Степная свирель

Татьяна Агибалова

 

стихи для малышей

 

СОЛНЦЕ

 

До чего же летом доброе солнце,

Обогрело всех друзей, незнакомцев.

На поляне все цветы приласкало,

В догонялки с малышами играло.

Все дороги в деревнях просушило,

В городах нам сарафаны пошило.

Ну а мне, как своей новой подружке,

На носу нарисовало веснушки.

 

КОШКИ-МЫШКИ

 

Целый вечер в «кошки-мышки»

Во дворе идет игра.

Вихрем носятся мальчишки,

Веселится детвора.

Толик — мышка и Сережка…

Что такое? Стоп игра!

«Я устал», — сказала кошка, —

Мне уже домой пора».

Расшалились нынче мышки,

Кошке было нелегко.

Мама дома даст ей пышки

И парное молоко.

 

* * *

 

Раньше, ребята, я был малышом.

Спал под зеленым капустным листом.

Утром пил сладкий цветочный нектар,

Днем в догонялки с жуками играл.

Вечером слушал концерты стрекоз,

Ну а потом я немного подрос,

Нос мой подрос, голова подросла.

Тут меня мама в капусте нашла.

 

Алиаскер Ашрафов

 

ВЧЕРА

 

Вчера я купил себе

Стихов новый сборник,

Фруктовое мороженое и сахарной ваты.

Если твоя любовь кончается

в ближайший вторник,

Не говори мне,

Что это звезды во всем виноваты.

 

Вчера в магазине на кассе

Мне не выдали сдачу,

И сегодня оплатить проезд оказалось нечем.

Если я для тебя совсем

Ничего не значу,

Не обнимай меня, пожалуйста, тогда

При каждой встрече.

 

Вчера утром в своем доме

Умер Умберто Эко.

И я встал и заплакал,

Словно вывихнул сустав плечевой.

Если тебе так и не удалось

Полюбить во мне человека.

Не люби уж во мне ничего.

 

* * *

 

Так хочется сесть с тобой на поезд

И по дорогам железным

Отправиться куда-нибудь на юг,

Минуя большие города.

В тебе есть что-то,

Что делает сон бесполезным.

Ты мой единственный друг,

Ты вода,

Которой я умываюсь каждое утро.

Рядом с тобой мои зрачки

Максимально сужены.

Я уверен, что все буддийские сутры

Начинаются именно с твоего имени.

Но, знаешь,

Все эти завтраки, ужины,

Все эти вилки и ложечки

И даже свою утреннюю молитву,

Я бы не раздумывая выменял

На одно твое нежное «божечки».

 

Алина Бачурина

 

НАБОЖНЫЙ

 

Земля в молитве вскинет кверху горы.

Запенятся взволнованно все реки и моря.

Лишь для того, чтоб все земные ссоры

Убила новая, горящая заря.

 

Лишь для того, чтоб дивный новый день настал.

Исчезла глупая мирская суета.

Но, к сожалению, наш мир настолько мал,

Что в нем не вместится вся эта красота.

 

Поэтому нам бог и наказал:

Творить любовь — из уст в уста,

Из уст в уста.

Я не ослушаюсь воскресшего Христа

Лишь для того, чтоб быть одной из ста.

Я принимаю все советы неспроста,

А чтоб не засосала пустота.

Под тяжестью дубового креста

Иду по краешку тетрадного листа

И вниз смотрю — как на реку с моста.

 

Река кипит, волнуется, вздыхая,

Планета молится. Наивная. Святая.

 

НЕБЕЗРАЗЛИЧНЫЙ

 

Я чувствую запах ладана,

Передвигаясь с лада на

Лад,

Невиновная я — оправдана.

Справедливая мне судьба дана

И я ничего не хочу возвращать назад.

 

Я вижу — ты предо мной

Не предан. Не предан мной.

Мне не передать, не придать

Благодать.

Не пустить время вспять.

 

Пересмотрено все, прощено.

Кажется, что так проще.

Но

Вывод: переоценено.

Перекручено, перемотано.

Перекрючено, сожжено.

 

Я как будто играю в лото:

За меня уже все решено.

Но,

Боже, спасибо за то,

Что мне не все равно.

 

Анастасия Картавцева

 

ЛЕГЕНДА ОБ УЛУГ ХУРТУЯХ ТАС

 

Боль не чувствую (я же сильная)!

Плакать женщинам здесь не велено!

Не молила я неба синего

И не терла земли коленями.

 

Сартахпай был мне мужем преданным…

Сотый (мальчик) родился осенью…

Не гадали тогда, не ведали,

Что несчастье над нами носится.

 

В наши земли пришли захватчики

(Им противились всеми силами).

Взяв на руки меньшого мальчика,

Я с детьми старый дом покинула.

 

Муж один против войска вражьего

Вышел храбро на гибель верную,

Он меня ни о чем не спрашивал.

(Здесь советы давать не велено.)

 

Мы бежали за склоны горные,

Дети плакали от усталости,

Только я не клонила голову,

Что мне делать?! Они в опасности!

 

Я не думала, что я делаю,

Накормив своих деток ужином

И взмахнув рукавами белыми,

Обратила их всех в жемчужины,

 

Нанизала на нитку длинную…

Только нитка была непрочная,

И все детки мои родимые

По дороге и по обочинам

 

Закатились в траву зеленую,

Затерялись в камнях, в расщелинах…

Над долиной кружили вороны,

Задевая курганы перьями.

 

Деток нет. Муж убит в сражении.

Потеряла с собой согласие…

Пусть здесь бабам кричать не велено,

Но я крикнула в даль Хакасии.

 

Я кричала со всею силою:

«Да неправильно! Пусть неправильно!»

Только слышалось над долиною:

«Стать бы каменной! Стать бы каменной!»

 

Было сильным мое желание…

Стала камнем и стала вечною:

Я теперь не впадаю в панику,

И сильна, как другие женщины…

 

Евгения Кириченко

 

* * *

 

А любовь чистых душ — прозорлива,

Знает больше, чем наши умы…

Представляет всю жизнь в переливах,

Сохраняя единство семьи.

 

Длинный голос ее многозвучен.

Многозвучны и гром, тишина…

Только дай ей божественный лучик —

Обращает в янтарь имена.

 

А земля чистых душ — простодушна,

И наивна сама, как цветы.

Не сравнится с ней дикая суша,

Облученная светом звезды.

 

Анна Ковалева

 

* * *

 

«Ах, значит дело в этом — мир другой!

Мир изменился вдруг чего-то ради», —

Какой-то умник написал в тетради

Летящей и стремительной рукой.

 

Еще так много снега до весны,

Еще так много дней пройдет без света,

Но он почуял свет. Не видя сны,

Он ускоряет время до рассвета,

 

Когда садится — «Тише, я пишу!»

Он верит в стих. Как жаль, что я не верю

В свои стихи и эту мысль сношу,

Как самую тяжелую потерю.

 

«Еще так много стужи до тепла,

Но что-то изменилось, хоть убейте!

Поверьте в свет, как верят слепо дети!

Пожалуйста, увидьте и поверьте!»

 

Так заклинает он, и вдруг слова

Выбрасывают искры и лучатся,

И начинают чудеса случаться,

Лишь только б я поверить в них смогла.

 

Мир, измененный росчерком пера,

Приговорен к пожизненному чуду.

Еще совсем немного и весна

Согреет всех, согреет все

Повсюду.

 

Олег Коновалов

 

* * *

 

Затуманилось липкими датами,

Закручинилось,

Запропало, приснилось закатами

Перочинными.

 

Засмотрелись на окна, на теплые

Копья-звездочки…

Зашагали разбитыми стеклами

Да по косточкам…

 

Заалелась, запенилась кровь

Неприкаянно…

Да не в глаз не попав, и не в бровь —

До отчаянья…

 

Собралась на побывку душа

На все стороны…

В благодатную землю сажать

Травы сорные…

 

В синем небе оконный проем

За курганами…

Безымянное время мое…

Бесприданное…

 

Наталья Косякина

 

* * *

 

 

Колыбельная для мальчика

В Коктебеле, сам из Нальчика.

На белесо-серой наволочке

В ночь глядит его лицо.

 

В темноте все неразборчиво:

Что-то было и закончилось.

Не мешай ты, не ворочайся, —

Обхватил себя кольцом.

 

Он не глупый — да вот молодость.

Сознавал, старался — молодость.

Чист, умен — да только молодость.

Ну прости ты мир, малыш:

 

Колыбельные обманчивы,

Коктебели вас не прячут, вы

Как резиновые мячики —

Оттолкнулся и летишь.

 

Не скажу тебе я дельного.

Я такая ж, только девочка.

Я сильней, да вот поделена

На две тысячи частей.

 

Колыбельная для девочки —

Это выстрелы у темечка,

Это марш, и свыклись стеночки

С горькой поступью моей.

 

Наши стены не кончаются,

Щеки горячи, как чайники,

Ты лежишь сейчас, отчаявшись,

Под бедой, как под свинцом.

 

Ты прости нас, что заплакали.

Над тобою мы заплакали.

А в трубе застряло, в раковине,

Обручальное кольцо.

 

Владимир Кузьменко

 

МОНОЛОГ С ВЕЧНОСТЬЮ

 

Какие слова были подобраны

Из множества вероятных звучаний,

Произнесенных в пространство —

Двух вековых молчаний?

 

Скорее всего, вероятнее даже

Тихие будто молитвы старицы —

В дни, когда бесы на плечи валятся,

Нужно сказать, а они в пропаже

 

Числятся, мнешься и заикаешься,

Глупость срывается неуловимая.

Что же никак в мою чушь не вмешаешься,

О, молчаливая вечность незримая…

 

* * *

 

У «спасибо» отвалилась буква «Г»

И ушла с молитвой жить в глухой тайге.

Бить поклоны и следить за смирной недр,

Где кристальный воздух и могучий кедр.

 

По-простому шапка ляжет набекрень.

Громко к небу, воспевая каждый день,

«Г» потрудится и вновь поклоны бьет,

Как же здорово забытая живет.

 

Мы отчаянно кричим: ну что за «Г»

Без «Спасибо» на одной хромой ноге,

Выворачивая смысл бытия:

«Что же, Господи, такого сделал я?»

 

Выйдя к вечеру, на Божьем очаге

Греет душу в память канувшее «Г»,

«Спаси Бог», — она смиренно говорит.

Все что есть, за то его благодарит.

 

Оксана Лесовик

 

НАД ПРОПАСТЬЮ

 

Куда утки летят из Центрального парка зимою?

Разве этот вопрос не важнее всего на земле?

Только я вопрошаю не это, а что-то другое,

И на что-то другое придется ответить тебе.

Подари мне коньки и пластинку с какой-нибудь песней.

Давай бросим учебу, курить и свои города,

Давай сядем на поезд, уедем куда-нибудь вместе,

Чтоб узнать, наконец, куда утки летят в холода.

Сейчас восемь утра, я уже, как собака, устала,

Я неспешно иду, сунув руки в карманы пальто,

Все душевные силы мои идут только на то,

Чтобы в эту секунду не кинуться в гущу вокзала.

И одна только мысль барабанит, как слабенький пульс,

Я ее прогоню ненадолго и снова вернусь:

Разве я занимаюсь делом, ты мне скажи,

Пока Холден спасает мир в золотистой ржи.

 

Татьяна Лозюк

 

КРЫМСКАЯ НОЧЬ

 

Темного неба холодная синь

В душу врывается снова.

Теплая, лунная крымская ночь —

Русского сердца окова.

 

Яркие, светлые звезды твои

Вновь предвещали разлуку.

Словно просыпанный бисер они

Прочат мне долгую муку.

 

В черной, страшащей ночной глубине

Чувствую что-то родное:

В ней, как в душе неподвластной весне,

Теплится пламя живое…

 

Как не хочу этот край покидать,

Что стал мне дорог, как мать…

Время придет возвращаться сюда.

Я буду очень скучать…

 

Кристина Маркова

 

ВОРОНА

 

Снова-снова я слышу гулкий,

Трубно-гулкий замерзший зов.

Уноси свои ноги, милый!

Что ж ты выдрал теперь засов?

Растекается мой стержень —

Пусть напьется глухой стриж.

Почему-то глаза не режут:

Голос глаз твоих — день, тишь.

Я же первая — встану против:

Для тебя камень сжат в кулак.

Белым хлебом меня кормишь,

Хлебом кормишь меня как

Занесенную снегом птицу —

Ледяные ладони ко рту.

Но вороны душа снится

Только заледям на снегу.

 

Василий Нацентов

 

* * *

 

Где молоко рекой не расплескается,

дожди грибные слепо не пройдут.

Я девочке отчаянной понравиться

хотел и выветрил уют.

О, лес и степь, о, нежность и притворство,

усы, усы — портретам и вралям.

Жить оказалось холодно и поздно,

как в одиночку чтенье по ролям,

как на полях тетрадных голос птичий

не услыхать, не перейдя черту,

и наломать дрова сожженных спичек,

не прикурив. Так звуки в немоту

уходят прочь. Карандашом чирикать,

раскачивать надмирную печаль.

И замолчать и к тишине привыкнуть,

но продолжать качаться и качать.

 

* * *

 

Семафоры. Серафимы. Одиночество в снегу.

Горький шепот шестикрылый светлым словом берегу.

В умирающих ладонях, в рыхлом воздухе видны

недоступные перроны неслучившейся страны.

Плачет женщина, — я с нею должен быть. От долгих слез

даль двоится талым стуком утекающих колес.

По высотам, по пределам, по горбатым городам

отступающее тело — наступающим снегам.

О, душа! Глаза и голос — ломким локтем — в пепел, в плен

о весне, о первом платье выше смерти и колен.

 

Эльвира Пархоц

 

МОСКВА — ВОРОНЕЖ

 

Поезд в ночь, как стальная иголка,

Нижет, нижет янтарные бусы:

Милославское, Заново, Усмань…

И татарская дочь, обернувшись протокой,

Вновь бежит сквозь метель, с побелевшими косами;

Стук монист — в перезвоне колесном.

То ли снег за окном, то ли пепел Рязани,

То ли кони-туманы с разрытых стоянок…

Я вернулся, родная. Метет, замерзая,

 

Ветер-дворник

Пустой

           полустанок.

 

ЗАИГРАЙ-ОВРАЖКИ

 

Будет ветер, и будет снег —

Белым полозом, звонкою чешуей.

Пегой облачной кобылицы не сдержишь бег —

Вновь растопчет подковою горячо

Позолоченной; и вонзит

Всадник в сердце змеиное острый луч.

Разольется холодная кровь по низинам,

Заиграет, сбегая с круч.

И, пробив, как скорлупку, опавший лист,

Зазмеится росток зарниц.

 

* * *

 

За багряной рекой

Пламенеющих дат —

Только тишь,

Только шорох страниц, как камыш.

Пишет ночь на обугленном свитке впотьмах,

Ставит вехи сверхновых на Млечном Пути.

 

Много истин. Правдива, наверно, одна.

Переправа пока впереди, впереди.

И неспешно качается якорь-луна

Позабытой ладьи.

 

Павел Пономарев

 

МАМА

 

Простудно. Студно. И не до тепла

Чуть вздувшимся прожилкам на руках.

Как Дон и Меча юность протекла.

В пяти строфах иль двадцати строках.

 

И оскользнешься материнским взглядом.

А я мальчишеским — сыновьим — промахну.

Заумный сын, да нет со мною слада —

Ты про себя, а я все про Москву…

 

Летят, летят автобусные будни —

И ты не глушишь на ночь телефон.

Педант-будильник — восемь, девять — будит,

Не заглушая лебедянский сон.

 

Не лебедянский. Сон — а, может, стон?

Я далеко — и пятница не близко.

Налейте мне, пожалуйста, за сто

Компот и щи — в студенческую миску.

 

…Приеду, мама! Скоро. А пока

У Богородицы погреюсь. Помолчу.

И зайчики с алтарного окна

Срываются в очки и на свечу.

 

ОКА И ОЛЬКА

 

Разлука — мука, а пока

Приобниму тебя — случайно,

И вдруг покажутся нечаянно

Мне мимолетами века!..

 

Запомнить лучики у глаз

И сколько родинок на шее,

Но веки века тяжелеют,

И кроме нас… кто кроме нас?

 

А путь-то — в пустошь… пустота.

Тоска — и только…

Разлука — мука, а пока

Ока — и Олька.

 

Михаил Потапов

 

* * *

 

Ты моя подруга с нефтехимического завода.

Мы с тобою знакомы три с половиной года:

Год гуляли, год в браке и полтора в разводе.

Наши с тобой отношения пахнут нефтью.

 

Ты была боевая подруга, моя сподвижница.

Говорила, со мною совсем легко дышится,

Мы дружили,

и капала черная-черная жижица

Из цистерн на пол производственного отдела.

 

И когда наш объект стал совсем авариен,

Нам черные лужи под ноги налили,

У нас здесь царила полная антисанитария,

И ты отравилась, тебе промывали желудок.

 

Потом уехала к морю с кем-то из стационара.

Я ходил и всюду за нами закручивал краны,

Но было уже бесполезно, это не помогало.

Нефть была в кабинетах и коридорах.

 

И вот под ногами движется месиво.

И мы, как можем, бежим от профессии,

Но она уже всех давно перевесила.

Нас тянет на глубину,

Ты там меня не найдешь,

Я там тебя не найду.

Там все станет черным комком, а завод

Выпьет его по глотку.

 

Аман Рахметов

 

* * *

 

                     Слово странное — старуха…

                                                                    М. Цветаева

 

Проблем со слухом у старухи

не возникало никогда,

лишь кран покашливал на кухне,

поскольку

редкая вода —

 

струилось время

по морщинкам

рекою длинной в океан,

что был по юности рассчитан,

а получается — в стакан.

 

но в нем,

помимо валидола,

непостижимости, утрат

кричали чайки, бились волны —

так солнце жмурится с утра.

 

и остальное —

где-то в стопках

давно забытых школьных книг

и в непонятной, мелкой кнопке,

когда ей кто-нибудь звонит.

 

* * *

 

В глазах казарм — застыли дни

Колючим скомканным пространством,

И лишь свободные дожди

Сбивают с толку постоянство.

 

Что значит — быстро уходить,

Что значит — с кем-то расставаться?

Лишь то, что вихревая нить

Имеет свойство растворяться,

 

Как молоко в кофейной мгле,

Как лишний слог в клубке созвучий.

Я — там хожу по всей земле,

сжимая — здесь — в трех пальцах ручку.

 

И медленно, листая соль

(вдруг вспомнятся морские лужи),

Толкает вниз мой локоть стол

И лоб пытается разрушить,

 

Не понимая, что за план

Составлен чьим-то «понимаю».

В глазах казарм — квадратный плац

И жизнь моя, как есть, — прямая.

 

Юлия Русанова

 

ЮНОСТЬ

 

Тлеет пламя августа во мраке,

Звездам снится красота полей,

И созвездий брошенные знаки

Растворятся в юности моей.

 

Мы не одиноки во вселенной,

Те блуждающие в небесах лучи,

Лишь представишь, на одно мгновенье,

Чьи-то души светятся в ночи…

 

Застывает любопытством взора

Зеркало чернеющей воды,

Слышен тихий шепот разговора,

Заблудились на песке следы.

 

Мотыльки прозрачной вереницей

Крыльями обнимут яркий свет,

Серебристым пеплом на ресницах

Оживут через десятки лет.

 

Жизнь — игра вслепую, вечный случай,

А шуршание листов — календарей

Колокольчика мелодии созвучно,

Растворится в юности моей.

 

Сергей Рыбкин

 

* * *

 

В доме тень растянулась по ком-нате

под овации капель-крыш.

Шторы глаз приоткрыли, и в тем-ноте

луч поскребся в углу, как мышь.

 

И его не прогнать, он не так уж плох.

Одеяла конверт открыть —

выдох тел обменять на холодный вдох,

и восторги дождями смыть.

 

Прогреметь, прошуметь, занавесы врозь —

разлучить до возни времен:

ночь прикажет уснуть — мы уснем, авось;

день прикажет и мы — пойдем.

 

А пока в доме тень, и едва слышны —

лай собаки и запах льда.

Мы встаем, мы идем, но кому нужны

сами Мы,

завтра и вчера?

 

* * *

 

Сохрани меня не схорони

я сдержу минутную стрелу

словно раскаленную струну

временем сыграв

я тебя придумаю — юлу

я тебя придумаю — игру

ты еще не сделанный

мой шаг

 

я еще не сделанный

твой шаг

талые следы как синяки

талые следы на белом теле

словно это мы в них загустели

время нас зажало в кулаки

время в нас а мы в нем дураки

 

красные ладони от надежд

алые веснушки от тревоги

ты как будто тень застыла меж

сосен и развилистой дороги

я тебе навстречу встал меж них

рыхлый снег

и шорох нас двоих

 

рыхлый снег

и хруст и хруст и грустью

вымочены яблоки-глаза

время не вмещается в часах

время будто ночь очертенело

сосны заскрипели возле нас

целые оркестры возле нас

время не уложенное в тело

 

выпорхнуло птицей

и взлетело

и осталось памятью для нас.

 

Марина Серафим (Филатова)

 

СТЕПНАЯ СВИРЕЛЬ

 

Любовь моя, как истина, проста,

Какие б звезды в небе не сияли,

Им не затмить родимые места,

Не заменить мои степные дали.

 

И что бы ни случилось, я вернусь,

Вернусь с рассветной трепетною дымкой,

И аистом я белым пронесусь

Над дрогнувшей зеленою былинкой.

 

И если слышишь шепот ковыля,

И если соловей выводит трели,

Знай: говорит с тобой душа моя,

Свободная душа степной свирели.

 

Елена Смолицкая

 

ПУСТЬ ОСТАНЕТСЯ ГЛАВНОЕ

 

Ты во мне акцентируешь что-то глубокое, важное,

Отдираешь репейник, прилипший к моим волосам,

И сжигаешь мосты — пусть красивые, все же — бумажные,

Придавая особые смыслы случайным словам.

 

Ты не хочешь играть с непонятной чужой отголосицей,

Неподдельного жаждешь и, мыслей ловя хоровод,

Ты их сеешь сквозь сито, и ветром соринки уносятся.

Пусть останется главное и — никогда не уйдет.

 

ОЗЕРА

 

Темные воды, возьмите мою печаль.

Светлые воды, вместите большое небо,

Пусть повторится в вас голубая даль.

Ваше спокойствие и гармоничность мне бы…

 

Я растворяюсь в каплях своей мечты,

Я забываю про тесные злые стены,

Взгляд утопает в спокойствии красоты,

Память смывает объятья стального плена.

 

Эти озера для сердца дают приют,

Дарят смирение мыслям моим мятежным

И в отраженьи меня они узнают —

Той, неизменной, тысячелетне-прежней.

 

Ирина Стародубцева

 

* * *

 

Уже стали холодными зори,

Собираются птицы на юг,

И деревья в багряном уборе,

Как предвестники скорых разлук.

 

Август звезды горстями срывает

И бросает их с неба… Пора…

В теплых травах они догорают

Под напевы сверчков до утра.

 

Спит округа, тревожиться рано,

Бабье лето еще впереди,

Только травы степные увянут,

Не спасут их косые дожди.

 

Пусть ложатся в низинах туманы,

Тихо осень стоит у ворот

На часах своих старых карманных

Отсчитает еще один год.

 

Уже стали холодными зори,

У земли забирают тепло,

И петух все поет на заборе,

Что звенящее лето прошло.

 

* * *

 

За прудом и за ветхой околицей

Стоит церковь по пояс в саду,

Там священник в углу тихо молится,

Я туда рано утром приду.

 

Пахнет травами, воском и ладаном,

Благодать на душе и покой,

И старушка в платочке салатовом,

Перекрестится ветхой рукой.

 

Словно времени нет, только вечное

Просыпается в каждом из нас,

Быстротечная жизнь, быстротечная

Отзывается эхом сейчас.

 

А молитва польется размеренно,

С верой в Бога нам все по плечу,

И за мир во всем мире потерянном

Я сегодня поставлю свечу.

 

Анастасия Стрелецкая

 

НА ЯЗЫКЕ…

 

На языке травы

Свежие вздохи ветра,

Запахи сна и кедра,

Солнечно-алые львы

На языке травы.

 

На языке воды

Шорох под ребрами слева,

Слабость бескровного тела,

Птиц неизвестных следы

На языке воды.

 

На языке огня

Путь от безумства до неба,

Вкус кислорода и хлеба

И возрождение дня

На языке огня.

 

На языке воды,

На языке травы,

На языке огня,

Только услышь меня!

 

ПОГРАНИЧНОЕ

 

Я обнять пыталась, да в руках нет силы,

Я понять старалась, да слова забыла.

Я пою надрывно голосом овечьим —

Мне не дали взора, мне не дали речи.

Мне не дали мудрость, разума не дали

И пустоголовой жизни без печали.

Не тонула в боли, в счастье не купалась,

Не дана мне сила, не дана мне слабость.

Не дана мне воля, не дано забвенье —

Жизнь на пограничье, серость да гниенье

Выпало на долю девки бестолковой.

Я обнять пыталась… Начинай по новой.

 

Екатерина Стрельникова

 

РЖАВЧИНА

 

Не смыть мне с себя настроение грусти,

Не выйти из душа почти Афродитой.

Салат из дешевой брюссельской капусты

Немного подвял на тарелке забытой.

 

Под окнами снова влюпьяные пары,

0,5 «Жигулевского», дым до удушья,

И плач заунывный трехструнной гитары

Поет безучастно и так равнодушно.

 

Прохожие злобно рычат на собаку

За то, что костьми полегла на дороге,

За веками прячась в спасительном мраке,

Жалея свои перебитые ноги.

 

В автобусах — давка, по городу — пробки,

Из окон — угрозы, плевки и проклятия;

Остаться в живых до своей остановки —

Увы, безнадежная цель и занятие.

 

И весь этот мир, проржавевший и ломкий,

Я без сожалений и слез променяю

На кошку, что кормит чужого котенка

И ночью покой его сна охраняет.

 

* * *

 

Что ни яма — то нам окоп:

Брось в нее, а мы встанем в бой.

Попытайтесь вогнать нас в гроб

Вашей подлостью и клеветой!

 

В пестроте городов и сел,

Пока наша страна жива,

Пока наш золотой орел

Расправляет свои крыла,

 

Пока хлещет тугой бич

По спине молодую Русь, —

Зарождается грозный клич

И горит учащенно пульс!

 

Если атом, война и смерть

(Не дай Боже) поднимут наган —

Они нашу оплавят твердь,

Но потом развернутся к вам.

 

Если дьявол, от злости бледный,

Нас растопчет чужой ногой —

Вместе с нами все наши деды,

Вплоть до Рюрика, встанут в строй!

 

Наш огонь запылает снова —

Его искру зажмем в кулаке.

Сохрани же, Господь, любого,

Кто ударит нас по щеке!

 

ВЫШЕЛ МЕСЯЦ ИЗ ТУМАНА

 

Я не сплю, встревоженный.

Гляну на восток —

Месяц настороженно

Точит свой клинок.

 

Улыбнется вогнуто

В пепле папирос —

Желтый, как трепроклятый

Цвет твоих волос.

 

Мне с эпохи Рюрика

Этот господин

Страшен, как безумие

И амфетамин.

 

И ко мне на лампочку

Через лед окон,

Как ночная бабочка,

Прилетает он.

 

И молчит, бесчувственно

Глядя на меня,

Обреченно-грустного

В тусклости огня.

 

Я стою, бессмысленно,

Подавляя дрожь,

Когда он неистово

Вскинет острый нож,

 

Полоснет сверкающим,

Тут же спрячет клин —

Горло зажимающий,

Падаю пред ним…

 

Слышу тьмы бренчание,

Вздохи бытия,

И твое молчание

Около меня.

 

Екатерина Ступникова

 

* * *

 

Посмотри — это та же комната,

Тот же шкаф и то же окно.

Только пусто, немного холодно

И с закрытою шторой темно.

А снаружи все та же улица,

Люди также спешат по делам,

Солнце светит, а тучи хмурятся,

Проплывая вдали по холмам.

Те же вновь на гитаре аккорды,

Льются песни и шепчут стихи,

Те же книги лежат и кроссворды,

Так же сладко пахнут духи.

Что за страшная шутка, скажите?

В чем ужасный таится секрет?

Все вы дышите, ходите, спите.

А того человека нет.

 

Надежда Третьякова

 

* * *

 

Снова Осень бредет по городу,

В синих лужах набухли тучи.

Осень строгая, Осень гордая,

Ты печалью меня не мучай!

 

Я и так стала слишком бледною,

Желтый лист не добавит яркости…

За душою, измученной, бедною,

Мне бежать до глубокой старости.

 

Осень рыжая, ты — обманщица!

Я тебя обвиняю в подлости!

Ты любовь мне дала, но, кажется,

И надежды лишила, и гордости…

 

Яна Цыганкова

МОЛИТВА

 

Тихое, тайное, невыразимое

Дышит на кончике белой свечи.

Светлое, вечное, неоспоримое

Прячется скромно в беззвездной ночи.

Доброе, кроткое, нежное, мягкое

В запахе ладана, в белых цветах.

Самое летнее, самое яркое,

Самое главное в мыслях и снах.

Не отпугни беззащитное, спящее,

Юное слово из недр души.

Не иллюзорное, а настоящее —

Чувствуй его, принимай и дыши.

Тише и легче. Касаньями робкими

Лечит и дарит и свет, и покой.

Дни будут длинными, ночи короткими,

Все еще будет… все будет весной.

Зло переломится, боль перевоется,

Зимняя ненависть тоже пройдет.

Дай только силы держаться. Не ссориться.

Счастья придет долгожданный черед.

Я в это верю. Я верю отчаянно.

В комнате темной погасла свеча…

Невыразимое, тихое, тайное

В шелесте крыльев. Не в звоне меча.

 

* * *

 

Лето щекотно касалось разбитых коленок. Папина шляпа рыбачья была велика. Сколько придумано было кричалок, шумелок — знает тарзанка, хранит, улыбаясь, река.

Кислые яблоки, сладкий крыжовник, тутовник, все по соседским заборам цвели и росли. Слаще придумаешь разве и ужин, и полдник, чем переспелая сладость? Подарки земли…

Маленький ежик ночами ходил по клубнике — в блюдечко мы наливали ему молока. Маме носили в футболках лесной земляники. Папина шляпа все так же была велика.

Папа вставал с петухами, еще до восхода, складывал снасти на старенький велосипед, а возвращаясь к полудню, звал нас: «Обормо-оты…» Нам отдавал карасей, маме прятал букет.

Лето теплом целовало от пят до макушки — время, казалось, ему не кончаться дано. Мы собирали грибы и ловили лягушек, трогали старое бабкино веретено, прятали куколки бабочек в балках чердачных, позже крылатый огонь выпускали на свет…все это было волшебным. Таким… настоящим.

Кто подарил бы в то время счастливый билет?..

 

* * *

 

В нашем маленьком городе трудно любить и влюбляться — эти улочки помнят побольше тебя самого. Здесь (а ты и не помнишь!) впервые кого-то касался, здесь сирень обрывал (и не помнишь опять, для кого.)…
В этом темном проулке прогорклая соль поцелуев — лихорадочных, рваных, последних пред долгой зимой, ну а в этом, на старом мольберте кого-то рисуя, ты скользил мимо глаз, потому что мечтал о другой.

А следы твои кошкою-памятью въелись в брусчатку — прошлогоднее эхо доносит их из темноты. И перила моста помнят сжатие рук
(«Я в порядке»), и желание тела коснуться холодной воды…

Помнят старые церкви мальчишку, пришедшего с мамой, что стоял, оробевши, под взглядами русских святых; Помнят в парке дорожки коленки-падения-раны, помнят первую кровь от удара — жестоко, под дых.

Город помнит, и памятью этой как будто бы дышит, облачками горячего пара срывается с губ.

Трудно нынче влюбляться — он помнит, и знает, и слышит, и ничто от него не укроется, знаешь ли, друг.

Эту память не скрыть и не смыть никакими слезами, не убить расстоянием линий змеящихся рельс. Знаешь, даже стихи, разлетаясь над миром словами, все равно остаются трепещущей памятью.

Здесь.