ВЕСТОЧКА

 

За окнами — дудки и клевер,

местами мелькнет зверобой.

Прямую дорогу на север

цветы нам укажут с тобой.

 

Я весточку ближним отправлю,

столичные сброшу тиски,

усну и проснусь в Ярославле

в предчувствии русской реки.

 

И, за руки взявшись, недолго

мы будем смотреть в темноту,

где плещется сонная Волга,

горят огоньки на мосту.

 

Хотя ничего не исправить

в разбитой годами судьбе,

за эту нелегкую память,

родная, спасибо тебе.

 

Спасибо тебе за немилость,

которая ждет впереди.

Из сердца любовь испарилась,

но плещется Волга в груди.

 

* * *

 

Ты как жена ложишься с краю,

и мы о многом говорим.

Я очень плохо понимаю,

зачем вообще мы вместе спим?

 

Ты ищешь дом, а я бродяга,

я не тактичен, даже груб.

За дверью вымерла общага,

и я твоих касаюсь губ.

 

Спокойно, Боже, как спокойно,

как на душе моей светло!

Пускай ты большего достойна,

но если будет тяжело,

 

не застрелюсь и не повешусь,

с балкона вниз не ломанусь:

тобой, одной тобой, утешусь,

тобой, одной тобой, спасусь.

 

ЛАДВА

 

В низине средь сосен и елок,

хлебнувший страданий и бед,

затерян карельский поселок,

где я появился на свет.

 

Рекою от уха до уха

разрезан на две стороны.

разруха, разруха, разруха,

как после гражданской войны.

 

Зачем же я здесь очутился

и не позабуду никак

квартиру, в которой родился,

и Ленина ржавый пиджак,

 

мосты и развалины храма,

который погиб от огня,

то время, где папа и мама

немного моложе меня.

 

Да, были и ахи, и охи,

но все же горели огни,

а мне от прекрасной эпохи

остались осколки одни.

 

И я не найду теперь средство,

движение легкое, чтоб

опять превратить это место

в сверкающий калейдоскоп.

 

* * *

 

Как слюбится, так и разлюбится,

природа, наверно, права —

в оазисе ищет верблюдица

места, где сочнее трава.

 

Жевать бы ей жвачку колючую,

с полынью мешать саксаул,

да встретил ее, неминучую,

и жизнь словно в карты продул.

 

Все верится — вот настоящее,

а не мимолетная блажь,

лишь с виду картинка блестящая,

на деле — обычный мираж.

 

Дотронься рукою до воздуха —

пройдет по картинке волна,

искал я покоя и отдыха,

но в сердце и в мире война.

 

Грохочет салют над столицею,

девчонка со спрайтом стоит,

толпу окружила полиция,

по телику кто-то убит.

 

Вгрызается в мозг информация,

на башне салат из знамен,

и гибнет великая нация

под натиском пришлых племен.

 

Господне свершается мщение,

прогресс по наклонной идет,

и только одно ополчение

надежду и гибель дает.

 

* * *

 

Словно горсть непокорной земли

разбросала война обелиски.

Мы в чертоги Победы зашли

и погибших увидели списки.

 

Мимолетная память войны —

имена, что отныне забыты,

где бутылки больные сыны

расхвостали о грубые плиты.

 

Свою силу утратила соль.

Под скупые осенние вдохи

мы впитаем отжившую боль

отшумевшей советской эпохи.

 

МАТЬ-И-МАЧЕХА

 

Разминая ленивые ноги,

я гулял по Москве сколько смог

и сорвал у железной дороги

мать-и-мачехи желтый цветок.

 

Бесконечно судьбе благодарен

за простую земную красу,

я возьму этот желтый фонарик

и в общагу его отнесу.

 

И пускай он под вечер завянет,

как завяли другие цветы.

Не печалься, светлее не станет,

если будешь печалиться ты.

 

* * *

 

Как осень за дымкой тумана,

как праздники, пьянки, цветы,

надежда — продленье обмана,

обман — продолженье мечты.

 

И после такого нелепо

в сознанье чужой правоты

смотреться в московское небо,

где нет ни единой звезды.

 

Каленая прихоть, причуда

с поправкой на гений и труд.

Свалить бы скорее отсюда

туда, где жалеют и ждут.

 

Соринка, жестянка, шутиха,

мелькнувшая в сизом дворе.

Мне будет спокойно и тихо

лежать на Поповской горе.

 

* * *

 

С утра проснешься на работу,

а день такой же, как вчера.

Попил чайку, прогнал зевоту,

уж на работе быть пора.

 

Идешь и думаешь о разном:

о смысле жизни, о судьбе,

о нашем мире безобразном,

и вдруг привидится тебе,

 

как будто ты один в ответе

за этот дикий вертоград,

но так же умирают дети,

и так же нищие смердят,

 

низы молчат, верхи воруют,

сосед спешит за наркотой,

и так же женщины торгуют

своей фальшивой красотой.

 

Бушуют войны и раздоры,

в умах разруха и бардак,

и бесполезны уговоры

и обещанья райских благ.

 

И ты уже придумал кары:

болезни, бедствия, потоп,

готовишь бури и пожары

и истребление нон-стоп.

 

Готов разрушить все на свете,

сам свет тебе уже не мил.

Но вот во двор выходят дети,

и ты прощаешь этот мир.

 


Григорий Викторович Шувалов родился в 1981 году в карель­ском поселке Ладва. Служил в пограничных войсках, работал на стройке, в театре. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Публиковался во многих центральных и региональных изданиях. Главный редактор поэтического журнала «Разговор», основатель и участник одноименной поэтической группы. Лауреат премии «Золотой витязь», XIV и XV Форумов молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, победитель конкурса им. Б. При­мерова. Живет в Москве.