* * *

 

Век мой белый, век мой красный,

Весь в бореньях поседелый,

Ты ужасный ли, прекрасный

Или просто обалделый.

 

Просто душу потрепавший,

Просто сердце простреливший…

Брат, в чужом краю пропавший,

Сват, в тайге сибирской сгнивший…

 

Кто ты мне, мой век-разбойник,

Резких красок злой метатель?

Прадед был кулак-раскольник,

Дед — партейный, председатель.

 

Красит лист октябрь поденно

В красный, в белый, в серебро ли…

Красный — с конницей Буденный,

Белый — Мамонтов, Шкуро ли…

 

Ты, Воронеж, в переливах

Цвета пестр, в былое канул

Вихрем белого прорыва,

Маршем с красными полками.

 

В революцию, как в небо,

Вместе с памятью вплываю…

Век прошел, а мне бы, мне бы

Примириться как — не знаю.

 

* * *

 

Ну что ты все тревожишь,

Лишая крепких снов,

Степное бездорожье —

Край дедов и отцов?

 

Не мальчик я, опасны

Волнений мятежи.

Что ни морщина — паспорт

С отметкою души.

 

Погостов тишь былинна

Вдали от автострад…

Спи, мама Агрипина!

Спи, папа Александр!

 

У памяти нет тлена.

Удел нам свыше дан…

Спи, бабушка Елена!

Спи, дедушка Иван!

 

Среди земной юдоли

Извилист путь и рван…

Спи, баба моя Поля!

Спи, дед мой Митрофан!

 

Не обойму, как солнце,

Околицу зрачком:

Ни даль с рекой Икорцем,

Ни близь в логу Дурном…

 

От отчего порога,

С метелки камыша

Парит над Красным Логом

Не время, а душа.

 

* * *

 

Они наступают — не дни, а мгновенья.

Я к ним не готов: закопался в веках,

В больших измереньях, где доблесть и страх —

Всего лишь развеянный сон вдохновенья.

 

Застали врасплох перед выбором здравым

Владельцы сердец, обольстители душ.

Они не играют торжественный туш,

Пиликают гнусную песню расправы.

 

Упрямая память скребется ногтями

В корявые наросты дат и висков…

Они наступают — я к ним не готов.

И мира, пожалуй, не будет меж нами.

 

* * *

 

Забыть того, кто был тобой,

Родиться заново по воле

Больницы с башней и трубой,

С тропой березовой вдоль поля.

 

Там, в прошлом, свет и красота,

Любовь, надежды, голос мамы…

А здесь — черта, черта, черта

Из четких очертаний рамы.

 

И все, что выхватит зрачок,

Вмиг станет жертвой перекрестья…

И память давит на висок:

Коль погибать, так только вместе.

 

Сличив и стыки, и слои

Времен минувших и текущих,

Скомкаешь образы свои

И в форточку — на сон грядущий.

 

* * *

 

Запросто мог бы на дно опуститься,

Бомжем на лавке лежать в подворотне,

Но твое платье в горошек из ситца

Чар колдовских во сто крат приворотней.

 

Как и откуда волшебные ветки

Вызрели в нежных девичьих изгибах,

Чтобы нести мои мертвые клетки

К солнцу за голую плату: спасибо!

 

Двор клокотал от порочных соблазнов,

Лихо вытряхивал медные гроши…

Ты выручала меня сообразно

Сказке, где вырос до неба горошек.

 

Время откупоришь — ортодоксальным

Страхом террора скорежатся лица.

Быть бы и мне бородатым и сальным,

Если б не платье из яркого ситца.

 

В жизненной драке есть повод напиться

Либо скатиться по скользкой дорожке…

Но, затревожившись, платье из ситца

Ссыплется под ноги горьким горошком.

 

* * *

 

Возвращаюсь по сумрачной рани.

Двухэтажный экспресс скор и хмур.

На туманном перроне Рязани

Две минуты всего перекур.

 

Затянусь — и в вагон по ступеням

К чашке чая, газете, теплу.

За Рязанью пожалует темень,

Постучавшись дождем по стеклу.

 

Принимая как должное морось,

С промелькнувшим в окне фонарем,

Поудобнее в кресле устроюсь,

Буду думать о чем-то своем.

 

До Воронежа вечером мглистым

Рельсы сон мой в труху перетрут…

Поезд — рай для непознанных истин,

И понять их поможет маршрут.

 

* * *

 

День по ступеням, а темь по дворам…

В городе привкус времен переменных.

Юность пушинкой вчерашней к губам

Липнет на Пушкинской, возле пельменной.

 

Где тополя сорока сороков

В белом распыле бунтующей плоти?

Липы кругом, с их горячих листов —

Вязкая зрелость на автокапоте.

 

… Девушка в ситце напротив, компот

Из сухофруктов в стакане граненом, —

Так завершался студенческий год,

По уши в девушку эту влюбленным…

 

Давнее счастье как сытный пельмень

Стынет на столике памяти бренной.

И продают в бутике дребедень

Там же, на Пушкинской, вместо пельменной.

 

* * *

 

Там важный грач, там воробей вертлявый,

Там ветерок с небесной синевы…

Март жжет в кострах нарядец полинялый

Из ношенной в метельный век травы.

 

Там полдень — паренек из захолустья —

Таращится на пестрый контур дач…

Из всех искусств искусней нет искусства —

В грядущих днях не миновать удач.

 

Пусть там река ломает с треском льдины,

Пусть прячет тень в глухом овраге снег,

Придет пора, и с песней лебединой

Душа затеет дерзостный побег.

 

* * *

 

Дачный сюжет с виноградной лозой.

Скручены плети дымков от кострища…

Новый сезон открываем с тобой

В круговороте земной колготищи.

 

Радуясь людям, галдят воробьи,

Облюбовали корявую грушу.

Что еще нужно для поздней любви?

Чем оживить зимовавшую душу?

 

Годы для сердца — ни рай и ни ад.

Март раздувает от важности ноздри…

Ладим к опорным прутам виноград,

Чтобы продлить себя в солнечной грозди.

 

* * *

 

Красный паук на черненой земле.

Лето в разгаре, и кровь буревая.

Солнце букашкой на пыльном стекле

Радугу чертит, лучами играя.

 

Что это — страсть или грусть ни о ком:

Сроки сдвигать, словно шторы из тюля,

Чтобы букашкою с красным брюшком

Ползать в веселых соцветьях июля?

 

Лето уйдет — ни следа, ни тепла,

Лишь сохранится от целого частью

Радуга в раме на месте стекла

С красным брюшком от паучьего счастья.

 


Иван Александрович Щёлоков родился в 1956 го­ду в селе Красный Лог Воронежской области. Окончил филологический факультет Воронежского государственного университета. Многие годы отдал журналистике и государственной службе в сфере печати. Автор десяти поэтических книг и многочисленных публикаций в литературных журналах. Лауреат премии ЦФО в области культуры и искусства, а также ряда международных и всероссийских литературных премий, заслуженный работник культуры РФ. Председатель Воронежского отделения Союза писателей России. Живет в Воронеже.