Черный клад

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

Апрельское солнышко, неторопливо поднимаясь над горизонтом, улыбчиво заглянуло в кабину новенького, тяжелогруженого самосвала и вдруг, за очередным поворотом дороги, вспыхнуло прямо перед глазами водителя. Горохов слегка прищурился и опустил козырек над лобовым стеклом.

«Жарковато будет сегодня», — подумал Горохов и, слегка притормозив, стащил с себя свитер, кинув его на соседнее сиденье. Приоткрыв боковое стекло, Валерий Иванович то и дело высовывал голову наружу, все время громко напевая:

Ты скажи, ты скажи,

Че те надо, че те надо…

Песня эта — и уже не в первый раз — «привязалась» к нему со вчерашнего вечера. К концу дня в Ольховке, на конюшне Горохова, произошло ЧП. Один из его рабочих, направленный в соседнее Березово вспахивать частные огороды, вернулся вдрызг пьяным. В селе такое совсем не редкость, Горохов к подобному уже привык. Выяснилось, однако, что пьянчуга пропил часть выручки. Валерий Иванович долго тряс его за грудки, а потом, не выдержав, врезал кулаком по пьяной роже.

Назавтра, с утра, Горохов собирался вместе с молодой женой выехать в Приазовье, на их дачу. Места там — залюбуешься. Но почва песчаная, даже цветы, которые так любит Лариса, вырастают до смешного хилыми. Непорядка в хозяйстве Горохов никогда бы не потерпел. Вот и решил он время от времени возить на дачный участок чернозем из Ольховки. «Раз пять-шесть смотаюсь туда-сюда на своем КАМАЗе — глядишь, и за­плодородит наша с Ларисой дачка». Конечно, дорожка туда неблизкая. Как-никак, через границу надо переезжать. Лариса даже засомневалась: «А пропустят ли таможенники?» А чего не пропустить-то? Ведь не картина же какая-то, не слиток золота! Обыкновенная земля! Чернозема этого здесь, в ольховских да березовских местах, — видимо-невидимо! Кому он сдался там, на таможне, чтобы его не пропускать? Никто с ним возиться не будет. Да и закона такого нет — землю через границу не пропускать. А если возникнет какая-то неувязка, то всегда можно таможеннику на лапу дать. Они это любят. Да и кто не любит?

Завершив разборку с пьяным мужиком, Горохов сходил в гараж, чтобы убедиться: чернозем в КАМАЗ загрузили. Начинало смеркаться, и Валерий Иванович направился в свой, гороховский, еще не достроенный трехэтажный особняк. Ужин Лариса уже приготовила, но встретила мужа мрачно:

— Ты уже мордобоем занялся? Ну-ну…

Оказывается, она все видела из окошка. Горохов попытался оправдаться:

— Да он же, сволота, деньги пропил! Наши с тобой деньги!

— Бить человека, который не сможет тебе ответить тем же, низко и подло, — сказала она и ушла в соседнюю комнату, захлопнув за собой дверь.

— Ларис, а ты ужинать-то будешь? — только и успел он крикнуть ей вслед.

Жена не ответила.

Горохов включил телевизор, поужинал. Смотреть дурацкий фильм вдруг расхотелось, и, выключив телевизор, он постучался в дверь к жене:

— Ларис, помнишь, что мы завтра с утра на дачу выезжаем? Все собрала?

— Я никуда не еду! — отрезала она.

С некоторых пор капризы жены перестали Горохова беспокоить, поэтому нервничать, как прежде, он не стал. Просто ушел в спальню. Ложась в постель, подумал: «И чего ей только не хватает? Все делаю для нее и для будущих наших детей…»

В тот миг и пришла к нему в голову эта песня: «Че те надо, че те надо…» С нею и уснул.

Только проснулся — а песня уже тут как тут.

С Ларисой у них не заладилось с самого начала. Встретил он ее в городской поликлинике, куда она совсем недавно пришла работать после окончания медицинского института. Выписала ему какие-то таблетки, мило улыбнулась. Вот и все. Но в душу запала крепко. Хотя… какая там душа? Просто ему, сорокалетнему мужику, давно пришла пора жениться. Лариса, конечно, намного моложе его, но, видать, и ей тогда приспичило. Пригласил ее покататься на катере, потом в ресторан, а потом уж и регистрироваться позвал.

Разлад у них начался, можно сказать, на пустом месте. Был у Горохова за городом свой «заводик» — так он называл фабрику по изготовлению мебели. Эта собственность досталась ему от покойного отца, работавшего в прошлом директором фабрики и приватизировавшего ее в пору, когда приватизировали все и вся подряд. Став владельцем предприятия, Горохов-младший быстро смекнул, что хлопот с «заводиком» не оберешься. Бесконечные проверки-перепроверки выводили его из равновесия, к которому он был привычен. До женитьбы кое-как дотянул. Хотел и дальше тянуть, да ошибку сделал. С «заводиком», понятное дело, кое в чем мухлевать приходилось, и от жены он этого не скрывал. А чего скрывать-то? Семья же! Вот это и было его ошибкой. Чем глубже Лариса вникала в его дела, тем настороженней смотрела на мужа. А однажды так и спросила его: «Валер, а ты и в семейной жизни таким же непорядочным будешь?»

И решил Горохов от «заводика» избавиться. Продал его — и очень даже выгодно. Потом облюбовал землю в Ольховке, купил, построил большую конюшню, завел лошадей. Нанял рабочих. Дело оказалось весьма доходным. Лошади в деревне — настоящая золотая жила. Одному огород вспахать, другому уголь на зиму завезти, третьего на кладбище отправить… И на все — тариф.

Когда первый этаж особняка построил, переехали они с Ларисой в Ольховку. Думал, все у них наладится, все как у людей пойдет. Ан нет. И чего ей надо? И снова запел:

Ты скажи, ты скажи,

Че те надо, че те надо…

От Ольховки до границы путь недалекий. Для него это так, пустяки. Горохов любит поездки на далекие расстояния. Сидеть за рулем, будь это его «Лексус» или, как сегодня, самосвал, для него самый лучший отдых. Водители у него в хозяйстве есть, но им тоже работы хватает. Пока обслуживают строительство особняка, а потом видно будет.

Размышляя о делах да о жене, Горохов и не заметил, как доехал до моста через Девицу-реку. А там, за мостом, уже и пограничный пункт. Остановившись перед мостом, Валерий Иванович, продолжая свое «че те надо, че те надо», спустился к реке. Красивые же тут места!

Старик-рыбак, забросивший удочку с берега, показался Горохову знакомым. Подошел поближе, поинтересовался:

— Ну, как? Рыба есть?

Рыбак досадливо посмотрел на него:

— Откуда ж ей тут взяться?

— Должна быть! — возразил Горохов.

— Должна-то должна, да сахарный завод какую-то гадость в речку выбросил. Слышь? Вот и трандец рыбе!

— Чей завод-то? — поинтересовался Горохов. — Наш или заграничный?

— Все стараются! Вон она, за поворотом, граница-то! Тоже мне выдумали, сволочи! Граница! — не унимался старик.

Горохов никак не мог вспомнить, где он встречал старика. Задал «наводящий» вопрос:

— Сам-то откуда будешь? С этой или с той стороны?

— С той. Можно сказать, в другое государство за плотвой приехал. Вот жизнь пошла, мать ее!

— А что ж, в вашей незалежной уже и плотва перевелась? — съехидничал Горохов.

— Перевелась-то не перевелась. Но ведь говорят же: «У соседа толще…» — усмехнулся рыбак.

В это время поплавок, качающийся на водной глади, неожиданно исчез. Старик нервно дернул удилище на себя, но на крючке ничего не оказалось. Досадливо кинул Горохову:

— Слышь? Проезжай! Разговорился тут!

Да еще и передразнил: «В вашей…», «в незалежной…»

Горохов примирительно перебил его:

— Ну, ладно, не сердись. Еще клюнет. Как зовут-то тебя?

— Матвеичем меня кличут.

Горохов уже успел заметить, что невдалеке от рыбака лежит велосипед. Спросил:

— Матвеич, а в самом деле: зачем в такую даль за рыбой-то приезжаешь? Да еще на велосипеде!

Неожиданно Матвеич разоткровенничался:

— Слышь, я эту рыбу в магазин сдаю. В России. Село Ольховка, слыхал про такое?

«Так вот где я его видел!» — вспомнил Горохов.

— Вот те на! Да я из этой Ольховки и еду!

— Да знаю я тебя, знаю. Кто ж тебя в Ольховке не знает. Все знают. И все Куркуль Гороховичем называют.

— Вот, значит, как. Наверно, богатству моему завидуют?

— Да при чем тут твое богатство? Слышь, человеком надо быть! — проворчал Матвеич.

Разговор перетекал в неприятную для Горохова тему, и он перевел его в прежнее русло:

— А почему на той-то стороне не ловишь, на вашей?

— Пробовал я там ловить. Таможенники мзду требуют, когда рыбу перевожу. А тут — рыба сама границу переплывает. Слышь? У рыбы-то таможни нет! Да и к Ольховке поближе. Марго там у вас есть. Ей рыбу и сдаю. Знаком с такой?

— Да я же постоянно у нее твою рыбу покупаю!

Поплавок опять ушел под воду. Матвеич дернул удилище, но снова неудача.

— Проезжай, говорю! — повысил голос старик. — Развел тут дискуссию! Всю рыбу мне распугал!

Поднимаясь пологим склоном к своему самосвалу, Горохов досадливо думал: «Куркуль Горохович, значит. Вот голытьба! Но ведь есть в Ольховке и хозяйственный люд. Неужто и они так меня называют?»

Досада прошла, как только сел за руль и захлопнул дверцу. Снова запев «Че те надо…», Горохов медленно съехал с моста. А вон и пограничный пост замаячил. К нему вытянулась очередь из легковых и грузовых автомобилей. Подумалось: «Когда-то очередь эта подлиннее была. А теперь… Но что поделаешь? Война на Донбассе!»

Водители и пассажиры, выйдя из машин, прогуливались, курили, то и дело поглядывая на часы. С противоположной стороны границы изредка проезжал встречный автотранспорт. Встав в очередь, Горохов тоже вышел на воздух. Подошел к уже не молодой паре, стоявшей рядом с «жигуленком», поздоровался.

— Ну, как тут? Очередь быстро продвигается?

— Да с полчаса подождать придется, — ответил мужчина. — А там… Смотря что везете!

— В случае чего — мзду таможенникам надо дать, — продолжила женщина. — Они это любят! Для того и границы здесь придуманы…

— Ну, у меня-то с этим проблем не будет! — уверенно ответил Горохов.

— Это в каком же смысле — «проблем не будет»? — лукаво поинтересовалась женщина. — Взятку что ли без всякого труда дадите? А вот у нас с этим, — кивнула она в сторону мужчины, — как раз проблемы. Взятки ни давать, ни брать не умеем…

Горохов сделал вид, что удивлен:

— Да при чем тут взятка? У меня груз такой, что никому не интересен!

Мужчина хмыкнул, возразив:

— Обычно через границу грузы перевозят интересные. У нас, например, картина. В подарок сыну везем. День рождения у него. Вот и беспокоимся: пропустят ли?

— А я обычную землю везу, — кивнул Горохов на свой КАМАЗ.

Женщина удивилась:

— Какую еще землю?

— Говорю же — обычную! Чернозем!

Мужчина и женщина в недоумении переглянулись. Горохов отошел в сторону, напевая ту же самую песенку:

Ты скажи, ты скажи,

Че те надо, че те надо…

Неожиданно услышал, что кто-то его окликнул:

— Горохов, ты, что ли? Привет!

Обернувшись на голос, Горохов понял, что голос раздался из черного «Мерседеса», движущегося со стороны Украины. Голос этот был знакомым, и Валерий Иванович направился к остановившемуся «Мерседесу». Из него вышел Белых, которого Горохов недолюбливал, но с которым приходилось считаться: он постоянно крутился возле областной власти.

Изобразив радость, Горохов раскрыл объятия:

— Вот это встреча! Василь Петрович! Надо же, где повстречались? Вы откуда?

Белых, не отвечая, наклонился к боковому стеклу своего автомобиля:

— Светочка, выйди, воздухом подыши…

Из «Мерседеса» вышла молодая красивая женщина.

— Знакомьтесь, — сказал Белых. — Это — Света, а это — Валерий… забыл, как тебя по отчеству-то? Иванович, что ли?

— Иванович, Иванович, — подтвердил Горохов. — А это дочка ваша?

— Какая дочка? — хохотнул Белых. — Жена это. Из Крыма возвращаемся, с дачки своей. Крым-то наш теперь! А ты куда?

— Извините, — слегка смутился Горохов. — А я на дачу. Купил недавно на Азовском побережье.

— Молодчина! — похвалил Белых. — Слушай, как хорошо, что мы с тобой встретились! Скоро выборы в думу областную. Хочу еще раз попытаться. По вашему округу. Ты же в Ольховке теперь, как мне сказали? Как ты думаешь? В том смысле, что ты там многих знаешь. Поможешь?

— А чего же в своих местах не выдвигаетесь? — осторожно поинтересовался Горохов.

Белых не стал уходить от прямого ответа:

— Да шансов в вашем округе побольше будет. Состав кандидатов послабее… и вообще…

Горохов попытался возразить:

— Да какие там избиратели? Старухи со стариками…

— Старики — это тоже голоса! — убежденно напирал на него Белых. — А потом — ты же можешь через знакомых весь район поднять. Учти, я тебе тоже пригожусь. Если хочешь, скажу в чем…

— Да вроде мне помощи-то не надо… Я же в депутаты не собираюсь…

— Э, не скажи… — продолжал гнуть свое Белых. — Помощь всем нужна!

Внимательно посмотрев на Горохова, он кинул молодой супруге:

— Свет, а ну-ка оставь нас одних на минутку…

Недовольно фыркнув, Света возвратилась в «Мерседес». Белых, обнимая Горохова за плечи, отвел его от автомобиля.

— Слушай, — сказал полушепотом, сдвинув брови, — дошли до меня слухи, что прокуратура тобой заняться собралась. Дворец ты какой-то отгрохал в Ольховке. Доброжелатели пишут, что на ворованные деньги. Фабрику, мол, развалил, а о себе позаботился. Вот и дачку приобрел за границей — сам же говоришь… А прокурор — мой кореш. Стоит мне поговорить…

Из «Москвича», пристроившегося в очереди за гороховским КАМАЗом, раздался нетерпеливый сигнал. Очередь Горохова подошла, и водитель «Москвича», призывно размахивая руками, кричал:

— Проезжай, видишь, таможенники тебя ждут!

Горохов, явно обеспокоенный разговором с Белых, извиняющимся тоном и чуть склонив голову, шепнул на ухо собеседнику:

— Встретимся, Василь Петрович…. Обязательно встретимся…. Я через три-четыре дня вернусь… А с выборами — помогу…

Белых довольно осклабился и пожал руку Горохова:

— Вот и хорошо. Ну, бывай!

Никаких претензий к документам Горохова не было, и молодой таможенник, которого Горохов про себя назвал «вертлявым», подошел к самосвалу.

— Что везем?

— Землю везу, — ответил Горохов.

«Вертлявый» удивился:

— Какую еще землю?

— Обыкновенную землю, — объяснял Горохов. — Чернозем. Дача у меня на Азовском море, а землица там — сплошные камни. Вот и везу туда землю.

— Во как! — констатировал «вертлявый» и кого-то позвал: — Иван Семеныч!

Подошел второй таможенник, довольно пожилой. Спросил:

— Чего тут у вас?

— Да вот… не знаю, как быть, — сказал «вертлявый» и кивнул в сторону Горохова. — Чернозем через границу перевозит!

— Ну, вы и даете! — возмутился Иван Семенович. — Все за границу переправили. Теперь уже и за землю взялись. Не стыдно?

— Мужики, да вы чего? — оторопел Горохов. — Это же просто земля! С моего огорода! Я свою землю везу! И на свою дачу!

— Откуда едем? — поинтересовался пожилой таможенник.

— Да из Ольховки земля эта!

— А вы знаете, что куб нашего русского чернозема в Париже, во Всемирной палате мер и весов хранится? Как образец плодородия почвы! — назидательно продолжал Иван Семенович.

Горохов его словам даже обрадовался:

— Ну, вот! Вывезли же его в Париж этот! Значит, можно было? А почему мне нельзя? Почему?

— Во время войны фашисты чернозем тоже из России вывозили. Эшелонами! Но вы же русский человек! — продолжал пожилой таможенник.

— Мужики, мужики! — взмолился Горохов. — Ну, может, хватит? В конце-то концов, у нас разрешено все, что не запрещено законом…

Иван Семенович тяжело вздохнул:

— Законы-то вы все знаете хорошо. Где работаете-то?

— Заводом руковожу, — слукавил Горохов.

— Да вы же эти заводы купили и разворовали давно, они по-другому и называться-то стали! — не поверил Иван Семенович.

— Ну, да. ООО у нас называется. Общество с ограниченной ответственностью.

— Понятно. С ограниченной, — ухмыльнулся таможенник.

Горохов чуть не задохнулся от возмущения:

— Вы на что это намекаете?

Иван Семенович безнадежно махнул рукой:

— Ответственность у вас, говорю, ограниченная.

В разговор вмешался «вертлявый»:

— Семеныч, ну хватит. Закона он не нарушает. А твоя смена уже закончилась. Давай, иди, я сам с ним разберусь.

Иван Семенович посмотрел на сослуживца с нескрываемой иронией и, уходя, пробормотал:

— Ну, разбирайся, разбирайся… Знаю я, как вы тут разберетесь…

— Тебя как зовут-то? — поинтересовался «вертлявый» у Горохова.

Услышав его имя, подал Горохову руку:

— Я тоже Валерий. Тезки мы, значит. Ну, вот что, тезка, — осторожно оглянувшись по сторонам, тихо сказал «вертлявый». — Слышал я, как ты все напевал: «Че те надо, че те надо?» Гони пятьсот рублей и вези свой груз. Вот че мне надо…

Горохов даже не поверил:

— За что деньги-то? Это же земля! Она же ничего не стоит!

— А я что — пятьсот баксов с тебя требую, что ли? Я же о рублях толкую… Они тоже сегодня ничего не стоят. Или, может, мне Семеныча вернуть? Чтобы он тебе растолковал про землю…

Горохов молча достал кошелек, отсчитал деньги, отдал их тезке-таможеннику. Деньги мгновенно исчезли у того в кармане. Откуда-то раздался голос:

— Что там у вас? В чем задержка?

Таможенник Валерий крикнул в ответ:

— Все в порядке!

— Что за груз в кузове? — не унимался кто-то, явно старший по званию.

— Да так… земля…

— А-а… земля… Ну, отъезжай побыстрее…

— Ну, давай! — поторопил Горохова тезка Валерий. — Счастливого пути! Привет Азовскому морю!

На другой стороне Горохова встретили неприветливо.

— Москаляка? — не скрывая злобы, спросил украинец, листавший документы Горохова.

— Какой же я москаляка? Чистокровный хохол я! — соврал Горохов. — Посмотри, где я родился…

Родился Валерий Иванович в Винницкой области, и украинец, за­глянув в паспорт, успокоился. «Хорошо, что в нынешних паспортах национальность не указывают», — подумал Горохов, почувствовав облегчение.

Но облегчение это оказалось преждевременным. Земля в кузове самосвала показалась украинцам подозрительной. Взяв длинный металлический щуп, один из таможенников перелез через борт самосвала и стал тыкать в чернозем. Горохов, не выдержав, даже рассмеялся:

— Да чего вы там ищете-то?

— Знаем мы вас, кацапов! Оружие загружаете в кузов, да землицей присыпаете!

— Неужто бывает такое? — недоверчиво спросил Горохов.

— У нас не было, — ответил украинец. — А в других местах, как мне недавно рассказывали, было…

Пройдя все погранично-таможенные процедуры, Горохов отправился в путь — теперь уже в далекий. Думалось: «Хорошо, что ехать придется по харьковским да запорожским дорогам. Тут пока более-менее спокойно. Не то что в Донбассе!»

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

Борис Сергеевич Воронин не был в Ольховке много лет. Отчий дом, родные люди, любимая речка Девица часто являлись к нему во снах. Не раз мечтал: «Вот завершу очередные дела, попрошусь в отпуск и махну туда, где дороги сердцу каждая былинка, каждая травинка…» Но в очередь становились дела новые, и конца им, кажется, не было.

Да и не в делах, если откровенно, главная причина была, а в его службе. Еще пятиклассником, лежа на берегу Девицы и мечтательно глядя в синее небо, задумал он стать летчиком. Многие его сверстники мечтали об этом же и то и дело делились этими мечтами между собой. А он помалкивал. Помалкивал, но тоже мечтал. Поэтому и было для всех неожиданностью, что он, окончивший школу с серебряной медалью, которая открывала ему путь в любой вуз, единственным из одноклассников подался в Борисоглебское летное.

Словом, летчиком он стал. Военным. А жизнь военного летчика известно какая. Сегодня ты в одном гарнизоне, а завтра — в другом. То учения, то освоение новой техники, то переподготовка… Сначала служил в воронежских местах — в Бутурлиновке. Только стал привыкать к этому симпатичному районному городку, как перевели в Воронеж. А из Воронежа — в Липецк. А потом были и Дальний Восток, и Север… Да чего только не было. Менялись места службы, повышались его воинские звания, но сам-то он не менялся. Каким был добросовестным, исполнительным человеком, таким и оставался. А с исполнительного, как известно, и спрос больше.

Но объяснять его долгую разлуку с Ольховкой только службой и ее сложностями было бы неправильным. Совсем было собрался он однажды навестить свою малую родину, как вдруг — гром среди ясного неба: его бросила жена. Как объяснить родственникам, что произошло, если все считали, что у них семья образцовая?

Конечно, жили они не душа в душу, как бы ему хотелось, но все же уход жены оказался для Воронина неожиданностью. Позднее, анализируя их взаимоотношения, разговоры и поступки жены, он стал понимать, почему так произошло. Галина — женщина красивая и любит, чтобы ее красота была на виду. А кому оценить эту красоту в гарнизонах? Сам-то он — в суете да спешке своей службы — часто ли эту красоту замечал? Теперь-то она, слыхать, вышла замуж за генерала. В генеральской семье совсем иная жизнь. А он, Воронин, что? Только майор!

Борису Сергеевичу, надо сказать, повезло. Сын Юрий, в ту пору еще первокурсник политехнического института, целиком и полностью принял сторону отца. С матерью уехать отказался, а когда она изредка звонит ему, держится прохладно и отстраненно. На все вопросы Галины отвечает только «да» или «нет» — вот и весь разговор. Борис Сергеевич пытался как-то поговорить с ним: мол, с матерью надо вести себя все-таки по-другому. А Юрка отрезал: «Пап, я взрослый человек и знаю, с кем и как себя вести!» С тех пор Борис Сергеевич эту проблему для себя закрыл.

Была у Воронина и еще одна причина тянуть с поездкой в Ольховку. Когда-то его отец, уважаемый в селе человек, утонул в Девице. Той самой Девице, которую Борис Сергеевич так любил. Утонул отец, можно сказать, нелепо. Девица — река не такая уж глубокая. Единственное опасное место на ней — так называемая Серегина яма. Предание гласит, что в далекие времена здесь утонул какой-то Серега, отсюда и пошло название. Вода в этом месте течет так же спокойно, как и на всем протяжении Девицы. Но иногда, по совершенно необъяснимой причине, возникает такой водоворот, что даже смотреть на него страшновато, а уж плыть здесь — тем более. Вот в этой самой Серегиной яме и утонул отец Бориса Сергеевича — тоже Серега. Как это произошло, никто не видел. Одной Девице ведома эта тайна, о которой она никогда и никому не расскажет. И за это Воронин на нее в обиде. Глупо обижаться на обыкновенную речку. Но, как это ни странно, такую обиду Борис Сергеевич чувствует до сих пор. Почему? Тому, кого любишь, простить бывает иногда труднее, чем тому, кто тебе безразличен. А речку своего детства Борис Сергеевич любил.

Ничто не бывает вечным. Ни обида. Ни — тем более — воинская служба. Пришло время и майору Воронину уходить в отставку. Незадолго до этого он получил (наконец-то!) постоянную жилплощадь, поселившись в городе, где учился сын. Благоустраивал свое жилье, потом ждал, когда Юрий получит диплом инженера. Без сына Борис Сергеевич в Ольховку ехать не хотел. Уж очень хотелось ему показать Юрке места, откуда идут его корни! Если бы он стал еще ждать, когда сын найдет работу, они бы эту поездку откладывали до бесконечности. Но Борис Сергеевич сказал сыну:

— Диплом получил, теперь немного отдохни. А то, я вижу, устал ты за эти годы. Да и мне отдых не помешает. Полноценного отпуска-то у меня никогда не было. Поедем с тобой в Ольховку, там такие места, что ни в какой загранице не найдешь…

Сын не возражал, ему и самому давно хотелось с Ольховкой познакомиться.

И вот они, обкатывая новенькие, только что купленные «Жигули», отправились на встречу с детством Бориса Сергеевича. В дороге разговора не получалось. Старшего Воронина захватили в плен воспоминания, а младший, хорошо понимая, что происходит в душе отца, тоже молчал. Заговорили только тогда, когда оказались возле дорожного указателя с названием села. Остановились, вышли из машины, разминаясь после неблизкой дороги.

— Вот она, моя родная Ольховка! — сказал Борис Сергеевич сыну, кивнув в сторону низины. — И твоя тоже. Отсюда весь наш род идет. И дед твой, и прадед, и прапрадед — все тут жили. И тут похоронены. Посмотри, какая она красивая, наша Ольховка… А Девицу видишь?

«Село как село, — подумал про себя уставший от поездки Юрий. — Все села друг на друга похожи». Он, городской житель, пока еще не понимал, что у каждого села есть своя душа. У городов она тоже есть, но не у каждого.

Правда, заметив Девицу, петляющую среди деревьев, Юрий оживился:

— Да, красота! Пожить бы тут подольше…

— Посмотрим, как родственники встретят, — ответил отец. — Люди они хорошие, работящие. Они тебе понравятся. Брат, Федор, наверно, до сих пор трактористом работает. Ну, а я — отработался, отлетался. Отоспимся тут с тобой, рыбку половим. Тебе тоже сам Бог велел отдохнуть. Институт окончил, а на работу всегда успеешь…

Мысль о будущей работе беспокоила Юрия.

— Ее еще надо найти, работу эту… — удрученно сказал он.

Отец же был более оптимистичным:

— Чего-нибудь придумаем. Ну, что? В путь?

Проезжая по улицам Ольховки, Борис Сергеевич заметил, что за годы его разлуки с селом оно заметно изменилось, причем трудно даже сказать в какую сторону — в хорошую или в плохую. С одной стороны, появились новые добротные дома. Трехэтажный, довольно безвкусный и еще не достроенный особняк на окраине вообще его поразил. Не ожидал он, что за это время в Ольховке такие богачи появились. С другой же стороны, и обветшавших, покосившихся избенок поприбавилось. Что ж, классовое расслоение и сюда проникло, и ничего удивительного в этом нет.

Подъехав к дому брата, Борис Сергеевич отметил, что хоть стоит он на своем прежнем месте, но тоже заметно изменился. Он как-то похорошел, повеселел. Появились веранда, какая-то пристройка во дворе. Три маленьких березки, которые росли под окнами, вымахали так, словно своими вершинами в само небо упираются. Да и сад за новеньким забором уже не узнать.

Из дома выскочила в калитку жена брата, Мария Степановна. «Такая же красивая, как и в молодости», — подумал Борис Сергеевич. Она узнала его сразу, хоть и много лет не виделись. Разохалась, обрадованная:

— Ой… Гости дорогие… Да что же вы не предупредили, что приедете? Ну, здравствуйте!

Обняла Воронина-старшего, поцеловала, а на младшего поначалу посмотрела слегка вопросительно:

— А это… Юрочка? Да я ж тебя и видела только один раз, когда к вам в Липецк приезжала… Тебе же в ту пору только два годика было… Ах, каким стал! Красавец парень! Ну, слава Богу, есть в кого, — улыбнулась Борису Сергеевичу.

Мария Степановна расцеловала и Юрия.

— А я сегодня сон видела, — сказала она, приглашая гостей в сад. — Будто голубь прилетел к нам и стучится в окно. Утром говорю Федору: гости у нас сегодня будут. А он: «Какие там гости! Откуда им взяться?..» Ну, вы надолго к нам?

Воронин-старший улыбнулся:

— Да как только невесту для Юры у вас в Ольховке найдем — так и увезем ее в город. И сами с ней уедем.

Юрий засмущался:

— Пап, ну чего ты мелешь…

— Да какие тут у нас невесты? — заворковала Мария Степановна. — Одни старики да старухи в селе остались. Нашей Юльке тоже жених скоро нужен будет. Да где ж его взять? Правда, появился тут один, тоже из города на лето приехал. По секрету вам скажу: заглядывается она на него. Ну, чего мы стоим-то? В дом пойдем! Выгружайте свои вещи — и за стол. Не ожидала я вас, но чем богаты, тем и рады…

Вдруг Мария Степановна спохватилась:

— Ой, а чего это Юлька из дома не выходит? Стесняется, что ли? Юля, Юленька! К нам гости приехали!

Воронин-старший видел свою племянницу давным-давно, еще ребенком. Когда она, совсем не похожая на застеснявшуюся, выпорхнула из дома, Борис Сергеевич был поражен: она, очень похожая на мать, напомнила ему Марию Степановну — Машу, Машеньку, которую он когда-то так любил. Он тогда не сомневался, что был ей тоже небезразличен. И Борис, и Маша были в сегодняшнем возрасте Юльки. Их прогулки вдвоем вдоль берега Девицы Борис Сергеевич помнил всю свою жизнь — в мельчайших подробностях. Только судьбе было угодно устроить так, что Маша вышла замуж не за него, а за старшего брата.

Все это промелькнуло в мыслях Бориса Сергеевича за секунду-другую, пока Мария Степановна успела сказать:

— А вот и дочка наша!

На Юлькино «здравствуйте» Воронин-старший ответил:

— Здравствуй, Юлька! Давненько мы с тобой не виделись! Ты и впрямь невеста хоть куда!

Про себя же подумал: «Вполне могла бы быть моей дочерью…»

А Мария Степановна замахала руками:

— Да не смущайте вы ее… А красотою она в ваш род пошла… Воронины все красивые…

— Не прибедняйся, — перебил ее Борис Сергеевич. — Ты же сама первой красавицей на селе была. Помнишь, как я приударял за тобой? Да вот братец отбил тебя…

Мария Степановна, стыдливо посмотрев на дочку, возразила:

— Не надо, не надо. В город уехал, летчиком стал — и городскую там нашел. Еще красивше.

Юлька и Юрий переглянулись: для них в судьбе родителей открылось нечто новое.

— Нашел на свою голову, — признался Борис Сергеевич.

— Как сейчас-то? Живете с ней иль нет? — полюбопытствовала Мария Степановна.

— Ушла она от нас. К генералу. Она птица высокого полета. А я только до майора дослужился…

— Ты уже майор? Надо же! — порадовалась Мария Степановна за Бориса Сергеевича.

— Не «уже майор», а «только майор», — поскромничал тот. И обратился к сыну с племянницей: — Ну, что стоите? Знакомьтесь, вы же двоюродные брат с сестрой!

Им действительно надо было знакомиться. О существовании друг друга они, разумеется, знали, но виделись впервые.

Вошли в дом.

— А Федора-то, что же, нет?

— Придется сходить за ним, — сказала Мария Степановна. — На работе он, еще на рассвете ушел. Юль, может, сбегаешь?

Юлька метнулась к двери, но Борис Сергеевич остановил ее:

— Зачем бегать? На машине сейчас смотаем к нему!

— Можно и так, — согласилась Мария Степановна.

— И я с вами, — решил Юрий.

Во дворе механической мастерской Борис Сергеевич, заметив пожилого опустившегося мужика, сидящего на старом колесе от трактора, притормозил. Окликнул:

— Дедушка!

Мужик, кажется, был пьян. Повернувшись к подъехавшим «Жигулям» и присмотревшись к Борису Сергеевичу, он ухмыльнулся.

— Здравствуйте! — продолжил Воронин-младший. — Скажите, а как нам найти Федора Воронина?

— Здорово, коль не шутишь, — продолжая ухмыляться, ответил дед. — Что, не узнал?

Борис Сергеевич удивился:

— Нет, не узнал… Хотя… есть что-то знакомое… Но все же не узнаю, извините…

— У вас в армии, наверно, из кривых ружей стреляют — вот и не узнаешь своего одноклассника. Какой я тебе дедушка, если мы в школе за одной партой сидели! Я Чуб, Анатолий, не помнишь, что ли?

Борис Сергеевич растерянно вышел из «Жигулей», пожал Чубу руку:

— Вот те на! Прости, ей-богу, не узнал! А ты, что же, работаешь здесь?

— Работаю, — снова ухмыльнулся Чуб. — Только по ночам. Можно сказать, ночной хозяин этого заведения…

— Ночной хозяин? — удивился Борис Сергеевич. — Это как же?

— Бензином приторговываю…

— Как бензином? Воруешь, что ли?

— Не ворую, а экспроприирую…

Неожиданно, достав бутылку из кармана, предложил:

— Выпить хочешь? За встречу…

— Нет-нет… я же за рулем… — извинительно пробормотал Воронин.

— На нет и суда нет, — пробормотал Чуб. — Если будет «бензиновый голод» — милости прошу… А Федор, брат твой, вон он, у трактора…

— Спасибо. Извини, что не узнал…

Чуб добродушно махнул рукой:

— Все нормально, чего там…

Встреча с одноклассником была для Воронина неожиданностью не очень-то приятной. «Надо же так опуститься! — думал он, снова садясь за руль. — На старика стал похож! А ведь действительно за одной партой сидели…»

Впрочем, он тут же забыл об этой встрече, заметив брата, «колдующего» над какой-то деталью стоящего рядом ДТ. Коротко посигналил ему.

Федор недовольно обернулся:

— Ну, кто там еще?..

— Бог в помощь, братуха! — поприветствовал его брат, захлопывая дверцу автомобиля.

— Борис! Дорогой! Какими судьбами? — обрадовался Федор.

Обнялись.

— Это кто же — Юрка, что ли? — всплеснул руками Федор, увидев Юрия и Юльку, выходящих из «Жигулей».

— Юрка, Юрка. Инженер-механик! — похвастал брат.

— Уже инженер! Ну, давай лапу! Юль, а мать чего дома оставили?

Борис Сергеевич опередил племянницу:

— Она стол накрывает.

— Стол — это хорошо! — улыбнулся Федор, вытирая руки от мазута. — Ну, что? Поедем к столу? А по пути остановимся у Марго.

— Марго? Кто такая? — поинтересовался Юрий.

— Это продавщица в нашем магазине, — ответила Юлька.

А Федор уточнил:

— Приехала к нам сюда одна дамочка. Марго ее все зовут. Выкупила бывшую библиотеку и магазин там свой открыла. Заедем, пару бутылочек возьмем…

Борис Сергеевич возразил:

— Вот этого не надо… Мы все с собой привезли…

— Вы привезли — это ваше дело. А мое дело — гостей встретить так, как у нас всю жизнь положено было.

Садясь в автомобиль, Юрий спросил у Юльки:

— Что же, у вас, выходит, теперь библиотеки нет?

Юлька ответить не успела, потому что ее перебил отец:

— У нас много чего нет… Зато в заведении Марго потрясающий ассортимент. От водки и закуски до веников и венков…

— Каких еще венков? — поразился Борис Сергеевич.

Федор хохотнул:

— Обыкновенных, похоронных. Каких же еще. И они там продаются. Да и сама Марго — тоже в продаже.

— В каком смысле?

Оглянувшись на дочь и племянника, беседующих на заднем сиденье, Федор тихонько ответил:

— В прямом. Ты что — маленький, что ли? Не понимаешь, как эти Марго в наше время продаются?

Подъехав к магазину, Борис Сергеевич, не слышавший разговора сына с Юлькой, уточнил:

— Ты говоришь, здесь раньше библиотека была? Где же она теперь?

— Где, где… Прихлопнули библиотеку нашу. Тут много чего прихлопнули. Хорошо, что клуб еще никому не продали. Да и кто его купит? Он уж развалился давно.

— А песни в клубе поют?

— Песни поют, как и раньше. И старые, и новые. Только не в клубе. Говорю же: развалился он. А новые-то песни… Один певец у нас, где ни появится, всюду напевает: «Че те надо, че те надо…» Тьфу!

Братья направились в магазин. Их догнал Юрий:

— Посмотрю и я, что за магазин у вас… Надо же, у вас в селе и на «Мерседесах» катаются!

Возле магазина и в самом деле стоял совсем не знакомый Федору Воронину автомобиль.

Федор похлопал Юрия по плечу:

— И тебя Марго заинтересовала? Пойдем, пойдем…

И добавил:

— А «Мерседес» не наш, не ольховский. Это какой-то городской гость к нашей Марго пожаловал…

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

На строительстве гороховского особняка шли заключительные работы. Несколько мужиков-строителей стелили кровлю, ладили оконные рамы на третьем этаже. Возле дома, на замысловатой скамейке, совсем не похожей на деревенскую, устроилась грустная Лариса, читающая книгу. Время от времени она, отрываясь от чтения, о чем-то задумывалась.

К особняку подъехал самосвал, из кабины которого вышел Горохов, напевая все ту же песню: «Че те надо, че те надо…»

Лариса поморщилась:

— Валер, тебе что — эта песня ужасная нравится?

— А ты, видать, приезду мужа не рада? — слегка повысив голос, спросил Горохов. — Я ж, можно сказать, из-за рубежа возвратился!

Подойдя к жене, он попытался обнять ее, но та отстранила мужа:

— Отстань…

— Да ты чего? — возмутился Горохов, подумав: «Ну, опять не в духе!»

— Как съездил? — примирительным тоном спросила она.

— Нормально, — повеселел было Горохов. — На нашей даче все в порядке. Да и тут, я вижу, работы к концу идут. Это хорошо.

— Чего хорошего-то? Стыдно людям в глаза глядеть! Посмотри, как они живут!

— Живут, как могут. А мы можем по-другому, лучше других. Да и не одни мы такие. Посмотри, какой дом у Федора Воронина!

— У Воронина дом добротный, но скромный. И никакой дачи у него нет, и квартиры в городе — тоже. Воронин — работяга! А к тому же, все говорят, что его дед когда-то здесь, в Ольховке, клад нашел! А мы…

— Ну, что — мы?

Лариса вздохнула:

— Сегодня слышала: люди мимо проходили и говорят: «Вот ворюга, какой дворец себе отгрохал!» Думаешь, приятно слышать такое? А если б знали они, что ты еще на юге дачу купил… Зачем она нам? А у нас еще и в городе огромная квартира…

— Пусть говорят. Это они от зависти. Подвернулись бы им деньжата — и они такой же дворец построили бы… И дачу купили бы…

Она хмыкнула:

— Не все же такие…

Горохов не выдержал:

— А я, значит, плохой, да? Так я же для наших с тобой детей стараюсь!

— Детей-то нет еще…

— Будут!

— А чего это ты без меня решаешь?

— С тобой вместе и решим!

Лариса встала со скамейки и, уходя в сторону Девицы, кинула:

— Ну не знаю…

Выходя из себя, Горохов крикнул мужику-строителю, поднимающему доски на крышу особняка:

— Ты что, сволочь, все окна мне переколотить хочешь?! Осторожнее не можешь? Еще раз замечу — выгоню к чертовой матери!

Лариса, оглянувшись на мужа, молча покрутила пальцем у виска.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

 

Василий Петрович Белых приехал к Горохову неожиданно быстро. Даже не позвонив, нагрянул на своем «Мерседесе» к гороховскому особняку и сразу стал давить на Валерия Ивановича, качая головой:

— Ну и разошелся ты здесь! Прокурор таким особнячком явно заинтересуется! Можешь не сомневаться!

Горохов попытался возразить:

— Да никто им не заинтересуется… Зря вы, Василь Петрович… Такие особняки нынче повсюду понастроены…

Но Белых гнул свое:

— Горохов, плохо ты знаешь нашего прокурора… А я его знаю… Особняком-то он, может, и не заинтересуется, а вот откуда ты денежки на него хапнул…

— Да хватит вам, Василь Петрович, — попросил Горохов. — Давайте лучше о деле. В депутаты, говорите, собрались?

— Молодец, Валера! — похвалил его Белых за сообразительность.

И добавил, показав кулак:

— Прокурор сам у меня вот где!

— Ну, тогда пойдемте в дом, поговорим… — пригласил Горохов.

— Чтобы в дом зайти, надо сначала отовариться. Не возражаешь?

— Да все у меня есть! Пойдемте…

Белых был категоричен:

— Нет! В магазин!

К магазину подъехали на «Мерседесе» — его-то и заметили здесь братья Воронины.

Магазин «У Марго» в Ольховке был знаком каждому.

— Ба! Чего здесь только нет! — воскликнул Василий Петрович Белых, войдя в это заведение.

И в самом деле, на прилавках красовалось множество всевозможных бутылок, колбаса, рыба, банки с консервами, а также ведра, тазы, грабли и лопаты, краска. На стене — венок с траурной лентой. Опытным глазом Белых сразу заметил, что позади прилавка — слегка приоткрытая дверь в другую комнату. Там виднелся диван с неубранной постелью, а над ним плакат, на котором изображена обнаженная девица.

Но главной достопримечательностью заведения была, безусловно, сама Марго. По ее откровенным взглядам, по не менее откровенной одежде, по приоткрытой двери в заднюю комнату не только опытный Василий Петрович, но и любой другой посетитель понимал, что Марго здесь такой же товар, как все эти бутылки, ведра и грабли.

Горохов сразу заметил обоюдный интерес между Белых и Марго. Понял и то, что этот интерес ничего хорошего лично ему не сулит. «Навязался же он на мою голову! — думал Горохов. — Заладит теперь с приездами в Ольховку, и не отвертеться мне от него… Но ничего не поделаешь, помогать ему, видно, придется…» А вслух сказал:

— Марго, найди нам с Василь Петровичем коньячку. Самого хорошего! Поняла?

— Как не найти для такого мужчины? — игриво поглядывая на Белых, откликнулась та, подавая Горохову коньяк. — Французский!

И так же игриво добавила:

— Заходите еще. Я работаю круглосуточно…

Все еще изучающе глядя на хозяйку магазина, Василий Петрович пообещал:

— Зайдем, зайдем. Мне у вас нравится. А стану вашим депутатом, постоянно буду к вам наведываться.

— Вы нашим депутатом будете? — обрадовалась Марго. — Да я за вас и голос, и сердце отдам…

Белых оценил такую преданность:

— Вот с такой я бы в разведку пошел!

— И я с вами пошла бы. Хоть сегодня! — разулыбалась Марго.

— Учтем, — пообещал Белых.

Выходя из магазина, Горохов и Белых столкнулись с входящими в него Ворониными. От взгляда Федора не ускользнуло, что Борис и Белых внимательно посмотрели друг на друга. «Видать, знакомы, — подумал Федор. — Но почему не поздоровались?»

Неожиданно в магазин буквально ворвался Матвеич, явно настроенный на скандал с Марго:

— Слышь, ты мне деньги отдашь или нет?!

— Я тебе уже все сказала! — повысила голос хозяйка. — Разговор окончен!

— Ах ты, сперма дерьмократическая! Зараза приватизационная! Отрыжка референдума! — не унимался Матвеич. — Развела тут… супермаркет!

Обернувшись к Ворониным, попытался найти в их лице защиту:

— Слышь, деньги, говорит, за рыбу дам. Привез ей рыбу. Где деньги?! Где рыба?! «Баунти» мне вместо денег предлагает! Пошла ты… со всеми своими баунтями!

Марго попыталась урезонить Матвеича:

— Ты что хулиганишь? Ты что так ведешь себя в общественном месте? Все, хватит! Милицию вызываю!

Матвеич, кажется, испугался возможной встречи с милицией, но виду не подал:

— Я ухожу! Но не потому, что боюсь твоего хахаля-мента! Ухожу из уважения к страждущим гражданам независимой России. Но эту дискуссию мы еще продолжим! Слышь? Продолжим!

— Матвеич, да кончай ты! — попросил его Федор.

Старик направился к выходу из магазина, продолжая свое:

— Вот дерьмо ваучеризации! Щука поганая!

И даже пригрозил:

— Ну ничего, я еще подсеку тебя! Слышь, найду на тебя наживку!

Марго крикнула ему вслед:

— Иди, иди, пескарь вонючий!

Обращаясь к Ворониным, спросила извиняющимся тоном:

— Что-то купить хотите?

— Нам пару бутылок «Терновой», — попросил Федор, доставая кошелек из кармана.

— Гости у вас, Федор Сергеич? — поинтересовалась Марго, внимательно глядя на отца и сына Ворониных. — С такими гостями я бы тоже в разведку пошла!

Юрий слегка смутился, а Борис Сергеевич, сделав вид, что не заметил ее намека, спросил:

— У вас тут, я смотрю, не только водка, но и венки спросом пользуются?

— У нас все в ассортименте! — гордо ответила она.

Повернувшись к выходу, Федор уточнил:

— Ассортимент есть. Да вот хоронить скоро некого будет…

Возле магазина Матвеич пристраивал какую-то сумку к багажнику своего велосипеда. Федор похлопал его по плечу:

— Матвеич, ну и разошелся ты в магазине!

— А по-другому с нею нельзя. Слышь? Не клюет! — отозвался тот.

— Юр, вы с Юлей езжайте домой, а мы с братом по улице пройдемся, — попросил Борис Сергеевич сына.

Матвеич, поняв, что у него наметились собеседники, пристроился вслед за братьями, ведя велосипед рядом с собой. Когда Борис Сергеевич, глубоко вдыхая воздух Ольховки, сказал: «Вот она, наша малая родина», старик добавил:

— Продают родину — и малую, и большую. Вот такие, как эта щука из супермаркета, продают! У меня тоже своя малая родина была. А теперь нету. Слышь, безродный я. Ничейный.

— Чего ж так? — поинтересовался Борис Сергеевич.

Матвеич охотно затараторил:

— Наслушался я всякой брехни по радио, да и взял землю в аренду. Слышь? Фермером захотел стать! Ну, думаю, разбогатею! Ха! Разбогател! Такими налогами обложили! Прямо, как охотники волка. Ободрали меня, как липку! Ну, ободрали и ободрали. Так ведь я еще должен им остался! Пришлось и дом продать, и все, что в доме было… Теперь вот мотаюсь между двумя независимыми государствами. Слышь, от кого независимые-то? От нас с вами!

Федор хотел было перебить его, но Матвеич не унимался:

— Ха! Этот, с метиной на лбу… Слышь? Процесс, говорит, пошел! Поше-о-ол! Как еще пошел! Только он сам-то от этого процесса — в кусты. Ты понял? А процесс идет! Слышь? А тот, другой… На рельсы, говорит, лягу. Ха! А чего не лечь, если при нем поезда ходить перестали! И я бы лег! Слышь, один умный человек сказал: сели, говорит, в самолет, а не знаем, где он приземлится. Чего не знать? Знаем! Уже приземлились! Слышь? В дерьме приземлились! И мы, и наш самолет. А из дерьма-то он уже не взлетит. Не тот аэродром!

Высказавшись и поняв, что братья не поддержат этот разговор, Матвеич сел на велосипед и уехал.

— Что, он и в самом деле фермером был? — спросил Борис Сергеевич.

— Да какой там фермер! — захохотал Федор. — Болтун он! Начитался статей в районной газете — вот и болтает. Он же не наш, не ольховский. Приезжает сюда с той стороны, рыбу в магазин сдает…

Чуть помолчав, Федор добавил:

— Кое в чем он прав, конечно…

Но вдруг Федор распалился:

— Власть-то ругать у нас каждый горазд! Модным это стало! А главное — безопасным! Власть-то, она, понятное дело, за все отвечает… Ведь так? Она во всем виновата! А за что отвечаешь ты сам?! Лично ты! Ты свою вину чувствуешь или нет? Чем тебе власть поможет, если ты, положим, бездельничаешь? А таких и при советской власти было предостаточно, и сейчас не меньше… Что, разве не так?

— Так, так, — поддержал его брат.

— Ну вот… «Союз развалили, Союз развалили…» А кто разваливал-то? Мы сами и разваливали — равнодушием своим да безответственностью!

Подходя к своему дому, Федор чуть смягчился:

— Все ищут, как поменьше делать, а побольше получать… До чего дошло! Слыхал я, на биржах всяких деньгами играют… И обогащаются! Ну да, лично ты станешь богаче… А что ты сделал, чтобы богаче стало твое село? Твой город? Твоя страна?

И безнадежно махнул рукой:

— Эх!

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

 

— Прошу за стол! — объявила Мария Степановна братьям, вошедшим в дом.

Стол этот был уже накрыт, и Юлька с Юрием, сидя за ним в ожидании остальных, тихонько ворковали.

— Ну, признали друг друга за родных! — удовлетворенно произнес Федор, глядя на дочь и племянника.

— А как же! — поддержала его Мария Степановна. — Пусть поговорят… Ну, за стол, за стол! Угощайтесь!

Первым делом Борис Сергеевич, подняв стакан, предложил выпить за Ольховку:

— Во многих местах мне приходилось бывать, а лучше, краше нашей Ольховки ничего нет на свете…

Чокаясь с братом, Федор размечтался:

— Вот и переезжали бы сюда… Работы у нас — непочатый край. И Юре место найдем. Инженеры здесь тоже нужны…

Мария Степановна не выдержала:

— Чего ты городишь-то? Выпил — и городишь. Борис, здесь же все развалилось!

Федора вмешательство жены в разговор с братом только раззадорило:

— Потому и развалилось, что работать некому! Я вот работаю — и неплохо живем… Завидуют же нам все!

— Да уж и завидовать некому стало, — спорила с ним Мария Степановна. — Кто в город подался, кто, прости Господи, самогоном отравился… А если кто и завидует, то лишь одному: говорят, что ваш дед клад здесь нашел.

Юрий, прервав перешептывания с Юлькой, вопросительно посмотрел в сторону отца и дядьки:

— Какой клад?

Борис Сергеевич тоже повернулся к брату:

— Федор, а был он, клад-то этот? Я же про него тоже слыхал…

— А как же, был, — кивнул головой Федор. — Был! Я у отца как-то спросил о нем, а он мне три старых золотых червонца показал. «Вот и весь клад», — говорит. А клад наш, Юра, — земля наша, на которой мы работаем. Чернозем наш. И прадед, и дед, и отец наш с Борисом на этой земле трудились, не покладая рук. Хозяевами были. Деда даже раскулачили после революции. А чего кулачить-то было, если он все своими руками заработал?

— Ну, не будем вспоминать о плохом, — перебил его брат. — Давайте выпьем за отца нашего, помянем его добрым словом. Жаль, мало он прожил.

Встали. Молча, не чокаясь, выпили.

Борис Сергеевич поинтересовался:

— Федор, как тебе-то сейчас работается?

Федор чуть помедлил с ответом:

— Так и работается. Видел, какое хозяйство у нас в мехмастерской? В позапрошлом году я из двух тракторов один собрал — да и тот к осени развалился. В прошлом году — один из пяти старых сделал. А в этом году на базу металлолома на станцию езжу, подыскиваю там детали ржавые. Может, и соберу еще один тракторишко. А может, и не соберу…

Мария Степановна поддержала мужа:

— Замучился он, Боря… И помощников нет у него…

Борис Сергеевич понимающе покачал головой:

— А колхоз-то что — развалился?

— Помогли развалить, — вздохнул Федор. — И не только колхоз. Ты вон спроси у Юльки, сколько у них учеников в десятом классе будет осенью…

Юлька пояснила:

— Три человека нас будет. И все — девчонки…

Борис Сергеевич продолжал допытываться:

— А во всей школе сколько же?

— Да человек тридцать…

Борис Сергеевич поразился:

— Да… А у нас, помню, только в десятом было девяносто ребят. Три полноценных класса! И все в люди вышли.

— И у нас столько же, — вторила ему Мария Степановна.

— Повезло же вам! — позавидовала Юлька.

— Совсем погибает деревня, — сокрушался Федор. — Это ж надо: в магазинах обыкновенная вода дороже молока стала? Как селу выживать? В урожайный год кажется: вот-вот поднимемся. Ан нет! К осени падают закупочные цены на хлеб — и опять сплошные убытки. А кто эти цены снижает? Кому-то это, видать, выгодно… Эх, жизнь… Ну, ладно, ты о себе-то расскажи, — обратился он к брату.

— Да чего рассказывать? — уклончиво ответил Борис Сергеевич. — Отслужил я свое. Получил майора — пора и отдохнуть.

— С Людмилой-то так и не живете?

Вмешалась жена:

— Федь, да не трави ты душу человеку!

— Ничего, ничего, — успокоил ее Борис Сергеевич. — Душа у меня закаленная, ольховская… А Людмила уехала от нас с Юрой… Генерал ей один приглянулся…

Федор довольно твердо произнес:

— Я сразу говорил — не уживетесь вы с ней. Городская она! На Марго нашу чем-то похожа…

Мария Степановна перебила мужа:

— Ну, ладно тебе! Все-то ты знаешь! Что — в городе порядочных женщин нет, что ли?

Борис Сергеевич возразил:

— Причем тут город? Везде есть и порядочные, и непорядочные…

Федор решил увести разговор от щекотливой темы:

— Одноклассника своего видел сегодня? Толика Чуба?

— Видел, видел… — вздохнул брат. — Как же он опустился! Я же поначалу даже не узнал его, дедушкой назвал…Так неудобно было…

Мария Степановна успокоила его:

— Не переживай, он привык. В Ольховке же все его дедом зовут… «Дед Толик-алкоголик» — так и прилипло к нему это прозвище…

А Федор добавил:

— Вот что значит бездельничать да легкой жизни искать!

— Из моих одноклассников, кроме Толика да Вовки, наверно, никого в Ольховке уже нет? — полюбопытствовал Борис Сергеевич.

Федор с женой переглянулись. После непонятного Борису Сергеевичу замешательства Мария Степановна подняла на него глаза:

— Это какой Вовка?

— Да сосед наш… Мы же с ним тоже в одном классе учились!

Чуть помолчав, Федор спросил:

— А разве мы не писали тебе?

— О чем? Что произошло? — насторожился и Борис Сергеевич.

— Борь, погиб Володя… В Чечне погиб, — вздохнула Мария Степановна. — Еще в девяносто пятом… Как же мы, Федя, Борису-то об этом не сообщили?

— Ах, беда-то какая! — растерялся Борис Сергеевич от такой новости. — А как мама его? Жива?

— Романовна-то? Жива! — ответил Федор. — Трудно ей одной, без сына… Но она мужественный человек… Даже мужик бы сломался! А она держится…

Помолчали. Разговор продолжил Федор:

— Слушай, мне показалось — там, в магазине, что ты нашего будущего депутата знаешь? Встречались где-то?

Борис Сергеевич подтвердил:

— Встречались, встречались… Не депутат это, а сволочь порядочная. Точнее, депутат-то он депутат. Выбрали его у нас в городе четыре года тому назад. Теперь, как понимаю, к вам, в сельский округ, лезет. Там за деньги всех купил и тут, стало быть, пытается. Ну, ничего, я ему помогу маленько… Может, придется и задержаться у вас. Вы как, не против?

Мария Степановна обрадовалась:

— Борис, о чем ты говоришь? Живите, сколько захотите. Места всем хватит. Да и Юре после института отдохнуть надо.

Обрадовалась и Юлька:

— Юр, у нас речка — класс!

Борис Сергеевич нахмурился:

— Речка-то хороша, ничего не скажешь. Да нашего с Федором отца она у нас отобрала… Вашего деда…

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

 

Дом у Романовны так обветшал, что ремонтировать его не было никакого смысла. Года два тому назад затеяла она полы перестилать. Собрала немного денег, экономя на самом насущном. Попросила Матвеича помочь ей доски купить. Матвеич человек отзывчивый, всегда поможет, если его попросить. У самого-то дома нет, лишился он дома. Взял у нее Матвеич эти деньги, пересчитал при ней и как-то грустно усмехнулся. Она и не догадалась спросить у него тогда, отчего он так загрустил.

Прошла неделя-другая, и Матвеич стал к ней во двор доски приносить. То одну принесет, то две. Хорошие такие доски, строганные. И почему-то всегда приносил по вечерам. А когда выросла у нее во дворе небольшая горка из этих досок, привел и плотника. Посмотрел тот на ее дом, покачал головой. Стал старые полы разбирать. Только поддел топориком крайнюю доску, а стена-то возьми да и рухни. Чуть этого плотника не придавила. Что делать?

— Ничего не получится с полами, — сказал плотник. — Стены-то у тебя, Романовна, совсем никудышними стали, только за половые доски да друг за друга цепляются.

Матвеич взмолился:

— Ты уж, мил-человек, не бросай Романовну-то. Слышь? Бог с ними, с полами. А стену-то сделай… Невозможно же без стены. У каждого дома стены должны быть…

Сжалился плотник над Романовной и с помощью Матвеича стену восстановил. А когда Матвеич протянул ему деньги — те самые, которые отдала ему Романовна, плотник только и сказал:

— Да будет тебе!

И ушел.

С той поры она выбросила из головы все мысли о ремонте. Думала: «Авось доживу я в этом доме… Мне уж немного осталось… Был бы жив Володенька, построили бы новый. А мне, одной, чего надо?..»

А деньги те Матвеич Романовне вернул. Она удивилась:

— А доски-то откуда? Свои деньги заплатил?

Сначала Матвеич ответил как-то уклончиво:

— Свои? Своих у меня нет…

А потом признался:

— Доски эти я экспроприировал. У Марго. Она, щука поганая, затеяла пристройку к магазину делать. Ну вот… Но ты, Романовна, не беспокойся: экспроприация эта законная. Знаешь, сколько она мне задолжала за рыбу? Слышь, а в том, что эти доски у нее взял, я ей чистосердечно признался…

— А она что?

— А что она? Знает же, чучело накрашенное, что расплачиваться со мною надо! Пригрозила своим ментом, а потом успокоилась. Слышь, даже заискивала передо мной: ты, мол, Матвеич, рыбу-то привози…

Успокоилась и Романовна. Провожая Матвеича, вышла она на улицу со своей козой Нюркой. Постояла немного у калитки и стала Нюрку домой звать. Нюрка у нее понятливая, сразу к калитке направилась.

— Иди, иди, милая… — ласково щебетала Романовна.

А в ответ послышалось:

— Иду, иду…

Оглянулась Романовна, а это соседка, Мария Степановна, из дома с ведром выходит и шутит, улыбаясь ей:

— Здравствуй, Романовна!

— Добрый день, Мария. Но, видать, опять он для меня недобрый…

— А что случилось?

— Да пока ничего. Но ты с пустым ведром идешь…

Мария Степановна успокоила ее:

— Да ладно тебе… Глупости это все, предрассудки… Лучше скажи: как поживаешь?

— Трудно мне одной, соседка. До сих пор картошку не могу посадить. Вот собралась Кротова попросить. Может, лошадку поможет найти…

Мария Степановна перебила ее:

— Председатель наш тебе не поможет. Где он ее найдет, лошадку-то? В колхозе-то ни одной лошади не осталось. Все лошади у Горохова. Знаешь, какая большая конюшня у него? А Кротов только болтать горазд. Много их развелось, словоблудов! Скоро выборы опять, и они все как один: сделаем, сделаем!

Романовна согласилась:

— А как до дела дойдет, ищи-свищи их…

— Вот-вот. Говорят, на днях в клубе опять с одним таким встреча. Слыхала? — спросила Мария Степановна.

Романовна отмахнулась:

— Да ну их! Степановна, а может, мне к этому Горохову за лошадкой сходить? У него, говорят, и пахари есть… Не зверь же он!

— Попробуй. Попытка не пытка. А не получится — не горюй, поможем тебе всеми под лопатку посадить… У нас народу-то прибавилось. Борис же с сыном приехали!

Романовна даже руками всплеснула:

— Боря приехал? А что же ты мне раньше-то не сказала? Степановна, милая, можно к вам зайти хоть на минутку? Мне бы только одним глазком на Борю посмотреть… Ведь они с Володей моим в одном классе учились… Так хочется увидеть, каким бы сейчас был мой сынок!

— Романовна, да ты о чем? — поразилась ее словам Мария Степановна. — Да мы же всегда тебе рады! Сколько раз я тебя приглашала! А ты еще разрешения спрашиваешь… Пойдем, прямо сейчас и пойдем…

Романовна даже смутилась слегка:

— А как же… Ты же за водой собралась, я вижу…

— Да потом я за водой схожу, потом! — стояла на своем Мария Степановна. — Пойдем, соседка дорогая, пойдем…

Вошли во двор воронинского дома.

— Боря! — позвала Мария Степановна.

Выйдя из дома и увидев Романовну, Борис Сергеевич чуть растерялся. Он еще вчера собрался зайти к ней, поговорить с матерью друга детских лет, утешить ее. Он был уверен, что найдет для этого подходящие слова. Но увидел ее — и не нашел.

Романовна, глядя на ровесника сына, тут же расплакалась. Он подошел к ней, обнял. Ее плач перешел в рыдания. Вышел из дома Федор. Сказал:

— Романовна, милая, да не убивайся ты так… Уж сколько лет прошло… Себя поберечь надо… Пойдем в сад, посидим вместе, пообедаем…

Романовна поцеловала Бориса Сергеевича, утерла слезы, тихонько произнесла:

— Спасибо на добром слове… Но не могу я, мне Нюрку доить надо…

Федор, проводив Романовну, поторопил жену:

— Мария, собирай обед!

Только уселись за стол, как к ним неожиданно подбежал запыхавшийся, встревоженный чем-то Матвеич. Увидев его, Федор пригласил:

— Матвеич, прошу к нам за стол!

— Слышь, какой стол? Там… там Романовне плохо! Прохожу, а она рыдает возле вашего забора, за сердце держится… Фельдшер нужен! Где он у вас живет-то?

Мария Степановна разохалась:

— Вот беда-то! Юлька, а ну живо за женой Горохова сбегай… Она же врач!

Кинулись к Романовне. Она, лежа возле бревна, стонала.

— Романовна, голубушка, потерпи… — попросила Мария Степановна. — Сейчас доктор придет…

Матвеич вторил ей:

— Слышь, Романовна… Все хорошо будет…

Юлька и Лариса появились довольно быстро. Лариса, наклонившись над Романовной, взяла ее за руку, проверила пульс. Открыла свой маленький чемоданчик с набором медицинских инструментов и лекарств, достала из него фонендоскоп. Померив Романовне давление, достала из того же чемоданчика шприц и ампулу с лекарством:

— Давление у нее подскочило. Ей волноваться нельзя.

Матвеич уточнил:

— А кому ж можно? Ясно, что нельзя…

Сделав Романовне укол и поднимаясь с корточек, Лариса всех успокоила:

— Сейчас все пройдет…

И тут же увидела приближающегося к дому Романовны парня. Их взгляды встретились, и они сразу узнали друг друга. Перед Ларисой в одно мгновение пролетела вся история их встречи. Она училась на четвертом курсе. Он, ее ровесник, сначала отслужил в армии, а потом стал студентом политехнического института. Был второкурсником. Однажды с группой друзей забрел на танцевальный вечер к ним в медицинский. Пригласил ее на один танец, потом на другой. Даже сейчас она не могла лукавить с собой и понимала, что тогда влюбилась в него с первого взгляда. Ей показалось, что и она его заинтересовала. Но парень неожиданно исчез. С тех пор она не пропустила ни одного вечера в своем институте. Раза два побывала с подругами и в политехническом. Он как будто растворился! Потеряв все надежды, Лариса, охваченная отчаянием, вышла замуж, можно сказать, за первого встречного. Потом тысячу раз об этом пожалела, но назад пути не видела.

И вот этот парень стоит перед нею. Ну, не мистика ли? Она даже не знала, как его зовут. В тот вечер они много разговаривали, но свои имена так и не произнесли.

Думая обо всем этом, Лариса даже не поняла, что сказала ей Мария Степановна. Только переспросила:

— Что?

Мария Степановна повторила:

— Я говорю, спасибо вам… Что бы мы делали без вас? Юр, будь добр, отвези Ларису домой…

«Значит, ее зовут Ларисой…», — подумал Юрий.

— Если что, сразу зовите, — откликнулась Лариса. — Но, думаю, все хорошо будет… До свиданья…

А сама подумала: «Значит, его зовут Юрой…»

— Конечно, подвезу! — обрадовался Юрий.

Но Лариса неожиданно для него растерянно произнесла:

— Не надо… Мне совсем недалеко…

Вмешался Борис Сергеевич:

— Подвези, подвези…

«Спасибо тебе, батя!» — подумал Юрий и пошел вслед за Ларисой — к «жигуленку». Открыв перед девушкой дверь, пригласил в салон автомобиля:

— Садитесь.

У Юрия была причина не приходить на вечера в медицинский, и он слегка сомневался, узнала ли его Лариса. Осторожно спросил:

— Вот так встреча! Не помните меня?

Лариса улыбнулась:

— Конечно, помню… Мы с вами на вечере у нас в институте танцевали. Куда же вы тогда исчезли так быстро? Мы и познакомиться не успели…

— Ну, я-то теперь знаю, как вас зовут…

— Теперь-то и я знаю… А почему исчез? — Юрий чуть задумался. — По правде сказать… Вы на меня не обидитесь?

Лариса пообещала:

— Конечно, нет. Но мы уже приехали…

«Так близко… Как жаль…» — подумал Юрий.

Останавливая автомобиль перед особняком Горохова, Юрий разоткровенничался:

— Не сердитесь… Вы мне тогда очень понравились… А вас после меня такой красивый юноша пригласил на танец… Вот я и подумал: «Чего мне тут делать, в чужом институте?»

Лариса посмотрела прямо ему в глаза:

— Ну и зря. А я ждала, что вы меня снова пригласите на танец…

Юрий обрадовался:

— Это правда?

Лариса утвердительно кивнула головой.

Оба смущенно замолчали.

Первой нашлась Лариса:

— А вы отдыхать сюда приехали?

Юрий пояснил:

— К родственникам, в гости… Мой отец — брат Федора Сергеича Воронина.

Лариса протянула:

— А-а…

Что она делает в Ольховке, об этом Юрий спросить не догадался.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 

Клуб в Ольховке был. Точнее, существовал. Еле-еле. Никаких меро­приятий здесь не проводилось уже года три. А может, и пять. Никто из ольховцев не смог бы и вспомнить, когда и по какому случаю он посетил это культурное заведение в последний раз. Да и как их проводить, эти мероприятия, если клубные стены давно облезли, сцена развалилась, а половина кресел поломана? Именно поэтому глава сельской администрации Кротов удивился, когда его разыскал кандидат в депутаты Белых и попросил организовать в клубе встречу с ним.

— Какую встречу? — растерялся Кротов. — Нет-нет! Никаких встреч мы там не проводим. Потому что условий для этого нет.

Белых попросил открыть здание клуба, чтобы сориентироваться на месте.

— Что ж, хорошо… хорошо… — объявил кандидат, осмотрев зал.

Кротов даже осекся на мгновение:

— Что-о?

Придя в себя после неожиданной реакции Белых на осмотр клуба, он осторожно уточнил:

— Вы что имеете в виду, Василий Петрович?

— А то и имею! — чуть раздраженно ответил кандидат. — Встречу проводить будем. Точка!

— Да вы только посмотрите на кресла! — не унимался Кротов. — Как на них сидеть? А сцена? Как вы на нее выйдете выступать? Не понимаю!

— Я и вижу, что не понимаешь! — ответил Белых.

Кротова несколько обескураживало, что этот кандидат, который, вполне возможно, депутатом так и не станет, обращался с ним так пани­братски: «Чего это он тыкает мне?» Но тут же прогнал эту мысль: «А вдруг станет?» И попросил:

— Василий Петрович, давайте говорить серьезно!

— Вот что, Кротов, — продолжал панибратствовать Белых. — Твой клуб мне подходит. Ты пойми, на его плачевном состоянии сыграть можно! Пообещаю народу: дескать, клуб отремонтируем. В самые короткие сроки! Ну, поругаю тебя маленько… Ты же от этого не погибнешь, правда?

— Ругать-то нас все мастера, — пожаловался Кротов. — Сверху начальство давит, а снизу ольховцы. Так придавили, что уже дышать невозможно!

— А ты выдюжишь! — подналег на него кандидат. — Стану депутатом — помогать тебе буду…

«Знаем мы вас, помощников!» — подумал Кротов. И пожал плечами:

— Ну, как знаете… Народ у нас от клуба отвык… И если никто не придет… Я ответственность на себя брать не буду!

— А ты, Кротов, постарайся, постарайся, — убеждал его Белых.

Кротов постарался. Написанные от руки объявления о встрече с кандидатом в депутаты он приклеил не только на стене клуба, но и на магазине Марго, а также на почтовом отделении.

В день встречи, вопреки ожиданиям Кротова, люди в клуб все же потянулись. Да и Горохов постарался, приказав всем своим рабочим явиться на собрание, пригрозив, что в противном случае задержит вы­плату зарплаты. Словом, человек тридцать в зале набралось. Кому-то повезло: они уселись в нескольких уцелевших креслах. Но большинство стояло возле стен, надеясь, что встреча не затянется.

Белых, сопровождаемый Кротовым, вышел к бывшей сцене и артистически покачал головой, глядя на нее. Потом так же демонстративно осмотрел стены и развел руками, в упор глядя на Кротова:

— Ну, что тут сказать? Не ожидал я, товарищ Кротов, что увижу такое в Ольховке! Не ожидал! Стыдно вам должно быть! Стыдно!

Кротов тоже стал играть:

— Виноваты, Василь Петрович… Все руки не доходят!

— Ну, ничего, — успокоил собравшихся Белых. — Если доверите мне стать вашим представителем в областной власти, мы все поправим. Будет у вас хороший клуб!

Пока он говорил это, заметил, поглядывая на ольховцев, что пришел Горохов. Подумал: «Молодец, помнит свое обещание». Увидел и Марго, усевшуюся прямо напротив столика, на котором стоял графин с водой. Слегка поклонился ей, улыбнувшись. Марго от его поклона расцвела. Усаживаясь на скамью рядом с Кротовым, Белых снова взглянул в зал и оторопел: у стены стоял Борис Воронин. Подумал: «А этот чего здесь делает?»

Белых откровенно растерялся. Воронин хорошо запомнился ему по прошлым выборам. То на одной встрече появится, то на другой. И везде каверзные вопросы от него были. Чуть не провалил ему всю предвыборную кампанию.

Но своей растерянности городской гость не выдал. Снова обратившись к присутствующим, спросил:

— Ну, что — больше никого ждать не будем?

— Давайте начинать! — раздалось из зала.

Белых кивнул головой:

— Да, товарищи, начинаем…

Встал Кротов:

— Уважаемые односельчане, сегодня у нас встреча с уважаемым человеком — кандидатом в депутаты областной думы Василием Петровичем Белых. Все мы знаем его как прекрасного человека, много делающего для процветания нашей области. Сейчас я предоставляю ему слово, а затем он ответит на все ваши вопросы.

Сидящий в зале Матвеич засомневался:

— Ой, на все ли?

Не обращая внимания на эти слова, Белых попросил:

— А можно общаться с вами сидя?

Зал промолчал. Зато Кротов услужливо залепетал:

— Конечно, Василь Петрович, конечно…

— Спасибо, — благожелательно посмотрев на Кротова, поблагодарил Белых. И продолжил: — Дорогие избиратели! Я не буду утомлять вас длинной речью. Лучше отвечу на ваши вопросы. Я действительно много сделал, будучи избранным депутатом по городскому округу. Об этом все знают. Теперь меня попросили баллотироваться по сельскому округу. Я убежден, что судьба нашей России зависит сегодня от судьбы деревни. Поэтому, если вы окажете мне доверие, я все сделаю для того, чтобы ваше село, ваш район возродились.

В наступившей тишине раздался тихий голос Бориса Воронина:

— Как же, сделаешь ты, сделаешь…

«Началось, — подумал Белых. — Вот же негодяй… И чего ему неймется?»

Неожиданно наступившую неловкость сгладила Марго:

— Изберем мы вас, Василий Петрович, изберем! Хорошо знаем вас!

Белых благодарно посмотрел на нее:

— Спасибо. У кого будут вопросы? Задавайте, не стесняйтесь.

Первым поднялся Анатолий Чуб. Было заметно, что он уже навеселе.

— Клуб, видите, у нас какой? Можно его отремонтировать? Поможете?

Зал загудел:

— Садись, уже сказали тебе об этом!

Но Василия Петровича выкрики ольховцев не остановили:

— Обязательно помогу. Изыщем резервы, найдем подрядчика… Будет у вас достойный клуб! Обещаю!

В этот момент Борис Воронин хмыкнул. Белых обратил на это внимание, но не расстроился: «Пусть себе хмыкает. Лишь бы не полез вы­ступать…»

Какая-то пожилая и довольно грузная избирательница, не вставая с места, прочла заранее подготовленную записку:

— У нас через речку пешеходный мост совсем развалился. В соседнем селе у меня дочка живет, замуж туда вышла, а я не могу проведать ее. Боюсь через энтот мост ходить. Развалится ведь подо мною…

Чуб перебил:

— Семеновна, а ты бы поменьше картох на ночь ела. Ишь, как разъ­елась — и вправду мост не выдержит!

В зале раздались смешки. Кротов, призывая к порядку, постучал карандашом по графину. В этот же момент раздался звонок мобильного телефона. Некоторые обернулись на его звук, в сторону Семеновны. Под смех и улыбки присутствующих та достала мобильник из рваной хозяйственной сумки, приложила его к уху:

— Але! Але! Дочка, это ты? Все хорошо у меня. Все хорошо, говорю. Занятая я сейчас. Чем занятая? На собрании сижу. Депутата обсуждаем. У вас как? Ну и слава Богу. Внучку целуй за меня. До свиданьица.

Завершив разговор, Семеновна продолжила:

— Вот так и сообщаемся с дочкой… Через вот этот будильник. Дочка мне его купила. А если бы мост был…

Чуб не выдержал:

— Ты чего, Семеновна? В технике не разбираешься? Не будильник это, а мобильник!

Кротов снова постучал по графину, а Белых успокоил Семеновну:

— Сделаем мост! Это не проблема! Найдем подрядчика, отыщем спонсоров. Все сделаем!

В зале недоверчиво зашептались. Кротов чуть повысил голос:

— Граждане, у меня к вам просьба. Отключите свои мобильные телефоны. У нас собрание все же! Нельзя так…

Чуб и тут вмешался:

— Палыч, да ты чего? У нас же один мобильник на все село — у бабки Дарьи. Но она его выключать не научилась!

Кротов миролюбиво сказал:

— Ну, хорошо. У кого еще вопросы?

«Что-то не так встреча пошла… Балаган сплошной!» — занервничал Белых.

Кротов переспросил:

— Нет вопросов?

Из задних рядов раздался голос Матвеича:

— Есть! Гражданин депутат! А как вы относитесь к проблеме… к проблеме клонирования человека?

Чуб прокомментировал:

— Во дает!

А Белых удивился:

— Чего-чего?

К Матвеичу обернулась Марго:

— Молчал бы уж, умник!

— Слышь, заткнись, щука! — закричал Матвеич.

Кротов призвал:

— Задавайте вопросы по существу!

Но Матвеич не унимался:

— Слышь, я и задаю по существу. А спрашиваю я о клонировании человека. Есть такая проблема…

Белых не растерялся:

— Понятно. К этой проблеме я отрицательно отношусь. Каждый человек — это личность, и повторить ее нельзя!

Матвеич возразил:

— А мне сдается, что вы лукавите. Все вы, депутаты, как клонированные. Слышь? Как стадо овец Долли. Друг на друга похожи и одно и то же мелете — и с трибун, и с экрана телевизора. «Обещаю… сделаю…» Да ничего вы не сделаете! Слышь? А если сделаете, то только для себя лично!

В это время Горохов подошел к Кротову и, указав в сторону Матвеича, что-то шепнул ему на ухо. Кротов снова застучал карандашом по графину, перебивая выступающего:

— А вы, собственно, по какому, праву здесь выступаете? Вот тут выясняется, что вы гражданин иностранного государства…

Но Матвеич не растерялся:

— Это я живу в иностранном государстве. А прописан здесь. Вот мой паспорт, а вот прописка. У Дарьи Семеновны я прописан. Постоянно здесь бываю и иногда помогаю ей… в вопросах одиночества… Так что имею полное право! И голосовать за таких болтунов не буду! Слышь? Я ухожу. А дискуссию продолжим в день выборов!

Провожая взглядом уходящего Матвеича, Кротов снова спросил:

— Какие еще вопросы будут? Или, может, кто-то выступить желает?

Горохов поднял руку:

— Я желаю выступить.

— Прошу к трибуне! — привычно произнес Кротов.

В зале захихикали, потому что старая трибуна валялась на сцене.

Горохов поднялся:

— Не надо к трибуне, я с места. Я хорошо знаю Василия Петровича Белых. И вы все меня знаете. Василий Петрович — талантливый руководитель. Он действительно много сделал в своем городском избирательном округе. Люди любят его. И Ольховке повезло, что Василий Петрович дал согласие идти на выборы по нашей Ольховке. Я призываю всех вас проголосовать в день выборов за Василия Петровича.

Кротов благодарно посмотрел на Горохова:

— Спасибо. Есть еще желающие выступить?

Кротов ожидал, что на ноте, заданной выступлением Горохова, он и завершит встречу. Но раздался голос Бориса Сергеевича Воронина:

— Я хочу вопрос задать. Пусть кандидат…

Кротов прервал:

— Гражданин, вопросы закончились. Идут выступления!

Но Воронин не стушевался:

— А я все же спрошу. Пусть кандидат конкретно расскажет: чего это он такого великого сделал в своем городском округе?

Кротов попытался возразить:

— Это к делу не относится! У нас не город!

— Еще как относится! — не унимался Воронин.

Кротов почти истерически закричал:

— А вы, собственно, кто такой? Вы же не в Ольховке живете? Я вас не знаю!

Белых заерзал на стуле.

— Вот это как раз к делу не относится! — возразил Воронин. — К тому же в Ольховке все мои предки родились, здесь же все и в могиле лежат. Так вот, чего это выдающегося сделал уважаемый Василий Петрович в городе?

Белых растерянно молчал, лихорадочно думая, как выходить из создавшейся ситуации. А Воронин продолжал свое:

— Я тоже хорошо знаю Василия Петровича. На прошлых выборах я был доверенным лицом другого кандидата, в отличие от нынешнего — порядочного человека. Белых открыто покупал голоса избирателей. Об этом в городе все знают. Даже прокуратура этим занималась. Обещал, правда, много. Но не сделал ничего. Зато уж для себя расстарался! Да так, что уголовное дело на него завели…

Белых вспылил:

— Я попрошу не оскорблять!

За него тут же вступилась Марго:

— Да кто вы такой? Что вы тут сплетнями занимаетесь?

Чуб урезонил ее:

— А ты, Марго, помолчи, помолчи. Уж тебя-то мы все знаем…

Получив поддержку, Борис Сергеевич продолжал:

— Я за свои слова отвечаю. И могу документы представить. Занимались этим так называемым депутатом и журналисты, и следователи. Но депутатская неприкосновенность не дала под суд его отдать. Он и теперь за эту неприкосновенность цепляется!

Семеновна пошла к выходу:

— Все понятно. Видать, нового моста у нас как не было, так и не будет.

Кто-то пошутил ей вслед:

— А ты, Семеновна, к дочке вплавь попробуй. Кролем! Или — как его — бутерфляем!

Чуб не унимался:

— Василь Палыч, а как насчет спиртного для избирателей — бесплатного. Во многих местах это практикуется на выборах. А мы поддержим тебя за эту душевность. Клянусь, поддержим!

Ольховцы один за другим покидали зал. Кротов попытался остановить их:

— Собрание еще не окончено! Попрошу остаться!

Но кто-то из уходящих обернулся:

— Окончено, окончено!

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 

Воспользовавшись советом Марии Сергеевны, Романовна решила сходить к тому, кого Матвеич упорно называл Куркуль Гороховичем. Она и представления не имела, как на самом деле зовут хозяина огромной конюшни, возникшей совсем неожиданно для ольховцев на окраине села. По пути Романовна пыталась сообразить, как же ей обратиться к хозяину. Казалось, придумала: «Скажу ему: «сокол ясный», авось и сжалится, даст мне лошадку и пахаря…» Но чем ближе подходила она к конюшне, тем больше не нравилась ей эта придумка. «Назову просто: хозяин, — решила она. — Ничего плохого в этом слове нет, вряд ли он обидится на меня».

Зайдя на большой благоустроенный двор перед конюшней, Романовна сразу поняла, что тут не до нее. Рабочие наводили порядок: убирали навоз, чего-то чистили и подметали. Какие-то указания, размахивая руками, показывая пальцем в разные стороны, давал им упитанного вида конюх. «Может, к нему обратиться?» — подумала Романовна. Но что-то подсказало ей: откажет.

Во дворе, гарцуя на лошади, появилась какая-то девчонка. И Романовна направилась к ней:

— А где мне тут хозяина найти?

Девчонка указала в сторону рабочих:

— Спросите вон там…

Пришлось подойти к нему. Но тот, опережая вопрос Романовны, грубо остановил ее:

— Ты чего тут шляешься?

— Хозяин мне нужен…

— Пошла вон!

Но Романовна не отступала:

— Мне лошадь нужна, картошку посадить. Помогите, пожалуйста…

«Упитанный», став вдруг миролюбивым, посоветовал:

— Сначала сходи к бухгалтеру, заплати деньги…

— Да какие ж у меня деньги… Я попросить хотела…

«Упитанный» снова заорал:

— Пошла вон, говорю! Лошадь ей!

Романовна не выдержала:

— Жеребец проклятый!

«Упитанный» замахнулся на нее палкой, и Романовна, плача, пошла со двора. И тут ей повезло. У выхода она столкнулась с Ларисой. Та приветливо улыбнулась:

— Как чувствуете себя?

А заметив, что Романовна плачет, спросила:

— Вас кто-то здесь обидел?

Пришлось все ей рассказать. Лариса успокоила:

— Романовна, милая, да перестаньте плакать. Сейчас все уладим… Пойдемте со мной…

Романовна отмахнулась:

— Не надо… Этот жеребец опять кричать будет…

Лариса приобняла ее и издалека окликнула «упитанного»:

— Антон, подойди к нам!

«Упитанный» нехотя подошел:

— Слушаю, хозяйка…

— Романовне огород вспахать надо. Направь к ней кого-нибудь с лошадью.

«Упитанный» засомневался:

— Хозяйка, Валерий Иванович не одобрит этого… надо деньги за­платить…

— Делай, делай, как говорю, — настойчиво сказала Лариса.

«Упитанный» развел руками и пошел выполнять поручение хозяйки. Романовна расплакалась пуще прежнего и попыталась даже поцеловать руку Ларисы. Но та отдернула ее:

— Да вы что? Идите домой, идите… Сейчас к вам приедут…

Заплаканная Романовна заторопилась, а вслед за ней со двора уже двинулась лошадь с телегой, на которой, растопырив оглобли, лежала соха.

Неожиданно во дворе появился Горохов.

— Антон, бабка, к которой лошадь направили, деньги в кассу внесла? — крикнул он.

«Упитанный» засеменил к хозяину:

— Нет, не внесла… Хозяйка так приказала…

— Какая хозяйка? — изумился Горохов.

«Упитанный» кивнул в сторону Ларисы. Горохов побледнел от нахлынувшей на него злобы:

— Без моего разрешения не сметь! Выгоню! Совсем распустились! Я научу вас порядку!

— Слушаюсь, хозяин… Виноват… — опустил голову «Упитанный».

Лариса, слышавшая, как муж отчитывает старшего конюха, медленно побрела в сторону выхода со двора. Но Горохов окликнул ее:

— А ну постой!

Лариса остановилась. Приблизившись к ней, Горохов чуть не задохнулся от ярости:

— Никогда… слышишь, никогда… никогда не вмешивайся в мои дела!

Лариса промолчала и, опустив голову, ушла. Ее душили слезы.

В мрачном настроении она всегда уходила на берег Девицы. А в последнее время такое настроение ее буквально преследовало. Встретив Юрия, Лариса еще отчетливей поняла, какую ошибку совершила, выйдя замуж за Горохова. Она даже признаться себе не могла, что ожидает новой встречи с Юрием. Гнала от себя все мысли о нем. Но они приходили снова и снова.

Еще издалека Лариса увидела, что он сидит на берегу и временами оглядывается по сторонам. Ее охватили сомнения. Вернуться назад? Но он же может заметить ее! Некрасиво получится… Идти вперед? Но разве так можно? Она же замужняя жена! Конечно, даже мысль о Горохове была ей неприятна, но что поделать, если он ее муж?

Сомнения сомнениями, но, вытирая слезы платком, она все же шла к берегу. Юрий заметил ее, встал с песка и двинулся к ней навстречу. Дороги назад уже не было.

Поравнявшись с ним, Лариса подала руку:

— Здравствуйте, Юра.

Смотреть ему в глаза она не могла, поэтому чуть опустила голову. Вдруг заметит, что она плакала?

Поздоровавшись, он воскликнул:

— Какая же тут речка красивая!

Она подтвердила:

— Да, речка красивая… Только радости нет от нее…

Юрий забеспокоился:

— Вы чем-то расстроены?

— Да есть немножко… — призналась она.

Подойдя к берегу, присели на поваленное дерево.

— Не расстраивайтесь, — попросил Юрий. — Посмотрите, как здесь хорошо!

Она поспешила перевести разговор на другую тему:

— Мы тогда, в машине, так и не поговорили… Вы сказали, что к родственникам в Ольховку приехали?

— К родственникам, в гости, — ответил он. — Мой отец — брат Федора Сергеевича Воронина…

— А-а-а… — протянула она. — Хороший он человек, Федор Сергеевич. И семья у него хорошая. Как прекрасно, когда хорошая семья… Я всегда мечтала о хорошей семье…

Юрий удивился:

— А что же мешает? Вы такая красивая…

Она вздохнула:

— Ну уж, красивая… Скажете тоже! Да и не главное это в жизни — красота…

Неожиданно для себя самого Юрий тихо произнес:

— А я всю жизнь мечтал такую, как вы, встретить… Не обижайтесь, я искренне говорю…

Лариса встала:

— До свидания… Мне пора…

Он признался:

— Жаль, что вы уходите…

Она не обернулась.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 

Несмотря на сомнения, одолевавшие Ларису, их встречи с Юрием продолжались. Происходили они как бы случайно. После очередной неприятности с мужем (а неприятности эти случались постоянно) она привычно шла к берегу Девицы, а Юрий — вроде бы совершенно неожиданно — оказывался там.

Лариса боялась этих встреч, но снова и снова шла к реке. Она вдруг поняла, что Юрий для нее — самый дорогой, самый близкий человек на свете. Чуткое женское сердце подсказывало ей, что она для Юрия тоже дорогая и близкая.

Несколько дней Горохов вел себя тихо, относился к Ларисе подчеркнуто вежливо. Она знала, что это все временно. Подвернется случай — и он нахамит опять. Внезапно почувствовав, что с нетерпением ожидает такого случая, Лариса пришла в ужас: «Что же я вытворяю?» Но ничего поделать с собой уже не могла. О Юрии она думала постоянно.

Случай подвернулся в пятницу, уже к вечеру. Горохов в очередной раз собрался отвезти чернозем в Приазовье. Наметил выехать в субботу, с утра.

— Поедешь со мной! — в приказном тоне сказал жене.

Она возмутилась:

— Что за тон?!

— Ах, тебе, как всегда, мой тон не нравится?! — закричал он.

И, как говорится, понеслось. А окончилось, как обычно, ее слезами и уходом на речку.

Юрий загорал у воды. Ее появлению обрадовался:

— Наконец-то вы пришли! Я каждый день вас жду здесь…

Лариса смущенно произнесла:

— Я же вам ничего не обещала…

— А вы пообещайте! — брякнул он и тут же испугался, что она обидится.

Но она не обиделась. Просто предложила:

— Давайте погуляем… Или нет — давайте купаться! Я же для этого и пришла сюда. Жарко сегодня…

Лариса, оставив платье на поваленном дереве, пошла к воде. Любуясь ее красивым телом, Юрий последовал за ней. Плавала она великолепно и быстро оказалась у противоположного берега. Звонко позвала:

— Плывите сюда! Вода такая хорошая!

Юрий нырнул, оставаясь некоторое время под водой, и вдруг вынырнул рядом с ней. Лариса даже испугалась:

— Ой!

Юрий легонько прижал Ларису к себе. Та оттолкнула его:

— Не надо…

Поплыла обратно. Вышла из воды, торопливо натянула платье на мокрое тело и ушла, чуть заметно помахав ему рукой.

Юрия расстроило случившееся: «Дернул же меня черт обнять ее…» Он долго сидел на берегу и задумчиво смотрел вдаль. Его жизнь сделала крутой поворот, и свое будущее он связывал теперь с Ольховкой, с этой рекой, с этой землей. И, конечно, с Ларисой.

Он и не заметил, как стемнело. Приближаясь к дому дяди Федора, заметил, что багажник их автомобиля, стоящего возле березок, пытается, озираясь по сторонам, то ли открыть, то ли закрыть какой-то человек. Юрия он, увлеченный делом, явно не видел. Багажник открылся и снова захлопнулся.

— Бать, это ты? — издалека позвал Юрий.

Человек пригнулся пониже и убежал.

В окнах дома еще горел свет, и Юрий, подойдя к окошку, постучал в него:

— Бать, а ну выйди на минутку!

Борис Сергеевич вышел, зевая и потягиваясь, — как видно, уже приготовился ко сну. Спросил:

— Чего ты?

— Да тут… Короче, ключи от машины нужны…

Борис Сергеевич изумился:

— А ты куда это на ночь собрался?

— Никуда я не собрался. Только что в багажнике какой-то мужик копался. Убежал, как только меня увидел.

Подавая сыну ключи, Борис Сергеевич был совершенно спокоен:

— Да там же нет ничего. Что он там мог взять?

Юрий открыл багажник, нагнулся над ним:

— Взять-то он ничего не мог, а вот положить — положил!

Юрий достал из багажника какой-то пакет и, показав отцу, открыл его. Присмотрелся, а потом и принюхался к содержимому:

— Бать, а ведь это нам наркоту подбросили!

Борис Сергеевич иронически спросил:

— Какую еще наркоту?

Подошел к сыну, тоже принюхался к содержимому пакета и подозрительно посмотрел на сына:

— А ты что — разбираешься в этом? Пробовал, что ли?

Юрий знал, что отец доверяет ему, поэтому ничуть не смутился:

— Да ты что, бать! Просто видел в городе у одного недоумка. Не пойму, кому это понадобилось к нам в багажник эту гадость подсунуть…

Но Борис Сергеевич находке совсем не удивился:

— Догадываюсь кому. Ты вот что: иди и эту гадость выбрось в овраг. И поскорее. Пока к нам с понятыми не пришли.

Юрий и сам уже смекнул, что произошло, потому что о собрании в клубе был наслышан. С пакетом в руках он заторопился, скрывшись в темноте.

Возвращаясь в дом, Борис Сергеевич вслух произнес:

— Шустрый какой! Ах, мерзавец!

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 

Белых нагрянул в особняк Горохова неожиданно, даже не предупредив. Молча достал из портфеля бутылку коньяка и бутерброды с икрой, по-хозяйски уселся за стол и взмахом руки пригласил Горохова. Валерий Иванович изобразил подобие улыбки на лице и подумал: «Вот навязался на мою голову!»

Горохов догадался, что Белых возвратился со встречи в соседнем селе. Был явно не в духе, просто кипел от раздражения. Хоть избирательная кампания только началась, но он уже весь как-то осунулся и, как показалось Горохову, даже постарел. Принеся два стакана, Валерий Иванович осторожно поинтересовался:

— Вы с березовскими встречались?

Белых зло посмотрел на него, налил полный стакан коньяка и, ничего не ответив, осушил.

— Что, этот мерзавец и в Березово приехал? — продолжал Горохов.

— В том-то и дело! — выдохнул Белых.

Горохов понимающе посмотрел в глаза собеседника:

— Вот, паскуда! Откуда только он взялся здесь? Он что — и правда знает вас?

— В том-то и дело, что знает. Пришлось мне с ним побороться на прошлых выборах. Слишком активно своего кандидата поддерживал…

В комнату зашла Лариса. Горохов сразу накинулся на нее:

— Ты где это ходишь? Гость у нас, а тебя дома нет!

Уловив неприязненный взгляд жены, смягчился:

— Приготовь-ка нам что-нибудь такое…

И залепетал, глядя на гостя:

— Она у меня так вкусно готовит…

Все это время Белых нагло, в упор разглядывал Ларису. Когда она, не сказав, уходила на кухню, протянул:

— Краси-и-ивая у тебя жена…

Снова перешли к делу.

— Имей в виду: его нейтрализовать надо, — потребовал Белых. — Иначе он нам всю обедню испортит. Я же его хорошо знаю: бывший летчик, ничего не боится. Он же за мной по всему району теперь мотаться будет — и везде меня порочить!

Горохов пробормотал:

— Что же делать?

Белых повторил:

— Говорю же: нейтрализовать. И должен это сделать ты.

— Я? — удивился Горохов.

— Ты! Не изберут меня — я тебе помогать не буду! — пригрозил Белых. — Помнишь? Прокурор и в самом деле мой друг. Если чего…

— Да как его нейтрализуешь? — недоумевающе допытывался Горохов.

Белых смягчился:

— Сам думай… А если хочешь — могу и подсказать…

— Подскажите, Василий Петрович, — залебезил Горохов. — Конечно, подскажите.

Белых встал, подошел к шкафчику, в котором Лариса хранила лекарства. Он уже давно его заметил, потому что шкафчик этот висел прямо перед глазами Василия Петровича. Через его стеклянную дверцу хорошо были видны всевозможные коробочки и тюбики. Белых осторожно приоткрыл эту дверцу и стал перебирать содержимое шкафчика. Взял какую-то коробочку, вслух прочитал:

— Кло-фе-лин…

Повернулся к Горохову:

— Знаешь, что это такое?

Горохов попытался остановить его:

— Василий Петрович, жена не любит, когда в ее вещах копаются…

— Да, клофелин — это вещь! — заявил Белых. — А жена — ничего, перетерпит…

Он достал инструкцию на лекарство и, шевеля губами, стал ее тихо, почти про себя, читать. Найдя нужное место, повысил голос:

— «Клофелин несовместим с употреблением алкоголя». Несовместим, понимаешь? Ну-ка, что тут дальше? «Это сочетание усиливает действие друг друга в десятки раз, вызывая крайнюю степень опьянения, нарушение сознания, потерю координации и ориентации, снижение давления до критических цифр, урежение сердечных сокращений, вплоть до остановки сердца и смертельного исхода». Так-так, хорошо… «При этом тяжесть последствий не всегда прямо пропорциональна количеству принятого алкоголя, иногда достаточно очень малого количества спиртного для серьезных последствий…»

Выразительно посмотрел на Горохова:

— Да-а-а, это вещь!

Горохов с дрожью в голосе взмолился:

— Тихо… Василий Петрович, у меня жена — врач, не дай Бог услышит… Уж она-то знает, что это такое…

Белых перешел на шепот:

— А ты сам-то знаешь?

— Теперь знаю. Но что с ним делать-то?

— Говорю же: думай сам. Твоя судьба в твоих руках. И в моих. А у вас тут речка хорошая, глубокая… Шевели мозгами…

Вошла Лариса, поставила на стол какие-то закуски. Спросила:

— Чего это вы шепчетесь тут? Мне выйти, может?

Белых бесцеремонно попросил:

— Да, выйдите, если можно. У нас тут мужской разговор.

Лариса почувствовала, что медленно закипает. Но сдержалась:

— А чего вы тут про клофелин упоминали?

Горохов подумал: «Вот и влипли!» Но тут же нашелся:

— Какой еще клофелин? Это Василий Петрович про клавесин говорил…

Белых подумал: «Молодец». И поддержал Горохова:

— Да, да, клавесин. Музыкальный инструмент такой… Хочу его сельскому клубу подарить…

Лариса усмехнулась:

— И кто на нем в этом клубе играть будет? Может, Романовна? В клубе этом гармошке старой рады будут, а вы про клавесин!

И бросила мужу:

— Чего темнишь-то?

Но Горохов и тут не растерялся:

— Ларис, совсем помешалась ты на своих лекарствах… Не говорили мы ни про какой клофелин!

Лариса укоризненно посмотрела на мужа:

— Чего дуру-то делаешь из меня?

Вмешался Белых:

— Ну, ладно, ладно. Говорю же: мужской разговор у нас…

Лариса тяжело вздохнула и ушла.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 

Приближаясь к Девице, Лариса увидела, что Юрий, как всегда, уже был на берегу. Он что-то держал в руках, но издалека было непонятно, что именно. Подойдя поближе, она поняла: букет ромашек. Для нее. Она растерялась. Отношения с ним заходили все дальше и дальше. Она сама шла по этому желанному пути, не находя сил, чтобы остановиться. Но с каждым днем все сильнее и сильнее чувствовала, что в душе нарастает не только любовь к нему, но и презрение к себе самой. Она хорошо понимала, что рано или поздно ей придется сказать Юре, что у нее есть муж. Каждый раз, когда шла на встречу с ним, убеждала себя: «Сегодня обязательно надо сказать!» Тем не менее, встречаясь с Юрой, обо всем забывала. А если и помнила, то не находила подходящего случая. Этим «подходящим случаем» она и успокаивала себя: «Ладно, авось завтра он представится…»

Юрий бросился к ней, крепко обнял. Она положила голову на его плечо.

— Я так и знал, что ты придешь… — прошептал он. — Ой, что это я! Извини, на «ты» перешел. Как-то неожиданно вырвалось…

Лариса успокоила его:

— Все нормально. Давай действительно на «ты» перейдем…. Погуляем у берега? А ты мне о себе расскажи…

— Я же о себе рассказывал! — удивился Юрий и взял ее за руку.

Так, взявшись за руки, они пошли в сторону от села. Юрий вдруг тихонько рассмеялся:

— Ой, совсем забыл. Эти ромашки — тебе.

Лариса засияла:

— Спасибо. Мне никто цветов не дарил. Никогда.

Юрий засомневался:

— Так я и поверил!

Она подтвердила:

— Правда. Ну, честное слово. А не хочешь — не верь. Ладно, расскажи все-таки о себе.

— Да нечего мне рассказывать. Все рассказал.

— Ты уже работаешь? Где? Надолго в Ольховку?

— Ларис, нигде я еще не работаю. Знаешь, как трудно сейчас в городе устроиться? А надолго ли я в Ольховку? Это все от тебя зависит! — неожиданно для самого себя выпалил он.

Лариса сделала вид, что не поняла намека:

— А я тоже не работаю. В городе устроилась в поликлинику… А здесь у нас… Ну, да ладно, говорить об этом не хочется… Давай о чем-нибудь другом…

Услышав невдалеке чей-то тихий разговор, Лариса не могла и подумать, что вот он, совсем рядом, тот «подходящий случай», который должен был представиться. Но он оказался совсем не подходящим. Подойдя поближе, они увидели сидящую в обнимку парочку. Юрий сразу сообразил, кто там:

— Юль, ты, что ли?

Да, это была она. Лариса опустила глаза и как-то торопливо высвободила свою руку из руки Юрия. Юлька и ее парень тоже засмущались. Быстрее всех нашлась Юлька:

— Юр, знакомься, это — Леша. Он не наш, не ольховский. Березовский. Только ты, пожалуйста, маме ничего не говори… Ладно?

Юрий ухмыльнулся:

— А папе — можно? Да не волнуйся ты, не волнуйся. Я не трепач. Пока!

Юлька вслед уже уходящим вдоль берега Юрию и Ларисе крикнула:

— Юр, спасибо! Я тоже никому ничего не скажу!

Юрий покачал головой: мол, рановато Юльке с парнями встречаться. И пояснил:

— Это моя двоюродная сестра.

— Я знаю, — грустно ответила Лариса.

Юрий сразу заметил перемену в ее настроении, но не показал вида:

— Чудачка. Чего она может сказать-то о нас?

И Лариса, вдруг остановившись, решилась:

— Юра, ей есть что сказать…

Юрий недоумевающе спросил:

— И что же?

Лариса тяжело вздохнула:

— Замужем я, Юра…

Юрий опешил:

— Как… замужем?

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

 

Лариса без конца «прокручивала» в голове последнюю встречу с Юрой. После ее неожиданного признания он надолго замолчал. Она повернула назад, в Ольховку. Шли в сторону села не по берегу, а прямой тропинкой. За руку он ее уже не держал. О чем он думал? Это не давало ей покоя.

Сидя на диване в гороховском особняке, она делала вид, что читает книгу. Глаза бегали по строчкам, но она ничего не понимала. О чем он думал?

Лариса даже не слышала, как Горохов спросил об обеде. Ему пришлось переспросить, пошевелив ее за плечо.

— Что? — переспросила она.

— Обедать, говорю, пора! — прорычал он.

Лариса автоматически поставила на стол все, что нужно, и снова взяла в руки книгу. Горохов поинтересовался:

— А ты чего не обедаешь?

— Не хочется… — ответила она.

— Ну, что ты все молчишь да молчишь? — начал он заводиться.

— Валер, а о чем нам говорить-то с тобой? — нехотя спросила она.

Горохов повысил голос:

— Как о чем? Мы же с тобой — муж и жена!

Ее ответ сразил его:

— Ну и что? У тебя же в голове только одно — деньги.

Это его еще больше разозлило:

— А тебе они, что же, не нужны?

Но Лариса оставалась спокойной:

— Нужны и мне. Но нельзя делать из них идола.

Горохов уже был готов к очередному скандалу, но в дверь постучали и, не ожидая ответа, в комнату вошел Белых. Сразу кинулся к Горохову:

— Обедаешь?! Ты почему в Беляево не приехал?

Горохов пригласил его к столу:

— Василий Петрович, садитесь, пообедаем вместе.

Белых закричал:

— Какой обед? Почему не приехал, спрашиваю?

— Закрутился я, забыл… — извинился Горохов.

Белых от такого ответа взвинтился еще сильнее:

— Закрутился, забыл! А он — не забыл!

Горохов, конечно, сразу сообразил, о ком идет речь. Но сделал вид, что ничего не понял:

— Кто — он?

Лариса, с недоумением глядя на гостя, вышла. А Белых не просто закричал — заорал:

— Сам знаешь кто! И явился, и опять выступал! Мы о чем с тобой договаривались? И об этом забыл? Может, напомнить?

Горохов опустил голову:

— Не надо, я все помню.

— Так в чем же дело? — не унимался кандидат в депутаты. — Почему он за мной мотается, как хвост?

Горохов попытался его успокоить:

— Отрубим этот хвост, ампутируем…

Но кандидат не унимался:

— Ампутируем! И долго ты будешь ампутировать? Ну, ладно. Смотри сам. Я тебя предупреждал. Не ищи беду на свою голову!

И вдруг как-то заговорщически пообещал:

— А если все будет нормально, в долю тебя возьму…

Горохов такого и не ожидал:

— В какую долю?

— Землю ольховскую с тобой купим, — пояснил Белых. — Представляешь, какие бабки на ней можно зарабатывать?

— Да какие там бабки! — рассмеялся Горохов. — При нынешних ценах на хлеб только прогорать будем!

Но у кандидата был свой план:

— При чем тут хлеб? Не собираюсь я тут его выращивать. На хрена он мне нужен! Ты посмотри, какие тут места! Речка — загляденье, лес — загляденье, луга — тоже красота. Да на этой земле хоть гостиницу, хоть дом отдыха, хоть рестораны — чего хочешь открывай, и все будет бабки давать. А ты мне — хлеб. Да мы эту землю продавать будем! За границу будем чернозем вывозить! В Африку, в Азию — куда угодно! Враз с тобой разбогатеем! Понял или нет?

Горохов засомневался:

— А закон?

Тут уж рассмеялся Белых:

— А на хрена я в думу иду? Не понял? Там, именно там эти законы пишутся! И не для всех. Это сейчас государство говорит, что купленная земля должна использоваться для сельскохозяйственного производства. Деньги государству нужны, потому и говорится это. А деньги заплатим — никому дела не будет ни до нас, ни до земли этой. А законы мы сами будем писать!

Горохов задорно встал по стойке «смирно»:

— Понял. Заметано.

Белых недовольно передразнил:

— «Заметано…» Учти, повторяю в последний раз: увильнешь от нашего с тобой уговора — тогда пеняй сам на себя…

Хлопнув дверью, Белых ушел.

В комнату возвратилась Лариса:

— Какой неприятный человек. И что только тебя с ним связывает? О чем вы договаривались-то?

Горохов промолчал. Лариса снова взялась за чтение, сказав перед этим:

— Ну, секретничай, секретничай…

— Да нет никакого секрета! — вспылил он. — Мелочи все это!

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

 

Лариса напрасно сомневалась в Юрии. Ее признание в том, что она замужем, лишь заставило его задуматься: как быть дальше. На пути их любви возникла преграда, и он понимал, что преодолевать эту преграду они должны вместе.

С трудом дождавшись очередного дня, он, как обычно, ждал Ларису на берегу Девицы. Но она не пришла. Юрий не дождался ее и в следующие два дня. Оставалось одно: прибегнуть к помощи Юльки.

— Юль, — попросил он, — помоги мне, пожалуйста.

Юлька оказалась догадливой. Оглядываясь по сторонам, тихонько спросила:

— Что, Ларисе надо чего передать?

— Надо, очень надо, — признался он. — Найди ее. Скажи, что я ее жду.

Юлька засияла от радости, от сознания того, что она владеет сердечной тайной брата, и убежала.

Не прошло и часа, как Юрий и Лариса снова гуляли вдоль берега Девицы, взявшись за руки. О муже Юрий ее не расспрашивал, делая вид, что в прошлый раз ничего нового о Ларисе не узнал. Она сама подняла эту тему:

— Как быстро люди меняются!

— Ты о ком? — не понял он.

— О муже своем, — пояснила Лариса. — Ведь не был он таким, когда мы познакомились! Это от денег у него закружилась голова. Одно в ней: деньги и деньги. Все они ему заслонили, ничего дороже нет. Самое святое готов за них отдать… Совсем другим стал, изуродовали его деньги эти…

Юрий не удержался:

— Да бросай ты его! Ведь я же люблю тебя… Разве не видишь?

Лариса, остановившись, обняла Юрия:

— Вижу, все вижу…

Он был в своих мыслях непреклонным:

— Ну, что? Решайся. Тебе рубить концы надо. Иначе пропадешь со своим Гороховым. Сомнет он тебя вместе со своими деньгами!

Лариса согласилась:

— Я знаю, сомнет…

— Так ты этого ждешь?

Она нерешительно произнесла:

— Не знаю, что делать. Муж ведь он мне…

Их разговор неожиданно прервал звонкий голос:

— Ку-ку!

Оказалось, что это Юлька хулиганит, выглянув из-за дерева, за которым они с Лешей устроились загорать, хотя солнца уже не было видно. Юрий погрозил ей пальцем, а Лариса улыбнулась.

Прошлись чуть дальше обычного. С другого берега донеслась задушевная песня: кто-то включил магнитолу. Прислушавшись, Юрий уверенно сказал:

— «Воронежские девчата» поют. Люблю я их!

— Кого — девчат? — мягко улыбнулась и даже слегка съехидничала Лариса.

Юрий отмахнулся:

— Воронежских.

Неожиданно Лариса повернула в другую сторону:

— Там кто-то разговаривает, пошли отсюда…

Юрий потянул ее вперед:

— Да это, наверно, Юлька с Лешей нас обогнали.

Лариса возразила:

— Нет, не они. Там голос Марго… той, хозяйки магазина…

— А чего нам ее бояться? — отмахнулся Юрий.

— Поползут сплетни по селу, тогда и узнаешь, чего бояться… Пошли обратно, — настаивала Лариса.

Юрий слегка заартачился:

— Да ничего я не боюсь!

— А обо мне думаешь? — урезонила его Лариса.

Направившись в сторону села, Лариса и Юрий не могли слышать, о чем говорили Марго и Белых, пришедшие к Девице в поисках утех. Белых, выглянув из-за кустарника, поманил Марго пальцем и кивнул в сторону влюбленных:

— А ну-ка посмотри — не узнаешь ли их?

Марго хихикнула:

— Как не узнать? Это же Лариска!

Белых переспросил:

— Какая Лариска? Жена Горохова, что ли?

— Ну да, она, — подтвердила Марго.

Белых, потирая руки от неожиданной удачи, допытывался:

— Так-так… Это хорошо! А парня знаешь?

— Парня не знаю… Постой, постой, да это же, кажется, студентик! Точно он! — вспомнила Марго.

— Какой студентик? — вкрадчиво поинтересовался Белых.

Марго охотно растолковала:

— Из города с отцом к Федору Воронину приехали. Отдыхают здесь.

Белых задорно всплеснул руками:

— Он! Значит, я не ошибся! Ну, вот и зацепил я тебя, Горохов! Так зацепил! С этого крючка ты у меня уже не сорвешься!

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

 

Узнав от кандидата о том, что Лариса регулярно прогуливается с сынком бывшего летчика, Горохов сначала не поверил. «Это Белых так настраивает меня против Хвоста», — подумал он. Хвостом он окрестил этого самого летчика после бурного выяснения отношений с кандидатом. Но постепенно уверенность Горохова в Ларисе улетучивалась, как туман, и он начал задумываться, сопоставлять факты. Выходило, что Белых прав. Первой реакцией было: «Выгоню к чертовой матери!» Ринулся уже к ней, но Ларисы не оказалось дома. Взбешенный, собрался в сторону реки: «Выслежу. По морде дам!» Но быстро остыл: «Нет, так не пойдет. Это для меня слишком унизительно».

Выходило, что Белых прав, и надо действовать так, как он подсказывает. «Ну, уж никак не думал, что мои личные интересы совпадут с интересами Василия Петровича!» — удивлялся Горохов.

Первым делом он решил выследить Хвоста. И выследил. Однажды, ближе к вечеру, Хвост отправился в магазин. Прохаживаясь невдалеке от заведения Марго и напевая, как обычно, «Че те надо, че те надо», Горохов дождался, когда Хвост будет выходить из магазина. Кинулся к нему и, сдерживая себя, вежливо поприветствовал:

— Добрый вечер. А я вас ищу везде. Считай, мне повезло, раз мы тут повстречались…

Борис Сергеевич удивился:

— Да мы с вами вроде не знакомы. Хотя, если честно признаться, я знаю, кто вы такой…

Горохов засуетился:

— Ну, вот и хорошо. Подождите минуточку. Я только к Марго забегу, бутылочку возьму. Вместе разопьем, а заодно и поближе познакомимся.

Борис Сергеевич оторопел от такой наглости:

— А с какой это стати я с вами пить-то буду?

Горохов посмотрел на него умоляющим взглядом:

— Не уходите, прошу вас. Разговор у нас будет очень серьезный. Речь о сыночке вашем пойдет, о Юрии.

Борис Сергеевич насторожился:

— О Юре? А при чем тут Юра?

— Очень даже при чем! — убедительно, как показалось Борису Сергеевичу, сказал Горохов. — Подождите, я на минутку…

Горохов скрылся за дверью магазина. Немного постояв, Борис Сергеевич медленно, пожимая плечами, направился домой. Но Горохов уже выскакивал из магазина с пакетом в руках и догнал его. Торопливо выдавил из себя:

— Борис Сергеич, пойдемте к речке. На берегу посидим, потолкуем. Поверьте, мне есть что сказать вам! Или разговор о сыне вам не интересен?

Борис Сергеевич снова пожал плечами, но с Гороховым пошел. Он и понятия не имел, что тот приведет его к тому месту, которого отставной майор так избегал — к Серегиной яме. Поначалу Борис Сергеевич этого места не узнал. А когда узнал, было уже поздно: Горохов успел разложить на газете водку, два стакана, нарезанную колбасу. Даже стаканы успел наполнить.

— Может, искупнемся сначала? — предложил Горохов, снимая одежду. — А потом уж выпьем и поговорим…

Борис Сергеевич не очень-то внял его словам:

— Искупаться? Нет-нет. Я ведь плавать не умею. А здесь место опасное, глубокое. А раздеться, пожалуй, разденусь. Жарко сегодня очень.

Он тоже разделся, аккуратно складывая одежду на траве. В это самое время Горохов достал из кармана брюк какой-то пакетик и высыпал его содержимое в один из стаканов с водкой. Борис Сергеевич как раз снимал через голову майку и ничего не заметил.

Горохов не поверил, что Хвост не умеет плавать:

— Как же так, Борис Сергеевич? Родились в селе, можно сказать, рядом с речкой, а плавать не научились?

Борис Сергеевич разоткровенничался:

— Вот так и получилось. Знаете, как вот это место называется?

— В Ольховке его Серегиной ямой называют, — откликнулся Горохов.

— А откуда название это? — продолжал Борис Сергеевич.

— Вот этого не знаю, — признался собеседник.

— Здесь когда-то мой отец утонул. Сергеем его звали. Вот и пошло в народе: Серегина яма да Серегина яма. Правда, и до трагедии с отцом это место так звалось. Видно, какой-то другой Серега тут утонул. Вас случайно не Сергеем зовут? — насмешливо спросил Борис Сергеевич.

— Да нет, я Валерий… Надо же какая история!

— Когда отец утонул, мы с братом еще мальцами были, — продолжал Борис Сергеевич. — Мать так за нас боялась, что к речке и не подпускала! С тех пор так и не научились плавать — ни я, ни он. Можно, конечно, было в городе наверстать. Да я в летном училище занимался. Дисциплина там крутая была. А когда увольнительную нам давали, какая там речка: мы сразу к девчатам в гости шли…

— Тогда и я купаться не буду, — решил Горохов. — Присаживайтесь к угощенью…

Оба сели на траву.

Борису Сергеевичу не терпелось узнать, что надо от него этому типу:

— Ну, что вы там о моем Юрке хотели рассказать? Не тяните резину. Парень он у меня воспитанный, ничего плохого сделать не мог. Я в нем уверен.

Неожиданно Горохов предложил:

— А я вам сначала анекдот расскажу.

— Анекдот? А он что — с темой разговора как-то связан? — допытывался Борис Сергеевич.

— Еще как связан! Так вот, анекдот. Сидят чукчи, выпивают. Один и говорит: «Хочу геологом стать, однако!» У него спрашивают: «А зачем тебе это?» Отвечает: «Сам свою жену хочу иметь, однако».

Рассказав анекдот, Горохов захихикал. Но Воронин был серьезен:

— Так в чем смысл анекдота этого?

Горохов загорячился:

— Хочу молодым инженером стать, однако! Как ваш сын!

— Не понял… — не поверил своей догадке Борис Сергеевич.

Горохов с обычной своей ухмылкой объяснил:

— Чего ж тут понимать? Сам свою жену хочу, однако… как в анекдоте…

— Да Юрка-то мой при чем тут? — повысил голос Воронин.

— Снюхались они, Борис Сергеич! Лариска моя с вашим Юрием. Любовничка она в нем отыскала! В этом и есть смысл анекдота…

Борис Сергеевич оледенел от понимания того, что ему объясняет Горохов:

— Не может быть!

— Об этом вся Ольховка говорит. Только вы один ничего не знаете, — заверещал Горохов.

— Вот это номер!

— Да вы не бойтесь, Борис Сергеевич, не бойтесь, — успокоил Горохов. — Сына вашего я не трону. Мужик есть мужик. Как говорят, сучка не захочет… А вот с Лариски шкуру спущу!

Борис Сергеевич задумался. И вдруг засобирался уходить:

— Ну, это ваши проблемы. А чего вы от меня-то хотите?

Горохов остановил его:

— Не спешите, не спешите. Хочу просить вас, чтобы вы поговорили с Юрием.

Борис Сергеевич опять сел на траву и как-то потерянно сказал:

— Вот незадача-то вышла! А я уже совсем было в Ольховке остаться хотел. Уже с братом об этом поговорили. И Юрку хотел сагитировать. Ну да ладно — видать, не судьба. Уедем мы на днях отсюда, это я вам обещаю.

— Вот и хорошо. За это давайте и выпьем, — засуетился Горохов, взяв в руки один из стаканов.

— А, может, не будем? — засомневался Борис Сергеевич.

Горохов взял второй стакан, протянул его Воронину.

— Выпьем, выпьем.

Борис Сергеевич нехотя взял стакан. Чокнулись, выпили.

— Ну и Юрка, ну и стервец! — продолжал сокрушаться Борис Сергеевич.

Горохов, демонстрируя показное участие, успокоил:

— Все будет нормально, все будет нормально…

Борис Сергеевич взялся за голову, в которой все гудело. Мелькнуло: «Что за водка такая странная?» И тут же он отключился, рухнув на траву.

Горохов, чуть подождав и внимательно глядя на упавшего Хвоста, встал. Озираясь по сторонам, потащил обмякшее тело к воде, приговаривая:

— Вот и допрыгался ты, Борис Сергеич, довыступался на собраниях. Может, теперь эту яму твоим именем будут называть. Этим и прославишься…

Борис Сергеевич попытался что-то промычать. Горохов подналег, и тело Хвоста исчезло под водой. Оглядываясь по сторонам, Горохов собрал в охапку одежду Бориса Воронина и потащил ее в сторону от речки, не заметив, как из кармана брюк выпали ключи от «Жигулей». Найдя полянку среди кустов, бросил одежду на землю и поджег. Она долго не загоралась, Горохов нервно чиркал спичками. Наконец тряпки вспыхнули ярким факелом.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

 

— Привет, мать! — кинул Федор жене, входя в дом.

Мария Степановна оторвалась от телевизора, запричитала:

— Боже мой, совсем умотался со своим трактором! Мой руки, садись за стол…

Федор возразил:

— Как за стол? А остальные где?

— Борис же с тобой ушел, помогать.

— Ну да, помогал, — подтвердил Федор. — Ушел пораньше — сказал, что на минутку в магазин за сигаретами забежит. Что, не приходил еще?

Мария Степановна развела руками:

— Нет, не приходил.

— Значит, прогуливается. Сейчас придет. Подождем его, а тогда и будем ужинать. А где Юлька, где Юра?

— На речке, наверно. Дело молодое.

— Ты за Юлькой смотри! — предупреждающе сказал Федор. — Молодое-то молодое, да как бы чего не вышло.

— Все хорошо будет, — успокоила его жена. — У нашей с тобой дочки голова на плечах есть. Да вот и она!

Вошедшая в комнату Юлька первым делом поинтересовалась:

— Уже поужинали?

Мария Степановна чуть недовольно прогудела:

— Ждем, пока все вы собраться изволите!

— Юрка вряд ли скоро придет! — объявила Юлька.

Федор загорячился:

— Как так? Это еще почему?

Юлька неопределенно пожала плечами:

— Просто я так думаю…

— Чего-то не договариваешь? — стала допытываться Мария Степановна.

Но Юлька только улыбнулась, спросив:

— А дядя Боря где?

— Сейчас придет, — ответил Федор. — В магазин зашел. Весь день со мной работал, трактор собирали. Я и не знал, что он волокет в этом деле. Такой помощник оказался, такой помощник!

— Летчик все-таки… — откликнулась Мария Степановна.

— Летчик-то летчик, но не у каждого к сельской работе интерес есть, — продолжал Федор. — Зашел вчера к председателю колхоза…

Мария Степановна перебила его:

— Ни колхоза этого нет давно, ни председателя! А ты их все по-старому называешь.

Федор отмахнулся:

— По привычке. Так вот, зашел я к председателю нашего ТОО этого самого — тьфу, название-то какое придумали! — а он по телефону анекдоты травит. Говорю ему: «Без техники скоро останемся!» А что ему? Ему хоть бы хны! Сегодня Борису говорю: «Брался бы ты руководить нашим хозяйством!» И знаешь, что он мне ответил?

— И что же? — заинтересовалась Мария Степановна.

Федор аж просиял:

— Говорит: «А что? Интересная мысль!»

В разговор тут же встряла Юлька:

— Вот здорово! А Юрка-то как обрадуется!

Мария Степановна недоумевающе посмотрела на дочь:

— Чего же ему радоваться? Ему в город надо возвращаться, на работу скорее устраиваться…

У Федора вдруг мелькнула догадка:

— Юлька, не пудри нам мозги! Чего скрываешь от нас? Зазнобу себе Юрий отыскал, что ли, в Ольховке?

Юлька опустила голову, понимая, что проболталась.

Мария Степановна тут же стала выпытывать:

— Хорошая хоть?

Юлька сделала вид, что ничего не понимает:

— Кто?

Мария Степановна погрозила ей пальцем:

— Да девчонка-то у Юрки?

Юлька стушевалась, поняв, что отпираться у нее уже не получится:

— Хорошая-то она — хорошая…

Отец и мать вопросительно на нее посмотрели, но продолжать разговор не стали. «Еще успеет сказать. Не выдержит!» — подумала Мария Степановна.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

 

Приближался вечер, но Бориса все не было. Первой не выдержала Мария Степановна:

— Федь, уж не знаю, что думать… Может, в магазин надо сходить, спросить, приходил ли туда Боря? А то ведь он скоро закроется…

Встревоженные Федор и Юрий тут же отправились в заведение Марго. У магазина, на улице, собралась небольшая очередь стариков и старушек: дверь оказалась запертой изнутри. Кто-то уже стучал в эту дверь, но безрезультатно. Стоявший здесь же Матвеич обратился к Федору:

— Слышь, когда хочет, тогда и открывает! Ну и времена пошли!

Почти тут же дверь магазина распахнулась, и из нее показались Марго и Белых. Хозяйка магазина беззастенчиво застегивала на ходу пуговицы халата. Грубо закричала:

— Ну, что повыстроились? Видите — закрыто! Скоро приду, мне гостя проводить надо!

Белых наигранно остановил ее:

— Марго, люди ждут. Их обслужить надо. Не стоит меня провожать. А вечерком я снова загляну.

Федор и Юрий кинулись к Марго. Она удивленно произнесла:

— Вам чего? Видите — очередь!

— Брат заходил к тебе сегодня? — торопливо спросил Федор.

— Ну, заходил…

Федор уточнил:

— Один был?

— Ну да, один…

— А куда от тебя пошел?

— А откуда ж мне знать?

В разговор вмешался Юрий:

— Ну, пожалуйста, вспомните: может, он с кем-то разговаривал, может, какую-нибудь еще деталь вы заметили?

— Да ничего я не заметила, — отмахнулась Марго. — Купил он пачку сигарет и ушел. Да чего вы переполошились-то? Что случилось?

Федор опустил голову:

— Исчез Борис. Должен был домой еще днем прийти, а не пришел…

Слышавший этот разговор Белых довольно помахал Марго рукой:

— Ну, пока!

Кокетливо улыбнувшись ему, Марго снова обратилась к Ворониным:

— Домой, говоришь, не пришел? Ха! И из-за этого вы переживаете? Да он теперь уже под боком у какой-нибудь бабенки пристроился! Точно говорю! Мужик видный, любая такого примет…

Федор не очень-то внял ее словам:

— По себе, как всегда, судишь?

Марго игриво просмотрела на Юрия:

— Почему — по себе? Вот по Юрочке — тоже. Юра, а ты почему редко в магазин заходишь? У меня тут большой ассортимент…

Вмешался Матвеич:

— Слышь? У тебя один и тот же ассортимент на уме!

Марго раздраженно посмотрела на Матвеича:

— Ты-то куда лезешь? Чего надо?

Матвеич уже готов был взорваться, но Федор похлопал его по плечу: не надо, мол, с ней связываться. А Юрия потянул прочь от магазина:

— Ладно, Юр, пошли дальше. Нам хорошо подумать надо, что могло случиться…

В тревожном ожидании семья Ворониных всю ночь провела, сидя на скамейке перед домом. Все были охвачены ужасом, но еще не теряли надежды. Постепенно стало светать. Юлька куда-то убежала. На улицу вышла Романовна со своей Нюркой. Издалека поздоровалась:

— Доброе утро, соседи!

— Недоброе оно у нас, Романовна… — откликнулась Мария Степановна.

Романовна забеспокоилась:

— Что-то случилось?

— Брат пропал. Ушел в магазин и до сих пор не вернулся. Не знаем, что и думать… — объяснил Федор.

Романовна перекрестилась:

— Господи, неужто стряслось что?

Издалека раздался голос Юльки:

— Пап, мам!

Федор кинулся к ней:

— Ну, говори! Что?

Юлька протянула ключи от автомобиля:

— Вот… Мы с Лешей по берегу гуляли. Нашли их там, у Серегиной ямы…

Федор повертел ключи в руках, ничего не понимая. Юлька пояснила:

— Это дядя Боря обронил. Я их узнала, брелок у них заметный…

Федор вздрогнул:

— У Серегиной ямы? Будь она проклята!

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

 

Лариса сразу заметила, что муж чем-то встревожен. Неожиданно он заторопился в Приазовье. Ей сказал:

— Собирайся. Завтра рано утром поедем на дачу. За нею уход нужен. Да и нам с тобой отдохнуть надо.

Лариса хмыкнула:

— От чего это ты устал? Да и я не переработала. Никуда я не поеду!

Горохов вспылил:

— Как это — «не поеду»? Как скажу, так и будет!

— Валер, не надо так со мной. Можешь палку не только перегнуть, но и сломать… — спокойно ответила она.

Горохов продолжал распаляться:

— Вот как ты заговорила! А не ты ли сама палку перегнула? Может, рассказать, какие разговоры о тебе в деревне идут? И, может, ты объяснишь мне кое-что?

Но вывести из себя Ларису ему не удалось. Она по-прежнему оставалась спокойной:

— Учти: такого тона разговора со мной я допускать не намерена. А разговоры… ну что ж… пусть будут разговоры. Только учти, что о тебе разговоров не меньше. Я любые разговоры могу перенести, в том числе и о себе. Но когда моего мужа называют ворюгой, бандитом, сволочью, — это для меня самое страшное…

Горохов совсем вскипел:

— Кто говорит-то? Черви навозные, которые всю жизнь в земле копались?! И не только они, но и их дети будут такими же! А наши дети…

Лариса не выдержала:

— Ты опять о наших детях… Их нет! И не будет!

— Та-а-ак… — протянул Горохов. — Чьи же они будут? Любовника твоего? А фамилию, значит, мою носить будут!

— За свою фамилию не беспокойся, — сказала Лариса. — Да и не такая уж она звучная. Я уж не говорю, какая она авторитетная.

— Ты мой авторитет не тронь. Я с большими людьми знаюсь. Не тебе чета… — попытался внушить ей Горохов.

Но она только скривилась в улыбке:

— Это депутатик твой — большой человек, так, что ли?

Горохов отказывался верить, что слышит такое от собственной жены:

— Ну, уж если для тебя депутат областной думы не авторитет, значит — все, приехали…

— Приехали, Валера, приехали, — подтвердила она. — Никогда не думала, что мы с тобой в таком дерьме окажемся, когда люди на нас пальцами будут показывать и проклинать…

— Да разве люди это? Быдло! Самое настоящее быдло! Такое же быдло, как и твой возлюбленный!

Лариса отрезала:

— Ну, все. Разговор окончен. Я уже сказала, что не поеду с тобой. Мне надо в город возвращаться, на работу пора выходить.

Горохов опешил:

— Это у тебя-то работа? Докторишка несчастная…

Лариса промолчала и ушла. Почему муж так встревожен, она не знала, да ей и не так уж было это интересно. Ее волновало другое. Она знала, что Юры у несчастье: слух об этом распространился по Ольховке быстро. Труп Бориса Сергеевича нашли недалеко от Серегиной ямы, и его уже похоронили. Ларисе хотелось утешить любимого, но на берег Девицы он не приходил уже три дня. Придет ли сегодня?

Ноги сами вели ее на берег. «Ну вот, опять его нет», — подумала Лариса, подойдя к обычному их месту встречи. Но возвращаться в опостылевший ей гороховский особняк не хотелось. Она бесцельно пошла вдоль реки.

Юру она увидела возле Серегиной ямы. Уже издалека было заметно, что он плачет: плечи его подрагивали. Подойдя к нему, Лариса присела рядом, участливо погладила его по голове.

— Бедненький мой… Какая же беда свалилась на твою голову…

Прижавшись к ней, Юрий немного помолчал. Утерев слезы, вдруг сказал:

— Знаешь, Лариса, я долго думал над этим. Тут что-то не так. Не мог отец утонуть!

Лариса переспросила:

— Не мог?

— Не мог, — продолжал Юрий. — Он же плавать не умел. Не полез бы он в воду, да еще в этом месте! Ведь тут его отец утонул! Да и одежды не нашли. Не мог же он одетым купаться!

— Говорят, что место очень опасное…

— Опасное, — подтвердил Юрий. — С той поры как дед тут утонул, мать сыновей на речку не пускала — ни отца, ни дядю Федора. Отец потому и в летное поступил, чтобы не мучила его это Серегина яма. Дядя Федор тоже собирался уехать, да земля удержала. Отец землю тоже очень любил, ласково так — «матушкой» ее всегда назвал. Как в сказках. На днях мне говорил, что хочет здесь остаться навсегда. И меня уговаривал. А чего уговаривать, если ты здесь? Я, конечно, сразу согласился…

Лариса положила на его плечо свою голову и подумала: «Вот она, моя судьба… А я заблудилась, не на ту дорогу свернула…»

— И дед здесь, и отец. Но отец не мог полезть в воду! — убежденно сказал Юрий. — Здесь что-то произошло! Что?

Лариса засомневалась:

— Да что же могло произойти? Борис Сергеич таким человеком был! Я сама не раз слышала, как деревенские о нем хорошо отзывались. Не могло быть врагов у такого человека…

— Да, отец хорошим человеком был, — подтвердил Юрий. — Сколько людей его хоронило! И знакомых, и незнакомых… Он принципиальным был… Думаю, за принципиальность и пострадал. Обращался я уже в милицию по этому поводу. И кое-что подсказал им…

— Ну, и что в милиции сказали?

— А что могли сказать? Нет, говорят, оснований. Вот так. Человека нет, и оснований нет. А милиционер-то — очень уж похож он на того, который в багажнике нашей машины возился. Конечно, в лицо я его не видел… Но фигура — точь-в-точь. Еще припугнуть меня хотел. Не боитесь, говорит, ответить за клевету на такого человека?

— О ком ты? — удивилась Лариса.

— Помнишь, в деревне собрание было по выдвижению кандидата в депутаты? Белых какой-то… Отец хорошо знал его как преступника. Вот и выступил на том собрании… Других врагов у него здесь не могло быть! Не могло! — убежденно сказал Юрий.

Лариса вскочила от неожиданной догадки:

— Говоришь, Белых?!

— Знаешь его?

— Да уж приходилось встречаться с этим…

Лариса нервно переступала с ноги на ногу.

— Ты что, уже уходишь? Не уходи, подожди… — попросил Юрий. — Мне с тобой посоветоваться надо…

Неожиданно Юрий спросил:

— Ларис, а что такое клофелин?

Лариса совсем насторожилась:

— Клофелин?

Юрий пояснил:

— Экспертиза его у отца нашла. А лекарства он никогда не принимал…

Лариса схватилась за голову:

— Господи! Неужели?!

Юрий был так погружен в свои мысли, что не обратил внимания на ее слова. Признался:

— Ларис, я не могу больше оставаться в Ольховке. После разговора с отцом думал: на работу здесь устроюсь, пригожусь как инженер. А теперь…

Лариса обняла его:

— Юрочка, понимаю тебя хорошо, милый мой…

Он попросил:

— Ларис, давай уедем вместе. Ты нужна мне. А теперь — тем более…

— Юрочка, милый, замужем я… — вздохнула она.

Но Юрий был непреклонен:

— Да разве это препятствие?

Но Лариса размышляла вслух о другом:

— Когда замуж выходила, казалось, что он нормальный человек… Сгубила его эта проклятая жизнь, деньги сгубили…

— Не всех же они губят! — возразил Юрий.

Лариса согласилась:

— Не всех, это правда.

Юрий наконец-то заметил, что Ларису что-то беспокоит. Только хотел спросить ее об этом, как она перебила его:

— Прости меня, Юрочка. Не могу я сейчас ничего сказать тебе… Прости… Да и проверить мне кое-что необходимо…

Крепко поцеловав Юрия, Лариса стремительно пошла, почти побежала, в сторону села.

 

Глава восемнадцатая

 

Горохов понимал, что ему надо на какое-то время уехать из Ольховки. Постепенно все утрясется, и о Хвосте все забудут. Но он хотел уехать с Ларисой. Думал: «Хоть она и артачится, но согну ее обязательно. Не мужик я, что ли?»

Распорядившись, чтобы его КАМАЗ, как всегда, с вечера загрузили черноземом, пошел домой. Жены не было. «Опять на встречу с любовником отправилась! — застучало в голове. — Ну, ничего, я и этот хвост ампутирую. Вы еще узнаете Горохова!»

Ожидал, что Лариса придет поздно. Но ошибся: она появилась непривычно рано. Сразу бросилась к своей аптечке. Мелькнуло: «Неужто догадалась?» Но тут же успокоил себя: «Мало ли что она ищет. Может, опять кто-нибудь из деревенских заболел… И чего она ко всем ходит? Никто же не платит ей за это! Вот дура!»

На секунду ему показалось, что она тихо произнесла: «Где же этот чертов клофелин?» И тут же успокоил себя: «Видно, послышалось…»

Но Лариса снова и снова перебирала лекарства. И вдруг, побледнев, с ужасом на лице, упала в кресло, сказав уже громко:

— Нет клофелина!

Сообразив, что она все поняла, Горохов продолжал себя успокаивать: «Ничего, ничего… Не пойдет же она в милицию заявлять на собственного мужа…» А вслух участливо поинтересовался:

— Что это с тобой?

Лариса поднялась из кресла:

— Горохов, а ведь ты негодяй. Убийца!

Он сделал удивленный вид:

— Ты чего? С цепи сорвалась? Собирайся лучше, на дачу с тобой завтра поедем. Мне опять надо землицы туда отвезти. Заодно с недельку на море отдохнем.

Лариса достала из-под кровати чемодан и начала укладывать в него свои вещи:

— Собираться-то я буду. Только не в ту сторону…

Горохов не стал препираться. Авось, перебесится!

Собрав чемодан, Лариса ушла в другую комнату. Она уже не первый день спала там, на диване, поэтому Горохов не удивился.

Ему в эту ночь не спалось. Все время не выходило из головы: сдаст его или не сдаст? Она тоже не спала: Горохову было слышно, как Лариса ворочается на диване. Уснул он только к утру, и показалось, что в тот же миг зазвонил будильник. Горохов заглянул в соседнюю комнату. Лариса спала. Или притворялась, что спит.

Наскоро позавтракав, он отправился в путь. В голове опять вертелась песня: «Ты скажи, ты скажи…» Он пробовал спеть ее вслух, но выходило слишком уж грустно.

Невдалеке от знакомого моста, на обочине дороги, увидел белокурую девицу явно определенной профессии. Равнодушно проехал мимо, но вдруг остановился, подал КАМАЗ назад и открыл дверь кабины:

— Садись.

Девица ловко взобралась на сиденье и представилась:

— Мила.

Горохов подумал: «А что? Имею право! У Лариски же появился любовник! А чем я хуже?» Искоса поглядев на девицу, сообразил: на любовницу она не тянет. Так, на один вечер.

Впереди показался мост. Как всегда, у реки маячил Матвеич с удочкой. Горохов остановился, крикнул, открыв дверь:

— Привет! Все ловишь?

Матвеич недовольно оглянулся:

— А-а, старый знакомый… Привет. Все ловлю…

Заметив девицу в кабине, кивнул в ее сторону:

— Слышь, а ты, я вижу, уже поймал?

Поняв намек старика, Горохов осклабился:

— Поймал… стерлядь!

Девица, не сообразив, что речь идет о ней, обратилась к Горохову:

— А ты рыбу везешь? Вот здорово!

Горохов с Матвеичем одновременно рассмеялись. Матвеич прогудел:

— Такой рыбы возле этой границы ого-го сколько! Шастают тут, б-б-белуги!

— Ну, бывай! — сказал ему Горохов.

— Бывай! — отозвался Матвеич. — Слышь, гляди весь чернозем из России не перевези!

— Его там много! — отмахнулся Горохов.

Через несколько минут подрулил к таможенному посту. Вышли из кабины — и сам, и девица-попутчица. Почти сразу к КАМАЗу подошел уже знакомый Горохову таможенник Валерий:

— Здравствуйте. А-а-а… На этот раз с женой на дачку направляетесь?

— С попутчицей, — уточнил Горохов.

Таможенник поднял глаза на девицу:

— Ну да. Оно и видно. Документы у попутчицы в порядке?

Девица обиделась:

— А твое какое дело? Я через границу переезжать не собираюсь. Я провожающая.

— А как провожающая обратно поедет? — допытывался таможенник.

— Это уж мое дело! — продолжала та ерепениться.

— А к нам в гости, на таможенный пост, не хотите заглянуть?

— А чего ж не заглянуть! — сразу согласилась она.

В это время таможню медленно покидал встречный грузовик. Девица внимательно посмотрела на него, замахала руками:

— Витя! Витя! Постой! Возьми меня!

Грузовик остановился, и его водитель жестом пригласил девицу к себе. Та обернулась к Горохову и таможеннику:

— Валера! До встречи!

Горохов чуть заметно кивнул головой, а таможенник удивился:

— Ха! А откуда ж она узнала, как меня зовут?

— Мы же с тобой тезки. Забыл, что ли? — удивился Горохов.

— Ну, ладно, — посерьезнел таможенник. — Давай за работу. Что в кузове, тезка? Опять чернозем?

Горохов подтвердил:

— Чернозем.

— И долго ты его через границу возить будешь?

Не дождавшись ответа, таможенник спросил:

— Тариф тебе известен?

Горохов полез в карман за кошельком:

— Тариф известен… А нет ли у вас скидки для постоянных клиентов?

Таможенник усмехнулся:

— В следующий раз о скидке поговорим…

— А может, вашего Семеныча пригласим? Как хорошо он про землю здесь в прошлый раз распинался!

Таможенник искоса посмотрел на Горохова:

— Уже не работает у нас Семеныч… Жалоба на него пришла…

Горохов обрадовался:

— Это хорошо. Правдолюб он был. Не люблю я таких. Жалобу-то, видать, вы сами на него организовали?

Валерий нахмурился:

— Вы что-то больно любопытный! Так что с тарифом?

Горохов хотел было расплатиться с таможенником, но неожиданно появился милицейский автомобиль с мигалкой. Он остановился рядом с гороховским КАМАЗом. Сердце у Горохова оборвалось: «За мной?» Из автомобиля вышли двое вооруженных людей в милицейской форме. Один из них, кивнув на КАМАЗ, спросил:

— Чей?

Горохов как-то сокрушенно ответил:

— Мой. А в чем дело?

— Вы Горохов? — уточнил милиционер и заглянул в какую-то бумажку. — Валерий Иванович?

— Ну да…

— Следуйте за нами!

Горохов со злостью пнул ногой в колесо КАМАЗа:

— Да в чем дело-то?

— Вы задержаны по подозрению в убийстве! — объявил милиционер.

Уже сидя в милицейском автомобиле и прислушиваясь к еле слышному разговору милиционеров, Горохов уловил: «Белых…» «Так вот кто меня сдал! — подумал он. — Не зря Лариска так неприязненно о нем говорила…»

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

 

Утром семья Ворониных вышла проводить Юрия в дорогу. Мария Степановна с дрожью в голосе пыталась остановить его:

— Юрочка, милый, ты же собирался остаться здесь…

Федор оборвал жену:

— Маша, не трави парню душу. А ты, Юра, хорошо подумай. Время лечит все раны. Залечит и твою. Нашу общую. Единственного брата и мне тяжело было потерять. Но жизнь идет дальше. Конечно, можно и в городе найти свое место. Но если сердце потянет в Ольховку, — приезжай. Я так думаю: никакого возрождения России не будет, если не возродим русское село. А кому его возрождать-то? Нам и возрождать. Хорошо подумай…

Юрий пообещал:

— Подумаю, дядя Федор. Но сейчас не могу…

— Я понимаю… — вздохнул Федор. — Ну что, мне на работу пора… Давай провожу тебя до околицы. Там и до моей мастерской рукой подать…

— Хорошо, — согласился Юрий. — Поехали. Спасибо вам всем. Думаю, еще увидимся…

Мария Степановна обняла его:

— Храни тебя господь, Юрочка…

Юлька, обнимая двоюродного брата, прошептала ему на ухо:

— Привет-то передавать? Сам знаешь кому…

Юрий грустно улыбнулся:

— Передавай…

«Жигули» покатили по сельской улице.

— Посмотри-ка, свадьба! — вдруг радостно сказал Федор.

Юрий равнодушно посмотрел в сторону, откуда с песнями и частушками, перебивающими друг друга, появилась свадебная процессия. А Федор заметил:

— Свадьба — это хороший знак, Юра, когда провожают доброго гостя. По старой примете, неженатый парень, встречая в августе свадьбу, и сам через год женится. Надеюсь на твоей свадьбе погулять…

Юрий улыбнулся:

— Почти согласен. За невестой дело…

— Найдется невеста! — уверенно произнес Федор. — А свадьба… Любая свадьба возвещает о продолжении жизни…

Неожиданно Федор заметил на другой стороне улицы Ларису с чемоданом в руках, идущую к автобусной остановке. Указывая в ее сторону, усмехнулся:

— А вот и твоя знакомая. Не невеста ли будущая? Ну, ладно, Юра, до свиданья. Мне на работу надо спешить. До скорой встречи. А ты пока полюбуйся свадьбой…

Коротко попрощались. Стоя у автомобиля, Юрий внимательно смотрел на другую сторону улицы. Лариса увидела его, остановилась. Юрий решительно шагнул к ней. Ни слова не говоря, взял в одну руку чемодан, а в другую — руку любимой…

 

---

Евгений Григорьевич Новичихин родился в 1939 го­­ду в селе Верхнее Турово Нижнедевицкого района Воронежской области. Окончил Воронежский лесотехнический институт. Автор более сорока сборников стихотворений для детей, сатирических миниатюр, литературных пародий, переводов, краеведче­ских этюдов, нескольких киносценариев. Лауреат премий им. М.А. Булгакова и А.П. Платонова, журнала «Подъём» «Родная речь». Заслуженный работник культуры РФ. Член Союза писателей России, Союза кинематографистов. Живет в Воронеже.