Когда и смерть — за жизнь

МОЙ ДОНБАСС

Мой Донбасс — это Луганск.

Я никогда не был в Донецке — не сложилось.

Не бродил по азовскому побережью в Мариуполе.

Не поднимался на Белую гору в Лисичанске. Не любовался с ее высот речными красотами и сизоватыми очертаниями индустриального Северодонецка на противоположном берегу.

А в Луганске я прожил три дня.

Правда, было это в прошлой жизни.

Когда еще граница между Украиной и Россией, хоть и раздражала, но уже не воспринималась нелепостью в межгосударственных отношениях…

Когда еще не стеснялись говорить о братстве народов…

И был июнь двухтысячного. Областной День журналиста в Луганске. Помимо нас, воронежцев, на праздник к украинским коллегам съехались газетчики из Ростова, Белгорода, Курска, не считая своих — из Харькова и Донецка.

Стояла жара — за тридцать. Власти выделили нам микроавтобус «газель». По дороге на Луганщину прихватили товарищей по цеху из Россоши и Кантемировки. Пока проходили таможенный и пограничный контроль, к нам подошел высокий, физически крепкий мужчина лет пятидесяти в темном костюме. Представился главой Марковского района Луганской области. По-хозяйски сгреб нас в кучу и за какие-то секунды провел через украинские посты. Без всякой проверки. «Так, хлопцы, хлопцы… — уважительно, но твердо обратился он к нам. — Гостей-россиян мы просто так через район не пропускаем. Триста метров вперед, сворачиваем налево в лесок… Там нас ждут…» Все выглядело забавно и романтично. Мы охотно покорились главе, понимая, что есть указание сверху. В лесной чаще на полянке горел костер. Поодаль сидели трое мужчин. Было видно, что из местного начальства. Так и вышло: прокурор района, начальник милиции и судья. В стороне, прямо на траве, был расстелен полог с яствами. Вокруг него хлопотала женщина. «У нас на Луганщине принято сначала съесть кусочек сала, а потом уж и рюмку поднять», — объяснил ход действий глава. Сало на ядовито-знойном солнце подтаяло до полупрозрачности и не выглядело привычно аппетитным. Тем не менее, как и положено, мы съели кто по одному, а кто и по три кусочка и трижды пригубили из стаканчиков местной горилки. Плотно поели окрошки, котлет и мясной нарезки. На дорожку нас снабдили сытной закуской, пряниками в виде розовых коников, пивом «Обоянь», минералкой и парой бутылок украинской водки. «Завтра на Дне журналиста свидимся», — попрощался с нами глава.

Всю дорогу до Луганска мы любовались местными ландшафтами. Они отличались от наших, воронежских. Лично мне в диковинку были терриконы. До этого я их видел по ТВ или на фотографиях в книгах. А тут едешь — и будто былинные русские богатыри встают окрест из земли, чтобы уберечь путника от нежеланной встречи с Соловьем-Разбойником…

Журналистский праздник организован был шикарно. Торжественное заседание. Награждения. Семинары. Забавные аттракционы в парке в течение всего дня. Побывали мы на приеме в облгосадминистрации. Нам показали город, типографию, местные газеты. Кстати, выходили они на русском языке, кроме одной — в отдаленном районе. Вечером был капустник в загородном пансионате — там же, где всех нас разместили. Веселье длилось до утра. Русские и украинские журналисты братались, хмельно клялись в вечной славянской дружбе.

Глава Марковского района тоже не обманул. Разыскал нас в парке. Усадил как старых знакомых за один стол. Подняли бокалы за дружбу и добрососедские связи. Обменялись визитками. Обещали встречаться.

По дороге домой мы заблудились. Свернули на развилке не туда. Поняли это, когда уже отмотали километров двадцать или тридцать. Уточнили у местных жителей. Пришлось возвращаться к той же развилке. Нет, досады не было. Просто лишний час потеряли. Шутили, что это гоголевский черт попутал. И, шумно перебивая друг друга, строили планы на будущее в контактах с луганчанами. Зря, что ли, обменивались телефонами…

Первая попытка договориться об ответном приезде в Воронеж журналистов из Луганска сорвалась.

Потом появились уважительные причины то у них, то у нас…

Потом Украина с манерами избалованной европейской модницы публично обмотала себя «оранжевым» шарфиком…

Потом, будто в наркотическом угаре, до исступления заскакала («Кто не скачет — тот москаль!»)…

Потом и вовсе пошла войной на Донбасс, сбрасывая бомбы на мирные улицы восставших Донецка и Луганска…

И остался во мне этот край в виде одной большой фотографии — с сюжетами Дня журналиста двадцатидвухлетней давности, с улыбающимися лицами коллег из Ростова, Белгорода, Курска, Харькова, Донецка и Луганска…

Сегодня Донбасс сражается…

За себя и за нас — Россию!

Очень хочется верить, что частичка моей луганской памяти поможет устоять перед злом, чьи смертоносные споры из секретных лабораторий украинского нацизма последние восемь лет распыляли над этой благодатной землей.

А слова и раздумья складываются в стихотворные строки, и несет тебя ветер вдохновения, пробуждая в сердце боль и горечь, гордость и счастье вместе с верой в нашу победу…

Иногда поэтические фантазии сбываются. Кто знает, может, доведется побывать и в Донецке, и на могиле легендарного комбата Вохи, и на азовском побережье в Мариуполе, и взойти на Белую гору под Лисичанском, чтоб увидать с нее всю разом большую русскую землю, которую в очередной раз приходится сообща защищать от ненавистного врага.

 

1

Вот и случилось: весна и война…

Цокот скворца и жужжание мины…

Так бы и вымарал из полотна

Всю неестественность этой картины!

 

Мне не хватает ни слуха, ни глаз.

Спешились чувства, готовые к битве…

Русские мальчики входят в Донбасс…

Скворушка, песня твоя — как молитва!

 

Жить бы мне, жить, не греша, не спеша,

Скуку лелеять в быту мимолетном,

Но заливается в крике душа,

Чтобы не слышался лай минометный.

 

В трелях встревоженных кровная связь

Дух пробуждает — от деда до внука…

Русские мальчики входят в Донбасс

Ради живого скворчиного звука.

 

2

А мы еще не поняли — война…

И стыдно вдруг — сидеть в кафе за полночь,

Где разномастная в довольстве сволочь

Балдеет от бургундского вина.

 

А мы еще не видели — там кровь,

А не вино в залапанных фужерах…

И смерть сверчком в артиллерийских жерлах

Для нас облюбовала адский кров.

 

А у войны — не гроши, а цена…

Не за глоток бургундского в Донбассе

Обкуренный марихуаной нацик

В российского стреляет пацана.

 

А там для нас — не выигрыш в лото,

А право быть, дышать, смотреть и слышать…

Война грехи с заблудших, может, спишет,

Предательство и подлость — ни за что!

 

3

Извилист Северский Донец,

Как человечья мысль шальная.

В разрывах мин — надрыв сердец,

А посреди — земля большая.

 

Ее не делят берега,

Не рвут, как псы цепные, в клочья

С высот снарядами врага

В англоязычной оболочке.

 

С обрывов лисичанских круч

Грозит костлявая с косою

Подстроить тройку новых Буч,

Взорвать цистерны с кислотою…

 

Но даже ворон не узрел,

Круги веками нарезая,

Что будто тут лежит предел,

А за рекой земля — другая.

 

Нет, все не так!.. И за Донцом,

У белых гор, у обелиска

Луганский юноша с отцом

За эту землю бьют нацистов.

 

4

Спит Мариуполь — былинный герой.

Берег ласкает азовский прибой.

Краны в порту громыхнут иногда —

С рейда гудком отзовутся суда.

Звезды баюкает в небе луна.

В степь за курган откатилась война.

Лишь в катакомбах завода густы

Запахи пороха и наркоты.

 

Спит Мариуполь — без мин и боев.

Бездной зияют глазницы домов.

Жизнь продолжается. Жизнь не убьешь.

Высохнут слезы, как утренний дождь.

Город очистят от ран и руин

Жители, воины — все как один.

— Тихо-то как, — выдыхает старик

Возле подъезда, — совсем ведь отвык…

А за углом, где сирени кусты,

Парень с девчонкою строят мечты.

Соорудили из веток скамью.

— Любишь — признайся?

— Да, очень люблю!

 

Спит Мариуполь… От счастья вольна,

Плещется в берег без страха волна.

 

5

Памяти командира батальона «Спарта»

Владимира Жоги с позывным «Воха»

 

Погиб товарищ Воха…

Война — часть бытия.

Но Вохина эпоха

Жива, как и земля.

 

Гордится Волноваха,

И знает весь Донбасс,

Что честь сильнее страха,

А подвиг — ради нас.

 

Тут родина — не доллар,

А счастье — не безвиз…

И смерти нет у долга,

Когда и смерть — за жизнь.

 

В боях мужает племя.

И каждый — Вохе брат…

Они штурмуют время,

И с ними — их комбат!

 

6

Я не вижу войну — я учусь ее слушать

Через грохот моторов на аэродроме,

Где в зенит устремляются МиГи и Сушки,

Словно кровные братья июльского грома.

 

И — на запад, на запад… Такая работа!

Каждый вылет — маршрут восходящему солнцу,

Чтоб в атаку на тьму русская шла пехота

За спасенье дончан и в защиту херсонцев…

 

Я войну постигаю в себе удаленно.

В пандемию нас так научили сражаться…

А война — тот же вирус, она — поименна,

Как ковид в лабораториях англосаксов.

 

Нет, война не идет из меня, продираясь

Криком мертвых детей в городах и на трассах…

Слушаю аэродром — душой надрываюсь:

Возраст мой вышел, но в чувствах я — на Донбассе.

 

7

В моем мирном июльском Воронеже

В небе днем — три солнца, а ночью — три луны.

По одной из них — для Донецка, по другой — для Луганска,

А по третьей — для себя и всей России…

В полдень я в три раза чаще щурюсь от света.

В полночь я в три раза чутче слушаю мир.

Это теперь судьба — жить в три солнца и в три луны!

Я в три раза сильней радуюсь выжившим после боя,

Я в три раза горше оплакиваю павших в бою…

Когда-то они возвратятся — мертвые и живые.

Скорее всего, они не припомнят меня и тебя,

Зато они знают: три солнца и три луны — не сказка,

Носить в душе три солнца и три луны — не чудо,

Это — долг сердца перед единой русской жизнью.

2022

 

ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ

                                              Внуку Ярославу

 

Мы в «звездные войны» играем с внучком.

Глазенки — огонь, волосенки — торчком.

Азарт — на Вселенную в тельце худом.

Уже монитор — ходуном, ходуном.

Внук щелкнет по мышке — была, ни была! —

И сразу планета свободна от зла:

От роботов, монстров и нечисти всей,

Кто лез покорить, чтобы править на ней…

Внук радостен, будто герой среди звезд,

И верит, что все происходит всерьез.

Кричит: «Уничтожу и в пепел сотру

За маму, за папу, за деда, сестру…»

 

А я на диване поодаль сижу,

За «звездными войнами» внука слежу.

Мне чудится детство, из палки — ружье.

Не с монстрами бьюсь, зажимая цевье.

Под танковый скрежет, под бомбовый свист

Я вижу, как в деда стреляет фашист.

…Смоленск. Окружение. Польша. И плен.

И мерзлая свекла картошке взамен.

Прикладом под дых: «Русиш швайн, не зевай,

Работай, работай или издыхай!»

…Дед выжил в аду, возвратился домой —

Герой безымянный, простой рядовой…

 

В растроганных чувствах я внуку шепну:

«А ну ее к лешему — эту войну!

Ты храбро сражался и выиграл бой,

Теперь отдохнем на привале с тобой:

Планета по-прежнему к людям добра…»

…Игра хороша, когда просто игра.

 

* * *

Годы торопят, и жизнь нарасхват —

Оптом, в рассрочку и просто поштучно.

Разве из нас кто-нибудь виноват,

Что оказался в цивильной толкучке?

 

Хочется солнца, рыбалки, реки,

Книжки хорошей и женщины верной,

Но задыхаются в пульсе виски,

Словно матросы от дыма в таверне.

 

Жизнь — не базар, только разницы нет:

Кто продает, кто скупает с азартом

В чередовании смыслов и лет

Наше стремленье к счастливому старту…

 

Воздух вдыхаю до хруста в хребте,

Вихрям противлюсь, как дедова кровля,

И по пути от мытарства к мечте

Не принимаю такую торговлю.

 

* * *

С крыш на солнышке — кап, кап, кап…

А в тенечке снег — скрип, скрип, скрип…

В терпком счастье из хвойных лап

Мы на ощупь живем, на всхлип…

 

Нет другого — терпеть, терпеть,

Ведь терпение — жизнь и Бог…

А не станем терпеть — смерть, смерть:

Без зазыва — и на порог.

 

Чьи-то губы — к губам, к губам…

Чьи-то щеки — в огне, в огне…

Что обещано было нам,

Промоталось на стороне.

 

Лишь на солнышке — кап, кап, кап…

А в тенечке до полдня — скрип…

Вынь из сердца занозу-кляп:

Не на всхлип надо жить — на вскрик!

 

* * *

Еле-еле солнце в теле,

Время к ночи и луне.

Кто мы есть на самом деле

В уходящем этом дне?

Все надеялись: износа

Свету нет и небесам.

И чертила тень вопроса

След орбиты по сердцам.

Не себя, конечно, жалко,

Не лучей, еще живых.

Света нет — душе не жарко,

Значит, нечем греть других.

Хоть бы отблеск, хоть бы лучик…

Ночь. Луна. И лай собак.

Ничему года не учат.

Или учат, но не так…

 

* * *

Возле церкви на морозце

День в сугроб румянцем влит.

Снегири как богомольцы —

В липах с песнями молитв.

Я и сам, подобно птицам,

Слыша звон колоколов,

Целый день готов молиться

В искупление грехов.

От земных недугов средство —

Небо в росписях лучей…

Знаю, легче станет сердцу

От молитв и снегирей.

И над всем далеким прошлым,

Над грядущим вещим днем

Кружит легкая пороша

Красногрудым снегирем.

 

* * *

Узкий двор. Дом-музей Никитина.

Снег неспешный и птичий след…

Если можете, объясните мне,

Нужен ли в век IT поэт?

 

Тишина, как в святой обители.

Нет тут времени. Сон. Игра.

Галки шлепают в серых кителях

По былью в глубине двора.

 

Кружит снег… На граните надписи.

Жаль, не скажут они о том,

Кто бы мог спасти от напасти нас —

Быть мирской суеты рабом.

 

Ель склонилась к Ивану Саввичу,

Шепчет, будто бы жив поэт…

У Никитина я и сам хочу

Все понять и узнать ответ.