У огненной черты

ЦЕПИ АТАМАНА

 

Против пенной волны

Наши вышли челны,

Удалым атаманом ведомые.

Он лишь саблей взмахнет —

И гроза полыхнет,

И туманы ложатся бедовые.

 

Поменял образок

На тугой поясок,

Изумрудом расшитый и яшмою…

Только плеткой встряхнет —

И Самару сметет,

И Казань с погребами и башнями.

 

Высоко ставит стан

Над рекой атаман.

Пьет до донышка чашу глубокую…

Рукавом поведет —

И в шатер приведет

До рассвета княжну темноокую.

 

Быть ему на коне

В златоглавой Москве,

Если б други не сдали любезные.

Молчаливый силач —

Государев палач —

Руки втиснул в оковы железные.

 

Отчего сам не свой

Атаман удалой,

Отчего угнетаем сомненьями?

Он плечо распрямит —

Глухо цепь загремит

Возле плахи пудовыми звеньями.

 

РАЗДЕРИХИНСКИЙ ОВРАГ

 

На разбуженной брусчатке —

Перестук и перезвон.

В куполах старинной Вятки

Лик московский отражен.

 

На семи холмах зеленых

Вятка молится Христу.

Как в столице, чахнут клены

В Александровском саду.

 

Есть еще примета края,

Где разросся кое-как,

Всю Россию разъедая,

Раздерихинский овраг.

 

Древний склон зарос крапивой,

Но жива о нем молва:

Здесь, над братскою могилой,

Шелестя, растет трава.

 

Две столкнул однажды рати

Темной ночью грозный яр:

Устюжан здесь резал вятич,

Принимая за татар.

 

На заре остыла битва…

Смотрит вятич — невпопад

Тут и там среди убитых

Православные лежат.

 

Нас беда не вразумила —

Бьем по-прежнему сплеча!

Сколько мы своих с могилой

Повенчали сгоряча…

 

А потом целуем камни

И печаль несем в кабак.

И все глубже окаянный

Раздерихинский овраг.

 

РОДНЯ

 

Завтра выйду родных привечать —

Будем долго сначала молчать.

Захмелев за широким столом,

«Ямщика» до конца не споем.

 

Что-то с нашей случилось семьей.

Это раньше мы были родней!

Развела нас лихая пора:

Кто — в охранники, кто — в маклера.

 

Под иконы нечистый пролез:

Зять — католик, свояк — экстрасенс,

У сестры — белой-белой, как снег —

Подрастает сынок Джанибек.

 

Невпопад мы поем, невпопад…

Кто — за Сталина, кто — демократ.

И такая меж нами Чечня,

Не чужая ли это родня?

 

Я из дома до срока уйду,

В чистом поле в траву упаду.

Загорится над полем звезда

Ледяная, как наша вражда.

 

* * *

 

   Ю. Кузнецову

 

Я стою у темного креста.

Землю запушила непогода.

День рожденья намертво черта

Приковала к вечеру исхода.

 

Кто почил здесь? Господи, спаси!

Подступаю к памятнику ближе.

Вот те раз! На мраморе свои

Числа закольцованные вижу.

 

Кровь рябины, алчная, горит,

Ветер — то залает, то засвищет.

Сердце не тоскует, не болит

И следов минувшего не ищет.

 

Что лукавить — страшно умирать.

Жить сначала — тягостнее доля:

Все равно, что заново вспахать

Пахарю засеянное поле.

 

СПАС НА КРОВИ

 

Он горит и не сгорает

В белом олове зари,

Достает крестом до рая

Храм, стоящий на крови.

 

А вокруг — земля дымится

От крыльца до алтаря,

Где однажды, как водица,

Расплескалась кровь царя.

 

…Кони. Камни. Гул колесный.

Полыхнуло. Обожгло…

И страдалец венценосный

Только выдохнул: «За что?..»

 

Храм горит. Он тоже страждет,

Смотрит жадно на восток —

Бывший склад и бывший даже

Городской просторный морг.

 

Помнит купол оскверненный

Грозовой блокадный ад

И застрявший восьмитонный

В ребрах апсиды снаряд.

 

Загудели, дрогнув, стены,

И под куполом тогда

Проступил благословенный

Лик распятого Христа…

 

Храм теперь — музей публичный:

В шапках топчется народ,

И о фресках мозаичных

Бойко врет экскурсовод.

 

Нет молитвы покаянной.

Лишь, вздыхая тяжело,

Незалеченные камни

Шепчут: «Господи, за что?..»

 

Петербург. Зима. Светает.

У луны тускнеет медь.

Храм горит и не сгорает,

Только некого согреть.

 

* * *

 

Я попал на великую сходку

Бородатых серьезных людей,

Где стихами тревожили глотку

Дотемна о России моей.

 

Шум стоял, надувались аорты,

И рыдали гитары навзрыд,

Двум поэтам начистили морды

После давеча спетых молитв.

 

Нараспашку, как водится, душу…

Бродит злоба в очах голубых.

Дай дубину — любого порушат,

Но сначала прикончат своих.

 

«За Царя!.. И Россию — для русских…»

Я грустил и смеялся до слез —

На подносах вина и закуски

В зал татарин раскосый принес.

 

Все с обеда не ели ни крошки;

Помолились опять на восток,

Где в еще незамерзшем окошке

Золотой трепетал огонек.

 

* * *

 

В те дни застойные, когда

Союз еще не канул в вечность,

Мы были все же человечней,

Чем в современные лета.

 

Свободе не учили нас —

Травою храмы зарастали,

А все ж мы были христиане

Поболе, нежели сейчас.

 

Свобода — это пустота:

Ее бы чем-нибудь заполнить…

Свободно катимся, как волны,

Ни звезд над нами, ни креста.

 

Горят в минувшее мосты.

А мы в тревоге бесполезной

Опять склоняемся над бездной,

Опять у огненной черты.

 


Александр Сергеевич Ананичев родился в 1970 го­ду в городе Сергиев Посад Московской области. Окончил Институт телевидения и радиовещания, Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Автор поэтических сборников «Земное в небесном», «Четыре всадника», «Исход», «Теменуга» и других книг. Стихи переводились на польский, болгарский, английский языки. Лауреат ряда литературных премий. Сотрудник Паломнического Центра Троице-Сергиевой Лавры. Секретарь правления Союза писателей России.