Вот откроется дверь, и он войдет…

Я принадлежу к поколению родившихся накануне Великой Отечественной войны. Проводив своих отцов на фронт, многие из нас больше не имели счастья видеть их. От папы мы получили два солдатских письма-треугольничка. В первом он сообщал, что идет формирование части, во втором — что их везут на фронт. И больше от него не было ни одной весточки. Только осенью 1947 года мы получили письмо, где сообщалось «…в апреле 1944 г. Бураков Иван Сидорович пропал без вести…» Не только тогда, но и всю оставшуюся жизнь мама не верила в случившееся и часто рассказывала, как в соседних селах получали даже похоронки, а позже приходили хорошие известия.

Эта вера придавала маме силы, и она продолжала жить и работать, чтобы помочь детям встать на ноги, получить образование. Всю жизнь она отдала детям, внукам, посчастливилось ей понянчить и правнуков. И хотя мама все время была окружена теплом и заботой родных, уважением односельчан, она не переставала верить: вот откроется дверь, и войдет он, Иван Сидорович, молодой, стройный, веселый, каким он был до войны и каким запомнился ей навсегда.

«Без вести пропал…»

Сколько солдат — защитников Родины пропали без вести в годы Великой Отечественной войны? Миллионы… А мы, дети, внуки и правнуки, даже не знаем, где сражался наш папа и дедушка, защищая Родину, где его могила, чтобы поклониться праху его… А как хотелось бы знать.

С такой просьбой в августе 2004 года я и обратилась в Центральный архив Министерства обороны России, в город Подольск. Шли дни, недели складывались в месяцы. А ответа все не было. Я понимала, что у работников архива очень много работы, особенно в связи с 60-летием Победы. Но не переставала ждать. И вот через полтора года получаю ответ. Когда взяла в руки конверт и поняла, откуда он, от волнения не могла сразу вскрыть его. Вот содержание того письма: «…Бураков Иван Сидорович, 1902 г. р., уроженец Воронежской обл., Петропавловского района, с. Дедовка, призван в СА Верхне-Донским РВК Ростовской обл., умер в немецком плену 19 января 1943 года…»

Я читала, читала эти строки архивной справки и никак не могла понять их смысл. А когда, наконец, поняла, то почувствовала, что задыхаюсь от рыданий. Мне не хватало воздуха… Я оказалась на улице. Куда я шла, не знаю. Люди со мной здоровались, о чем-то говорили — я машинально отвечала и шла, шла дальше. А в голове набатом стучало: «Зачем? Почему? Как это могло случиться?» Несколько дней не могла думать ни о чем другом, кроме этого печального известия, и днем, и ночью я пыталась отыскать ответы на мучающие меня вопросы. Я не знаю, кому они были адресованы. Скорее всего, тем людям, кто развязал ту ужасную войну, которая не только унесла жизни миллионов людей и жизнь моего папы, но и совсем лишила нас счастливого детства. Чего им не хватало, варварам? Почему гибли ни в чем не повинные люди? Как могло случиться, что погиб мой отец? Ведь у него было все: свободная страна, интересная работа, счастливая семья. Он растил детей, радовался жизни и не думал ни на кого нападать…

65 лет мы жили надеждой на возвращение нашего папы, верили в чудо. И только через 65 лет узнали о его смерти… Я поняла, что не смогу обрести душевный покой, пока не выполню наказ мамы. Я должна рассказать папе о нашей жизни без него…

— Папочка, родненький, когда в августе 1941-го года ты ушел защищать от фашист­ских захватчиков нас и родную землю, мама, следуя твоему совету, переехала из станицы Казанская к родным в Дедовку. Вместе легче было переносить горе и все трудности военного лихолетья. А трудностей было предостаточно. Папа, твои два письма, датированные 1941 годом, мы получили, и мама во всем старалась следовать твоим советам. Но прошу тебя, родной мой, не суди так строго маму за то, что она не выполнила один твой наказ: беречь себя. Себя она не жалела и не берегла, а с утра и до поздней ночи была на колхозных работах, где пахали на коровах и волах, вручную сеяли и убирали урожай, косили траву, заготавливая сено для колхозного скота. В 42-м году фронт проходил уже по реке Дон. Фашисты были в Абросимово и стреляли в мирных жителей, женщин и стариков, косивших сено на лугу вдоль реки. Нас эвакуировали вглубь района, в Новотроицкое. Дедушка, Иван Григорьевич Посыльный, будучи отличным мастером, и там работал в кузнице. Ему дали полдомика, где в двух маленьких комнатках мы все (9 человек) и жили. Беженцам не всегда находилась работа в колхозе, и мы выжили только благодаря заработку дедушки Ивана и упорному труду в огороде. Мама два раза в месяц пешком ходила в Дедовку (35 км) в любое время года, чтобы узнать, нет ли каких известий от тебя. Но возвращалась всегда расстроенная, так как писем не было.

Когда фашистов с Дона прогнали, мы вернулись домой, в Дедовку, где нас ожидали новые испытания: наш дом был разо­бран на строительство блиндажей, ценные вещи (швейная машинка, постель и др.), спрятанные в яме, забраны. И мама с бабушкой, наплакавшись вволю, принялись за строительство лозянки: рубили колья и лозу, делали плетни, а соседи помогали в перерывах между колхозной работой обмазать, поставить кровлю и укрыть жилище соломой. Бабушка Татьяна и дедушка Иван (хотя и неродной отец мамы, но очень добрый человек) помогали нам. Дедушка советовал маме остаться в Новотроицком, где они теперь жили. Но мама решила жить в Дедовке. Вдруг придет письмо от тебя, а нас там не будет: кто станет искать адресата?

Папа, ты знаешь, что в Дедовке песчаные земли, поэтому урожаи были плохие, и мы часто голодали. Дедушка с бабушкой отрывали от своих детей хлеб, чтобы поддержать нас. Мама ходила (как она говорила, «обыдэнкой») туда и обратно за один день. Но однажды зимой ее чуть не загрызли волки. Когда она была возле Колка (что в степи, в 9 километрах от дома), стало смеркаться. И тут она услышала жуткий волчий вой, от которого волосы становятся дыбом, а затем и увидела целую стаю голодных волков, которые преследовали ее. Но волки не нападали, двигаясь в сотне метров от нее. По-видимому, они выжидали, когда упадет она, изможденная под тяжким бременем непосильной ноши, тогда они набросятся на нее. Но мама на ватных от страха ногах продолжала двигаться вперед, так как дома были голодные дети, которых она должна была накормить и спасти от голодной смерти. Только возле деревни волки отстали. Когда измученная долгой и трудной дорогой и бледная от страха мама вползла в дом, она долго не могла говорить. А придя в себя, рассказала о том, что с нею случилось. Бабушка Паша, Коля и я всю ночь плакали и умоляли ее не ходить больше в одиночку. Узнав о случившемся, дедушка Иван запретил маме ходить пешком в село, а старался с кем-нибудь передать хлеб для нас.

Папочка, родненький, осенью 47-го года мы получили на тебя «похоронку». Но мама не верила в случившееся. «Без вести пропал — это еще не погиб… А на войне всякое бывает… Нет, ваш отец живой», — упорно повторяла она. Мама часто рассказывала нам о тебе: какой ты был добрый, как любил нас, как занимался с Колей по математике. Мама была мужественной женщиной и не плакала при нас, детях, чтобы не расстраивать. Только ночами она свое вдовье горе доверяла подушке, которая к утру была мокрой от слез. Но мы видели, как переживает мама, как ей тяжело, и старались с Колей сделать ей что-то приятное, помочь в работе. Очень рано научились мы выполнять все работы по дому, ухаживать за коровой и теленком, содержать в порядке огород. Довелось нам познать и холод, и голод, испытать на себе смысл обидного слова «без­отцовщина». А еще нас называли «Оксанчуками». Мама терпеливо объясняла Коле, что это не обидное прозвище, это пока нет папы — зовут по маме, а вот придет отец — сразу перестанут так называть. Не знаю, то ли слова мамы помогли, то ли брат по-своему, по-детски сумел постоять за себя, но только сверстники всегда уважительно относились к нему, а уже в двадцать лет его называли Николаем Ивановичем, что большая редкость в селе.

Папочка, ты так вопросительно смотришь на меня с фотографии. Хочешь узнать о своих братьях и сестрах? Пять братьев погибли на фронтах, защищая Родину. Домой, по ранению, вернулся только дядя Аким. Твои сестры Мария и Анастасия имели семьи, детей, а тетя Дуся умерла рано. Папа, помнишь, у дяди Акима был приемный сын Прокофий, военный. Он несколько раз был женат, но детей у них не было. Когда я училась во втором классе, он предложил маме:

— Ксеня, отдай мне Валю. Ведь вам так трудно, вы голодаете, а я дам ей все: пищу, одежду, образование. Подумай о ее будущем.

Но мама ответила:

— Проня, не обижайся, но детей разлучать не стану. Сама есть не буду, а их накормлю.

Именно так она и поступала всегда. Папочка, ты помнишь, что маме удалось закончить только курсы ликбеза, она могла читать. Но она всегда поощряла нашу с Колей тягу к чтению, знаниям. Мама никогда не ругала нас, когда мы допоздна при коптилке зачитывались книгами, забывая о времени и дефицитном керосине. Коля по математике пошел в тебя, в школе учился хорошо, и учителя советовали ему учиться дальше. Но по окончании школы он по-взрослому решил: «Мама, двух студентов тебе не осилить. Поэтому я пойду на курсы трактористов и буду работать в колхозе. А учиться дальше будет Валя».

После окончания семи классов я поступила учиться в Богучарское педучилище. Трудные и голодные были 1953–1955 годы, когда мы, студенты, по карточкам получали по 500 граммов хлеба на день. Хлеб получали до занятий. Пока сидишь на занятиях, по крошечке незаметно кладешь хлеб в рот. К концу второго урока его уже как не бывало. А есть так хотелось, что по ночам желудок сводило от боли и тошнило от голода. И мама пешком приходила в Богучар, чтобы принести кусочек сливочного масла, где-то чудом купленное подсолнечное масло, картошку. Себе отказывая во всем, она старалась поддержать меня. Довелось ей тонуть в ледяной донской воде во время половодья и ледостава. Однажды зимой, когда возвращалась из Богучара, в степи между Дьяченково и Абросимово она чуть не замерзла, во время бури сбившись с дороги. Ее подобрали и обогрели жители Абросимово… Папочка, ты видишь, что мама выполнила главный твой наказ: сберечь детей. Она не только сберегла нас, но воспитала и дала нам образование. Твои дети, двое внуков и пятеро правнуков — люди честные, трудолюбивые, порядочные, какими ты и хотел нас видеть.

Папочка, родненький, с большим волнением и душевным трепетом держу в руках и читаю твое письмо, написанное в сентябре 1941 года и проникнутое любовью и заботой о маме и детях. Хочу сказать, что мамочка тоже очень любила тебя. Сколько к ней сваталось мужчин-односельчан, но она всем давала отказ. Мама любила только тебя, верила в твое возвращение и всю жизнь ждала тебя…

Знаешь, папа, Коля страдал сердечной недостаточностью. А в пятьдесят лет у него случился инфаркт, и он ушел из жизни, оставив жену и дочь. Мама тяжело переживала эту утрату. После трагической смерти Николая мама жила со мной, в Петропавловке, и последние четыре года была парализована (по-видимому, сказались нервные и физические перегрузки военных и послевоенных лет). Но в свои восемьдесят девять лет она не утратила ни ясности ума, ни своей веры. За месяц до того, как уйти в мир иной, по радио она услышала песню «Я тебя никогда не увижу…» Ее слезы градом катились по морщинистым щекам. Она молча слушала и плакала. Но когда прозвучали последние слова: «Я тебя никогда не забуду», мама помолчала, затем попросила меня: «Доченька, когда придет отец, расскажи ему, как мы жили, сколько горюшка хлебнули. Думаю, он будет гордиться своими детьми и внуками. Все-все ему расскажи…»

Папочка, родненький, хоть частично, но я выполнила наказ мамы и рассказала о том, как мы жили без тебя, как ждали тебя и как нам тебя не хватало все эти долгие годы. Папочка, мы ничего не знаем о том, как ты жил последние полтора года? Но сердце мне подсказывает, что тебе было намного труднее, чем нам. Ведь ты был вдали от родных и близких людей, которые могли бы тебе помочь и поддержать, накормить и согреть своей любовью, перевязать физические и исцелить душевные раны. Прости нас, пожалуйста, папочка, за то, что не смогли быть рядом с тобой и облегчить последние часы и минуты твоей жизни. В этом нет нашей вины — ты сам понимаешь.

Дорогой, родненький папочка! От имени всех твоих наследников я говорю: спасибо тебе за то, что честно выполнил главный свой долг — спас нас от чумы XX века, от фашистов, и наш род продолжился. Спасибо тебе за то, что ценой собственной жизни ты отстоял мир и землю, свободу людей. И мы, твои дети, внуки и правнуки, обещаем тебе, что будем делать все для того, чтобы не было войны на земле, чтобы не гибли больше люди и не росли бы дети сиротами. Все свои дела мы сверяли и впредь будем сверять с твоей достойной жизнью.