В ДНИ РАЗЛУКИ. К 105-й годовщине со дня рождения поэта

Литературовед Анатолий Абрамов писал о нем: «Стихи и записи Кубанева, как все подлинно человеческое, вылившееся из самого сердца, очень ярко рисует нам личность автора. Прежде всего, воочию видишь: Кубанев – вовсе не тот человек, который всем нравится. Он – не эталон… Некоторым людям его мысли покажутся крайне заостренными, а потому неправильными. Кубанев говорит: «В искусстве может быть только хорошее и плохое. Середины нет. Посредственное – это значит плохое. В сущности – это уже не искусство, а ремесло. Искусство же охватывает собой лишь хорошее».

 

 

ОСЕНЬ

 

Озноб осенний землю жжет,

Гудят багровые дубравы,

Горят их яркие обновы,

И вот уж лес, как глина, желт.

 

Расшибла буря гнезд венцы,

В лепешку смяв в припадке диком.

Несутся птахи с хриплым криком,

Покинув милые дворцы.

 

То в высоту, то с высоты

Летят с закрытыми глазами,

Ломая крылья вдруг кустами,

Ломая крыльями кусты.

 

А полымя взахлест летит,

Обгладывая жадно кроны.

Пылает каждый клок зеленый,

И каждый лист горит, горит…

1939

 

УЛИЦА

 

Так завлекательна зима!

Так эта улица понятна!

Она не очень-то пряма

И неопрятна, но приятна.

Она всем существом своим

Распространяется и длится,

Протягивается, стоит,

Обозначается и мглится,

Выстраивается, струится,

Мелькает, высится, летит.

 

Она от всех своих подруг

Отлична, как от птицы птица,

И в слове должен отразиться,

Запечатлиться и развиться

Ее неповторимый дух.

Чтобы приезжий ночью, днем,

Стиху, как справочнику, вверясь,

Нашел без мальчиков ее

И заключил: «Стихи — не ересь!»

 

Пока ж, не сделавшись присловьем

И указателем, они

На практике не жаркой крови,

А школьным красочкам сродни.

Пусть станет до конца понятна

Поэзия — для всех, сама.

Как эта улица занятна,

Как замечательна зима!

Но, между нами говоря,

Здесь это «как» изрядно зря!

1939

 

В ДНИ РАЗЛУКИ

 

Исходи весь город

Поперек и вдоль —

Не умолкнет сердце,

Не утихнет боль.

 

В чьих-то узких окнах

Стынет звон и свет,

А со мною рядом

Больше друга нет.

 

Сколько не досказано

Самых нежных слов!

Сколько не досмотрено

Самых нужных снов!

 

Если б сил хватило,

Можно закричать:

На конверте белом

Черная печать.

 

И знакомый почерк

Поперек и вдоль.

Чем письмо короче,

Тем длиннее боль.

 

В дни разлуки дальней

Письменная весть —

Самое большое

Из всего, что есть.

1939

 

ПРОСЬБА

 

Утро занимается

с востока,

Пробуждается

листва от ветра,

Оживают

площади

от солнца,

Постепенно

стаивает тень.

Так ко мне твои

восходят

письма

Необыкновенно

ясным светом.

Только я хотел бы,

чтобы письма,

Как и свет —

приятный

вестник

утра,

Прибывали

тоже каждый

день,

Ведь без утра

день — какой же

день?

1939

 

* * *

Стихи не приказанье,
Прошедшее по ротам,
Не стильное фырчанье
По звездам, как по нотам,

 

Не просто упражненье,
Не любопытный опыт,
Отнюдь не угожденье
И не мотивный ропот,

 

Не хиханьки над долею,
Не гладенький футлярик,
Любезно изготовленный
В одном лишь экземпляре,

 

Не так себе, как Гельцер,
С ложбиночки на кочку.
Не выгодное дельце
По трояку за строчку,

 

Не ожерелье завязей
На чьей-то гибкой шее,
Не собутыльник зависти,
Не пузырек елея,

 

И не из-за границы
Придаренное диво,
И вовсе не страницы
Кушеточного чтива.

 

Стихи не прибаутки,
Не дудкины погудки,
А нечто вроде возгласа
У пограничной будки.

1939

 

ВАЛЕ

 

Ты вздыхаешь в подушку, и тут
Сновиденья садами цветут,
И не счесть, и не счесть за окном
Алых роз на лугу голубом.

 

Вот ракетой, рассыпавшись, вниз
Покатилась одна, и горнист
Вдалеке за безмолвным холмом
Ей в ответ прохрипел петухом.
Он других будоражит собой;
Он живых созывает на бой.
Тут и там, тут и там за холмом
Все готовятся к схватке с врагом.

 

Из-за края земли сквозь туман
Краснобокий ползет барабан.
И солдаты — им все нипочем —
Бьют в него раскаленным лучом.
Толпы пеших и конных чуть свет,
Тучей пыли скрывая свой след,
Предстоящим кипя торжеством,
За твоим прогрохочут углом.

 

Провожая печально их в путь,
Ты не сможешь вторично уснуть.
И у двери и ночью и днем
Будешь ждать их в жилище своем.
Ты разыскивать ринешься их,
Неизвестных знакомых своих.
Тем корявым кровавым путем
Мы с тобой, спотыкаясь, пройдем.

 

Твою резвую жизнь сторожа
От чужого от злого ножа,
Я хочу в путешествии том
Послужить тебе верным щитом.

 

Но пока не собрались войска,
И секунда борьбы далека,
Словно елка, блестят высотой
Стаи звезд над густой темнотой.
Сон твой сладкий, последний храня
У преддверия бурного дня,
Я б хотел на окошке твоем
Зазвенеть на заре соловьем.

1941

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

ПРОНИКНОВЕНИЕ В ЖИЗНЬ

 Стихи и записи Василия Кубанева

…Главный герой его писаний – мысль, и довольно часто мысль едва ли не в самой ее непосредственной форме. Конечно, во всем, что он создает, живет ярко выраженная человеческая личность, определенный характер. Но это личность прежде всего думающая, это характер, опять же выступающий прежде всего в постоянной работе мысли, непрекращающейся работе души. Понять, уразуметь и поделиться понятым с другими, помочь другому – это и есть нерв писательства Кубанева.

Кубанев ввязывался во многие дела, общался с десятками и сотнями людей, общался, вглядывался, или, как он говорил, вонзался. Вот откуда приходили к нему наиболее глубокие знания, наиболее глубокие мысли: «Десятки людей встречаются мне, рассказывают мне о своей жизни, о своем труде. Труд и жизнь становятся двумя словами, выражающими одно и то же. Это самое замечательное из того, что мы переживаем и наблюдаем». Так рождались обобщения Кубанева. Поэтому, когда он говорит: «Ясное, простое и красивое – все эти три слова обозначают одно и то же», за его словами чувствуешь не просто движение логической мысли, но проникновение в жизнь.

Стихи и записи Кубанева, как все подлинно человеческое, вылившееся из самого сердца, очень ярко рисует нам личность автора. Прежде всего, воочию видишь: Кубанев – вовсе не тот человек, который всем нравится. Он – не эталон. Его яркая, сильная, склонная к категоричным оценкам личность, его прямо-таки вулканический темперамент – хотя, разумеется, он знал и наслаждение тишиной, созерцанием – сказываются во всем. Некоторым людям его мысли покажутся крайне заостренными, а потому неправильными. Кубанев говорит: «В искусстве может быть только хорошее и плохое. Середины нет. Посредственное – это значит плохое. В сущности – это уже не искусство, а ремесло. Искусство же охватывает собой лишь хорошее».

Глубокий отклик произведения Кубанева получили и в самой различной читательской среде. Они могли бы составить интересную книгу. И так или иначе, по-разному, в ней звучала бы мысль, остро выраженная в одном из последних писем Константина Симонова: «С горечью думаешь, что смерть на двадцать первом году жизни утащила из литературы человека, который, будь он жив, был бы способен сделать в этой литературе больше, чем ты сам сделал, и больше, чем сделали многие другие, дожившие до своего возраста писатели».

Анатолий АБРАМОВ,

доктор филологических наук,

г. Воронеж

*** 

ДЫХАНИЕ ДУШИ

 

Василий  Кубанёв прожил в Мичуринске  всего   лишь   один год: с июля 1937-го  по июнь 1938 года. Достославное, как известно,  время, захватившее и семью Кубанёвых, которая попала под  молох репрессий в родном селе Орехово Землянского уезда Воронежской губернии. Теперь это  Касторненский район Курской области. Какую уж угрозу для Советской власти  могла представлять   хрестоматийно крестьянская семья — Прасковья Власьевна и Михаил Андреевич Кубанёвы с их детками, где три первых умерли  во  младенчестве, а самый болезненный — Василий — до десяти с половиной лет (по его собственному признанию) ходил в лаптях — даже при  самой буйной фантазии представить трудно. Но… «времена не выбирают,  в них живут и умирают»…

Спасаясь  от беды подальше, Кубанёвы и переехали  в сугубо земледельческий Тамбовский край, где родителям нашлась работа,  а их 16-летнему сыну — учёба. В прежней сельской школе Василий слыл отличником по всем статьям, которому даже   поручалось готовить плакаты и лозунги  к пролетарским праздникам. Там же он написал и первые стихи, которые не привлекли внимания молодёжной газеты «Будь готов!», но удостоились прекрасного  приза — целой стопки книг — на олимпиаде детского творчества в столице Черноземья — Воронеже!

Родная сестра поэта — Мария Михайловна — при жизни ежегодно посещавшая редакцию городской газеты «Мичуринская  правда», благодарная за неизменно тёплый приём, а ещё больше — за учреждённую в 1992 году премию имени Василия  Кубанёва для внештатных авторов, рассказывала в моём редакторском кабинете:

— Семья наша кочевала немало. В 1934 году жили около железнодорожной  станции в городе Лиски, что в ста километрах от Воронежа.  Как-то Вася позвал меня в книжный магазин, где для маленькой девочки всё показалось таким  таинственным и  незнакомым… А он, подросток, уже знал каждую полку,  каждый отдел,  и продавцы относились к нему,  как к давнему знакомому. Ещё бы:  все карманные деньги брат тратил  на новинки,  сокрушаясь только о том,  что книг в мире  тысячи, а он, даже читая в день по одной, сможет за год прочитать «всего лишь  триста шестьдесят пять», дескать, так мало…

Заметим, образование Василию уже дополнили к тому времени бабушкины сказки да молитвы, а жизненные мытарства, неустроенность семьи, наблюдения быта простых людей помогали  будущему поэту постигать природу хорошего и плохого, доброго и злого, прекрасного и уродливого, то есть   набираться   настоящего житейского опыта,  выковывать свой взгляд на вещи,  своё мировоззрение.

Школьный товарищ  Кубанёва,  Володя Попов, порой  записывал  рассуждения Василия, поражавшие его своей зрелостью. Например: «Надо, чтобы у человека была цель  и чтобы цель эта была связана с лучшими чаяниями всего трудового народа». Или: «Странно слышать жалобы на  медленность  осуществления нашей цели. А кто из  жалующихся поставил перед собою вопрос: « Что я сделал для других?»

Много у  Кубанёва рождается горячих, переполненных юношеским энтузиазмом мыслей  о приближении коммунизма.  Такое было идеологически заостренное  время в СССР.  Отсюда и революционный экстаз, пролетарские порывы души у молодого коммунара: «Трезвее смотрите на вещи, друзья! Счастливая жизнь создаётся много-много десятков лет. Мы завоевали не счастливую жизнь, а лишь возможность строить её. Чтобы построить что-то новое, надо  убрать остатки старого… Распахивая пашню для посева,  надо выкорчевать пни и вырубить корни…»

Конечно, поэтическим  кумиром  для Кубанёва, как и для тысяч других поклонников всего нового,  незнакомого,   новаторского, был «трибун революции» — (очень быстро прикипел к нему такой эпитет)  — Владимир Маяковский. Ему, автору  прошумевших поэм «Ленин», «Хорошо»,   у Василия  безоговорочное  подражание в  стихах, где непременные атрибуты — набатный гул, публицистика, острая идеологическая тематика, обличение  всех,  «кто  не  с  нами».

Типичный пример и подтверждение  сказанному — выступление  юного  «агитатора-горлана-главаря» на одном из районных совещаний учителей со своим стихотворением «Наше Отечество нас зовёт»:

 

Государство

гулом гудков оглашено:

Время берегите!

Дороже денег оно!

Каждой секундой

Как    слитком    золота дорожа,

Следите за временем,

сами суток своих сторожа!

 

ПАРТИЯ

 ХVIII Съезду  ВКП (б)

 

                                  Вой вокруг нас

вскипает

пенен и неистов:

«У советских

принудительна

симпатия!

У советских

партия коммунистов —

Единственная

государственная

партия!

То ли дело мы —

европейцы,

То ли дело

в Америке  у нас

Дюжины

всяческих партий имеются

И во всякую  всякий  входчив  класс».

 

Не будем забывать: на дворе тридцатые годы. Страна Советов переполнена  бурлящими политическими процессами, одно дело «заговорщиков»   спешит сменить другое, порой  не давая трибуналам  даже передышки… Попробуй,   стихотворец, прояви вольнодумство, когда  на всех собраниях звучит сплошной «одобрямс»,  в газетах и  из залов судов доносятся   обличения прокравшихся на шахты и  на заводы «супостатов» и —  «Мы все,  как один, требуем смертной казни врагам советской власти,  их прихвостням…»  И так далее.

В  Мичуринске Василий   учится в десятом классе благополучно существующей и поныне  школы №1, где  на  молодёжных вечерах читает свои стихотворения, благосклонно воспринимаемые мало искушёнными в поэзии слушателями:

У народа,

прошагавшего

сквозь слякоть

тёмной ночи,

Сделавшего  явью

сказочные сны,

Не  было  и   нету

гениальных одиночек,

Были,

есть

и будут

гениальные сыны!..

 

 

Василий  Кубанёв  не увидел при жизни ни одной своей напечатанной книги. Его до боли короткая жизнь не позволила свершиться прекрасным светлым замыслам. Счастье великое,  что уберегли, сохранили и восстановили,  во многом благодаря Борису Ивановичу Стукалину, писателям,  краеведам и  журналистам  Герману  Волгину, Андрею Объедкову, Михаилу Лапшину,  отдельные стихотворения,  поэмы, а также многочисленные,  сбережённые адресатами особого характера письма и разные записи из дневника, к которому Василий обращался  время от времени, делясь сокровенным.

Мичуринец по рождению, москвич по месту службы и проживанию, со школьных лет влюблённый в творчество «Василька», посвятивший ему целый ряд  книг и статей писатель Андрей Объедков  в сборнике «Неизвестный  Кубанёв »   обнародовал  трогательные воспоминания друзей, соратников и наставников  поэта, с абсолютной правдивостью рисующих его образ, начиная  от первых шагов со школьной тетрадкой стихов при посещении «Мичуринской правды», до уверенного вхождения в  заводскую  литературную  группу  и встречи  там с Музой — его  ровесницей Тасей Шатиловой.

Бывший завуч и преподаватель школы №1 Пётр Иванович Гришунин   писал о своём ученике:  «Как живой, Василёк встаёт перед моими глазами: в поношенном хлопчатобумажном костюме, с задумчивым, любознательным, всегда живым, пытливым ищущим взглядом. Своими литературными занятиями никогда не хвалился, но мы все знали, что его стихи печатаются в газетах,  а в редакции его ставят в пример требовательной работы над словом…»   Добавить бы: юноша очень чутко присушивался к ходу времени. Иначе откуда бы взялось рождение вот этого стиха – предостережения:

 

Я мог бы

зажечься

любой из тем,

Мне в голову

льющихся лавою,

Но я не хочу

зажигаться

тем,

Что   для всех

сегодня

не главное.

Поэту про птичек

чирикать птичкою

Сейчас совсем не резон,

Когда —

зажжённый фашистской спичкою,

Войной дымит горизонт.

 

Слушайте! Ещё только 1939-й  год. Ещё мальчишка — школьник.  И вот такое предвидение   скрытого до поры  пороховой завесой грядущего театра военных действий.

Поистине он уже вполне состоявшийся поэт-пророк,  поэт — прозорливый  провидец, поэт-предсказатель.

 

       Наверное, очерковые заметки о Василии Кубанёве  будут не полными, если не упомянуть,  хотя бы вкратце, о юношеской любви поэта. Любви пылкой, искренней,  чистой,  по-рыцарски благородной  к уже упомянутой Тасе Шатиловой.  Но прежде — характерные пометки из записных книжек юного Ромео  — философа и мудреца — о  его понимании смысла жизни.

«Самое большое желание моё — найти настоящего вечного друга — понятливого,  бережливого,  весёлого. Жить без друга — что может быть страшнее для поэта?

Откровенность  —   основа всякой дружбы. Дружба должна окрылять, вдохновлять, облагораживать…

Человек,  утративший чувство молодости, обречён на страшное, неминуемое угасание. Берегите в себе это  светлое,  чудесное чувство. Пусть житейские невзгоды и холодные обиды не тушат пламени молодости в вашем сердце…

Когда  я представляю тебя — живую, милую, взволнованную, горячую, хрупкую, молодую-молодую, светлую-светлую, хорошую и простую, когда я представляю тебя, —  мне хочется вспыхнуть,  взлететь,  взвиться, взвихриться, взметнуться,  со всей  волей, со всей страстью вспылать — и  сгореть! И чтобы меня не было! Это глупо, но ведь как-никак я поэт, а поэты порой живут  глупым,  и сами они часто глупы…

Ты    очень любишь стихи? Мне кажется, очень. Я помню, мы шли с тобою когда-то  вдаль по Кузнецовской и говорили о Шекспире. Я сказал,  что он непонятен.  Ты мне возразила: «Наоборот,  очень понятен…» Вскоре я его понял. Ты поняла его прежде меня!..

Мудрость сказывается не  только в писании учёных книг, которые трудно читать, но и в повседневных маленьких делах. И всё,  что я о тебе знаю, даёт мне полное право назвать тебя редким и мудрым человеком.

Синий ветер наполняет тобою пространство. Солнца нет ещё, оно омрачено облаками, но его свет, живой и живящий,  всюду. И синь видна только потому, что есть солнце; а облака — минута,  они пройдут. Ты тоже моё солнце, мой центр, моя сила, моё оживление. И что ж, что нет писем от тебя,  я вижу твои отблески повсюду в себе и вокруг себя. И  что ж,  что нет прямого блеска, ослепляющего глаза и повергающего сердце в кипенье. У меня есть ты и твоя дружба — далёкая, закрытая молчанием, не менее отдалённая, чем солнце, но и не менее яркая, теплообильная   и могущественная…

                                                             

 А война уже стояла на пороге. Кубанёв  предвидел её приближение. И едва лишь  «прокричали  репродукторы беду», как в тот же день, 22 июня 1941 года   он откликается своим стихотворением на гитлеровское нашествие.

 

                                                      К   НОГТЮ!

 

На каждой улице, в каждом доме:

«Севастополь»,

«Каунас»,

«Киев»,

«Житомир»…

Земля

Немало видела злодеев,

Злодеям привычно

сидеть за кустом.

Но эти, на нас нападенье  затеяв,

Пред нами умильно виляли хвостом.

И вот проданных клятв цена:

Бокалы банкетов посольских

оттренькали,

Над нами сброшена война

С хищных крыльев

германских «хейнкелей».

 

Василий рвался на фронт, но  по состоянию здоровья (в самый канун войны тяжело переболел воспалением лёгких), не мог стать в строй, надеть солдатскую шинель. Его единственным оружием были остро отточенные строки. Те самые, ставшие крылатым девизом поколений:

 

Пусть шагом

спокойно широким  —

От  мощи  своей  легки —

Идут в наступление

строки,

Как праведные полки.

 

Кубанёв, даже находясь в тылу, всё равно оставался на передовой, призывая в стихах всех людей независимо от возраста трудом своим помогать фронту.

 

Ты  тоже просился в битву,

Где песни поют пулемёты.

Отец покачал головою:

«А с кем же останется мать?

Теперь на неё ложатся

Все хлопоты и заботы.

Ты будешь ей опорой,

Ты должен ей помогать».

Ты носишь воду в вёдрах,

Колешь дрова в сарае,

Сам за покупками ходишь,

Сам готовишь обед,

Сам починяешь радио,

Чтоб громче марши играло,

Чтоб лучше слышать, как бьются

Твой отец и сосед…

 

Кубанёв —  журналист разит врага и пером публициста. «На своих штыках,  на своих плечах  мы  несём сейчас судьбу человечества. За все жертвы человечества будем мы мстить фашизму в этих боях. И  не  дождаться врагу от нас пощады. Посеявший ветер, он пожнёт бурю. Всё для фронта!»

И, наконец, его самые мощные, афористично построенные стихи:

 

Ходите прямо, дышите легко,

Все, сгибавшие спины низко!

Это от Берлина до Москвы далеко,

А от Москвы до Берлина близко!

 

Читаем в книге Андрея Объедкова   «Неизвестный  Кубанёв»:

«В  августе 1941 года Василий Кубанёв направляется в авиационное училище.  Но, проучившись два месяца на стрелка-радиста, заболел и был направлен долечиваться домой.  Тяжело больной,  он всё равно работает в редакции, ездит в командировки, где окончательно подорвал своё здоровье».

Умер Василий Кубанёв в Острогожске 6 марта 1942 года. А через несколько месяцев  фашистская бомба угодила в дом, где жила семья Кубанёвых, уничтожив и все рукописи поэта. А  их, по воспоминаниям сестры Василия — Марии Михайловны Калашниковой, был целый мешок.  Очередная  вражеская бомба разрушила и место захоронения Кубанёва. Но    земляки-острогожцы  восстановили памятник и высекли на нём девиз  поэта: «Либо совсем не гореть, либо гореть во всю силу!»

 

 

                       Он был тревожно-радостным поэтом,

Всех  обжигавший  радостным огнём.

Читатель утром,  получив газету,

Искал в ней то, что пишет Кубанёв.

Газета, школа, полковое братство —

Судьбы нелёгкий краткий пересказ.

И всё наследство, всё его богатство —

Его стихи, дошедшие до нас.

                                                                  А. Рубцов                                                                 

 

Есть в  Мичуринске-наукограде улица Кубанёва. Его бюст установлен в школе №1. Редакцией городской газеты «Мичуринская правда» в  1992 году была учреждена премия имени Василия Кубанёва. Одним  из её лауреатов стал прекрасный прозаик, в то время   часто печатавшийся на страницах нашей   «Мичуринки», главный редактор   журнала «Подъём» Иван Иванович Евсеенко.

«Стихи — дыхание души», — был убеждён Василий Михайлович Кубанёв. Его поэзия вдохнула несгибаемую силу воли, солдатскую стойкость и  непобедимость в  стихи поэтов всё новых и новых поколений.

                                                                      Валерий АРШАНСКИЙ,

        член Союза писателей России,

Почётный гражданин Тамбовской области