Нереализованный соблазн

Феномен провинциальной литературы нередко соотносим в общественном сознании с мыслью о вторичности художественного поиска, который выражается в использовании известных словесных и сюжетных клише, создании легко узнаваемых перекличек образов и заимствовании композиционных решений. Тем не менее современная литература все чаще демонстрирует ситуацию снятия эстетических границ столичного и периферийного, когда произведения, вне зависимости от места написания, встраиваются в гораздо более масштабный и значимый контекст современной литературы в целом.

Специфика современного литературного процесса состоит, в частности, в присущей ему открытости для разных художественных моделей, причем как являющихся порождением современности, так и извлеченных из культурного фонда прошлого. Одна из актуальных тенденций современного литературного процесса — жанровая маргинализация, при которой для автора по определенным причинам оказываются недостаточными границы привычных жанровых форм, в результате чего создается новая, более соотносимая с авторским замыслом жанровая модель. Варианты маргинального жанрообразования могут быть самыми разнообразными: от стопроцентной новации до реанимации давно забытых жанровых форм или жанровой диффузии, совмещения признаков уже наработанных культурой жанровых моделей.

Повесть воронежского писателя Александра Бунеева как раз иллюстрирует эту тенденцию, представляя специфический симбиоз очерка, притчи, мемуаров, философской и психологической повести. Возможность для жанрового эксперимента предоставляет фрагментарная композиция текста, действие которого происходит на протяжении всего ХХ века, проникая иногда и в прошлое, вглубь ХIХ, а то и ХVIII века, и за пределы настоящего, в ХХI век.

Расширение временных границ в прошлое фабульно обусловлено тем, что персонажами повести, помимо героя-повествователя, становятся также его прямые и непрямые предки, живущие в переломные эпохи, которые в России сменяют друг друга: во времена пугачевского бунта, крепостнической реформы, сталинской эпохи, перестройки и т.п. Экскурс в 2025 год становится возможен благодаря введению в текст эпизодического образа неизвестного повествователю итальянского сына.

Стоит заметить, что в повести меняется также форма авторского присутствия, ибо в текст включено вставное повествование, дневниковые записи не вполне дневникового, а полноценно художественного характера, принадлежащие одному из родственников повествователя.

Место действия в повести не ограничено даже пределами России, хотя основные события разворачиваются именно здесь: Россия совершенно незаметно размыкается в Италию, Тибет, Канаду… Такое пространственное расширение заставляет читателя обойтись без поиска сугубо национального контекста и не пытаться прочесть повесть через призму только традиционной проблематики национального характера или через опыт русской литературы.

Заявка о практически полной невозможности поиска России в современности, когда нередко утраченной оказывается даже номинативная аутентичность, звучит в самом тексте: «База отдыха «Ани»… Инвестиционный проект компании «Арбайтен унд Бауер»… Я был в таких городках не меньше сотни раз и тоже, по молодости лет, пытался найти в них Россию. Находил. Неблагодарное занятие, скажу я вам…»

Вполне возможно, что у автора (и повествователя) есть желание восстановить его через апелляцию к слову русской классической литературы. Не случайно в художественную ткань повести А. Бунеева включены произведения Н. Гоголя, Н. Бердяева, А. Островского, И. Гончарова, Ф. Достоевского, причем предстающие в самых невероятных переплетениях образов и ассоциаций: так, в одном из фрагментов появляется персонаж помещик Манилов — «типичный купчина из пьес Островского». Симбиоз русской истории и литературы в повести абсолютно органичен и неразделим, он оказывается одновременно дорогой в сознание и культурный опыт как автора, так и его персонажа, парадоксального человека, интеллигента (что в русской культуре, по сути, абсолютно синонимично).

Опыт русской литературы легко размыкается в сторону мировой (в художественной ткани повести присутствуют также тексты Д. Стейнбека), подобно тому, как и сама Россия оказывается не изолированной от большого мира, а в кабине машины русского повествователя разъезжает молчаливый мистер Гаррисон, оказавшийся к середине текста хамелеоном.

Сюжет путешествия, избранный А. Бунеевым в качестве основы повествования, открывает перед ним бесконечные возможности в жанровом плане. Он может быть развернут как основа путевого очерка, сентиментального путешествия, социального, философского и даже мистического романа… Во всех этих ракурсах хронотоп дороги уже многократно использовался в русской и мировой литературе. Новизна подхода А. Бунеева к известному сюжету состоит в том, что он суммирует предоставляемые хронотопом дороги возможности в пределах одного текста, добавляя к вышеозначенному мотив игры (с исчезновением повествователя из автомобиля) и мотив остранения (когда неожиданно для читателя собеседником героя оказывается хамелеон мистер Гаррисон). Хронологическую линейность повествования, характерную для произведений, в основе которых лежит сюжет путешествия, А. Бунеев также взрывает неожиданным для читателя экскурсом в 2025 год, время юности сына повествователя, так же, как и неизвестный ему отец, тяготеющий к путешествию в неведомое, хотя бы в недра заброшенных кварталов.

Дорога в тексте, таким образом, воспринимается и как обозначение маршрута, и как метафора путешествия в пространстве сознания, памяти, судьбы, на виражах которой возможны удивительные пересечения. Дорога у Бунеева — это одновременно путь человека и страны, мира в целом.

Безграничность, как кажется, еще один архиважный смысл повести «Что ты скажешь по этому поводу, брат?», в которой «русские женщины под старость похожи на негритянок», а башня провинциального города оказывается совсем такой же, как в Пизе.

Естественно преодолены в тексте и границы между столичным и провинциальным: так, дом детства повествователя в периферийном городе по аналогии с московскими помпезными многоэтажками называют сталинской высоткой.

Провинциальный город в изображении А. Бунеева, с одной стороны, открыт для внешнего воздействия (ошибкой в повести названа ситуация, когда архитектура «закукливает» город), а с другой стороны, намеренно защищается от него, сохраняя в себе и передавая своим обитателям «дух места». Причина такой защищенности в повести трактуется двояко: и как естественная попытка сохранения «корней», и как приобретенное, а может, и навязанное извне свойство: «Куда бы в детстве ни возили меня родители — в Москву, Питер, Одессу, Ялту — я возвращался с вокзала на такси или на троллейбусе за невидимую ограду, где обитало неправильно сросшееся племя, намертво загипсованное властью».

Такое осознание специфики соотношения столичного и провинциального составляет один из парадоксов текста — один из немногих, ибо парадокс — суть существования России, в которой, по цитируемым в повести словам Бердяева, «география съела свою историю».

Парадоксален в представлении А. Бунеева и человек, русский и не очень интеллигент, склонный к рефлексии, а значит, по изысканиям еще ХIХ столетия (А.И. Герцен и вокруг), являющийся личностью. И лишним человеком одновременно. Ищущим и не находящим места во времени, стране, эпохе, собственной судьбе, из которой так и норовит уйти в такую внятную для него неопределенность.

В то же время лишний человек у А. Бунеева парадоксальным образом не одинок: «Разве одинок человек в толпе, в строю, на городской площади, в пустыне, в космосе или во времени?» Как не может быть одинок человек, ощущающий связи с семью поколениями предков, знающий об отдаленных потомках, подключенный через опыт чтения и знание истории к множеству других человеческих сознаний.

Человек в принципе осознан в повести как «потенциальный путешественник в неведомое». Таким путешественником является каждый, как предпринимающий перемещение в пространстве, так и живущий в замкнутых рамках своего «места». Путешественником, например, генетическим, потому что не знает своих отдаленных, а подчас и близких потомков.

Но все-таки самая интересная встреча на дороге жизни, судя по тексту повести, — встреча с самим собой. Увидеть себя со стороны — главный и нереализуемый соблазн. Только в исключительных ситуациях повествователю (читай — каждому) удается усмотреть сходство с собой в ком-то, как герой видит подобного себе чудака, бессмысленно и осмысленно одновременно балансирующего на балке, дорога по которой в неведомое возможна, а назад — проблематична.

Встречи в пути (с городом, временем, предками, собой, другими) формируют человека так же, как и он в результате этих встреч формирует окружающее.

Большое и малое на разных уровнях повести выстраиваются в систему дихотомических зависимостей: так, человек зависит от мира, а мир от человека, провинция от столицы и столица от провинции, Россия от мира и мир большой от России. Сложная система этих связей и взаимосвязей обусловливает и маргинальный жанр текста А. Бунеева, отмеченный нами в начале нашего рассуждения, где мемуарность обусловлена очерковостью, очерковость художественностью, а за всем этим стоит желание современного писателя заглянуть в бесконечное пространство души человека.