Родительская суббота

* * *

 Перегорит костер и перетлеет,

Земле нужна холодная зола.

Н. Туроверов

 

А я все помню те года,

Где в клочьях дыма и болтанках

Гремели наши поезда

На безымянных полустанках.

Я слышу, словно наяву,

Колес движенье с ветром рвущим.

С подножек прыгали в траву

И шли пешком к огням зовущим.

Варили кашу с молоком

И борщ с грибами ради пира.

И был нам вовсе не знаком

Противный вкус чужого сыра.

И, вспоминая те года,

Я часто думаю с тоскою,

Что шли мы явно не туда

Под тяжкой бронзовой рукою.

На нас смотрел с прищуром мир,

Но мы об этом не грустили.

Мы сотворяли свой кумир

И на костях сады растили.

И хоть от смеха разревись,

А жизни должно продолжаться…

Россия, где ты?! Отзовись…

Я так хочу к тебе прижаться!

Чтоб каждый был другому рад,

Но по любви — не по неволе,

И чтоб обнялся с братом брат

На том кровавом русском поле,

Чтоб зрели к сроку семена,

Чтоб зеркала не покривились,

Чтоб стала храмом та страна,

Где храмы прахом становились…

Но словно ворон распростер

Над нами крылья волей злою…

Все тлеет, тлеет тот костер

И не становится золою.

 

* * *

 Как мне хочется жить на иной высоте,

Выше спешной молвы, выше грешной печали,

Только силы не те, только годы не те,

Только ветры земные меня укачали.

Я еще напишу неплохие стихи,

Я еще дорешу, что во мне не решилось.

Я еще подышу на сережку ольхи,

Чтоб она, как живая, в руке распушилась.

И ответит мне Бог, что распят на кресте,

Чьи ладони любую слезу отирают:

«Для чего тебе жить на иной высоте?

На иной не живут, на иной — умирают».

 

* * *

 До того мелового отрога,

До летящих навстречу небес

Доведет грунтовая дорога,

Разделившая поле и лес.

Сочетанье бессмертья и тленья,

Прошлых дней накрутившийся ком —

И, оторванный от поселенья,

Грустный домик мигнет огоньком.

Там погост зачернеет крестами,

Там качнутся ряды камыша…

Отчего-то с такими местами

Сокровенно роднится душа.

Вдруг накроет волною, как в море,

Ледяная большая беда —

Бессловесное детское горе,

Будто мама ушла навсегда.

Замелькают картины и лица,

Истончится дорога, как нить,

И впервые начнешь ты молиться,

Как впервые начнешь говорить.

 

* * *

 Я поклонюсь, ступивши на крыльцо,

И в храм войду душистою весною,

И на иконе девичье лицо

Возникнет через миг передо мною.

И я запомню, как она глядит

Ликующими детскими глазами,

И этот взгляд мне душу охладит

И отогреет теплыми слезами.

Воскресный звон разносится окрест,

И над людьми, домами и ларьками

Святая Параскева держит крест

Девическими тонкими руками.

И я не знаю, что мне ей сказать,

Пролившейся в давильню алым соком,

И свет знакомый больно осязать

В ее уделе, тяжком и высоком.

Пасхальный день на землю радость льет —

И радостию этой оживаю.

А на иконе девочка поет,

И я ей, как умею, подпеваю.

 

* * *

 Оно уже недалеко,

То состояние ума,

Когда окажется легко

Открыть пустые закрома,

Сказать: «О Господи, прости!

Я ничего не сберегла…»

И просто за руку пойти,

Как в детстве бабушка вела.

 

РОДИТЕЛЬСКАЯ СУББОТА

 

Тайна смертного лица —

Обретенье лика.

Претерпевших до конца

Упокой, Владыка.

От меча и от суда

Не искавших броду —

Сопричти их навсегда

К своему народу.

Схорони их в свой приют,

Светлое селенье,

Где по сердце воздают

Ни печаль, ни тленье.

Вы, небесная родня,

Золото людское,

Помолитесь за меня

Во своем покое.

Поминального огня

Слезы восковые —

Вам, хранящие меня,

Ближние, живые.

 

* * *

 Еще я умею ходить босиком,

И музыку слышать в березовых сенях,

И плакать украдкой над каждым цветком,

И около речки стоять на коленях.

И нужно мне только немного огня,

И чтобы синичка под окнами пела.

Куда же уходите вы от меня,

Те люди, к которым душа прикипела?

Одно остается: ходить босиком,

И музыку слушать в березовых сенях,

И плакать украдкой над каждым цветком,

И около речки стоять на коленях.

 

* * *

 Мне не снится уже ничего,

Словно полог скользнул, обрываясь,

Где-то бродит мое естество,

От меня темнотой закрываясь.

Что я вижу и что говорю

В том сокрытом и призрачном мире?

Приближается жизнь к октябрю,

И мечтает земля о кумире.

И опять тот же шепот больной

На изгибах осенних излучин:

Что же будет с моею страной,

Где никто ничему не научен?

Сядут вороны на купола,

И промолвит бродяжка слепая:

«Я не знаю, куда я пришла,

По опавшему праху ступая.

Так далек и неверен мой путь,

И нельзя мне от слез отереться…

Приютите меня кто-нибудь…

Дайте мне у огня обогреться».

 

* * *

На веревке билась простыня,

Паруса подобье обретая,

Дул весенний ветер сквозь меня,

С севера на запад пролетая.

И хотелось радостью простой

Слиться с этим праздничным кипеньем,

С этой изумленной чистотой,

С этим вдохновенным птичьим пеньем,

Полететь за поле и за лес,

Где мерцает воздух и искрится.

И услышать, что Христос воскрес,

И в дыханье вечном раствориться.

 

* * *

 И все вдруг стало по-другому,

И все неважное отпало,

Как будто к дереву нагому

Листва летящая припала.

Иссякли замыслы пустые,

Узлы тугие развязались,

И смыслы самые простые

Нужнее прочих оказались.

Я стану тихой и нестрогой

И, все собрав, что не пропало,

Перекрещусь перед дорогой,

Что прямо под ноги упала.

 

* * *

 Ива в темноте напоминает

Многоглавый сумрачный собор.

Человек идет и приминает

Палых листьев шелестящий сор.

Человек идет в тиши рассветной

И куда-то, видимо, спешит.

Словно тонкой тканью одноцветной

Мир укрылся, только лист шуршит.

Удержалось время в перепаде

Между пробуждением и сном,

В бесконечном тихом листопаде,

В сокровенном шорохе лесном.

И душа болеет отчужденьем

Среди серой призрачной пурги,

Словно между смертью и рожденьем

Слыша одинокие шаги.

 

* * *

 Были темноокие,

Статные, красивые,

В радости — широкие,

В горе — не плаксивые.

Времена ненастные

Вас сметали со свету,

Белые и красные —

Все предстали Господу.

И из неба-затишка

Звон пасхальный слышится,

А под небом батюшка —

Тихий Дон колышется.

 

* * *

 Принимаю всю твою печаль,

Как дитя больное обнимаю,

Словно сердцем ножевую сталь

Принимаю,

Все твои снесенные мосты,

Все твои разбитые дороги,

Все твои поклонные кресты

И остроги.

Всех твоих невинных стариков

И мальчишек, скачущих на прутьях,

Всех твоих Иванов-дураков

На распутьях.

Все твое богатство и нужду,

Всю твою жестокость и участье,

Все твое спасенье и беду,

Словно кровь Христову на причастье.

 

---

Виктория Валерьевна Можаева родилась в поселке Поспелиха Алтайского края. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Работала почтальоном, воспитателем, библиотекарем, преподавателем музыкальной школы, учителем русского языка и литературы. Публиковалась в журналах «Работница», «Сельская новь», «Очаг» и др. изданиях и альманахах. Автор книг поэзии «Неразгаданные сны», «Грустная музыка» и др. Лауреат премии им. М. Шолохова. Член Союза писателей России. Живет в хуторе Можаевка Ростовской области.