«Зерном сума моя полна…»

Александр Блок сказал, что поэт — это чувство пути. И главным образом не того пути, что пройден (хотя и это чувство большинству пишущих незнакомо), а пути неведомого, того, что предстоит пройти.

И недаром сказано про чувство. Потому что поэт — не тот, кто мыслит в стихах, а тот, кто мыслит стихами. А это невозможно без поэтического чувства. Просто именно таким образом поэт понимает мир, так познает, «физиология познания» у него такая, основанная на интуиции, пророчествах, заглядываниях за «бездны мрачной край» или же, наоборот, за краешек тверди небесной. Обыкновенные люди чувствуют эту непохожесть, «иную физиологию», и благоразумно сторонятся. Иногда возносят до небес. Но чаще сторонятся. И не приведи Бог кому обидеть поэта! С древнейших культур и поныне это считалось особым преступлением. Все равно, как обидеть юродивого. Потому что и тот, и другой «в руце Божьей».

Речь, конечно же, идет об истинном поэте, а не том, у кого в визитке жирным курсивом набрано слово «поэт».

Про новую книгу Аллы Линевой1 писать страшно. Потому что эта книга — чувство пути. Пути, еще далеко не оконченного, пути, которому только-только открываются «небесные протоки». На какую же гору для такого зрения надо было взойти!

Все земное пыль и прах,

Все пригрезилось, приснилось,

Но веселье малых птах

Долго по небу носилось.

Все кружило над жнивьем,

Где колосья шелестели…

Но сгорело все живьем,

Все закуталось в метели.

И теперь белым-бело,

Где ступать мне было колко.

Все взросло и отцвело,

Все затихло, все умолкло…

Это из заключительной, четвертой части книги («Средь снежной замети»). Но именно так с исколотым жнивьем сердцем (а не ногами) восходит поэтесса к «небесным протокам».

Впрочем, о частях книги. Их четыре: «Из Южной тетради», «Ветра вольного мотив», «Так лейтесь, слезы» и «Посреди морозной замети».

Четыре части, четыре времени года, четыре ступени вверх…

«Южная тетрадь» исполнена музыки нежной и яркой, чувственной:

Мне звезды падали в ладонь,

Я их опять бросала в небо,

И все звенело — только тронь,

И все кружилось и звенело…

Или:

Дозревает инжир,

И сочны уже яблоки, груши,

И меж веточек тонких золотится айва,

Виноград наливается — будет греть наши души,

Те, с которыми в вечном раздоре у нас голова…

Но и в это трепетное и умиротворенное пространство юга задувает ветер из будущего, ветер русских полей:

Встречай, родное Черноземье,

Березы, клены, тополя,

Рябины яркие знаменья,

Сырые голые поля…

«Вольный ветер» — такой же равноправный лирический персонаж следующей части книги, как и сама поэтесса.

Он не рвет и не мечется в лирическом пространстве Аллы Линевой, но незримо присутствует всюду: в «тихом шелесте трав», в движении облаков, в качающихся ветвях «берез-подруженек».

Не рвите мне сердце — оно не порвется,

Оно не из ситца — из ветра и солнца,

Из шелеста трав, из журчанья воды,

Из радости соткано и из беды…

Или:

Вот оно — царство мое:

Клевер, полынь, осока.

Да в зеленях — жнивье,

Да облака — высоко.

За облаками — синь,

Крик одинокой птицы…

Счастье мое — в Руси,

Мне за нее молиться.

Вообще-то пора сказать о главной особенности поэзии Аллы Линевой, заключающейся в ее необыкновенной женственности и русскости. Даже страшная боль у нее не показывает себя заломанными театрально руками или заковыристым предложно-приставочным умничаньем, нет — все тихо, по-русски, по-бабьи. С просветлением, а не ожесточением в конце.

Чтобы это не казалось расхожим утверждением, просто сравним с лирическими портретами самых известных наших поэтесс: у Цветаевой — мужское и самоироничное («Как хорошо, что Вы больны не мной…»), у Ахматовой — изломанное и декадентское («Слава тебе, безысходная боль…»), и вот Линева — простое, женское, русское…

Стояла перед образом, молчала…

Смотрела в неподкупные глаза.

И лодкой колыхалась у причала

Душа, и воспаряла в небеса.

Шептали губы: «Даждь мне по заслугам

И все как надо, Боже, обустрой!..»

И грезилось, что я иду за плугом

И зернышки бросаю в перегной.

И полюшку тому не видно края…

И зернами сума моя полна…

Я грешница, я дочь Его земная,

Я пригодилась в эти времена…

Я не то чтобы пытаюсь самовольно ввести Аллу в созвездие великих (туда и без того достаточно претенденток — от благополучно устроенной Беллы Ахмадулиной до бездомной Ксении Некрасовой), просто на диаметрально резких примерах Цветаевой и Ахматовой зримее и торжественнее выступает Линева…

Последние две части книги читать невозможно: жуткая, современная, чужая нашим полям и перелескам Россия, точнее «Российская федерация», врезалась в жизнь поэтессы на полной скорости и раскроила эту жизнь на «до» и «после» ее материнского горя…

Память рассыпана

Остро осколками…

Птичьими вскриками, ветками голыми,

Смехом мальчишечьим, зовами: «Ма!»

…В душу незыблемо

Входит зима.

Но в год столетия цареубийства в России хочется повторить последние из адресованных нам слова Государя: «И помните, что зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее. Но не зло победит, а только любовь».

Алла Линева идет к этому:

Небо смотрит на меня из-за туч

Бирюзовым островком — оком Божьим,

Мир и светел, и безумно дремуч —

Не найти в нем, кто всего был дороже.

Потеряла, упустила, ушло…

Просочилось, как сквозь пальцы, истаяло…

Только в небе Божье око светло,

Да резвятся птицы малыми стаями…

Да в душе моей лишь боль немоты.

Истекает сердце кровью — раздавлено…

Осень в прошлое сжигает мосты, —

Значит, скоро будут в вечное явлены.

И уже из вечного, в боли и молитве, открывается эта картина:

Хоть и верится с трудом —

Боже, помоги неверью!

Обогрей мой стылый дом,

Чтоб раскрыть мне настежь двери.

Чтобы свет пронзил меня,

Чтобы радость зрела в муке,

Чтоб ребенок, семеня,

Протянул навстречу руки.

Книга посвящается трагически погибшему сыну поэтессы — Михаилу. С твердым обещанием извечного нашего: «Веруем! В воскресение мертвых и в жизнь будущаго века. Аминь».

 

1 Алла Линева. По небесным протокам. Стихотворения. — «Российский писатель», 2018.