Автоколонна №14-69

«Вот это да! — подумал Андрей. — Красная листва! Она же в городе почти исчезла. Осень — сплошная желтизна, цвет измены. А тут клен, что ли? И дикий виноград. Что это за организация, интересно?»

Одна створка ворот была чуть приоткрыта, благодаря чему Андрей и увидел багряную листву, просторный, идеально чистый асфальтированный двор, узкое двух­этажное здание белого кирпича с железной лесенкой, оплетенное диким виноградом, Доску почета с фотографиями. На кирпичном, недавно побеленном заборе, рядом с воротами висела табличка с надписью «Автоколонна № 14-69».

Зайдя в ворота, он рассмотрел справа ряд боксов с закрытыми деревянными дверями. Над ними горели электрические лампочки в проволочных сетках. В центре двора возвышался памятник желтого металла: фигура в человеческий рост, опирающаяся на какой-то изогнутый стержень. По углам двора стояли деревянные фонарные столбы. Вдоль задней стены тянулась во всю длину двора канава, даже не канава, а, скорее, траншея, шириной метра в два, почему-то перегороженная поперек чем-то вроде деревянного забора. Все здесь носило следы непонятной чистоты и аккуратности. Даже небольшое темное пятно масла на асфальте имело форму почти идеального круга.

Андрей сделал несколько шагов к боксам. Из-за полуоткрытой двери одного из них доносилось пение. Пели хором, слаженно, проникновенно, отрешенно и пронзительно печально. На фоне общего басового фона вел свою партию высокий тенор. Андрей прислушался. Слова были знакомыми, но мелодия уводила куда-то в те дальние года, когда Андрей еще не жил на этом свете: «Но бара-а-нку-у-у-у не броса-а-а-а-л, ой, не броса-ал шофе-е-е-е-р…»

Дверь отворилась, и из бокса вышел пожилой человек в чистом синем комбинезоне, серой кепке и тяжелых черных ботинках. Седые усы и очки в круглой металлической оправе делали его похожим на мудрого доброго рабочего из старых советских фильмов. Из нагрудного кармана комбинезона торчал гладкий химический карандаш и желтый складной метр.

— Здравствуйте, — сказал Андрей.

— Здравствуйте. Вы как сюда попали? — строго спросил старик.

— В ворота зашел, — ответил Андрей.

— Кто же это, бог из машины, ворота забыл закрыть? Хотя, да… Суббота же сегодня, День открытых ворот. Ждем мы одного посетителя. Может, это вы и есть, а?

— Не знаю, может, и я.

— А вы, молодой человек, зачем к нам? Транспорт хотите заказать или как?

Андрей хотел ответить, что он не молодой человек, но старик смотрел на него поверх очков взглядом столь умудренным, добрым, почти отеческим, что пришлось промолчать.

— Нет, я не по поводу транспорта. Я красную листву увидел и зашел. В городе ее давно нет, только в детстве была.

Старик покивал головой и произнес:

— Ну, раз пришли, смотрите на свою листву, а то скоро облетит. Да и выкуплена уже эта территория, застроят ее скоро. Так что мы здесь последний день.

— Жаль. Тут у вас хорошо. Только странно как-то. Хором вот поете. Художественная самодеятельность?

— Что-то вроде этого.

— А как же с памятником быть, если здесь все застроят? Оставите или с собой заберете? Кстати, он кому поставлен?

— А пойдем, посмотришь, — переходя на ты, сказал старик.

Памятник стоял не на постаменте, а на бетонной плите вровень с асфальтом. В плиту была вмурована металлическая дощечка, на которой было написано: «Сидор Поликарпович Мензулин. 1937 — 1999 гг. В России три беды: дураки, дороги и энтропия». У Мензулина было худощавое лицо с ввалившимися щеками и легкие вьющиеся волосы. Он пристально смотрел прямо в глаза Андрею и указательным пальцем правой руки указывал в землю.

— А кто он? — спросил Андрей.

— Наш водитель. Проработал здесь со дня основания автоколонны.

— А годы жизни зачем. Он что, здесь похоронен?

Старик как-то странно покосился на Андрея и промолчал. Стараясь сгладить неловкость, Андрей задал следующий вопрос:

— Это из чего памятник? Что за сплав такой необычный?

— Из золота, — последовал ответ. — Таким людям памятники надо отливать только из золота.

— А почему рычаг, или что это такое, не золотой? Не хватило?

— Это собственный пускач Сидора Поликарповича, для ручной заводки мотора. Правда, не первый. Второй. А вон там его вторая машина. Газ-54.

— А первая где?

— На первой — это был Газ-51 — он уехал от нас.

— Куда уехал?

— Может быть, сегодня мы это и узнаем.

Разговор все меньше нравился Андрею. Он внезапно почувствовал какую-то непонятную тревогу.

— Где же вы столько золота взяли? — с улыбкой спросил он.

— Наследство.

— Кто же такой богатый был?

— Сказочно богатый, — поправил его старик. — Государство, которого нет.

— Ах, вот как… За какие же заслуги Сидору Поликарповичу такой памятник?

— Сидор Поликарпович наш учитель. Мессия.

— Кто?

— Основатель учения. Или религии, если хочешь.

— Кому же вы поклоняетесь?

— Порядку. Сидор Поликарпович раньше всех ученых все прозрел и до нас донес. Видишь, тут написано: три беды. Одна из них — энтропия. Это — беспорядок, хаос. Вот он и завещал нам с ней бороться. Мы с тех пор и содержим автоколонну в порядке и чистоте. Газ-54, его вторая машина, она ведь на ходу, готова к употреблению. И в боксах все машины, как новые. А им лет по тридцать-сорок. Есть и такие, которым полвека, у них еще кузова деревянные. Так мы живем и работаем, согласно его заветам.

— А что это за заветы?

— Всего не расскажу, только то, что можно. Сидор Поликарпович работал со временем и пространством. Помнишь анекдот старый, как яму копали от забора до обеда? Это не просто так. Это был предмет его исследований. Траншею видишь?

— Вижу.

— Первую половину траншеи Сидор Поликарпович начал копать еще в СССР, а вторую — уже в России, после того, как Советский Союз развалился. Вроде одна земля и время одно, а они, эти половины, разные. Пойдем, покажу…Тебя звать-то как?

— Андрей.

— А меня Авдей Фаддеевич.

По пути к траншее старик внимательно смотрел себе под ноги. Внезапно он нагнулся, что-то поднял и показал Андрею раскрытую ладонь. На ладони лежала советская копейка, потемневшая от времени. Авдей Фаддеевич свернул в сторону, подошел к водоразборной колонке в углу двора и, нажав на рычаг, подставил ладонь под струю воды. Потом тщательно вытер монетку большим носовым платком и спрятал ее в карман.

— Копейка рубль бережет, — наставительно сказал он и двинулся дальше.

Андрей хотел пошутить на счет золотого памятника, но опять промолчал. Наконец они остановились на краю траншеи. Оказалось, что разделяет ее пополам не забор, а широкая деревянная, закрытая на висячий замок дверь.

— Вот смотри, — показал старик пальцем. — В понедельник дождь был. В левой половине вода впиталась, и земля уже высохла, а в правой лужа стоит. На склоны внимание обрати. Слева — трава густая, сочная, стелющаяся, справа — какая-то блеклая, высокая. Теперь пощупай рукой здесь и здесь.

Андрей послушно присел и положил руку на левый склон. Земля оказалась теплой. Метром правее она была градусов на десять холоднее.

— Понял? И температура разная. А зимой, когда снегопад, тут — сугроб, а тут — впадина. И снег разный: здесь — рыхлый, скрипучий, а здесь — сухой, мелкий, как стиральный порошок. И в руке не тает… Усек, в чем дело?

— Нет.

— Энергии с разными знаками: положительная и отрицательная. А ворота, сам понимаешь, до поры не дают им соединиться. Но сегодня мы ворота откроем.

— Зачем?

— Пойдем в диспетчерскую, — вместо ответа сказал старик.

Диспетчерской оказалось то самое двухэтажное зданьице, оплетенное диким виноградом. Авдей Фаддевич открыл дверь и провел Андрея в маленькую комнатку, отгороженную фанерными листами. Стены были оклеены выцветшими плакатами и обложками журналов. Андрей с удивлением посмотрел на репродукцию картины Дали «Постоянство памяти».

— Это его кровать, — сказал старик, указывая на узкую железную койку, застеленную серым одеялом. — Это стол и стул. Это — шкаф. Там личные вещи: часы, барометр, грамоты, книги. Вот его дождевик на вешалке висит. В сейфе — золото, которое от памятника осталось. А вот тут — его записи…

Авдей Фаддеевич снял с гвоздя ключ, открыл верхний ящик ветхого письменного стола и достал оттуда пачку каких-то журналов большого формата. На обложке каждого черным шрифтом было напечатано «Амбарная книга». Старик открыл верхнюю, и Андрей увидел разлинованные голубые страницы, заполненные строчками. Писали от руки, видимо, пером и чернилами. Наклоненные влево аккуратные строки полиняли от времени. Андрей взял амбарную книгу в руки и приблизил к глазам. Почерк был разборчив, только промежутки между строками малы, поэтому, чтобы вчитаться, пришлось напрягать зрение.

«Сознание наше выходит за пределы мозга и существует, как воздух, как эфир, как электромагнитные волны. Мы находимся внутри этого сознания, а вовсе не оно внутри нас».

Внизу этой записи стояла дата: 17 ноября 1957 года.

«Пространство и время находятся в странном взаимодействии. Может быть, мы перемещаемся, не сходя с места. А, может быть, все перемещается вокруг нас. Таким образом, наше развитие и движение вперед — иллюзия. Каждое наше действие есть застывший кадр. Мы можем запустить кинопленку, можем остановить, можем вернуться назад. Только кто мне скажет, как пробраться в будку киномеханика? Январь, 1958 года».

Андрей не заметил, как присел на стул. Он перелистал амбарную книгу, взял следующую, затем еще одну. Чернила сменил химический карандаш, в восьмидесятые годы автор делал записи уже шариковой ручкой.

«Антиматерия движется из будущего в настоящее. Выходит, что здесь, как на дороге, две стороны движения. И никто никогда не выезжает на встречную. Завтра я попробую хотя бы увидеть того, кто разрабатывал эти правила. 7 мая, 1961 года».

Встречались записи вроде бы не имеющие отношения к исследуемым предметам. Например, записанные в столбик номера автомобилей, с пометкой: «теория случайных чисел». Или запись на полях, поперек листа: «Любой иностранный, не известный нам язык, не имеет для нас ни малейшего смысла. Это просто набор смешных или раздражающих нас звуков».

Четко выведенные физические формулы перемежались с рисунками. Андрея особенно заинтересовал один из них, выполненный в 1991 году фломастером: грузовой автомобиль как бы растворяющийся в тумане. Рядом было выведено тем же фломастером: «24 метра в секунду». Примерно раз в месяц после 1991 года встречались отдельные строчки, предваряемые заголовком «Наблюдения за канавой».

Андрей читал кусками, перескакивал с записи на запись. Он хотел как можно быстрее просмотреть последнюю книгу и последнюю запись и, наконец, добрался до нее.

«Критический максимум отрицательной энергии достигнут снаружи. Теперь уже вход не схлопнется с выходом. Скорость известна, известны песни, определена готовность. Ту особенность времени, которая необходима, я сообщу Авдею Фаддеевичу. Мне не нравится название «кротовая нора». Оно не отвечает сути явления. Я бы употребил выражение «беличье дупло». Итак, 14 сентября 2014 года, в День открытых ворот, с трех часов пополудни и до наступления сумерек, можно стартовать. Именно в этот день к нам явится случайный свидетель, которому необходимо передать все, что мы оставляем здесь. Бог из машины с нами. 8 октября 1999 года».

Андрей осторожно закрыл амбарную книгу и положил ее на стол.

— Бог из машины — это кто? — спросил он.

— Божба такая, — ответил Авдей Фаддеевич.

— А хором вы молитвы поете?

— Для кого молитвы, для кого песни, а в целом — накопление положительной энергии.

— Это все, конечно, интересно, но я читал не очень внимательно, не во всем разобрался…

— Так время будет, разберешься, все у тебя останется.

— Что именно?

— И записи, и золото.

— Почему у меня?

— Так потому, Андрюша, что ты и есть тот самый случайный свидетель. На дату внимание обратил? 14 сентября сегодня, 2014 года.

— Свидетель чего?

— Исхода нашего. Ты же про «беличье дупло» прочитал.

— Не понял. «Беличье дупло» или «кротовая нора» во Вселенной — название гипотетического входа в туннель, ведущий в другой мир.

— Не во Вселенной. Какая может быть нора у крота или дупло у белки во Вселенной? Что же это за крот такой? И не в другой мир, а обратно, в наш мир, который мы когда-то оставили, где твоя красная листва была. Что туннель там, это, наверное, правда… Не понял?

— Нет…

— Кротовая нора — это и есть наша автобаза №14-69. И мы стартуем.

— Когда?

— Да прямо сейчас. Слышишь, наши ребята петь закончили.

— А вы уверены, что попадете туда, куда хотите. А то ведь кротовая нора — дело такое…

— Попадем! Секрет один знаем. А не получится туда, куда надо, значит, еще куда-нибудь попадем. Хуже не будет. Мы со своими золотыми руками нигде не пропадем.

Авдей Фаддеевич открыл сейф, достал оттуда рогожный мешок, сунул туда амбарные книги и протянул Андрею.

— Держи.

Мешок весил килограммов пятнадцать, и Андрей накрутил горловину на руку, чтобы удобней было нести.

— Ну, вперед! — сказал старик и первым вышел во двор.

Петь, действительно, закончили. Двери боксов были распахнуты настежь, люди стояли рядом. Кто-то курил, кто-то вытирал руки ветошью, кто-то просто смотрел в синее сентябрьское небо. Авдей Фаддеевич посмотрел на часы и крикнул:

— Ворота открыли?

— Открыли! — послышалось в ответ.

— Пора, ребята! — махнул рукой старик.

Люди зашли в боксы, и тишину внезапно нарушил звук заведенных моторов. Машины выезжали из гаражей и выстраивались одна за другой, образовывая разомкнутый круг.

— Ну, прощай, Андрей, — сказал Авдей Фаддеевич. — Ты отойди в сторонку, вон в тот угол. Оттуда и смотри. Тем, что я тебе передал, распорядись, как положено.

Он крепко пожал Андрею руку и быстрым стариковским, чуть семенящим шагом пошел к грузовику Сидора Поликарповича.

— Авдей Фаддеевич! — окликнул его Андрей. — А зачем вы туда… в эту нору? В смысле, зачем вы отсюда… уезжаете?

Старик обернулся.

— Понимаешь, Андрей, надоело. Жизнь какая-то не такая. Не для нас. Учитель нас предупреждал, только мы ему тогда не то что не верили, а надеялись на лучшее, что ли… А он, видишь, не ошибался. Не можем мы тут.

— А если и я… с вами…

— Нет, Андрюша, не обижайся, но — нет. Человек ты вроде хороший, но не совсем наш. Да и пассажиров мы не берем. Сидор Поликарпович не велел. Только шоферы. Удачи тебе…

Он махнул рукой, дошел до грузовика, залез в кабину и завел мотор. Остальные шоферы уже сидели в своих машинах. Из бокса вдруг выскочил молодой вихрастый парень, почти мальчишка, в серой, заломленной на затылок кепке. Он на ходу подмигнул Андрею, сверкнул, улыбнувшись, белыми зубами и вскочил в кабину ЗИЛа.

ГАЗ-54 с Авдеем Фаддеевичем за рулем медленно тронулся с места. За ним, сохраняя примерно двухметровую дистанцию, начали трогаться остальные. Наконец, круг почти замкнулся, и машины начали набирать скорость. Водители ехали так же слаженно, как и пели. Андрей еще видел в кабинах смеющиеся, что-то кричащие лица, но постепенно они начали смазываться, как бы растворяться: скорость росла. Нарастал рев моторов. Звезды и флажки, нарисованные на кабинах и кузовах, превратились в одну сплошную красную линию. Андрею на секунду показалось, что машины стоят на месте, а вращается заасфальтированный двор, словно это была карусель с осью-памятником посередине.

Когда скорость, по его предположениям, достигла 90 километров в час, ГАЗ-54 прервал круговое движение и въехал в траншею. За ним, почти вплотную, туда скользнула следующая машина, потом еще одна. Андрей замер. Двадцатиметровая траншея заканчивалась земляным тупиком, и Андрей ждал удара, звука покореженного металла, криков, но ничего этого не было. Вот последний грузовик, слегка задев бортом земляной край, съехал вниз и исчез. Внезапно наступила тишина.

Андрей медленно подошел к траншее. Она была пуста. Небольшие комки земли с тихим шорохом осыпались на дно, по которому пролегли две глубокие колеи с отпечатками протекторов. Вода, оставшаяся после дождя в правой половине траншеи, испарилась.

Андрей огляделся. Фонарные столбы покосились, асфальт потрескался и местами зарос травой. Стекла в окнах боксов были выбиты, а те, что остались целыми, покрылись пылью и грязью и стали непроницаемыми для взгляда. Ворота криво висели на одной петле, забор наклонился и частично разрушился. На месте памятника осталась бетонная плита с двумя отпечатками следов и дыркой от рычага.

Андрей положил мешок на асфальт и раскрыл его. Там лежала куча металлического лома: шестеренки, какие-то металлические полосы, непонятного назначения ржавые детали. Андрей вытащил из мешка «Амбарную книгу» и раскрыл ее наугад. На странице столбиком было записано: «Грузовик с бортовым номером… Груз щебенки в к-з имени Ленина…Диспетчер Васюкова…Накладные за №…»

Андрей поднял мешок и направился к покосившимся воротам. Под ноги ему опустился багряный кленовый лист. Заросли красного винограда сухо шелестели на осеннем ветру.

 

АРТЕМ И КРЫСА

 

Артем и сам не понял, зачем вскочил на подножку маршрутки, двери которой уже начали закрываться. Скорее всего, причиной этого импульсивного поступка послужил женский профиль, мелькнувший в окне старого ПАЗика.

Заскочил он, надо сказать, крайне неудачно: слегка подвернул ногу и испачкал белые брюки.

— Почему автобус грязный? — обратился он к смуглому водителю в застиранной футболке.

— А? — переспросил тот. — Не понимай!

— Язык учить надо, прежде чем водителем устраиваться!

— Отстань ты от меня, козел! — сказал водитель по-таджикски.

— Кто козел?! — перешел на таджикский и Артем. — Я тебе сейчас устрою козла! Живо вылетишь! Автобус грязный, майка грязная! Ты часто автобус моешь?

— Да как сам моюсь, так и автобус мою. Раз-два в неделю. А раз в месяц в бане.

— Раз приехал сюда, соблюдай правила.

— Я бы соблюдал, только правил тут никаких нету.

— Так езжай домой! Там, небось, правила есть!

— Там правила есть, но денег нет. Тяжело.

— Всем тяжело, — сказал Артем.

— Нам тяжелей всех. Ты не понимаешь.

— Все я лучше тебя понимаю.

«Ночь темна, свирепы волны, глубока, страшна пучина. Там, на берегу, счастливцы знают ли, что тонем в море?» — нараспев продекламировал водитель.

— Ты мне тут будешь из Хафиза цитировать! — опять завелся Артем. — Это вместо того, чтобы автобус мыть! Платить за проезд не буду! Считай, что завтра ты уже не работаешь!

 

Мяч брошенный не скажет: «Нет!» и «Да!»

Игрок метнул, — стремглав лети туда!

И нас не спросят, в мир возьмут и бросят.

Решает небо — каждого куда,

— пробормотал четверостишье водитель и равнодушно пожал плечами.

— Он еще и любитель Хайяма! — сказал себе под нос Артем.

Пассажиры тем временем стали проявлять явное раздражение, слушая диалог на незнакомом языке.

— Водитель! Мы поедем когда-нибудь? — деловым тоном спросила женщина с пакетом, из которого торчали перья зеленого лука.

— Поедем, — сказал Артем и автобус тронулся.

Артем оглядел салон. Все места в нем были заняты, кроме одного, рядом с женщиной в белом брючном костюме. Именно ее профиль увидел Артем в окне маршрутки. Белая, без признака загара, кожа, белые волосы, грациозная и в то же время мощная фигура выдавали в ней уроженку дальних холодных берегов.

«Дочь конунга, — подумал Артем. — Далеко забралась, однако. А, может, они думают, что здесь у нас Валгалла?»

Артем по-английски извинился и присел рядом.

— Из Норвегии? — спросил он.

— Из Швеции.

— Стокгольм?

— Гетеборг.

— А, знаю, — перешел на шведский Артем. — У вас там знаменитые гетеборгские турманы. Высоколетные.

Женщина пожала плечом.

— А вы где работаете? — продолжал расспрашивать Артем.

— Не где, а кем, — поправила его женщина. — Как вы думаете, кем может работать молодая шведская девушка, едущая в этом ужасном автобусе черт знает куда?

— Не знаю. Кем угодно.

— Ну, и хорошо, что не знаете. Вы штаны запачкали.

Артем кивнул. Разговор прервался. В это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон.

— Да, слушаю! — машинально сказал Артем по-шведски, но, опомнившись, повторил фразу по-русски.

— Артем Лаврентьевич! — раздался в трубке голос его заместителя. — Все собрались на совещание. Вас когда ждать?

«Вот, черт! Забыл!», — подумал Артем.

— Перенеси совещание часа на три пополудни, — сказал он. — Срочнейшее дело у меня. Англичане там?

— Там. То есть, тут.

— Извинись. Или нет, не извиняйся. Все, пока.

Автобус меж тем ехал по совершенно неизвестному Артему району. По обеим сторонам улицы тянулись какие-то склады, автобазы, заводские постройки, сооружения непонятного вида и назначения. Маршрутка остановилась перед железнодорожным переездом.

— Позвольте пройти, — сказала шведка.

Артем встал. Женщина прошла к передней двери и что-то сказала водителю. Двери открылись, она выскочила на лишенную асфальта, мертвую, в потеках мазута землю и быстро, слегка покачиваясь на высоких каблуках, пошла вдоль железнодорожной колеи, вдоль бесконечных штабелей досок-сороковок, источающих густой запах креозота. Двери захлопнулись, и автобус, перевалившись через рельсы, тронулся дальше. Артем направился к водителю.

— Выпускай меня быстро, — сказал он.

— Не могу. Только на остановке.

— Как на остановке! Почему женщину выпустил?

— Она здесь работает.

— И я работаю! Тормози! И не вздумай больше Хафиза цитировать, иначе я тебя Пушкиным задавлю!

— Не открою. Только на остановке, на «Рембазе».

— Ты знаешь, кто я такой? — спросил Артем.

— Знаю, — ответил водитель. — Пассажир маршрутного такси, не соблюдающий правила поведения. Вот, пожалуйста, остановка. Теперь можно. Выходите.

Последнее слово он произнес по-русски. Артем вышел и направился назад, к железнодорожному переезду. Он долго блуждал среди досок и заборов, перевитых сверху колючей проволокой, орал на злобно лающих собак, спрашивал у редких и странных людей про женщину в белом. Наконец, он уперся в заросли колючих кустов, за которыми виднелись кладбищенские кресты, и прекратил поиски. Обратная дорога заняла меньше времени, но Артем долго не мог перейти улицу, пережидая нескончаемую вереницу грузовиков. Он шел и голосовал, но ни одна машина не остановилась. Его замшевые туфли покрылись толстым слоем пыли. Наконец он добрел до остановки и, войдя в подошедший автобус, с удивлением увидел того же смуглого водителя, который с улыбкой спросил:

— Платить опять не будешь?

— Не буду, — сказал Артем и окинул взглядом салон.

Свободное место было только одно, рядом с негритянкой, смотревшей в окно с мечтательной улыбкой.

Артем окинул глазами ее фигуру, руки, которые она держала на коленях розоватыми ладошками вверх, шоколадную кожу и еле заметный шрам на левой щеке.

— Западная Африка? — спросил он по-французски, присев рядом.

Негритянка кивнула головой:

— Бенин.

— А! Дагомея в прошлом. Порто-Ново?

— Котону.

— Йоруба?

— Фульбе.

«У вас там, в основном, фасоль выращивают», — хотел сказать Артем, но внезапно понял, что забыл, как по-французски будет фасоль. Поэтому ничего не сказал, а стал наблюдать за осой, которая ползла по предплечью негритянки и, очевидно, готовилась ужалить. Он хотел смахнуть ее, но опоздал. Оса выпустила жало, но укус, видимо, не причинил девушке народа фульбе никакого вреда. Жало просто не смогло проткнуть плотную, глянцевую кожу.

Девушка тем временем ловко поймала длинными пальцами влетевшую в раскрытое окно тополевую пушинку и стала ее внимательно рассматривать. Артем тоже посмотрел на пушинку и заметил внутри черное семечко.

— Если внутри пуха черное семечко, это значит, что вы скоро получите письмо. Примета такая, — обратился он к негритянке.

— О! Я уже получила письмо, по электронной почте. Оно опередило вашу примету.

— Хорошее письмо?

— Не очень. Моего дядю сместили с поста министра.

— Сочувствую, — сказал Артем. — Он министром чего был?

— Сельского хозяйства.

— А что случилось?

— Вся маниока сгорела на корню.

— И какова его дальнейшая судьба?

— Он уже в России. Вот сейчас еду его встречать.

Автобус остановился.

— Конечная, — объявил водитель по-таджикски, обернувшись к Артему. — Железнодорожный вокзал. Ты выходить будешь или обратно поедешь?

Пассажиры вышли. Артем хотел подойти к негритянке, но, откуда ни возьмись, рядом с ней появилась целая группа веселых чернокожих людей. Они радостно, вразнобой заговорили и стали пританцовывать вокруг девушки, прихлопывая в ладоши. Один из них танцевал, но не хлопал, поскольку держал в руках белого петуха, с печальным видом смотрящего на окружающий его мир.

«Вудуисты, что ли? Вечером петуху будут голову отрывать. Интересно», — подумал Артем, сделал несколько шагов в сторону и на кого-то наткнулся.

Оказалось, что на молодую цыганку, которая, уперев руки в бока, стояла на краю тротуара. Она взмахнула руками, и многочисленные браслеты зазвенели мелодичным веселым звоном.

— Куда спешишь, молодой? Куда спешишь, красивый? — спросила она.

— По делу, — ответил Артем. — Дел-то много, знаешь ли, не то, что у тебя. Совещание вот в три часа.

— Остановись. Вижу твое будущее. Давай погадаю.

— Давай, гадай, — согласился Артем.

Цыганка взяла его за руку, поднесла ее к глазам ладонью вверх и сложила губы в трубочку, словно собираясь плюнуть. В это время зазвонил мобильник. Артем одной рукой достал его из кармана и нажал кнопку.

— Артем Лаврентьевич, три часа. Все собрались. Вы как, свои дела закончили? Или нам еще подождать?

— Большим начальником будешь, — сказала неожиданно цыганка.

— Я и так начальник, больше некуда, — ответил Артем.

— Что вы говорите? — спросил заместитель.

— Да это я не тебе. Перенеси совещание на завтра. На утро. Перед англичанами извинись на всякий случай.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Денег много у тебя будет, — продолжила свое гадание цыганка.

— У меня их и так много. Ни хрена, Сэра, у тебя не получается…

 

— Что вы говорите? — опять задал вопрос заместитель.

— Ничего, — добавил Артем в трубку. — Отбой.

— Хочешь настоящее гаданье? — спросила цыганка.

— Хочу.

— Роко нужна.

— Роко? Крыса, что ли?

— Откуда наш язык знаешь? Да, крыса. Живая.

— Где же я тебе ее возьму?

— Не знаю. Где-нибудь возьмешь. На то ты и начальник. Или врешь? Какой же ты начальник, да еще с деньгами, если крысу не можешь найти?

— Стой! Знаю, где крысу взять! — сказал Артем. — Жди меня здесь, никуда не уходи!

Он быстрым шагом направился к арке ближайшего старого дома. Там, как он помнил еще с детских времен, в обширном дворе стоял флигель красного кирпича, окруженный большим количеством дровяных сараев и складских помещений, в любом из которых можно было найти крысу.

Флигель и сараи были на месте, только по периметру их окружала колючая проволока, а на фасаде висели табличка с надписью: «Министерство обороны РФ». У ворот стоял старик с пышными седыми усами в черной форменной одежде и с кобурой на поясе.

— Здорово, дед! — обратился к нему Артем. — Открой-ка ворота.

— Это еще зачем?

— Вон в тот сарай мне надо.

— А ты кто такой?

Артем нашарил в кармане, среди пачки документов, удостоверение и протянул охраннику.

— Ну и что? — сказал старик, прочитав. — Этот объект в твою компетенцию не входит.

— Не откроешь, сам войду.

— Не войдешь. Безоружный ты, оружию тебе иметь не положено. А я вооружен. И очень опасен, — добавил он самодовольно.

— А если я денег дам?

— Сколько?

—Пять тысяч.

— А что тебе здесь надо?

— Крыса нужна, старик. Живая. Срочно.

— Крыса — движимое имущество. Стратегический инвентарь… Ладно, получишь свою крысу. Заходи.

Он открыл ворота, и Артем направился к сараю.

— Не туда, — окликнул его старик. — Вон в тот склад надо. Там и крысоловка стоит.

Внутри помещения было чисто и свежо: видимо, дощатый пол не так давно поливали водой. Вдоль стен тянулись двухъярусные полки, заставленные ящиками. Перед входом стояла большая корзина, накрытая белым полотенцем.

— Что ж тут хранится? — спросил Артем.

— Не важно, что. Военная тайна это. А вот и крыса твоя, — сказал старик.

Крыса сидела в крысоловке спокойно, на задних лапах, словно человек, готовый к дальнему путешествию, и смотрела на Артема.

— Заверни мне ее вместе с крысоловкой, — сказал Артем, протягивая старику пятитысячную купюру.

Цыганка ждала Артема, и, увидев крысу, которую тот достал из крысоловки, сказала:

— Молодец! Сразу видно, богатый начальник. Красивый. Только штаны грязные. Доставай роко и держи ее за хвост.

Артем освободил крысу, но она выскользнула у него из рук, мягко приземлилась и быстро побежала к зданию вокзала, почти сливаясь с серым асфальтом. Артем бросился за ней. Вслед ему неслись крики цыганки:

— Нет, не начальник! Не богатый, не красивый! Крысу удержать не может!

— Жди меня! — закричал, оборачиваясь, Артем. — Слышишь, Сэра?! Жди, не сходи с этого места!

Крыса бежала быстро, сосредоточенно, лавируя среди прохожих, словно слаломист. Сначала Артем отсек ее от проезжей части, где она могла попасть под колеса. Затем — от привокзальных киосков. Наконец, крыса выбежала на перрон и сделала попытку нырнуть под стоящий на пути пассажирский поезд. Но здесь на нее топнула ногой взвизгнувшая проводница. Крыса на секунду задумалась и, ловко вскочив на подножку вагона, шмыгнула внутрь. Артем проскочил следом.

— Стойте! — закричала проводница и схватила его за рукав. — Куда?! Билет!

— Да подожди ты со своим билетом! Сейчас крысу поймаю и выйду!

— Какую крысу? Как поймаете? А если она спрячется?

— Значит, поеду.

— Поезд через пять минут отходит!

— А, черт! Тогда я в кассу побежал! Какой там поезд?

— Сто одиннадцатый! Вагон одиннадцатый!

— СВ есть?

— Есть!

— Бегу! А ты стереги ее! Если она захочет из вагона выйти, не выпускай! Где я потом ее искать буду? Поняла? Тебя как зовут?

— Поняла! Лейла!

Артем пробился к окошечку кассы без очереди и уже через три минуты, размахивая билетом, подбежал к вагону и спросил проводницу:

— Ну, что? Не выходила?

— Нет!

— Хорошо! Я пройду в вагон, а ты мне потом покажешь, где она могла спрятаться.

Артем прошел в тамбур. Лейла закрыла дверь, и поезд тронулся.

— В другой вагон она не пройдет? — спросил Артем.

— Нет, там все закрыто. Или в купе забежала или за титаном. Больше негде.

— Ладно, пойду в купе посмотрю.

— Купе почти все закрыты. Кроме вас в вагоне один немец и один китаец.

Немец понял суть проблемы сразу и освободил купе, осмотр которого ничего не дал. С китайцем оказалось сложнее, поскольку он говорил на диалекте группы юэ, малоизвестном Артему. Кроме того, господин Ли Бо проявил неподдельный интерес к причинам, побудившим Артема искать убежавшую крысу, и начал задавать странные, не относящиеся к делу вопросы. Крысы, однако, не оказалось ни у него, ни в купе проводницы, ни в щели за титаном, которую Артем прозондировал ручкой от швабры.

— Значит, у вас в купе, — сказала Лейла, показывая на отверстие за плинтусом. — Вон там.

— В СВ решила проехать, — задумчиво пробормотал Артем. — Ну, что ж, буду сторожить. Есть захочет — вылезет.

Китаец, сопровождавший их во время поисков, посоветовал положить к отверстию какую-нибудь еду. Появившийся немец Клаус внезапно предложил свою помощь:

— Будем сторожить по очереди. Один спит — другой сидит на посту.

Ли Бо согласно закивал головой.

— Может, ее как-то позвать? — спросила Лейла.

— Как? Имени у нее нет, — ответил Артем. — Крыса и крыса.

— Ротте, — сказал немец.

— Шу, — промолвил китаец.

— Лейла, как крыса по-азербайджански?

— А вы откуда знаете, что я азербайджанка?

— Чего тут не знать-то, — ответил Артем. — Так как?

— Сычовул.

Примерно полчаса они вспоминали, как называется крыса на разных языках. Беглянка никак на это не реагировала. Лишь на секунду она высунула острый нос, когда ее назвали на иврите, но тут же спряталась обратно.

Ли Бо сходил в вагон-ресторан, принес пакет с продуктами, намазал края отверстия икрой и положил рядом кусок копченой грудинки.

— Ли, ты нам что-нибудь принес? — спросил Артем.

— Нет, только крысе, — ответил китаец.

— Ладно, ждите, сейчас приду, — сказал Артем, нащупав в кармане бумажник. — Крысу стерегите. Если что, в мешок ее сразу.

В вагоне-ресторане было пусто и прохладно. На столиках стояли вазочки с желто-голубыми цветами.

— Что это вы иван-да-марью на столах расставили? — спросил Артем пожилого буфетчика.

— Милая шутка, — ответил тот. — Безобидные трогательные цветы, со своей легендой, цвета флага государства, в которое мы направляемся.

— А мы, кстати, куда направляемся? А то я забыл спросить.

— Вы что же, едете и не знаете куда?

— Я думаю, что и вы толком не знаете.

— В каком-то смысле вы правы. Но вообще, согласно сделанному выбору, — в Одессу.

— А-а-а… Понятно. Ладно, мне вот это, это и это — в судки. И две бутылки коньку.

— Судки, как я понимаю, — это контейнеры.

— Наверное… Кстати, иван-да-марья, иначе говоря, марьянник гребенчатый, — цветок не безобидный. Паразит он, несмотря на все свои легенды. У него присоски специальные. Он к корням других растений присасывается, и соки сосет со страшной силой.

— Присоски, присасывается, сосет… Тавтология, молодой человек. Повтор. Суть нашей сегодняшней жизни. Все повторяется, ничего нового.

— Если повторяется, то быстрее доходит. Кроме того, повторенье — мать ученья… Извините, не пойму, откуда вы родом, выговор не идентифицировал. Из России?

— Из России. Уроженец Курской губернии… У вас штаны грязные.

— Ну да, губернии, конечно, чего же еще…

В купе царила разноголосица. Похоже, Клаус, Ли Бо и Лейла в чем-то обвиняли друг друга.

— Что случилось? — спросил Артем.

— Крыса утащила мясо и съела икру, — рассказал китаец. — Но очень быстро, мы не успели ничего сделать.

— Это он упустил, — показала Лейла пальцем на понурого немца. — Он ближе всех стоял и наблюдал за ней, вместо того, чтобы схватить.

— Это правда? — обратился Артем к Клаусу, ставя контейнеры и бутылки на столик.

— Правда. Я мог поймать ее, но не стал этого делать, потому что не знаю ваших истинных целей в отношении крысы.

— А какие могут быть цели в отношении крысы?

— Убить, препарировать, отдать в цирк, отпустить. Съесть.

— Считаешь, что я могу крысу съесть?

— Почему нет? В России все возможно.

— Есть я ее не буду. Цыганка обещала на крысе погадать.

—Что-то я не знаю таких гаданий. У нас, по крайней мере, такого нет.

— А что у вас есть?

— На кофейной гуще гадаем.

— А у вас, Ли? Книга перемен?

— Это уже больше распространено в Европе и в мире. Мы не гадаем, мы знаем.

— А у вас, Лейла?

— Мы на семь звезд гадаем. Потом на слух. Зажимаем ключ в руке и ждем первого слова, произнесенного кем-либо. Еще вечером воду из родника приносим, бросаем туда две иголки, обмотанные ватой, и наблюдаем, как они себя ведут. При этом надо молчать, иначе ничего не получится.

— А как иголки могут себя вести? — спросил Клаус.

— По-разному. Как люди.

— Игла — магический предмет, — задумчиво сказал Ли. — Однако ее задача — помогать человеку шить. Как вы думаете?

— Я никак не думаю, — ответил Артем. — Я знаю, что шить не буду. Но иголка у меня есть. Вот она, приколота с обратной стороны лацкана. А у вас ни у кого иголки нет… Я смотрю, Лейла посуду принесла. Присаживайтесь, дамы и господа.

Он открыл бутылку коньяка и разлил по стопочкам. Каждый взял свою, и все вопросительно посмотрели на Артема.

— Я не знаю, за что пить. Можно за Китай, за Германию, за Азербайджан. Можно за единственную нашу женщину. Но, по-моему, это все не существенно. Я предлагаю выпить за ту цель, которая объединила нас в этом купе. За крысу!

Все выпили. Лейла разложила закуску по тарелкам.

— Может быть, телевизор включить? — спросила она.

Клаус кивнул, Ли промолчал, Артем пожал плечами. Лейла взяла пульт. На экране возник молодой человек, сидящий в кресле. Звук пришел на середине фразы: «…этот интереснейший эксперимент. Эстрадные звезды прыгают с вышки, актеры катаются на коньках, балерины поют песни. Мы достаточно хорошо живем, чтобы позволить себе это. Но фильм «Три товарища» — это более серьезный опыт. Он стал дебютом для блистательно сыгравших драматические роли известнейших российских политиков: Геннадия Зюганова, Владимира Жириновского, Сергея Железняка и Ирины Хакамады. В нынешнем контексте у нас, конечно, не актеры для фильма, а фильм для актеров, но, учитывая их политический вес и талант, это вполне оправданно. Не переключайтесь, обязательно посмотрите картину. Уверяю вас, вы не пожалеете».

Артем взял пульт и включил канал «Культура». Внук великого русского писателя говорил: «Странно, — подумала женщина. — У него французская фамилия, но он похож на русского. Действительно, посмотрите на эту фотографию».

На старом фото был изображен могучий мужчина с ассиметричным, одутловатым лицом, от которого так и веяло запахами летних степных просторов. Он стоял в позе Шаляпина на картине Серова, но вместо шубы на нем была какая-то странная поддевка.

«Это был русский эмигрант Павел Горгулов, уроженец станицы Лабинская, автор сборника стихов, пишущий под псевдонимом Поль Бред. Именно он несколькими выстрелами из пистолета 6 мая 1932 года убил президента Франции, 74-летнего Поля Думера. На допросе он заявил, что является фашистом и уже убил нескольких президентов. После этого следователь понял, что перед ним душевнобольной и прекратил допрос…»

Клаус с недоумением посмотрел на Артема.

— Он из станицы, значит, казак. При этом фашист и поэт. Застрелил в Париже президента Франции? Как это может быть? Зачем?

Ли молчал, опустив голову. Лейла отвернулась к окну. Клаус разлил по стопкам коньяк.

— Я ведь тоже могу вопросы задать, — сказал Артем. — И тебе, и Ли. И даже Лейле.

— А ей о ком?

— Да мало ли. О Надир-шахе. Или о том, зачем убили грузинского царя Константина. Но не буду… Вы про крысу не забывайте… Что с тобой, Ли?

Китаец, спрятав лицо в ладонях, беззвучно плакал. Плечи его слегка вздрагивали.

— Успокойся ты, ради Бога! Не буду я ни о чем спрашивать никого. У нас поважнее задача есть, чем выяснять мотивацию поступков русских эмигрантов, немецких прапорщиков и китайских маоистов.

— Я плачу не от этого, — сказал Ли. — Я расстроен бессмысленностью происходящего.

— Тут я с тобой не согласен. В том, что мы едем в поезде по России, в неведомую вам страну Украину, и при этом объединены общей конкретной целью, — заключен глубокий смысл. Я удивлен, что ты этого не понимаешь. Ладно, Клаус, ему смысл нужен, как воздух…

— Думаю, что смысл нужен прежде всего вам, россиянам. Вот вы кто по роду деятельности? — обратился Клаус к Артему.

— Мэр.

— Значит, вы едете в командировку. А ловля крысы… Как это? Сопутствующее действие?

— Нет, это основное действие на данный момент времени.

— Вы хотите сказать, что бросили свой город ради поимки крысы? Притом, что вашим городам свойственно, как вы говорите, ручное управление?

— Я бы сказал, что нашим городам свойственно речное управление. Вот это — метафора, жаль, что вы не можете оценить.

— Я понял, — сказал Ли. — Естественность и неотвратимость течения. Красиво. Как образ.

— Только не всегда полезно на практике, — добавил Клаус.

— Практика — это зачастую просто регламентация течения. Мы заранее вводим неотвратимость в русло законов и думаем, что управляем процессом. Или делаем вид, что думаем. В итоге получается узаконенное безумие.

— Вы считаете, что естественность течения истории — безумна?

— Вне всякого сомнения. Кроме того, история — в мелочах. Если мы поймаем крысу, то станем участниками удивительных событий… Кто первый дежурит?

Ночь за окнами поезда быстро шагала назад на длинных ногах, иногда спотыкаясь на шпалах. На границе у пассажиров проверили паспорта и осведомились о цели приезда. Клаус и Ли вполне удовлетворили пограничников своими ответами.

— А я товарищей сопровождаю, — сказал Артем. — И сразу назад. Вот и билет обратный, на этот же поезд.

— Откуда знаете наш язык?

— Выучил.

— Зачем?

— Странный вопрос. Если кто-то знает ваш язык, значит, вы еще живы. Радоваться надо.

— До Одессы вы доедете. Но из поезда не выйдете. Мы о вас сообщим в комендатуру.

Крысу утром поймал китаец. Перед самой Одессой Артем назвал ее на украинском языке, она вышла на середину купе и спокойно села на задние лапы, посматривая поочередно на всех присутствующих, словно раздумывала, с кем ей ехать дальше.

Ли Бо, нагнувшись, неуловимо быстро взмахнул рукой и протянул крысу Артему. Раздался звонок. Артем нажал кнопку и поднес мобильник к уху.

— Артем Лаврентьевич, вы где? — послышался голос заместителя.

— В роуминге, — ответил Артем.

— А точнее? Тут, видите ли, губернатор интересовался вашим местопребыванием.

— На Украине. Сопровождаю китайского и немецкого товарищей. И еще кое-кого, — добавил он, посмотрев на крысу. — По окончании миссии выезжаю на родину.

— Миссия-то выполнима, Артем Лаврентьевич?

— Более чем.

Артем с помощью Ли посадил крысу в пергаментный пакет. Он ощущал движения тяжелого ловкого крысиного тела. Казалось, она устраивается в пакете поудобнее, готовясь к путешествию.

— Значит, ты теперь не крыса, а щур. Или пацюк? — спросил ее Артем, и крыса зашевелилась еще активнее. Артем немного подумал и протянул пакет немцу.

— Небольшая просьба, Клаус. Возьми пакет и выпусти ее в Одессе.

— Где именно?

— Поймал я ее почти на вокзале. Значит, где-нибудь в порту.

— А как же гадание?

— Что тут гадать, и так все ясно.

Китаец и немец вышли на перрон.

— Артем Лаврентьевич, — сказала Лейла, — мне постель сдавать надо. А вам поезд покидать нельзя. Я с начальником договорюсь, чтобы вы в купе посидели, пока мы стоять будем. Что-нибудь принести вам?

— Да ничего не надо, Лейла. Коньяк оставь и посуду.

— Может быть, штаны постирать?

— Нет, спасибо, в грязных вернусь.

— Хотела спросить, Артем Лаврентьевич, что это за грузинский царь Константин?

— Обратно поедем, расскажу.

Состав долго маневрировал и, наконец, замер в тупике. Из окна были видны товарные вагоны на запасных путях, часть здания вокзала, чахлые акации. Кое-где между шпалами росла бледно-зеленая трава. Доносились откуда-то звуки ударов обходчика по буксам, неясные голоса, гудки. Ветерок, ворвавшийся в открытое окно, принес запах мазута и ковыля. Артем прилег на мягкий диван, подложил под голову согнутую руку и стал вспоминать подробности пленения и казни грузинского царя Константина.

 

——————————————

Александр Владиславович Бунеев родился в 1961 го­­­ду в Воронеже. После окончания факультета журналистики Воронежского государственного университета работал в редакциях газет, в сфере общественных связей. В настоящее время шеф-редактор журнала «Воронежский телеграф». Публиковался в журнале «Подъ­ём»,  в альманахах «День поэзии — 2012», «Ямская слобода». Автор поэтического сборника «Стихи разных лет», повестей «Per­fect’ум mo­bile», «Что ты думаешь по этому поводу, брат?», романа «Завтра, вчера, всегда». Лауреат различных журна­лист­ских премий. Живет в Воронеже.