КОСМИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ

Нине Дрокиной

 

Научиться бы жить безоглядно, как Бог даст,

Беспечально любить и терять безмятежно…

Кто из вас на Земле знает истинный возраст

Вечной женской тоски.

Вечной женской надежды?

 

Сердца нашего ход не сверяйте с часами —

Вы его с Орионом, с Венерою сверьте:

Опыт жизни одной не вместит это знанье —

Сокровенное знание

Жизни и смерти.

 

Этот дар ведовства, возрожденья из праха,

Хмель несказанных слов

и улыбки случайной,

Зрелой страсти полет, состраданья отвагу —

Все, что в мире зовут

Силой женской

И тайной…

 

РОДНОЕ

 

Ель воссияет

в закатном венце,

тучка заплачет…

Папа и мама сидят на крыльце

старенькой дачи.

 

Сумерки.

Бархатный спелый уют

бабьего лета.

Папа и мама негромко поют

ладным дуэтом.

Их голоса —

словно с дальних планет

млечные ветры.

Льют невечерний настоянный свет

липы и кедры.

Белочка спрыгнет —

откуда взялась? —

к плошке с водицей.

Всюду надмирной гармонии власть

льется и длится.

Разве мне срок в небеса уходить?

Я еще дочка…

Ночь, не спеши,

не прерви эту нить,

ставь многоточье

там, где мы вместе

в закатном венце,

в тающей раме:

елка и дом,

и со мной на крыльце

папа и мама…

 

ОДА СЕСТРЕ

Гале

 

Моя сестра над тестом ворожит,

Румяна, и строга, и вдохновенна,

Как будто жизнь из хаоса творит —

И нет важнее дела во Вселенной,

Чем сочетать муку и молоко,

Вводить неспешно яйца, сахар, дрожжи —

Все на глазок, уверенно, легко —

Так, что не любоваться невозможно.

 

Моя сестра над тестом ворожит —

В муке и лоб, и щеки от усердства.

А за окном веселый дождь бежит,

воркуя ручейками, к дому детства,

где мы и впрямь росли как на дрожжах,

всеобщие кузены и внучата,

где снедь на стол несли в цветных тазах

с картошкой, рыбкой, хлебушком, салатом

и — пирогами!

 

Триумфальный труд:

на то и тесто с ночи затевали,

чтобы пятнадцать душ за пять минут

наутро тазик пирогов умяли —

пушистых, сочных, тающих… Нет слов

для этой золотой страницы сердца,

для тайны теплой, что из детских снов

моей сестренке перешла в наследство.

 

Ах, как она над тестом ворожит —

свята стихия творческого жара!

И воздух, светлой мистикой прошит,

струится как стекло над тротуаром.

А над кастрюлей облако растет,

клубясь, как над июльскими лугами.

И липа, обсыхая, цедит мед.

И в мире — мир.

И пахнет пирогами…

 

НАСЛЕДИЕ

 

И все же тайна есть в моем народе,

И крест его ни с чем нельзя равнять.

Какие поколения уходят,

Нам только предстоит еще понять.

 

Их маем небывалым осиянны,

Ценой его стократ оглушены,

Мы после них откроем не романы,

А письма, песни и стихи Войны.

 

Великое и страшное наследство

Предсмертных и бессмертных этих строк

Послевоенным нам,

послесоветским

Оставлено на самый крайний срок.

 

Чужим его присвоить невозможно.

Лишь наши дрогнут души и уста,

Узнав сквозь время, сквозь мороз по коже,

Сквозь слезы бессомненного родства:

 

«ВСТАВАЙ, СТРАНА…»

Неумолимый график

Смертей и смут диктует наш черед

Из песен отчих,

писем,

фотографий,

из пепла на крови собрать народ.

 

КРЕСТ

 

Нет мира Родине моей

в любые времена:

в кругу врагов, в кольце друзей

она всегда одна.

Другим при ней поют хвалу

и делят честь побед.

Ей, слишком рослой, на балу

державном пары нет.

 

Она в углу, у камелька

сидит, чтоб не смутить

коротышей, что свысока

с ней смеют говорить.

Молчит устало впоперечь —

что воздух сотрясать?

Иной в ней дух, иная речь,

иные кровь и стать.

 

Но чует иноземный бес

иронию в очах…

Отсюда —

ярость, визг и спесь.

И — ненависть. И — страх.

 

Ее безмолвие — река,

где свет и плеск волны

глушит извечная тоска

о жизни без войны,

без смертной битвы, чтобы быть,

чтоб на земле своей

поднять дома, сады растить

и пестовать детей.

 

Но на мольбу ее

с небес

звезда шепнет:

— Терпи…

А утром — снова

зной и крест.

И — путь под рев толпы.

 

СВО-ТЕСТ

 

Хороший добрый человек…

Но что в нем с глубины вздымается,

да так, что голос, взмыв, срывается

и ярость брызжет из-под век?

 

И вот уже его слова

громят, как вражью территорию,

твой дом, твой род, твою историю

и кровной памяти права.

 

И он страну — свою страну! —

в таком бичует исступлении,

что сердце стынет в изумлении,

глуша неловкость, и вину,

 

и несовместных чувств разбег,

и слов звенящее отсутствие —

и стыд, которого не чувствует

хороший

добрый

человек…

 

ПОВИННОСТЬ

 

Уроки жизни повторяются,

пока не вызреет прозрение:

предательство — не исцеляется

ни покаяньем,

ни прощением.

 

И остается только вежливо

повинность встреч с годами множить,

когда слова ты можешь сдерживать,

а вот обнять —

уже не сможешь…

 


Галина Павловна Якунина родилась во Владивостоке. Окончила филологический факультет Дальневосточного государственного университета. Работала преподавателем литературы во Владивостокском морском колледже, главным специалистом управления социальной защиты районной администрации, редактором в департаменте информации и печати Морского государственного университета им. адмирала Г.И. Невельского. В настоящее время ведущий специалист Центра патриотического воспитания этого университета. Автор семи книг поэзии, прозы и критики. Член Союза российских писателей. Живет во Владивостоке.