ВОРОНЕЖ, ОСВОБОЖДЕННЫЙ СЛОВОМ

Воронеж – линия фронта –  второй Сталинград…

Рубеж жизни и смерти в противостоянии СССР и фашистской Германии…

Это всё не фигуры речи, не метафоры.

Так было! 

Освобождение Воронежа духоподъёмно в поколениях его жителей. Как любое героическое событие, оно имеет не только военно-историческое значение, но и культурную, нравственную шкалу ценностей. 

Да, конкретно Воронеж освобождали армии и дивизии, полки и батальоны, генералы и рядовые бойцы.  Но Воронеж сражался ещё словом и песней, фильмом и спектаклем… Александр Твардовский, Яков Шведов, Евгений Долматовский, Александр Безыменский, – десятки ярчайших имен советской литературы оставили здесь, в пустынных руинах разрушенного врагом города, частицу таланта и сердца. Вместе с ними творили свою победу над врагом коренные воронежцы – писатели, журналисты, актёры, музыканты. Чем не боец-освободитель Воронежский русский народный хор, созданный в 1942 году? А его бессменный руководитель Константин Массалитинов?

Почти никто из воронежских писателей военного и послевоенного поколения не обошел стороной тему войны и непокорённого Воронежа. Сколько их, этих имён! Вот некоторые: прозаики – Ольга Кретова, Ольга Кожухова, Григориий Бакланов, Юрий Гончаров, Виктор Попов, поэты – Константин Гусев, Егор Исаев, Михаил Тимошечкин, их младшие собратья по перу Алексей Прасолов, Анатолий Жигулин. Трудно объяснить, почему, но, говоря об этом поэте, сразу вспоминается известное его стихотворение «Поле боя». Наверное, внуку фронтовика оно более понятно по ощущениям. В нём с подростковой искренностью, правдоподобием автор передал всю противоречиво-острую палитру чувств и картин воронежской военной поры: и мальчишеский восторг от находок настоящего боевого оружия и пуль, и страх от случайно обнаруженного тела погибшего бойца.  Потом не одно ещё поколение пацанов будет находить на городских окраинах следы и отметины военного лихолетья, осознавая себя в такие мгновения причастным к подвигу предков, к их заветам хранить родную землю и не допустить, чтобы новая война «взрывом старой мины…сердце обожгла»:

 

О, поле боя, поле боя!..

Воронеж. Мне двенадцать лет.

И солнце светится рябое

На змейках пулеметных лент.

Нам повезло невероятно.

Растаял снег, ушла зима.

Винтовочных и автоматных

Патронов всюду

Просто тьма.

Наверно, в тех кустах полынных

По комьям плачущей земли

Меж черных проволочек длинных

Нас Божьи ангелы вели…

Там был один окоп оплывший.

И в нем, откинувшись назад,

Стоял, как памятник, —

Застывший,

Погибший осенью солдат.

Худой, остриженный, белесый…

И прямо в середину лба

Осколком черного железа

Его отметила судьба.

Песок по брустверу ссыпался.

Былинки ежились, шурша.

Сжимали скрюченные пальцы

Чуть поржавевший ППШ.

Немая горечь той картины

Из детской памяти ушла,

Но, словно взрывом старой мины,

Сегодня сердце обожгла…

 

Литературное творчество моего послевоенного поколения, родившегося в середине 50-х годов прошлого столетия, тоже находилось под впечатлением от рассказов фронтовиков – наших дедов и отцов. И образ не сдавшегося, выстоявшего Воронежа живёт в сознании до сих пор.

Помню, в начальных 90-х годах ХХ века, когда время потихоньку высвобождало в наших душах пространство для Бога, рождались поэтические сюжеты, немыслимые для советской эпохи: бойцы Красной Армии – коммунисты и комсомольцы, идейные соколы Сталина – и вдруг тихое, невидимое острому глазу политрука крестное знамение перед боем… Во всяком случае, один из участников боев за Воронеж, с которым я встречался тогда по журналистской надобности, признавался мне: тайно крестились в надежде уберечь себя от вражьей пули, и крестики прятали под гимнастерками. Под впечатлением от той беседы, наверное, и написалось стихотворение «Успенская Адмиралтейская церковь» как своеобразный венок памяти от внука защитников родного Воронежа:

 

Город сер от бомбежек и горя.

Кровь рябин на губах горчит.

Храм Успенский под снежным взгорьем

С довоенных годов молчит.

Ах, куда ж эти годы сгинули!

Помнит Русь, как среди скорбей

Плакал колокол над могилами

Православных своих сыновей.

А еще ликовал младенцем,

Аки Петр; и на царский зов

Откликался стозвонно, с сердцем —

Турок бить, воевать Азов.

 

Две вдовы пережитым делятся,

Словно памяти нить прядут:

— Я в Успенской крестила первенца…

— Я с Митрошей венчалась тут…

 

Город жив. Разгромили фрицев.

В зимнем небе луна светла.

Как охота бойцам молиться

На безглавые купола!

И за тех, кто в донской излучине,

Веря в Сталина и ЦК,

Оставался лежать под кручами

Грязно-глыбого известняка;

И за них, за родных, немного –

Ярославен, Марусь и Лиз,

Кто с рождения верил в Бога

И ничуточки в атеизм.

 

У бойцов в наступленье нервы –

Звуки тысячи колоколов…

Не успели лишить их веры,

Хоть и сбили кресты с куполов!