* * *

 В отраженных толпясь лучах,

Начинает листва кружиться —

И огонь разожгли в печах,

И с печалью никак не сжиться.

Ну а после — тоска заест,

Одолеет хандра глухая,

Коль не видишь садов окрест,

Что шумят, ввечеру стихая.

Если выйдешь во двор пустой,

Постоишь, отходя невольно

От всего, в чем силен настой

Дней — таких, что и вспомнить больно,

То поймешь, почему ты здесь

Оказался — и в чем защита,

Чтобы ты встрепенулся весь,

Точно все пред тобой открыто, —

И услышишь сквозь гул впотьмах,

Сквозь туман, заходящий с моря,

Некий голос — и свет в домах

Загорится, напеву вторя,

И звучанье сплошное, в рост

На руинах былого лета

Поднимаясь, дойдет до звезд —

И вдали отзовется где-то.

 

* * *

 Чуть к вечеру — откуда-то извне,

Из прихоти прохладный ветер веет,

И рядом, и поодаль, в стороне,

Где облако неясное немеет.

Какая-то растерзанная мгла,

Мохрясь, сгуститься делает попытки —

И тополя цыганская игла

Удерживает рвущиеся нитки.

И скомкано заката полотно,

И тащат неразборчиво пичуги

Кто — к западу ползущее пятно,

Кто — узелок, тускнеющий на юге.

И где-то там, где время назревать

Подпочвенному смутному броженью,

Распластанная лиственная рать

В нежданное включается движенье.

И тянется туда, где степь вот-вот

Ворвется в закипающее море,

Все то, что не случайностью живет

И в слове будет выражено вскоре.

 

* * *

 Горловой, суматошный захлеб

Перед светом, во имя полета —

И звучащие вскользь, а не в лоб,

Хрящеватые, хищные ноты.

Столько цепкости в свисте сплошном!

Льготы вырваны клювами в мире —

И когтистая трель за окном,

Подобрев, растекается шире.

Сколь же любы мне эта вот блажь,

Эта, гибель презревшая, хватка,

Эта удаль, входящая в раж,

Хоть приходится в жизни несладко.

Пусть сумбурен пичужий вокал —

Но по-своему все-таки слажен,

Потому что жестокий закал,

Как ни фыркай, конечно же, важен.

И не скажешь никак, что отвык

От захлестов капризных и ахов,

Потому что вселенский язык

Полон вздохов невольных и взмахов.

 

Мне сказать бы о том, что люблю

Этих истин обильные вести,

Но, заслушавшись, просто не сплю —

А пернатые в силе, к их чести.

 

* * *

 Стрижи, и мальвы, и дожди,

Благословение и рвенье,

И ты, поющее мгновенье, —

Побудь со мной, не уходи,

Не отступайся ни на шаг

От этих полнящих округу

Подспудных заповедей Юга,

Забытых нег, невольных благ,

От этих токов и высот,

Уже пульсирующих всюду,

Где въявь надежда есть на чудо,

Что нас, живущих, и спасет.

 

* * *

 Не хмуры, нет — но иззелена-сизы

Над горстью крыш деревья за рекой.

Тропа стремглав с горы сбегает книзу —

И кажется обманчивым покой.

Подумай сам — дождемся ли покоя,

Покуда влагой все напоено —

И новый дождь незримою рукою

Из-за ограды тянется в окно?

Лиловы флоксы. Хризантемы рядом

Сиреневы и призрачно-белы.

В единстве все. И все-таки разладом

Пронизаны разбухшие стволы.

Ах, видно, лету хочется остаться,

Еще немного в мире погостить,

Что было сил с живущими обняться,

В любви признаться и грехи простить

Но близится черта неотвратимо,

Куда ему идти запрещено —

И резкость эта слишком ощутима,

Хотя людьми испытана давно.

И шапки-невидимки не снимая,

Там, вдалеке, где мглы клубится вал,

Маячит осень, тоже понимая,

Что час ее пока что не настал.

 

* * *

 Неспешный дождик быстро смыл жару,

И ветерок пришелся ко двору.

Кричит петух истошней, чем всегда,

И влажные обвисли провода.

И воздуха прохладного струя

К расплавленному вару бытия

Невольно примешалась — и теперь

Спокойный свет в распахнутую дверь

Неслышно входит — и за ним вослед,

Желанный гость, плывет зеленый цвет,

С изогнутой свисающий лозы

На фоне просветленной бирюзы.

И сызмала мне любо за листвой,

За летом — вдруг угадывать живой

И выстраданный мир земных чудес,

Где смысл стоит с копьем наперевес.

 

* * *

 Я лето свое упускать не хотел,

Наверстывал все, что забросил, —

И ветер бывалый сквозь листья летел

Со взмахами крыльев и весел.

Вверху облака собирались гуртом,

Клубились дожди табунами —

А море заботилось только о том,

Чтоб гребни вздымать над волнами.

Когда бы пространством не полнилась грудь

И уст не касалась свобода,

В наперсток вместилась бы зрелости суть —

Погуще лежалого меда.

И с норовом все-таки выдался год,

Летящий над бездною смуты, —

Овечий иль козий, но вынес — и вот

К душе прикипел почему-то.

Кыпчакская хватка и скифская блажь,

Славянская жгучая сила

Срослись — и так просто уже не отдашь

Того, что действительно было.

В крови остается на все времена

Звучащее сызнова слово —

И ветер летит, разбросав семена

Издревле идущего зова.

 


Владимир Дмитриевич Алейников родился в 1946 году в городе Перми. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета Московского государственного университета. Поэт, прозаик, переводчик, художник. Основатель и лидер литературного содружества СМОГ. Автор многих книг поэзии и мемуарной прозы. Лауреат ряда литературных премий, в том числе им. А. Белого, им. Д. Бурлюка, Бунинской премии и др. Член Союза писателей Москвы, ПЕН-клуба. Живет в Москве.