии Николаевне отец дал богатое приданое. Много дал земли, леса и скота всякого. Они живут богато. У них был кучер, он очень нравился богатырю. Кучер женился на служанке Наташе. Вот они и живут.

Этого русского богатыря звали Дмитрием, ему хочется пойти в дикую степь постранствовать, но он боится жену оставить, как бы она не полюбила другого. И поехать он не мог, коня у него богатырского не было. Он тогда заказал маленький золотой сундучок. Там были хрустальные окошечки. И положил туда лебяжью перину. Посадил богатырь туда Евдокию Николаевну. Там можно было сидеть и спать.

Взял он сундучок на плечо и пошел.

Идет дня два, три. Остановится на степи, откроет сундучок. Она выйдет, они покушают, поговорят. Она сядет, ножки вытянет, он положит ей голову на колени и спит богатырским сном так, что его разбудить нельзя, пока сам не проснется. Проснется, натянет лук, убьет дичь. Сварят, съедят. Он запрет ее в сундучок, пойдет дальше.

Однажды остановился богатырь на опушке леса. Покушали, поговорили, она села, он ей голову на колени и заснул богатырским сном.

А с охоты шел царевич, вышел он из лесу и увидел ее. Он не дошел до нее несколько и остановился. Так она ему понравилась, что не может и глаз отвести. Глаза у нее были темно-голубые, как в самый прозрачный день небо. Лицо ее было белое, как снег. Брови ее черные, как бархат. Волосы ее были темно-русые и кудрявые, и такие длинные, что закрывали плечи и спину и лежали даже на степи… Царевичу показалось, что это морская волна. Он стоит и молчит. А она говорит:

— Что ж стоите, подходите ближе, кто вы такой?

— Я царевич.

— Подойдите, подарите мне колечко со своего перста.

— Я бы подошел и подарил, да боюсь: у тебя на коленях богатырь спит.

— А как же другие царевичи не боялись, вон они мне сколько надарили.

И показала снизку колец. Он подошел. Снял с мизинного перста золотой перстень с голубой подчернью и подал ей. Она сказала:

— Вы на охоте были, устали. Лягте в мой золотой сундучок, поотдохните.

Он влез в сундучок и лег на лебяжью перину.

Богатырь проснулся и спрашивает:

— Долго ли я спал?

— Три дня и три ночи.

— Надо итти, продолжать путь дальше. Мне нужно подойти вовремя, куда я спешу. Полезай в сундучок.

Она влезла, он положил за плечи и пошел. Так он и шел чистыми полями, бархатными лугами, дремучими лесами.

И ходил он так много лет. Стал он стареть. Тяжело ему стало носить сундук, он и думает: «Дай я его открою, выпущу ее. Пусть ходит со мной. Теперь она уже ни в кого не влюбится».

Открыл, а там их двое: жена и царевич. Он говорит:

— Э-э, недаром мне было тяжело. Я их двоих носил. Надо было помнить мне пословицу, что противная лошадь семь раз в день думает хозяина копытом убить, а красивая жена думает семь раз в день мужу изменить, другого полюбить.

 

НЕМАЛ ЧЕЛОВЕК

 

В некотором царстве, в некотором государстве, не помню когда, в какие года, жил-был царь. Была у него дочь, да такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Очень любил царь свою дочь, берег ее, никуда от себя не отпускал. Воспитывалась она взаперти, с мамушками да с нянюшками, до восемнадцати лет.

Вот однажды царевна говорит отцу:

— Разреши мне погулять в саду около пруда.

— Хорошо, — говорит царь. — Иди. Но и я с тобой пойду.

Пошли они в сад со всей своей свитой. В саду красиво, птички поют, розы цветут. Погуляли, погуляли, царь и говорит:

— Дочка, уже поздно, пора домой.

А царевна отвечает:

— Позволь мне побыть здесь еще несколько минут. Наскучило взаперти сидеть.

Разрешил царь дочке погулять еще. Вдруг поднялся вихрь и унес царевну. Искали, искали ее, так и не нашли. Кликнул тогда царь клич:

— Кто найдет мою дочь, за того замуж ее отдам. И полгосударства — в приданое.

Много было охотников взять в жены царскую дочь. Многие искали ее. Но либо возвращались ни с чем, либо совсем пропадали.

Вот однажды приходит к царю кучер Лука и говорит:

— Царь-батюшка! Дозволь мне идти искать твою любимую дочь. Только дай мне корабль да запасов разных на три года на семь человек. Поедут со мной мои старшие братья.

Снарядил царь корабль, и поплыли они.

Вот плывут месяц, другой, а может, и больше. Ничего кругом не видно, только волны бушуют. Вдруг показался небольшой остров. Подплыли они ближе. Видят, стоит хатка, не велика, не мала, из трубы дым идет. Бросили они якорь. Лука говорит старшему брату:

— Ты оставайся на корабле, а мы посмотрим, кто там есть.

Заходят они в хату. Глядят, печь топится, стол стоит, у стола длинная лавка, а людей никого нет. Крикнул Лука:

— Есть ли хозяин в доме?

Нет ответа.

Лука тогда говорит:

— Будем по старшинству избу караулить. Ты, Андрей, оставайся, вари кашу, а мы пойдем по острову побродим, может, какую дичь убьем.

Как сказал Лука, так и сделали. Андрей взялся кашу варить, а все остальные отправились в поход.

Только Андрей сварил кашу, вдруг входит немал человек, под потолок ростом, и говорит громким голосом:

— Здорово, Андрей!

— Здорово! А откуда ты меня знаешь?

— Да я вас всех знаю. Подавай кашу, я есть хочу!

Андрей отвечает:

— Вас таких много найдется. Я для своих братьев кашу варю.

Немал человек дал Андрею щелчок в лоб, так тот и покатился под стол. Сам к столу сел, всю кашу съел и пошел.

Приходят братья, а Андрей только кашу заваривает. Братья спрашивают:

— Что же ты так долго кашу варишь?

— Дрова сырые, — говорит Андрей. — Еле печь разжег.

Сварили кашу, поели, легли спать.

На другой день остается брат Кирилл. Набрал дровишек, растопил печь, стал кашу варить. Вот уже и каша готова. Вдруг входит немал человек, ростом под потолок, и говорит:

— Давай кашу. Я есть хочу.

А Кирилл отвечает:

— Вас таких много!

Тут немал человек дал ему щелчок в лоб. Кирилл так и покатился под стол. А немал человек сел, кашу поел, котел опрокинул и ушел.

Поднялся Кирилл, принялся котел мыть. Тут и братья приходят.

— Почему каша не готова?

— Да что-то занемог.

Братья быстро растопили печь, сварили кашу, поели и улеглись спать.

Наутро брат Антон остался. И с ним то же было, что и со старшими.

Так дежурили они все, пока не пришла очередь Луки.

Только братья ушли, Лука разжег огонь, поставил котелок с водой. Дрова горят жарко, вода закипела, он засыпал пшено. Скоро и каша сварилась. Сидит Лука и думает: «Почему это у братьев так долго каша варилась, а у меня уже готова?»

Только подумал, открывается дверь, входит немал человек, под потолок ростом:

— Ты тут, Лука?

— Откуда ты меня знаешь?

— А я вас всех знаю, — говорит немал человек. — Ну-ка, давай кашу.

Лука говорит:

— Для хорошего человека каши не жалко. Погоди, я еще выпить принесу.

Сбегал Лука на корабль, взял бочонок вина, вернулся в избушку.

— Давай, — говорит, — выпьем сперва, а тогда и кашу будем есть.

Налил по кружке вина. Немал человек одним глотком выпил, а Лука за спину вылил. Так они и пили, кружка за кружкой, пока весь бочонок не опорожнили.

Немал человек говорит:

— Хочу еще!

Лука еще бочонок принес. Немал человек и этот выпил.

— А теперь, — говорит, — я отдохну.

Снял свою голову с плеч, положил на лавку, сам рядом лег и уснул.

Лука, не будь дурак, взял голову и положил под лавку. Сел, братьев ждет.

Приходят братья. Лука говорит:

— Что же вы так долго гуляли? Я заждался, и каша стынет.

Поели братья, увидели бочонок, спрашивают:

— Брат Лука! Что же ты вино пил, а нас не угостил?

Лука отвечает:

— Я гостя угощал.

— Где же твой гость?

— А вон, видите, сам на лавке, а голова под лавкой.

Посмотрели братья и говорят Луке:

— Зачем же ты голову под лавку положил?

— Да потому, что он колдун! Если бы голова рядом лежала, то снова бы к туловищу приросла.

Вот собрались братья спать ложиться. Вдруг слышит Лука — что-то звякнуло. Посмотрел — а около лавки связка ключей валяется. Поднял их Лука и думает: «От чего эти ключи?»

Стал кругом осматриваться. Видит, в углу замочная скважина. Воткнул в нее ключ, дверь сразу открылась. А там полно человеческих костей.

Закрыл Лука дверь и думает: «Вот что он с людьми делал, которые в его лачугу попадали».

Стал еще искать в стене дверь. Нашел. Открыл и обмер: чего там только нет — и шелк, и бархат, и парча, и золото, и камни самоцветные.

Закрыл и эту дверь, а рядом еще одна.

Открывает он последнюю дверь. Там сидит красавица-царевна и плачет. Увидела его и говорит:

— Милый человек, зачем ты сюда пришел? Колдун услышит — и погибнешь ты. Ведь ты сюда не первый пришел.

— Не печалься, моя красавица, — отвечает Лука. — Теперь он никогда не проснется.

Обрадовалась царевна и говорит:

— Будь тогда моим любимым мужем, а я буду твоей верной женой.

Сняла со своей руки золотой перстень и подала ему.

Поцеловал ее Лука и объявил:

— Завтра рано утром отплываем домой, к твоему батюшке. Будь готова.

Разбудил братьев и рассказал им все.

— Что будем делать? — спрашивает.

Старший брат говорит:

— Богатство поделим. А красавица царевна пусть будет твоей женой. Ведь ты ее спас.

Согласились братья.

Утром отвели они на корабль царевну. Погрузили все богатство. Подняли паруса. Совсем уже в обратный путь собрались, как вдруг вспомнил Лука, что забыл в избушке перстень, который царевна ему дала.

— Подождите меня, — говорит, — я за перстнем сбегаю.

Только сошел на берег, взял перстень, вдруг поднялся сильный ветер, надул паруса и угнал корабль в море.

Что делать? Постоял Лука и пошел куда глаза глядят.

Шел он день, шел другой, шел третий. Видит, старый старик стадо пасет. Подходит Лука ближе и говорит:

— Здорово, добрый человек!

— Здорово, милый! — отвечает старик. — Как ты сюда попал? Я ведь тут с молодых лет и никого еще не встречал.

Рассказал ему Лука все, что с ним было.

Говорит старик:

— Оставайся у меня работать — стадо пасти. Поработаешь три года, я тебя награжу и в путь снаряжу. Как раз управишься поспеть на свою свадьбу.

Три года пас Лука у старика стадо. Вот уже и срок подошел. Спрашивает Лука:

— Что же ты мне дашь за мои труды? Посмотрел старик на Луку и говорит:

— Работал ты хорошо, по совести, и награжу я тебя по заслугам.

Приводит старик лошадь, а она такая старая да худая, что еле на ногах стоит. Снимает с себя старик рваную шапку, достает из кармана ржавый пятак, подает Луке. Делать нечего, надел Лука шапку, взял пятак и поехал.

Ехал, ехал, лошадь едва шагом плетется. Запечалился Лука: «Так я домой и за десять лет не доеду». Надвинул с горя на брови шапку, а лошадь вдруг как рванет с места. Лука так и ахнул: «Откуда только у такой клячи прыть взялась?» Помчался Лука выше леса, выше гор, чуть пониже облаков ходячих.

«Дело тут не простое, — думает Лука. — Дай-ка я еще на пятак посмотрю».

Достал пятак, переложил из кармана в карман, — глядь, в обоих карманах по пятаку стало.

Летит Лука на коне, пятаками в карманах позвякивает. Вот уже и русское государство показалось.

А царевна его все время ждала. Всем женихам отказывала. С утра до вечера на дорогу поглядывала: не едет ли суженый? Царь и говорит ей:

— Доколе ждать своего Луку будешь? Может, его и в живых уже нет. Вот тебе срок: как минет три года, выходи замуж. Не вернется — значит, твой нареченный.

Прошло три года. Тут как раз соседний королевич посватался. Назначили свадьбу. Тем временем Лука приезжает. Опустился конь прямо у царского дворца. Там уже праздник-веселье идет. Невеста с женихом гостей чарками обносят.

Завязал Лука платком руку с перстнем, что царевна ему дала, и стал у самых дверей. Всех вперед себя пропускает. Доходит очередь и до Луки. Невеста его не узнала. Он весь в пыли, бородой оброс.

Подает ему царевна чарку, а он берет ее левой рукой.

— Почему, добрый человек, берешь ты чарку левой рукой, а не правой?

— Да у меня правая болит.

Царевна говорит:

— Давай я посмотрю, что у тебя с рукой!

Жених недоволен:

— Охота тебе с таким грязным возиться!

Но царевна на своем настояла.

Развязал Лука палец. Узнала она свой перстень. Взяла его под руку, повела к отцу. Отменили в тот день пир-свадьбу, а королевича домой отослали.

На другой день был у них пир на весь мир. Я там была, пела, плясала, что услыхала, то и вам рассказала.

 

СУМА, ДАЙ УМА!

 

Было большое-пребольшое село. В том селе жила вдова, у нее было два сына. Старшего Кузьмой звали, он в селе жил, а второй, Иванушка, в работниках был в другом селе, и жена его Марьюшка тоже с ним. Совсем хорошо жили. Одна беда: во всем селе один колодец был. Со всех концов к нему ходили.

Вдова старая-престарая была, заболела и умерла.

Старший брат и думает:

— Я мать кормил, уж избу-то мне присудят.

Говорит брату:

— Давай разделимся.

У того детей пять и у другого. Позвали они соседей, они говорят:

— Избу Кузьме и корову Кузьме.

Больше и делить нечего.

Поставили младшему худую хатенку. Стал он жить так уж худо: обносился весь, ведра худые, заткнутые, жена плачет, дети плачут. Ни пить, ни есть, ни обуть, ни одеть. Он подумал, подумал: «Пойду, удушусь».

Взял обрывок веревки и пошел. Жена увидела:

— Куда ты взял? На ней и так пять узлов, места целого нет.

Он решил: «Пойду утоплюсь в Антошкином пруду, место там крутобережное».

Подходит он, глядит — пароход там. «На нашей реке в жизни пароходы не ходили, а теперь вот едет».

Подъезжает пароход, на нем девица красоты неописанной, спрашивает:

— Ты зачем здесь?

— Топиться.

— Я не разрешу, как так?

— Дома есть нечего, у меня дети кричат.

— Знаю, знаю. Я тебе сейчас чашку брошу, ты придешь домой, детей вышли, пусть погуляют. Поставь чашку на стол и скажи: «Чашка, чашка, корми!»

Вернулся он домой и говорит:

— Ну, Марья, нехай ребята пойдут погулять.

Сам чашку на стол поставил:

— Чашка, чашка, корми!

Батюшки! На столе заявляются и пирог, и каша, и мясо. По-крестьянски все и даже лишнее. Жена повеселела. Голод-то не тетка, а когда вся середочка полна — краюшки играют.

Вот пошла она на другой день к колодцу. А сноха уже там, жена брата старшего, что пожиток-то присвоил, тут как тут и насмехается:

— Что это ты, Марья, так весела? Может, хлеба-соли вдосталь ела?

— Лучше тебя обедали. Муж чашку принес. Так ту только поставишь, так тебе все будет — и пирог, и щи, и каша, и чего захочешь.

Та не стала воду черпать, с пустыми ведрами побежала:

— Кузьма, Кузьма, брат-то разбогател. Говорят, у них там чашка какая-то. Поди узнай да попроси.

Вот он приходит:

— Здорово!

— Здорово!

— Ты, говорят, чашку добыл? Мы ведь свои люди, так мы сочтемся. Мы вот крестницу просватали, дай чашку, хоть гостей покормить, утром принесем тебе.

Утром принесли, они поставили на стол ее.

— Чашка, чашка, корми!

А нет ничего. Жена заругалась:

— Простофиля ты, больше ничего.

— Правда, пойду утоплюсь.

Идет, а пароход-то, вот он, здесь уж. На нем девушка стоит:

— Ты зачем?

— Топиться.

— Да есть же у вас, я же тебе чашку дала.

Он рассказал ей:

— Вот дал брату — подменил брат. Теперь дети голодные. Жена плачет, ругается. Утоплюсь.

— Ничего. Я — Доля твоя, это ошибка моя, я прозевала. Чашка — пустое. Я дам тебе рубль целковый. Придешь домой. Дети пусть пойдут погуляют. А ты вынь рубль жене — будет два, она кинет тебе назад — будет четыре. Полмешочка накидаешь, на первый случай и хватит нужду поправить.

И бросила рубль целковый на песок. Он поднял. Приходит домой:

— Доля рубль дала. Отошли детей гулять.

Дети ушли.

— Ну, запри дверь, садись.

Накидали они с полмешка серебра. Он на базар поехал, купил жене сапожки хорошие, коротай новый, платок французский.

Она за водой приходит, а сноха и говорит:

— Это что же ты так разоделась? Али кум воровать научился? Небось, трудом праведным не наживешь палат каменных!

— Как же. Не воровали и не будем. У нас рубль теперь есть волшебный, мужу Доля дала. Теперь мы богатеи, как наш барин.

Энта все бросила, ведра схватила и домой.

— Кузьма, Кузьма, смотри, жена Ивана к колодцу пришла — коротай новый, полсапожки новые, платок французский, как богатей пришла, словно Христос вырядилась. Брат-то разбогател.

Кузьма приходит, полбутылки взял.

— Здорово!

— Здорово!

— Решил проведать.

Сели, выпили оба, об деле заговорили.

— Моя баба видала куму, у брата хорошо, во все новое. Говорит, рубль у вас тут какой-то. Так ты дай мне его на день, я завтра принесу.

— Нет, не дам. Вон чашку вам дали, так вы ведь не отдали, подменили.

— Чашка! Кабы у вас одних брали, а то ведь по всем соседям собирали. Может, и перепутали, кому отдали. Вот ведь грех! Разве их приметишь.

Ну, дал он ему рубль.

Пришел он домой. Накидали с женой мешок серебра. А рубль подменили и отдали ребятам, чтоб те дяде передали:

— Ванька, отнеси, отдай.

Уж тем деньги потребовались: ребятишкам обувка, одежка. Бросил рубль, а его не прибавляется. Загоревал он:

— Пойду утоплюсь.

Идет, а пароход уж стоит. Девушка спрашивает:

— Далече собрался?

— Топиться.

— Да что ж ты? У тебя ж рубль есть.

— Да обманул брат. Утоплюсь, не буду жить.

— Нет, нет. Я Доля твоя, и ошибка моя.

Сказала — и бросила сумку на песок.

— Возьми сумку. Вбей в избе гвоздик, повесь. Ребята пусть гулять пойдут, а ты скажи: «Сума, дай ума!» Когда достаточно будет, скажешь: «Сума, хватит ума!».

Вот пришел он домой.

— Нехай дети погуляют. Он вбил гвоздик, запер дверь:

— Сума, дай ума!

Оттуда выскакивают шесть солдат и один ефрейтор. Вытаскивают кнутища из-за голенища. Размотали кнутища с кнутовища и давай их, бедного брата и его жену, катать. Чуть до смерти не забили.

— Сума, хватит ума!

Солдаты замотали кнутища на кнутовища, сунули за голенища и опять в суму попрыгали.

Они отлежались, поотмылись маленько, переночевали. Жена за водой пошла.

— Ну, как поживаешь?

— Ничего, лучше всех. Теперь и барин не так богато жить будет. У нас скоро будет и лошадь, и корова, слуги и кучер. У нас сумка такая, что лучше всех заживем. Всем того желаю, но тебе-то вряд ли, больно баба-то хороша.

Энта даже ведра бросила.

— Кузьма, Кузьма! Они опять вон как живут. У них все есть. Они хочут покупать и лошадь, и корову и все. Как наш барин живут. У них сумка какая-то есть.

— Надо итти.

Приходит.

— Брат, говорят, у вас какая-то сумка есть. Дай мне на день.

— Так вот, как дали вам чашку — не отдали, рубль — тоже.

— Так ведь чашка нашлась, принесли соседи и рубль принес я.

— А? Ну, давай. Вот тебе сумка. Придешь, прибей на гвоздике. Детей гулять отправь. И скажи: «Сума, дай ума!» В ней секрет таится — все пригодится.

Вот пришел, гвоздь забил, сказал. Как выскочат шесть солдат и один ефрейтор. Выхватили кнутища из-за голенища, размотали кнутища с кнутовища и давай их, богатого брата и его жену, катать, чуть до смерти не забили. Тут соседи услышали, двери сломали. Один сынишка прибежал.

— Дядя Ваня, тятьку с мамкой забивают до смерти!

Он прибежал, только в сенцы вошел и говорит тихо:

— Сума, хватит!

Ну, солдаты смотали кнутища на кнутовища, сунули за голенища и попрыгали в сумку. Ну, тут народ их пообмыл, они отошли маленько.

— Брат, возьми суму!

— Ну, я без нее обойдусь. Нехай у тебя будет.

Да с тех пор Иван да Марья и зажили. Я недавно у них была, мед-пиво пила, пряниками заедала.

Сказка вся, а присказка будет завтра, после обеда, поевши мягкого хлеба.

 

ЧЬЯ ЛЕНЬ БОЛЬШЕ

 

Жили старик со старухой. И до того они были ленивые, что по неделе руки не мыли, по месяцу не причесывались.

Однажды лежат они в саду под яблонькой, старуха вверх глядит и говорит:

— Эх и хороши яблочки! Хоть бы одно упало да в рот попало.

А старик ворчит:

— Охота тебе языком болтать… Вот если б они были жеваные…

Приносит им внучка горшок каши. Сели они и начали есть. Старик уминает кашу и прихваливает:

— Ух, до чего же вкусна — молочная, рассыпчатая, поджаренная, духовитая!

Старуха заранее договаривается:

— Вот доедим кашу, старик, а горшок тебе мыть.

— Да ты что! Аль обезумела? Где это видано, чтобы мужик горшки мыл? Небось не переработалась. Все я да я!

— Что там ты? Палец о палец не ударишь!

— Как это так! Я на прошлой неделе соседского телка со своего двора выгнал.

А старуха ему:

— Ладно, хватит шуметь. Давай замолчим. А кто первый слово промолвит, тому и горшок мыть.

Вот они целый день лежат и молчат. Приходит соседка.

— Здоровы были!

В ответ ни слова.

— Маланья, а Маланья! Степан, а Степан! Вы обиделись на меня, что ли?

Те молчат и на соседку поглядывают.

Она всполошилась и побежала соседей звать.

— Пойдемте к старикам. Ведь помирают они, уже и речь отнялась.

Пришли соседи, видят — правда, со стариками что-то неладно.

Тогда соседка взяла старухин платок и повязала на себя.

— Все равно он ей теперь ни к чему. Похоронить можно и в другом, что похуже.

И на этот раз никто из стариков и рта не раскрыл.

Тогда кто-то из молодых парней снимает с вешалки старикову шубу:

— Возьму, поминать соседа буду.

Пошарил в кармане и обрадовался:

— О, да тут еще табаку полно! И пахнет хорошо, верно, с донником.

Старик как закричит:

— А ну стой! Табак-то я без тебя докурю.

Тут старуха вскочила и показывает на горшок:

— Ага, заговорил! Тебе мыть, тебе мыть!

Старухина лень оказалась больше. Старик почесал затылок.

— А зачем его, старуха, мыть? В нем опять будут кашу варить, снова испачкают.

На том и согласились.

А соседи посмеялись и разошлись.