От блокадного Ленинграда до Байконура

Чтобы начать рассказ о моем отце Фёдорове Иване Федоровиче, следует вспомнить его отца, Заднеулица Федора Корнеевича. Он родился в 1895 го­ду в селе Колотвенец Тарасовского района Ростовской области. Из бедняцкой семьи. Царским правительством велась переселенческая политика. У кого было мало земли, те переселялись в Казахстан. Им выделялась земля, давались кредиты на обзаведение хозяйством, они освобождались от налогов. Федор Корнеевич с Дона подался в Казахстан и оказался в Викторовке Тарасовского района Кустанайской области.

Он мне рассказывал, что был на Первой мировой войне, имел царские кресты за солдат­ские отличия. Но за что именно и какие награды, этого я не запомнил.

Вернулся с войны, женился. Когда разразилась гражданская война, дедушку чуть не забрали к себе белые. Когда за ним приехали колчаковцы, бабушка успела его предупредить, он выскочил во двор, запрыгнул на коня и через огороды ускакал. А так могли и расстрелять за отказ идти в армию Колчака.

Видимо, в это время бабушка уже носила под сердцем моего папу, так как он родился 12 октября 1919 года. А колчаковцы наступали по Зауралью с марта по лето 1919 года, хотя в июле их уже погнали в Сибирь.

Дедушка оказался в частях Туркестанского фронта под командованием Фрунзе и воевал с басмачами. Мне говорил, как он с железнодорожной платформы из пулемета стрелял по ползущим по барханам басмачам, как пулемет перегревался, как они отбивались. А потом вернулся домой, где трудился не покладая рук.

Мой папа, Иван Федорович, родился 12 октября 1919 года, но по документам день его рождения значится 12 октября 1918 года. Видимо, он, как и многие мальчишки того времени, стремился раньше пойти учиться, раньше идти работать и прибавил себе год. Фамилия у него отличалась от фамилии отца и матери: «Заднеулицын». Тогда часто записывали со слов и не особо обращали внимание на точность записи в метрике.

В 1922 году родилась сестра папы.

И вот нежданно-негаданно над семейством нависла угроза.

Вот что рассказала мне дочь сестры моей бабушки:

«В 1929 году все уезжают оттуда. Садятся в поезд, все бросают. В том году в Кустанае начали раскулачивать. На Дону — раньше, а там — позже. Заднеулицыны — они же были люди труда, а их чуть ли не стали считать кулаками. Они зажиточно жили, и вдруг какому-то голодранцу, который ничего не хотел делать, отдать их корову? Отдать сеялку. Отдать молотилку… Они за копейки, за гроши продают казахам все свое добро. Но оттуда не разрешали выезжать. Тайно, ночью, погрузились. То, что могли с собой взять, взяли. Мне как раз было всего ничего. Так вот, приезжают на Дон. В Морозовск. Но глянули как тут дела, и с детьми — в Магнитку. Там стройка велась».

Дедушка устроился конюхом, и там потекла дальнейшая жизнь моего папы. Он член ВЛКСМ с 1934-го по 1950 год. Символично: душой соединился с теми, кто строил новое общество, возводил домны и ковал металл для страны.

Из анкеты: «09.37 г. — 09.39 г. В 1937 году поступил и в 1939 году окончил Магнитогорский государственный учительский институт по специальности «физика и математика». 2 июля 1939 года ГЭКом присвоена квалификация преподавателя физики и математики с правом преподавания в 5-7-х классах.

09.39 г. — 12.1940 г. — учитель средней школы номер 8 Кировского РОНО города Магнитогорска.

21.10.40 г. Освобожден от работы в школе в связи с призывом в Советскую Армию.

15.12.1940 г. — 10.1968 г. служба в Советской Армии:

— солдат;

— секретарь комсомольской организации части;

— помощник начальника политотдела по комсомолу (Волховский, Карельский, 1-й Дальневосточный фронт);

— старший инструктор комсомольского отдела Политуправлений фронтов (округа Волховский, Карельский, 1-й Дальневосточный);

— помощник начальника Политуправления округа по работе среди комсомольцев (Таврический, Беломорский);

— зам начальника политотдела соединения;

— начальник политотдела соединения».

Вот путь моего папы. И большой вопрос, кто прожил жизнь достойнее: учитель-солдат-офицер или его сын, милиционер-адвокат-писатель. Думается, что отец. Ему выпало смотреть смерти в лицо, а мне — разве что неправде. Но неправда, какая бы она ни была, — это не прорва смерти.

Теперь вернемся к предвоенному времени.

«Призван Магнитогорским ГВК 15 декабря 1940 года. С 15.12.40 г. — секретарь комсомольской организации 554-го Отдельного батальона связи 191-й Стрелковой дивизии Ленинградского ВО». Папа служил в болотах и лесах, окружавших Ленинград, и вряд ли мог оказаться на Невском проспекте.

«С 22.6.41 г. — секретарь комсомольской организации 554-го Отдельного батальона связи 191-й Стрелковой дивизии 8-й армии Ленинградского фронта, 59-й армии Волховского фронта.

Член КПСС с 1942 года.

Пробыв на фронте почти год, стал младшим политруком, младшим начальствующим составом, который подчистую выбивался на фронте.

Блокада… Сейчас мы многое узнали о той обороне, которую приходилось удерживать. Вряд ли папа был уверен, что вырвется из пекла живым, что у него будет сын, внуки… Но не сомневаюсь: надеялся.

«Старший политрук (приравнивался к званию старший лейтенант, 9.10.1942 г. введены офицерские звания), приказ: вс. Волховского фронта, № приказа 0476, 22.8.42 г..

С 11.42 г. — помощник начальника политотдела по работе среди комсомольцев 191-й стрелковой дивизии 2-й Ударной армии Волховского фронта».

Известно, что 18 января 1943 года встречными ударами 2-й армии и 8-й армии была прорвана блокада Ленинграда.

«Капитан, приказ: Волховский фронт, № приказа 0610, 3.12.42 г.».

Из представления к награждению Орденом Красной Звезды: «…с первых дней войны на фронте… Во время боев в районе Синявино в критический момент принял командование ротой, возглавил атаку… Организовал эвакуацию раненых с поля боя… В боях по прорыву блокады Ленинграда в районе Круглой Рощи, находясь в боевых порядках стрелковых рот, участвовал в отражении контр­атак противника…

С 28.5.43 г. старший инструктор комсомольского отдела Политуправления Волховского фронта.

Майор, приказ: Волховский фронт, № приказа 018, 13.2.44 г.»

Из представления к Ордену Отечественной войны II-й степени: «В период боев на Свири тов. Заднеулицыным была организована подготовка… 12 комсомольцев». Они организовали ложную переправу, вызвали огонь врага на себя, что позволило раскрыть огневые точки и уничтожить и открыть путь к форсированию реки основными силами. Всем 12-ти присвоили звание Героя Советского Союза.

«В период наступления 14 армии находился в 131 ск, участвовал лично в боях за Петсамо….»

Сохранилось объяснение отца, написанное в Политуправление Беломорского Военного Округа в сентябре 1955 года, в котором он подтверждал стаж службы в 1-м Дальневосточном фронте и писал: «После ликвидации Волховского фронта в феврале 1944 года штаб переместился на север, и фронт стал именоваться Карельским, где я продолжал службу в том же комсомольском отделе, но на должности инструктора.

После окончания боевых действий на Карельском фронте штаб и Политуправление фронта были выведены в резерв (май 1945 года).

Вскоре штаб и Политуправление передислоцировались в г. Ворошилов-Уссурийск, и фронт стал именоваться 1-м Дальневосточным, где я продолжал служить в том же комсомольском отделе».

Мне известен случай, когда отцу зимой на лыжах пришлось выводить из окружения большого военачальника. Тогда немецкая речь была так близка, что их запросто могли обнаружить. Вот почему отец до конца жизни не мог спокойно ее слышать. Когда ему после войны предложили уйти на военно-дипломатическую работу и служить в Австрии, он, зная, как созвучна австрийская речь немецкой, наотрез отказался. Хотя австрийцы и говорят на венском варианте немецкого, но все равно это один, на всю жизнь проникший во все жилы, язык.

«С 18.3.44 г. инструктор комсомольского отдела Политуправления Карель­ского фронта».

К этому времени Карельский фронт стабилизировался, а с лета 1944 года советские войска перешли в наступление. Вряд ли отец отсиживался в кабинете. Да и был ли он у него, майора Заднеулицына, которого прозвали Храбрый Иван? Доказательством тому — боевые награды и звания, присвоенные бывшему учителю физики.

«С 05.45 г. инструктор комсомольского отдела Политуправления 1-го Дальневосточного фронта».

Участвовал в войне с Японией — с 9 августа по 3 сентября 1945 года. Из этого периода мне известен случай, когда отец на бронетранспортере прорвался в тыл японцев и вывез из окружения людей, которым грозил плен.

«В октябре 1945 года 1-й Дальневосточный фронт преобразован в Приморский Военный Округ. С 1945-го по 1947 год (находился) в Корее и Маньчжурии в составе войск 1-го Дальневосточного фронта и Приморского Военного Округа».

У нас в семейном архиве сохранились фотографии папы в Порт-Артуре с видами залива с кораблями, с пушками и укреплениями.

«С 10.45 г. по 8.47 г. инструктор комсомольского отдела Политуправления Приморского Военного Округа. В резерве Политуправление сухопутных войск с 8.47 г.».

Вот они, короткие цифры службы, которые увенчали боевые ранения, ордена Отечественной войны, Красной Звезды и медали.

Здесь, на Дальнем Востоке, отец женился.

Видимо, потому что здоровье после войны было подорвано, его перевели в более благоприятные с точки зрения климатических условий края. Думаю, это произошло не без помощи друзей по работе в комсомольском отделе Политуправления. Комсомольская дружба всегда благоприятно сказывалась на нашей семье, во многие тяжелые периоды жизни выручала эта дружба молодости.

Майор Заднеулицын получил назначение в Крым и с семьей переехал в Симферополь.

«4.10.47 — 04.04.1950 г. — помощник начальника Политуправления Таврического ВО по работе среди комсомольцев, г. Симферополь.

В 48-м году поступил в Академию.

1947 г. — 1950 г. — член Бюро Крымского областного комитета комсомола».

Его товарищ, бывший в ту пору первым секретарем Крымского обкома комсомола — Ивановский Георгий Васильевич1 — рассказывал: «Я с семьей приехал в Симферополь в 1946 году. Стал первым секретарем Крымского обкома комсомола. Назначение получил от ЦК ВЛКСМ. Первым секретарем обкома партии был ленинградец Михаил Васильевич Соловьев.

В то время нам приходилось заниматься встречей, приемом переселенцев, организацией подготовки кадров. Надо было поднять сельское хозяйство. Ведь все было разрушено! Севастополь лежал в руинах. Я работал в комиссии по восстановлению Севастополя. Там было несколько человек. Был даже генерал, который потом руководил строительством Асуанской плотины в Египте на Ниле…

А твой папа приехал в 1947 году. Он был помощником по комсомолу начальника Политуправления Таврического Военного Округа2 и контактировал с Крым­ским обкомом комсомола. Был членом его бюро.

Хотя штаб округа находился в Симферополе, округ растянулся широко и, помимо Крымской, включал Запорожскую и Херсонскую области. Поэтому ему приходилось много ездить. Тогда войска переводили на мирные рельсы, солдаты помогали восстанавливать хозяйство, разминировали местность. Работы хватало.

Я помню, что у твоего отца в Симферополе были неприятности. Причину я не знаю. Но он на какое-то время оказался не у дел. Ему не платили зарплату. Сколько это продолжалось, я не могу сказать. Но я ему помогал. Ведь тогда я еще был Первым секретарем. Поэтому мы дружим семьями».

Мама рассказывала, что когда сгустились тучи над папой, его сослуживцы при одном его виде переходили улицу, перестали здороваться, делали вид, что не замечают. Случались дни, когда в семье на столе не было куска хлеба. Но им помогали Ивановские.

Что было за папой, я не знаю. Но что-то рыли кадровики. Не думаю, что они что-то прознали про родню мамы, которая имела дом на Байкале, — они ведь все отдали. Или про родню папы, которая бежала из Казахстана. Ведь и за ними ничего «кулацкого» не водилось. Мне говорили, что дедушка специально ездил в те места, в Кустанай, и привез бумаги, что никаким кулаком он не был. Чтобы к папе не было вопросов. Может, их заинтересовали различия фамилий родителей моего отца и его самого, их родни по бабушке… Что-то искали крючкотворы, которые за бумажкой не хотели видеть человека.

В эти тяжелые дни нашей семье помогли боевые друзья отца. Кто-то из них в Политуправлении Советской Армии подал рапорт папы на перевод начальнику Управления, и тот его подписал. И отца просто вырвали из Симферополя. Он получил назначение в Беломорский Военный Округ и уехал.

Ивановский оставался в Крыму. Вот что он еще рассказывал: «Грянуло «ленинградское дело». Первым секретарем Крымского обкома партии был ленинградец Михаил Васильевич Соловьев, были из Ленинграда и другие руководители. И вот по всей стране хватали выдвиженцев из этого города.

Я был в это время в составе бюро обкома партии. А всему бюро обкома было выражено недоверие. Политическое. Я, секретарь Севастопольского горкома партии, секретарь Симферопольского горкома партии, все первые секретари — мы трое были кандидатами в члены бюро обкома, принимали участие в любом заседании обкома. И были, собственно говоря, уволены.

Многих репрессировали! Соловьева в октябре 1950 года расстреляли. С ним — десятки других.

Теперь о самом «ленинградском деле» столько написано! А ведь убирали потенциальных конкурентов, которые поднимались и могли встать во главе страны. Им шили то, что они хотели «отделить РСФСР от СССР». А они просто хотели поднять Россию, чтобы была своя компартия в РСФСР, свои государственные, как на той же Украине и других тогда республиках, органы власти».

В апреле 1950 года семья майора Заднеулицына уехала в Вологду. А в октябре пошли страшные процессы «Ленинградского дела», после которых многих не досчитались. Но семья жила далеко от Крыма, где шерстили ленинградцев, в стороне от Ленинграда, в стороне от Москвы, где раскручивалось дело.

«04.04.1950 г. — 17.10.1953 г. — заместитель начальника политотдела 25-й отдельной стрелковой бригады».

В ноябре 1951 года (приказ Главного Политуправления) отцу присваивают звание «подполковник». Еще в Симферополе отец поступил в Военно-политическую Академию, как ее называли — Ленинку. Учился заочно. У папы трудно шел английский язык, и мама, чтобы помочь ему, пошла учиться в Вологодский педагогический институт на филологический факультет. Там учили и иностранные языки. В Вологде семья жила в двухэтажном деревянном доме, квартира была на втором этаже, из двух комнат, и между комнатами висели качели. Видимо, они предназначались для моей сестры.

Этот дом я нашел в 2008 году, когда был в командировке в Вологде. Он стоял почти на берегу реки, которая извивается каналом, между теремов и церквушек. Рядом с Кремлем, стены которого, как скаты гор, вычленили из городской застройки «город» с колокольней-перстом.

5 марта 1953 года умер Сталин. Я не знаю, как было воспринято это сообщение в нашей семье, но, видимо, не с радостью. Многие спрашивали тогда: «Кто же теперь заменит Сталина?» Не было на горизонте никого. Он единый вождь и по национальному вопросу, и по партийному, и по хозяйственному: что он сказал, то — закон. Но чувствовалось, что грядут перемены, хотя в какую сторону качнутся весы, никто не знал. А потому у любого тревожно было на душе. Думаю, и у моего отца, который с возгласом «За Родину! За Сталина!» ходил в атаку, не было ликования, как у политзаключенных, встретивших это известие с криками «Гуталинщик умер!» и от радости бросавших вверх шапки. Но в горле першило от сталинского времени. Да и до сих пор при всей разноголосице мнений о той эпохе однозначного ответа нет.

Летом 1953 года отец окончил академию по общевойсковой специальности. 7 августа того же года решением аттестационной комиссии ему присвоена квалификация офицера-политработника с высшим военно-политическим образованием. Казалось, впереди карьерный рост, более высокие должности. На распределение приехало высокое начальство, и подполковник Заднеулицын, орденоносец, в прошлом боевой офицер, мог рассчитывать на большее назначение. Он не выпивал, а тут встретился с давнишним другом — и расслабился так, что на собеседование не смог пойти. Все хорошие должности разобрали, а ему выпало, что осталось. Так из почти замполитов бригады он попал на ступень ниже — в замполиты полка, и не в Вологду, а в Череповец.

«17.10.53 г. — 28.04.55 г. и.д. — зам по политчасти 303-го стрелкового полка 69-й стрелковой дивизии Беломорского Военного Округа».

Вскоре на свет появился я. Родился в Вологде 15 декабря 1953 года, и мы сразу переехали в Череповец. Не исполнилось мне и двух лет, как у папы возникли осложнения.

«28.04.55 г. освобожден от занимаемой должности как не справившийся со своими обязанностями и зачислен в распоряжение Политуправления Беломор­ского Военного Округа.

28.4.55 г. — 14.7.55 г. — старший инструктор по марксистско-ленинскому образованию Череповецкого гарнизонного Дома офицеров Беломорского Военного Округа».

Видимо, отец обрадовался переводу в Дом офицеров, так как в нем не угасала страсть к учительству. А тут как раз — работа на слушателя.

В 1957 году он получает новое назначение в Полярную дивизию. Ему предстояла служба на Новой Земле. Мы же уехали в Магнитогорск.

«08.4.57 г. — 28.1.58 г. — заместитель начальника политотдела Полярной дивизии Беломорского корпуса ПВО Северного Военного Округа».

Самолеты этой дивизии бросали атомные бомбы на Новой Земле. Крайний Север, испытания оружия отразились не лучшим образом на здоровье папы, которое и так подорвала война.

«Получено предписание: 8 октября 1957 года убыть в г.Москву, Полит­управление Сухопутных войск.

28.1.58 г. — 11.2.59 г. — заместитель начальника политотдела 10-й Гвардейской пушечной артиллерийской дивизии РВК (резерва Верховного командования) Закавказского Военного Округа».

Мы оказываемся в Грузии на турецкой границе — в городе Ахалцихе. Я помню другие названия населенных пунктов: Вале, Аспиндза, Ахалкалаки, Манглиси, Абастумани. Я тогда много ездил с папой, целые дни по горам на газике. Везли кинопередвижку, я знал: где-нибудь на границе будут показывать в части кино.

«25.06.1958 года заменил фамилию «Заднеулицын» на «Фёдоров» по причине сложности произношения».

Почему на «Фёдоров»? Видимо, по имени отца — Фёдора Корнеевича. Мне сестра говорила: «Заднеулицын… Ты не проходил эту школу. Дразнили: «Зад-ня-я у-ли-ца!» А то и того хлеще: «Зад-ни-ца!». Одни слезы. Как в семье тяготились этой фамилией, вспоминала родственница бабушки: «Вот и заменил Иван фамилию. Он рассказывал, когда на границе был, ему: «Ну, как это так? Ты такой офицер — и Заднеулицын. Срочно меняй!»

На Кавказе папа рос по службе.

«С 11.02.59 г. — начальник политотдела — заместитель по политчасти 6-го Укрепленного района 21-го особого армейского корпуса Закавказского Военного Округа».

Но снова дали знать о себе болезни. Вот выписка от 13 сентября 1959 года Тбилисского Окружного военного госпиталя. «Жалобы: с 58-го года боли в сердце с отдачей в левое плечо, онемение пальцев ног и рук, общая слабость.

Это связывает с прохождением службы в высокогорной местности.

Лечился в медсанчасти, в феврале 1959 переведен в Ахалцих.

Вывод: начальные явления кардиосклероза с явлениями коронароспазма.

Годен к службе вне строя в мирное время, в военное время ограниченно годен первой степени. Служба в ЗакВО не противопоказана, за исключением высокогорной местности».

После северных перегрузок отцу пришлось мотаться по отдаленным горным гарнизонам. Конечно, постоянные перепады высоты, походное питание, ненормальный отдых не могли не отразиться на ухудшении его здоровья. Снова не без помощи товарищей по войне он получает назначение в Псковскую область и переходит из сухопутных войск в военно-строительные части.

«30.06.60 г. — 9.03.65 г. — начальник политического отдела — заместитель по политчасти командира войсковой части 43038».

Семья выезжала с Кавказа в новогоднюю ночь. Как раз поменяли деньги. Мама командовала солдатами, которые в очередной раз грузили в кузов машины контейнеры. Чаще всего бросали громоздкие вещи, но старинный шкаф, вывезенный кем-то из Германии в Вологду, с некоторых пор путешествовал с нами повсюду. Такая кочевая жизнь семью не обременяла. Мама радовалась каждому переезду в новый гарнизон. «О, подъемные дадут!» — шутила она.

Гарнизон располагался в густом лесу в тридцати минутах езды от города Себежа, недалеко от латвийской границы. Там строился объект противовоздушной обороны. Жили в финском домике на опушке леса, в коттеджном поселке. В войну в этих местах шли партизанские бои. И мы, мальчишки, лазили по старым окопам, находили дзоты в болотах, из которых горстями выгребали гильзы, порох, похожий на грифель. Такое количество пороха я потом находил разве что под Евпаторией, где отдыхал каждое лето в пионерлагере. Тоже горстями, но только не из бревенчатых дзотов, а из бетонных дотов.

Моя мама, как жена комиссара, встречала каждую новую семью. Кто бы ни приезжал в гарнизон, она всегда ставила чай, напекала сладостей. Она прекрасно готовила. Этому способствовала наша неуемная жизнь. На Севере училась печь блины, на Кавказе — гатину: слоеное, политое яйцом армянское печенье. Вкус его я ощущаю во рту при каждом упоминании о нем. Во всем чувствовалась ее забота. Она была женой замполита и была горда такой жизнью.

Наш семейный друг Бабкин Виктор Петрович, впоследствии ставший прокурором всех спецчастей, в которые входили и военно-строительные части, рассказывал мне: «Была история с письмом, подписанным Иваном Федоровичем. Дело в том, что там один майор, Богатский, оказался просто зверем. Однажды залил солдат на гауптвахте водой. Залил в камере людей. Специально. В другой раз устроил пьянку на гауптвахте, и там избили арестованных. Потом он пьяный ехал, машина сломалась, солдат-водитель вышел, а он избил его за поломку и сломал ему челюсть.

Командиры его прикрывали, он выполнял у них и хозяйственные функции. Я только возбужу дело — его закрывают. Я не выдержал и послал представление Министру обороны. Чтобы окоротить меня, командиры начальник гарнизона — генерал Карасев, начальник строительства — организовали письмо против меня и дали подписать Ивану Федоровичу.

Тот поступил благородно, пришел ко мне:

— Как мне поступить? Вот письмо против вас…

— Подписывайте… Я против ничего не имею.

Мне же понятно: неудобно не подписывать, скажут: белая ворона, хочешь остаться чистеньким.

Фёдоров подписал. Тогда был министром обороны Малиновский. А тот — это небывалый случай, кто-то ему доложил — на моем представлении поставил красным резолюцию: «Майора Богатского арестовать. Предать суду». Это первый пункт.

Второй пункт: «Кто эти генералы и полковники, которые подписали это письмо, и неужели они продолжают служить дальше в Вооруженных Силах?»

И понеслось: стали этих генералов, командиров щучить. Майора судили. Твоему отцу тогда перепало. Но он вел себя достойно. В одном столичном кабинете, где оказались я и Фёдоров, генерал-лейтенант давал трепку начальнику объекта генералу Карасеву и задал тому вопрос: «Так кто у вас командует, вы или прокурор?»

Тогда я огрызнулся: «Товарищ генерал, командует на объекте начальник, но за соблюдением закона в гарнизоне, в том числе генералом Карасевым, следит прокурор Бабкин…»

Генерал взбеленился, а твой отец не испугался и сказал: «Товарищ генерал, что вы цепляетесь к прокурору, когда мы сами виноваты и за это получили…» Думаю, генерал надолго запомнил ершистого замполита. И твоему отцу, видимо, мстили».

Бабкин высоко оценил поступок Фёдорова: одно дело, когда приходится отвечать в спокойной обстановке, а другое, когда на тебя самого «грязь» льется, а ты еще других защищаешь. Тогда в Генеральной прокуратуре не ожидали подобного поворота, чтобы сам министр обороны так повернул. Бабкин говорил мне: «Отец у тебя очень правильный, надежный человек. Были всякие вопросы: сложные, скользкие. Он не предаст». Поступки отца он объяснял его молодостью, хотя отцу было за 40 лет: мол, не относился к жизни с осторожностью. «Отец твой — он мудрый был. Не жесткий. Видимо, в нем сказывалось его учительское начало. За бумагой человека видел. Может, его человечность и не позволяла ему держать подчиненных в кулаке. На него писали анонимки, что он — сын попа. А фамилию поменял, чтобы скрыть прошлое».

Но что было отцу скрывать? Его прошлое было чистым как стеклышко и проверено войной. Прошлое отца его, Федора Корнеевича, было трудовым. Его матери — хозяйственным, домашним. А батюшек в нашем роду я не раскопал.

Когда отец перевелся, Бабкину мстили мелкими пакостями. А потом назначили прокурором в другое место — в Кирово-Чепецк. К нему в Кировскую область приезжал Иван Федорович, и они многое вспомнили о себежских буднях.

После Себежа папа должен был ехать в Монголию. Он всегда страдал болезнями органов пищеварения, а в Монголии существовала опасность только усугубить болезни. Когда это расстроилось, возник Семипалатинск. Тоже плохое назначение: там — степь и радиация. На несколько месяцев он оказался в Кузнецке под Пензой. Я проезжал те места в 2008 и 2009 годах и не мог насмотреться на приволжскую, холмистую, всю в перелесках землю.

И вот отец попал в Верхнюю Салду.

«9.03.65 г. — 18.09.67 г. — начальник политического отдела — заместитель по политчасти начальника 27-го управления инженерных работ».

Это был Уральский Военный Округ, недалеко от города Нижнего Тагила. Там стояли леса, напоминавшие тайгу. Мы жили на окраине военного городка. Папе долго не присваивали звание полковника: он был слишком принципиальным, не хотел ни перед кем гнуться. Я рад тому, что он оставался гарнизонным офицером, предпочитавшим столицам лишь на первый взгляд заурядную жизнь в провинции. Разве вдохнул бы я, как говорят, с молоком матери столько запахов, видов нашей страны от Вологодчины до Урала, от Псковщины до Кавказа!

Из Нижнего Тагила мы попали в Домбаровку, куда перевели инженерное управление, в котором служил отец. Это если ехать из Орска в степь. Там тоже планировалось большое строительство. Помню, как я приехал туда поздней весной. Мне подарили велосипед «Спутник», и я на нем ездил по пыльным улицам Домбаровки. Когда там поднимался ветер, то из-за стены пыли и песка невозможно было находиться на улице. Мы жили на первом этаже двухэтажного дома с печным отоплением.

Тем временем мой папа переехал вместе с частью на Байконур.

«18.09.67 г. — 12.10.68 г. — начальник политотдела — заместитель по политической части начальника 27 управления монтажных работ».

Это было последнее место его службы. Отсюда стартовали ракеты с космонавтами, и вся страна с напряжением следила за их пребыванием на орбите. У нас в семье до сих пор хранятся редкие фотографии тех лет — с Гагариным, Титовым, погибшим Комаровым. И когда я просматриваю их, очень светло становится на душе: ведь было же время!

А мы бы так и жили в Воронеже, если б не приключилось следующее. Мама как-то позвонила на Байконур — это город Ленинск в Кзыл-ординской области. Попросила соединить ее с квартирой полковника Фёдорова и услышала женский голос: «С кем я говорю?» — «С женой полковника Фёдорова», — прозвучало в ответ. — «Как — с женой? Я — жена полковника Фёдорова». — «Что это за шуточки? Я — жена!» После перебранки мама почувствовала что-то недоброе. И вот на самолете мы летим на Байконур. Оказывается, в Ленинске было два полковника Фёдорова: один — у ракетчиков, другой — у строителей. Телефонистка спутала и соединила Воронеж с квартирой ракетчика. Потом мама виделась с женой однофамильца, они долго смеялись.

В Ленинске семья жила в четырехэтажке — недалеко от Сырдарьи и городка космонавтов. Я знаю, что мама танцевала с Юрием Гагариным. Когда Гагарин погиб в марте 1968 года, мы, учащиеся, считали страшную новость неправдой, думали, что он где-то приземлился и найдется, жили этой надеждой всю весну и лето.

Осенью 1968 года отец оставил службу с выслугой 35 лет. Уволился 12 октября — день в день, когда по метрике ему исполнилось пятьдесят. Я слышал, что еще в 1967 году на Байконуре один за другим стали умирать офицеры. Может, это и подтолкнуло отца. Он сдал дела и выбыл из Ленинска 18 ноября 1968 года. Через несколько лет его приглашали вернуться в строй — звал генерал Гурович, который руководил строительством на Байконуре, — но папа не согласился. Он в это время работал в Конструкторском бюро химической автоматики, которое занималось разработкой топлива для ракетных двигателей, и с головой окунулся в новое дело.

С возрастом болезни обострились, но он все равно продолжал трудиться. После КБХА был заместителем начальника автошколы ДОСААФ. И вот его окончательно скрутило. Помню, утро 13 марта 1985 года — развод в милиции. Я сижу в Ленинской комнате. Звонок, трубку поднимает ротный — и мне: «На…» Я взял. А оттуда голос мамы: «Папа умер…»

Его хоронили. Около подъезда собралось большое количество людей. В нашем доме жили байконуровцы, и отца хорошо знали. Он многим помог уже здесь на гражданке: кому с трудоустройством — офицеры увольнялись и приезжали в Воронеж, кому с устройством детей — надо было учиться.

Потом — Юго-Западное кладбище, снег по колено. Он ложится рядом со своей мамой, которая умерла еще в 1974 году.

Потом — поминки…

Так уходили и уходят участники Великой Отечественной войны, труженики мирных лет, подвиг которых порой незаметен, но исключительно важен для нас. Для тех, кому предстоит строить жизнь за отцами и на исходе своих дней остро чувствовать, насколько важной является эта преемственная связь.

 

—————————————————-

Михаил Иванович Фёдоров родился в 1953 году в Вологде. Окончил Высшую школу КГБ, юридический факультет Воронежского государственного университета, сценарный факультет Всесоюзного института кинематографии. Автор нескольких книг остросюжетной прозы и многочисленных журнальных публикаций. Лауреат премий журналов «Сура», «Полиция России». Член Воронежской областной коллегии адвокатов, руководитель адвокатской конторы. Член Союза писателей России. Живет в Воронеже.