«Ты раньше вербою была…»

* * *

 

…И глаза у цветов угасают.

Э. Роттердамский

 

Роттердамский сказал, есть глаза у цветов.

Я поверил, поскольку был верить готов,

Потому что смотрел на меня гладиолус.

Но глаза угасают, — поэт продолжал.

И когда первый лист на ветру задрожал,

«Я не верю, не верю», — услышал я голос.

 

А цветы удивленно смотрели в глаза,

Когда осень, как старость, вступила в леса.

«Я не верю, не верю», — кричал понапрасну

Самый юный и глупый в семействе дроздов.

А поэт продолжал, что глаза у цветов,

Когда осень приходит со старостью, —

гаснут.

 

Жизнь прекрасна, но есть и осенние дни,

И поэму о старости пишут они.

И я верить готов, повторяя дословно:

«И глаза у цветов угасают…» Поэт,

Он один только знает, что это не бред,

Понимая, что путь у метафор — условный.

 

* * *

 

Я ушел, окликая убежавшие дни.

Там зарницы сверкали и шептали: «Взгляни…»

За деревнею милой песню пел соловей.

Он сидел над могилой в колыбели ветвей.

Над равниною коршун нес зайчонка в когтях.

И я чувствовал кожей боль большую и страх.

Разглядел я в пространстве прошлый день невзначай.

И сказал ему: «Здравствуй!» Он ответил: «Прощай!»

Я ушел на рассвете. Босиком, без пальто.

И никто не заметил. Будто был я никто…

 

— Как дела? — я спросил. Он ответил мне: «Плохо…»

Я не мог удержаться от грустного вздоха,

И вослед ему долго с печалью смотрел.

Появились в душе незнакомые мысли.

Будто рухнули в бездны веселые выси.

Загрустилось. А я ведь грустить не хотел.

 

— Как дела? — я спросил человека другого.

Он ответил: «Прекрасно!..» Хорошее слово

Добрым светом согрело меня изнутри.

Понимаю, что мир, он и хмурый, и ясный.

Ну а жизнь, даже грустная, все же прекрасна.

Не печалься. А если есть слезы — утри…

 

* * *

 

Ты хрупкая. Тщедушный, хмурый рок

Тебя порвет. Ты для него — не знамя.

А опыт повседневных бед — не впрок.

Живем себе. Но мы себя не знаем.

Скажу: ты раньше вербою была.

Ты радовалась солнцу, в небо глядя.

В веках ты женский облик приняла,

Сменила имя. Стала зваться — Надя.

Я, вероятно, раньше был вязком.

Лицо, как лист осенний, стало желтым.

И если верить памяти — знаком

С объятьем ветра — нежным и тяжелым.

Душой поймешь, но как постичь умом,

Когда на свет из тьмы незнанья выйдешь,

Вот этот человек, он был холмом,

Из-за холма простора не увидишь.

Холмы, гнедые крупы темноты,

Гробницы крика треснувшей оглобли,

Приобретают новые черты,

Земля их воплощает в новый облик.

Кто были мы? Кем будем через час?

Себя мы не узнаем. Не желая

Вбирать в себя и пот, и кровь, и грязь,

Как может лишь одна земля живая.

 

——————————

Александр Михайлович Макаров родился в 1946 го­ду в селе Еремеево Староюрьевского района Тамбов­ской области. Служил на Северном флоте. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Работал плотником, библиотекарем. Печатался в журналах «Подъём», «Наш современник», не раз был лауреатом премий этих журналов. Автор многих книг стихов. Лауреат областной премии имени Е.А. Боратынского. Член Союза писателей России.