Свет несбывшейся мечты
- 30.05.2016
Анатолий Карташов мог стать третьим советским космонавтом, но роковая ошибка врачей перечеркнула его надежды.
ПЕРВЫЕ ШАГИ В НЕВЕДОМОЕ
Анатолий Карташов служил старшим летчиком 722-го истребительного авиационного полка 26-й истребительной авиационной дивизии 22-й воздушной армии Северного военного округа. Часть дислоцировалась в населенном пункте Бесовец северо-западнее Петрозаводска. Это в Карелии. Там бывают не только вьюги да метели, но и тихие морозные ночи. Он любил разглядывать глазастые звезды. Но более всего хотелось увидеть меж ними одну, едва заметную, торопливо спешащую по небосклону. Полковой штурман, знаток земных и небесных карт, советовал приглядываться ближе к горизонту в юго-восточном направлении. Тогда полетели первые спутники, ходил слух о скором запуске человека в космическое пространство, в книжках и журналах фантасты соперничали в предсказаниях грядущего, и мечтам не было границ.
Как-то после ночного полета, поддерживая в кругу друзей разговор на популярную тему, Карташов признался:
— А я бы полетел! Честное слово, полетел.
— На ракете? А вдруг горючки на обратную дорогу не хватит? — заронил зерно сомнения приятель-старлей.
Карташов недавно женился, молодая супруга уже пребывала в интересном положении, и будущему отцу вовсе не хотелось брать билет в один конец. Но рискнуть можно.
— Полетел бы, если гарантия возвратиться была бы процентов пятьдесят, — без всякой бравады, добродушно-серьезным голосом уточнил Анатолий.
Осенью 1959 года в часть приехали люди из Москвы и припомнили ему эти слова. Неожиданно вызвали на беседу. Незнакомый полковник медицинской службы прямо спросил в присутствии командира полка и дивизионного офицера по деликатным поручениям:
— Не хотели бы вы, товарищ старший лейтенант, поработать на новейшей технике? Полететь далеко, высоко, на больших скоростях? Понятное дело, с возвратом.
— То есть не Лайкой?
— Нет-нет, возврат будет обеспечен. На парашюте. Однако дело новое, всякое может приключиться. Не вам, летчику, объяснять.
— Тогда согласен.
— Вот и хорошо. Вашу медицинскую карту мы смотрели. Врачей вашей части опросили. Идите и ждите вызова в Москву, на серьезную медкомиссию.
— Но…
— Если было бы «но», то мы с вами сейчас не беседовали, — откликнулся офицер-особист. — Просьба о нашем разговоре никому не рассказывать. До свидания.
Вызов пришел ближе к Новому году. Со всей большой страны в Москву стали приезжать сотни молодых парней, летчиков истребительной авиации. Ими занялись специалисты Государственного научно-исследовательского испытательного института авиационной медицины Министерства обороны СССР.
Карташов потом вспоминал:
— Здоровье у всех отобранных было отменным — при ином раскладе все мы числиться в летчиках не смогли бы. Но и тут находили зацепки, чтобы отбраковать. У одного, например, брали из вены кровь, а он побледнел — не годится. Другой вообще врачей с детства боится: увидит белый халат — начинает нервничать. Шрамики какие-то находили, спрашивали — когда, по какой причине, при каких обстоятельствах… С малейшим изъяном отсеивали. Сильный, скажу вам, был отбор. Проверяли — что надо и что не надо. На нас же, так думаю, и диссертации писали: что им надо для опытов, то и исследовали. Имелись ограничения по весу — не более 70 кг, и по росту — не выше, по-моему, 175 сантиметров. У меня 172.
После тщательнейшей медицинской комиссии прошедших через сито отбора направляли в специально сформированную секретную воинскую часть 26226, которую потом назовут Центром подготовки космонавтов. Командиром части назначили полковника медицинской службы Евгения Анатольевича Карпова, до того руководившего отделом испытателей названного выше института авиационной медицины. На нем замыкались все вопросы организационного, технического, методологического, хозяйственного характера.
В штатном расписании в/ч значился отряд слушателей-космонавтов численностью в двадцать единиц. С этим контингентом как с «человеческим материалом» работать поручили известному авиатору и военачальнику генерал-лейтенанту Николаю Петровичу Каманину, занимавшему должность помощника по космосу Главнокомандующего Военно-воздушными силами страны, главного маршала авиации Константина Андреевича Вершинина.
Каманин получил большие полномочия. Тогда говорили так: Королев готовит технику к полетам в космос, а Каманин — людей. Был он человеком дельным, настойчивым, умел рационально планировать, сочетал требовательность с заботой о своих подопечных. В молодые годы Николай Петрович учился в Борисоглебской военной авиационной школе летчиков. Он один из тех пилотов, кто, рискуя жизнью, спасал экипаж и пассажиров парохода «Челюскин», затертого во льдах Северного Ледовитого океана. Стал четвертым по счету Героем Советского Союза. В 1937-м двадцативосьмилетний национальный герой избирался в депутаты Верховного Совета СССР от группы восточных районов Воронежской области. Старожилы до сих пор помнят, с каким восторгом шли избиратели на встречи с ним. Не лишне напомнить также, что Каманин одно время воевал на Воронежском фронте.
Под начало генерала Каманина в отряд слушателей-космонавтов строгие медики полковника Карпова отрекомендовали как раз двадцать человек — по числу вакансий. Вот их имена в алфавитном порядке: Иван Аникеев, Павел Беляев, Валентин Бондаренко, Валерий Быковский, Валентин Варламов, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Дмитрий Заикин, Анатолий Карташов, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Марс Рафиков, Герман Титов, Валентин Филатьев, Евгений Хрунов, Георгий Шонин.
Самым старшим по возрасту в отряде оказался Беляев, 1925 года рождения, а самым младшим был Валентин Бондаренко — он с 1937-го.
В этом списке, как ее потом назовут, гагаринской «двадцатки», двое — уроженцы Воронежской области. Это Иван Аникеев, родившийся в городе Лиски, и Анатолий Карташов. Если кто помнит, в Советском Союзе население тогда составляло примерно 210 миллионов. В Воронежской области проживало 2,4 миллиона человек. Или 1,14 процента от общесоюзной численности.
А в первом отряде космонавтов воронежцев было десять процентов — каждый десятый. Достойное представительство!
СЫН ЗА ОТЦА НЕ В ОТВЕТЕ
Родина Анатолия Карташова — село Садовое тогдашнего Садовского, а ныне Аннинского района. Здесь герой нашего очерка появился на свет 25 августа 1932 года в семье рабочего сахарного завода. Отец Яков Прокофьевич в молодые годы служил в Красной Армии и был там командиром подразделения. Но это его не спасло, когда в тридцать шестом кто-то настучал на него в известные органы: утаивает, мол, Карташов, что из небедной семьи вышел, из кулацкой.
И что же вы думаете — посадили в тюрьму «за скрытие соц. происхождения». Вскоре, однако, дело по кассационной жалобе осужденного пересмотрели и отпустили по мотиву того, что при призыве Карташова на военную службу в анкете не было вопроса о социальном происхождении. Да и еще не так строги в то время были следователи, прокуроры, судьи.
Перед самой Великой Отечественной отец поссорился с капризными соседями из-за межи. Отношения выясняли прямо на огороде. Куда надо ушло письмецо, будто Яков Прокофьевич в разговорах с жителями села систематически распространяет клеветнические измышления в адрес руководителей партии и правительства, опошляет советскую власть в нехороших выражениях, не желает торжества социализма вообще и колхозного строя в частности, высказывает пораженческие настроения. В ночь перед третьим днем войны приехал «воронок» и отвез бывшего красного командира, а потом ударника первых пятилеток, стахановца в Аннинское межрайонное отделение НКГБ. Там споро составили обвинительное заключение: «Допрошенный в качестве обвиняемого Карташов Яков Прокофьевич, 1905 г.р., виновным себя не признал, но достаточно изобличается в преступной его деятельности», под коей имелась в виду антисоветская агитация и пропаганда. «Изобличенного» судили не по месту жительства, а этапировали в Златоустовскую тюрьму.
После короткого и несправедливого разбирательства Челябинский областной суд навешал Карташову по широкозахватной 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР десять лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет поражения в правах.
Отец из сибирских краев, где закон — тайга, а прокурор — медведь, домой не воротился: в 1942-м то ли от цинги умер, то ли надорвался на лесоповале.
А сыну его Анатолию по правилам того времени всякий раз приходилось писать в анкетах, что отец покойный был судим. Это обстоятельство не только портило нервы, но и было тем самым «но», часто мешавшим по понятным причинам. И, тем не менее, судьба к нему была благосклонна.
Когда учился во втором классе, в школу приходила медицинская комиссия. Доктор из поликлиники слушал сердце и легкие через трубку, заставлял дышать и не дышать, стучал молоточком по коленкам. «Хоть сейчас — в летчики», — озвучил доктор свое мнение о здоровье пацана. С этого дня маленькой искоркой засветилась в мальчишеском сердечке мечта, и он пошел за ней сначала робко, потом все увереннее и настойчивее…
После школы, которую окончил в родном селе, Анатолий поступил в Воронежский авиационный техникум. От старшекурсников прослышал, что есть в городе аэроклуб Осоавиахима. Как-то увязался с ними. Деревенский пацан, не поднимавшийся прежде выше ветлы на огороде, записался в аэроклуб и напросился прыгать с парашютом. Первый прыжок — память на всю жизнь. Вылез из «По-2» на крыло, глянул вниз — и сердце, екнув, не то, чтобы в пятки ушло, — вообще куда-то провалилось. Захотелось назад, в спасительное нутро самолета, да ноги не слушаются.
— Это дурак ничего не боится, — вспоминал прошлое Карташов. — Но пересилил себя, думаю — будь что будет. Зажмурился и прыгнул. А потом даже обиделся на парашют — так мягко раскрылся белый купол. Захотелось снова. И опять страшно!
Занимался он очень хорошо. И в техникуме, и в аэроклубе, где научился не только прыгать с парашютом, но и пилотировать легкий самолет. В воронежской областной газете «Коммуна» в 1950 году напечатали снимок фотокорреспондента Михаила Евстратова с подписью: «Юноши и девушки воронежских предприятий и учебных заведений с большим увлечением овладевают в аэроклубе летным искусством. Курсанты Воронежского аэроклуба И. Стрельцов, А. Карташов и А. Мухин над изучением авиационного мотора».
Небо взяло верх. Вместо того, чтобы распределиться с дипломом техника-механика авиамоторостроения на местный «почтовый ящик», выпускник Карташов пошел в районный военкомат и попросил направить его в Чугуевское военное авиационное училище летчиков. Почему Чугуевское? Во-первых, там учился сам Иван Кожедуб, ас из асов, герой из героев, пример из примеров. Во-вторых, близко этот городок, под Харьковом, не особенно далеко от Воронежа.
Аккурат к вступительным экзаменам подоспела бумажка с угловым штампиком и круглой печатью из родного сельсовета. В ней будущего пилота истребительной авиации попрекали покойным отцом — «врагом народа». Утаивать бумагу было опасно. Замполит пошел с ней к уполномоченному. «Вот, — говорит, — почти готовый пилот — авиатехникум окончил, аэроклуб и третий разряд по парашютному спорту имеет. Это вам не десятиклассник, возмечтавший о небе после чтения книжек». Уполномоченный — к своему начальнику. Начальник оказался умным и дальновидным человеком. Пригласил замполита и сказал ему, что дети за родителей не в ответе.
А Сталин-то еще жив был, запросто могли развернуть парня восвояси!
По окончании авиационного училища, в 1954 году, лейтенанта Карташова направили в Карелию, где он легко и уверенно освоился в истребительном авиационном полку, сразу показав себя перспективным и дисциплинированным летчиком. Здесь, на каком-то мероприятии в гарнизонном Доме офицеров познакомился с милой девушкой Юлией, учившейся в техникуме по торговой части.
Юля снимала угол в частном доме на окраине Петрозаводска. И было как в романтическом кино — ну не мог не подкорректировать маршрут планового полета Анатолий, чтобы не пролететь над домиком под шиферной крышей. Не раз и не два говорила хозяйка — скажи своему жениху, чтобы не летал так низко, он дымоход снесет! Или замуж поскорее выходи. Жених-то завидный!
Она и вышла за него, стройного голубоглазого красавца. Когда муж получил приказ прибыть в Москву, жена родила дочь и находилась в роддоме. Передал ей кулек с мандаринами и записку, что убывает в срочную командировку.
На память о Заполярье в семейном альбоме осталась фотография летчика Карташова в кожанке, с медвежонком.
— У меня был ручной медведь, я его маленьким у лесорубов взял, — поведал давнюю историю Анатолий Яковлевич в интервью киевскому еженедельнику «2000». — Зверь у меня больше года жил. Небольшой такой, килограммов 120… Построил ему из бревен загородку, нору медведь себе сам выкопал. Он туда все миски, кастрюли, котелки затаскивал. Я за кухонной утварью к нему лазил: в одной куртке заберусь в берлогу, начинаю выкидывать кастрюльки да тазики, а мишка мне уши лижет. Нравилось медведю солдат гонять. Через забор перелезет — и за ними… Однажды зимой километра полтора гнал… А то в казарму заберется, туда-сюда ходит мимо часового… Был случай, когда он набезобразничал: возле пирамиды с оружием стоял бачок с водой, так он его перевернул, воду выпил. Потом я узнал, почему он это сделал: в доме нашел бочку с соленой капустой и всю съел… Ко мне командиры приставали: убери его да убери, не то не ровен час… А куда уберешь? В лес не идет. Да он бы там и не выжил. И в Москву с собой не заберешь. Пришлось… Так жалко было!
В ГАГАРИНСКОЙ «ДВАДЦАТКЕ»
Это совершенно очевидно, что кандидатов в отряд космонавтов тщательно отбирали не только по медицинским показателям. Работала так называемая мандатная комиссия. Например, обсуждали за глухими дверями кандидатуру Юрия Гагарина. Он, будучи мальчишкой восьми лет, находился на территории, временно оккупированной гитлеровскими захватчиками. Такой же колкий факт имелся и в биографии Павла Поповича. Но куда большие сомнения были с кандидатурой Анатолия Карташова из-за репрессированного отца. На тот момент Яков Прокофьевич еще не был реабилитирован. Дело этого «врага народа» лежит в воронежском архиве. В папке — протоколы допросов, очных ставок, приговор и много чего другого из года сорок первого, но документ о посмертной реабилитации датирован лишь 1992 годом.
Есть такое предположение. Если бы Анатолий осуществил свой высокий полет, то его анкетный минус обернулся бы в хороший плюс. Озабоченный разоблачением культа личности предыдущего вождя, тогдашний советский лидер Никита Сергеевич Хрущев — а без его одобрения в космос никого не посылали — мог по праву на всю страну и на весь мир заявить: вот, смотрите, при Сталине отца подвергли политическим репрессиям, а я его сына в космос послал!
Интересна и такая деталь: Карташов никогда не был членом Коммунистической партии. Комсомольцем — был, но в КПСС не просился и, что любопытно, никто его туда силком не тянул.
О том, как готовили первых космонавтов, написаны книги, сняты фильмы. Уже никакой государственной тайны некогда сверхсекретная «тема № 6» в наши дни не представляет. По этой теме, понятное дело, сначала не было методик, многое делалось с чистого листа, на ощупь и с превеликим запасом. В будущих покорителей Вселенной надо было вложить за короткий период большой объем теоретических знаний по физике, астрономии, медицине, картографии и геодезии, радиотехнике, технике связи и, само собой разумеется, — знаний сугубо военных, обучить фотографии и кинооператорскому делу. Их организмы требовалось подготовить не просто к работе в особых условиях, а к выживанию в условиях экстремальных.
Однажды молодых людей повезли на завод. Там их встретил лобастый человек со строгим взглядом проницательных глаз. Профессор Сергеев, под таким псевдонимом представили космонавтам генерального конструктора космических систем Сергея Павловича Королева, показывал готовое изделие — первый в мире пилотируемый космический аппарат. Один из заводских специалистов, участвовавший в показе, так описал это событие:
«— Мы подошли к тому рубежу, — обратился Королев к будущим покорителям Вселенной, — когда стал возможен полет человека в космическое пространство. Это уже не мечта, не фантазия, а реальность завтрашнего дня. Кто-то из вас будет первым, совершит полет на трехсоткилометровую орбиту. Готовьтесь. Машина есть.
Сказав так, Сергей Павлович пристально посмотрел на своих любознательных слушателей. Хотел сразу узнать их реакцию на свои слова. Карташов осторожно толкнул рукой Гагарина:
— Вот видишь, Юрий, ставка делается на нашу группу».
Гагарин, не робея, попросился посидеть в «шарике». Ему разрешили. Профессор пожелал слушателям отряда космонавтов поспешить с изучением аппарата. А Гагарина запомнил: тот, прежде чем забраться в кабину, снял ботинки.
Генеральный торопился. В Соединенных Штатах раньше на год начали энергично готовить группу астронавтов, правда, всего из семи человек. Надо было их любой ценой опередить. Запуск Советским Союзом первого искусственного спутника Земли, 4 октября 1957 года, уже положил начало битвы за Космос. Несмотря на то, что технически это небольшое изделие ничего особенного из себя не представляло, оно нанесло по американской спеси сильнейший удар в смысле политическом. Наша внешняя разведка доносила о намерении американцев взять реванш — опередить СССР с запуском пилотируемого космического корабля, называлась конкретная дата старта. 21 апреля 1961 года ракета «Редстоун-3» с капсулой «Меркурий» должна была стартовать с мыса Канаверал на высоту до 200 километров. Называлось имя пилота — Алан Шепард, старший лейтенант, 37 лет. Орбитальный полет не предполагался, простой подскок и спуск капсулы на парашюте в океан в пятистах километрах от точки старта. То есть, в США, чтобы стать астронавтом, хватало, образно говоря, подпрыгнуть на высоту не менее ста километров. В СССР для космонавта планка была куда выше: выполнить не менее одного полного оборота вокруг Земли со скоростью как минимум первой космической (примерно 8 км в секунду). Такой орбитальный полет нельзя совершить на 100-километровой высоте из-за сопротивления остатков атмосферы. Надо не менее 150 км (у Гагарина было 181 км в перигее и 327 в апогее). Разница, как видим, между космонавтом и астронавтом по тем временам была великая.
Наше первенство с полетом человека на орбиту подтвердило бы право СССР — страны социализма — называться великой космической державой, а сам бы Королев поставил жирный восклицательный знак в списке тех дел, что он сумел совершить в своей жизни, в которой тоже была несправедливость, были горькие годы работы в «шарашке» под надзором…
Когда был создан корабль-тренажер и привлеченный Сергеем Королевым в качестве инструктора-методиста авторитетный летчик-испытатель Марк Галлай начал на нем занятия с космонавтами, возникла большая проблема: тренировать всю «двадцатку» неудобно, трудно, да и дело идет слишком медленно. Посовещавшись с «верхами», начальство Центра подготовки космонавтов решило выделить небольшую группу — шесть человек — для ускоренной подготовки к первым полетам.
Сделать это было нелегко; все летчики оправдывали надежды, которые на них возлагались. При отборе в «шестерку» в первую очередь учитывались «габариты», результаты нагрузочных проб, успехи в теоретических занятиях, физическая подготовка. Волынов слишком широк, Шонин высоковат. Комаров отличался математическим складом ума, был силен в других точных науках, но у него не очень хорошо шли дела на центрифуге, а потом врач Адиля Котовская нашла у Владимира небольшое, но все же нарушение сердечного ритма. Комаров очень хотел попасть в первую группу и, безусловно, имел на это право, прежде всего благодаря своей инженерной подготовке, но медики отдавали предпочтение другим, которые тоже прекрасно учились и одновременно отличались завидным здоровьем и выносливостью. Учитывались результаты психологических тестов, которые проводились психологом Федором Горбовым и его сотрудниками. Наконец, учитывались просто характер, темперамент, общительность, отношение к товарищам, поведение в быту — короче, учитывалось все, что поддавалось учету.
Кстати сказать, по общему мнению — Анатолий Карташов был первым красавцем в гагаринской «двадцатке», у него ровный характер; жизнь с оглядкой на то самое «но», о котором уже упоминалось, научила его дисциплине, опрятности, ответственности за сказанное слово.
В конце концов была сформирована первая, так сказать, авангардная группа из шести человек в следующем составе: Валентин Варламов, Юрий Гагарин, Анатолий Карташов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов.
ЦЕНА ПОСПЕШНОСТИ МЕДИКОВ
Карташов легко справлялся с, казалось бы, запредельными физическими и умственными нагрузками, с азартом выполнял парашютные прыжки — и затяжные, и на воду, и на лес, и ночные. Он это любил: на момент зачисления слушателем-космонавтом уже имел 200 прыжков! Больше, чем у любого другого из товарищей по отряду. У Гагарина всего четыре прыжка тогда было в активе.
В кресле сурдокамеры Анатолий провел десять суток в абсолютной тишине, с «рваным» режимом сна — три часа днем и три часа ночью. На нем проверяли режим недосыпания. Задремать в неразрешенное время нельзя было никак: включалась звуковая сигнализация, мигали лампочки. И тогда испытуемый представлял, как недосыпом пытали на допросах в бериевских застенках его отца. На пятый день испытания гробовой тишиной Карташов записал в дневнике наблюдений: «Подумаешь, сурдокамера. В Петропавловской крепости узники сидели в камере-одиночке по 15 лет. А дежурные по коврам ходили, чтобы не было слышно шагов. А здесь… Выдержу».
А попробуйте кто-нибудь, и узнаете, каково два часа и десять минут неподвижно просидеть в термокамере при 70 градусах. А он выдержал.
В барокамере Анатолия «поднимали», стравливая давление, до высоты 15 километров в одной кислородной маске, без специального костюма. Кровь, казалось, вот-вот закипит.
Очень непростым, но интересным было испытание на невесомость. Ее на десяток секунд создавали в самолете, резко терявшем высоту. В условиях кратковременной потери веса Анатолий Карташов и его коллеги не только привыкали к необычному состоянию свободного парения, но и учились выполнять определенную работу — писать, пить воду из фляжки, принимать пищу.
Вышло так, что «двадцатку» набирали не за один день, а в течение двух месяцев. Карташов появился в ней последним, когда уже начались учеба и тренировки. Чтобы догнать других, врачи предложили ему пройти испытания на центрифуге в ускоренном порядке — за один день. По инструкции на это отводилось минимум пять дней: сегодня четырехкратная перегрузка, завтра шестикратная, послезавтра восьмикратная и так далее.
Он согласился. Сначала раскрутили до четырехкратного ускорения. Держали три минуты. После нескольких минут отдыха, не покидая кресла, раскрутили до шести, потом до восьми, до десяти крат…
Это было грубейшим нарушением методик! Однако все шло благополучно. У слушателя-космонавта Карташова никаких отклонений в организме приборы не обнаруживали. Решились дать 12-кратную перегрузку. А что значит 12-кратная? Это когда вес тела увеличивается в 12 раз. Анатолий весил 70 килограммов. Перемножьте 12 на 70 и получите 840 килограммов!
Он и это испытание осилил! Вылез из кабинки, весь мокрый, прошелся ровненько, выполнил все положенные после этого упражнения на сообразительность. Специалисты посмотрели показания самописцев, проверили у испытуемого артериальное давление, пульс. Все вроде бы в удовлетворительных пределах.
Но когда люди в белых халатах раздели его для осмотра, то на спине нашли петехии — кожу окрасила кровь из лопнувших от огромного напряжения капилляров, всего-то несколько лиловых пятнышек. Беды особой не было, но врачи есть врачи — стали судить да рядить.
— Я себя прекрасно чувствую! — взмолился Анатолий, предполагая недоброе. — Хотите, сейчас десять километров пробегу на первый разряд? Или даже пятнадцать…
— Да что вы, товарищ слушатель! А вдруг в мозгу какой-нибудь сосуд лопнет, и тогда инвалид на всю жизнь. А то и хуже, — упорствовали набежавшие со всех сторон медики.
В итоге решили отправить Карташова на дополнительные обследования в Центральный военный научно-исследовательский авиационный госпиталь. Через недолгое время пребывания в этом учреждении специалисты в области сосудистой медицины разрешили дальнейшие тренировки, и он с новым азартом включился в работу.
Мало кто знает о том, что первый космический полет корабля-спутника «Восток» с человеком на борту согласно совместному постановлению ЦК КПСС и Совета министров СССР планировался на декабрь 1960 года. Но произошло ЧП на космодроме. 24 октября на стартовой площадке взорвалась подготовленная к испытательному пуску межконтинентальная баллистическая ракета Р-16, способная доставить пятимегатонный термоядерный заряд на дальность до 13 тысяч километров. При взрыве погибли 74 человека — среди них Главный маршал ракетных войск и артиллерии Митрофан Иванович Неделин, уроженец города Борисоглебск Воронежской области. Об этой трагедии будущие космонавты узнали, но никто из них не подал рапорт об отчислении из отряда. Напротив, с большей настойчивостью тренировались в ожидании новых сроков полета.
17 и 18 января 1961 года первая группа слушателей сдавала выпускные экзамены. Из-за отлучки на дополнительное обследование Карташов в эту группу не попал, его место в «шестерке» занял озорной балагур Григорий Нелюбов. Еще с осени ходили слухи, что начальство определило на первый полет Гагарина, следом в очередь ставили Титова, третьим часто называли Карташова. А теперь…
По итогам двухдневных экзаменов составили акт за подписью председателя экзаменационной комиссии генерал-лейтенанта Николая Петровича Каманина, руководителя Центра подготовки космонавтов. В нем говорилось: «Комиссия рекомендует следующую очередность использования космонавтов в полете: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович».
Можете себе представить, каково было на душе у нашего земляка! Пусть не первый, пусть не второй, но третий или даже шестой — это тоже было бы для него, Анатолия Карташова, здорово! Мечта жар-птицей ускользала из рук. А ведь он с такими трудами шел к ней…
Ему пообещали, что непременно включат в состав второй группы, ей экзаменационное испытание назначили на первые числа апреля того знаменательного в истории нашей бывшей державы 1961 года. И опять в списке допущенных к экзаменам слушателя-космонавта капитана Карташова не оказалось.
Медики не рискнули взять на себя ответственность.
Анатолий до того расстроился, что написал заявление с просьбой отчислить из отряда. Узнав об этом, друзья стали отговаривать. Просили успокоиться и снова пройти медицинскую комиссию. Но Анатолий стоял на своем, поскольку, видимо, считал, что есть большой риск рецидива с капиллярами в будущем, отчего не видать не только космоса, но и работы в авиации. Примеры были, когда при отборе кандидатов в космонавты обнаруживались какие-то мелочи, из-за которых людей отправляли назад в части, там мелочи «раздувались» и в итоге находились препятствия для дальнейшей службы в качестве боевого летчика.
Известный в свое время журналист «Комсомольской правды» Ярослав Голованов, автор множества статей по космической тематике, а потом книги «Королев: факты и мифы», приводит слова второго советского космонавта Титова по поводу Карташова. Вот что ответил Герман Степанович: «Я считаю, что с Толей медики перестарались. Это прекрасный летчик, и он мог стать отличным космонавтом. Если бы он проходил все испытания, которые проводят сегодня, то, безусловно, выдержал бы их».
Просьба Карташова была удовлетворена: 7 апреля главнокомандующий Военно-воздушными силами маршал К.А. Вершинин, в чьем ведении были космические вопросы, подписал приказ № 462 о его отчислении из отряда. Но формулировка была безжалостна и до слез обидна: по болезни, а не по собственному желанию, как он просил.
НАДО ЖИЗНЬ НАЧИНАТЬ СНАЧАЛА
Анатолий некоторое время продолжал оставаться в списках личного состава в/ч 26226.
А 12 апреля Гагарину аплодировала вся планета. На другой день в Центр подготовки космонавтов (в будущем — Звездный городок) валом повалили корреспонденты всевозможных газет. Несколько десятков их собрались у подъезда дома, где жило семейство Гагариных. Капитану Карташову и другим офицерам поручили не пускать журналистскую братию — жене первого космонавта, Валентине, мешали покормить грудью новорожденную дочку. Потом разрешили пустить только корреспондента «Красной звезды». Это был Игорь Валерьевич Чкалов, сын знаменитого летчика. И еще одно исключение было сделано: два политотдельских офицера под руки провели через оцепление пожилую женщину, скромно, по-деревенски одетую. Это была мать Юрия Гагарина. Карташов и его товарищи как-то непроизвольно склонили перед ней головы и в почтительном поклоне проводили ее до дверей гагаринской квартиры…
Жизнь надо было начинать сначала. В местном гарнизоне удалось закрепиться летчиком на незначительную должность. С семьей продолжал пребывать все в той же квартире в Звездном городке. Соседями по лестничной площадке, снизу и сверху были Горбатко, Шонины, Хруновы, Беляевы. Гагарины жили в соседнем подъезде, но на том же этаже, Карташовых от них отделяла стена в кухне. Постучишь по стене половником — и с той стороны ответный звук. Но общение с прежними коллегами по отряду космонавтов теперь было иным. Выпавший из обоймы, Анатолий не мог рассчитывать даже на небольшие откровения: на то она и государственная тайна. Нет, они не сторонились, здоровались при встрече, заходили в гости на чаек с огурцами, дружной ватагой вваливались поздравлять его с орденом Красной Звезды за участие в подготовке первого полета, потому что и его лопнувшие капилляры имели значение с медицинской точки зрения для космонавтики. Даже Гагарин как-то, уже обласканный славой, но остававшийся, по-прежнему, чистым душой, зазвал к себе и подарил фотокарточку с автографом: «Карташову Анатолию, хорошему другу и отличному человеку в память о нашей работе».
А Герман Титов, когда однажды делали общую фотографию, затащил смущавшегося Анатолия в центр группы со словами: «Это мы на твоей спине в космос выехали!»
Все это, конечно, было приятно, но как щемило сердце, когда кто-нибудь из обитателей их дома или дома соседнего ставил в открытом окне магнитофон и включал песню-марш «Голубая планета», сочиненную самодеятельным автором Олегом Соколовым — местным военным инженером по летательным аппаратам! По Звездному городку «гуляла» запись этого марша советских космонавтов в исполнении тоже любителя, Павла Поповича, обладателя красивого голоса-баритона. Текст песни, отпечатанный на машинке, Анатолий Карташов потом получил от Олега Соколова с автографом:
Умолк могучий гул ракетных камер,
И отошла последняя ступень…
Мы невесомы. Мир как будто замер.
Смешались в черном небе ночь и день!
Держала нас Земля в своих объятьях,
Налив свинцом и голову, и грудь,
Но удержать нельзя небесных братьев!
Зовет нас путь, далекий звездный путь!
Летит корабль в космические дали,
Покинув Землю — нашу колыбель,
О чем в веках сыны Земли мечтали!
Других миров достигнуть — наша цель!
Раскроем мы иных миров секреты,
Доставим вымпел мира и труда…
А свет далекой голубой планеты
Средь тысяч звезд отыщем мы всегда!
Пускай летят во тьме метеориты,
Потоки злых космических лучей!
Минуют их расчетные орбиты
Советских межпланетных кораблей!
С чужих планет вернемся мы, я знаю,
Земной увидим снова мы рассвет…
Земля, Земля, планета голубая,
Ты лучше всех, прекрасней всех планет!
Родные места Карташов не забывал. Купил автомобиль «Москвич», приезжал на нем с семьей в Садовое, к матери Ефросинье Тимофеевне, царство ей небесное. Анатолий чинил избу, колол дрова, косил траву, местным ребятишкам давал примерить свою фуражку с околышем небесного цвета.
Представьте себе, если бы не было той роковой, все перечеркнувшей ошибки торопливых врачей, если бы сам удержал душевное равновесие. Как бы встречала милая малая родина своего сына, какая бы гордость переполняла сердца земляков — жителей большого села Садовое! А может, и улицу там переименовали бы в честь нового покорителя Вселенной…
В конце 1963 года космонавт-4 Павел Попович, видя, как мается Карташов в Звездном, похлопотал за него перед вышестоящим начальством, и Анатолия перевели в Приморский край. В городе Уссурийске «ставил» молодежь на крыло — служил летчиком звена транспортных самолетов и вертолетов 839-й бомбардировочной эскадрильи отдельного учебно-тренировочного авиационного полка. Там же, на Дальнем Востоке, но в городе Арсеньеве, продолжил службу в качестве старшего летчика-испытателя военного представительства Министерства обороны СССР: проводил приемку и испытания самолетов Ан-2 и Ан-14.
Юлия Сергеевна с начала дальневосточной жизни занималась дома воспитанием детей — их было двое, обе девочки, Людмила и Светлана. Первая родилась, когда еще пребывали в Приполярье, другая — здесь, на Дальнем Востоке.
Когда жили в Звездном городке, супруга Карташова работала там в магазине. По ее словам, космонавты были людьми скромными. Миф о том, что они сами и их семьи катались как сыр в масле, по части питания, брали икру бочками, — это, говорит, неправда:
— Они ведь все неизбалованные были, по рождению сама беднота. Магазин же снабжали из правительственной продуктовой базы. Привозили товары исключительные. Космонавты — и летавшие и еще не летавшие, брали деликатесы, но понемножку: кто 200 граммов, на праздник, кто 300. Единственное, что любили все, — это гусей китайских. Не помните? Да, вы, наверное, их уже не застали. Если вообще о них слышали… Гуси здоровенные были, по рублю. Таранку в банках. Конфеты брали… Я когда первый раз попала на эту правительственную базу в Москве, чтоб товар для своего магазина взять, — оторопела. Боже, думаю, как люди живут: чемоданами домработницы для министерских набирают икру, красную рыбу!
Юлия Сергеевна и на Дальнем Востоке работала по торговой части.
— А в Уссурийске жилось нам куда как скромно, — рассказывала она мне, автору этих строк. — Обстановка в казенной квартире — казарменная. Помнится, на город с населением 48 тысяч человек привозили в день 200 килограммов мяса. Это 4,167 грамма на одного жителя. Или чуть более полутора килограммов в год. Господи, какое время-то пережили!.. Анатолий был хорошим охотником и грибником. Это выручало. И так жили на Дальнем Востоке до 1975 года, а потом перебрались в Киев. Анатолий Яковлевич, уже полковник к тому времени, в Киеве стал летчиком-испытателем на авиационном заводе. Определиться сюда помог по старой дружбе опять Попович. Забыла сказать: мой муж знаком был с Павлом Романовичем с Карелии — несколько месяцев служили в одном полку. Потом Пашу перевели в Подмосковье, в Кубинку, а снова они встретились уже в отряде космонавтов. Отсюда и дружба меж ними.
Завод в Киеве, который упомянула Юлия Сергеевна, выпускал самолеты конструкции О.К. Антонова. Здесь летчик-испытатель первого класса Карташов дал путевку в жизнь сотням крылатых машин. Это пассажирские «Ан-24», транспортные «Ан-26» и «Ан-32», аэрофоторазведчики «Ан-30».
Новенькие, только что со стапеля, самолеты вели себя по-разному. Как-то заходил на транспортнике «Ан-26» на посадочную глиссаду. Вдруг докладывает бортинженер: из крыла хлещет керосин. Это значит, топливный бак разгерметизировался, какие-нибудь троечники прокладку не затянули. А рядом — изрыгающее пламя сопло газотурбинного двигателя! Вот-вот и взрыв. В таких ситуациях секунды кажутся вечностью. Но, слава Богу, все обошлось. Карташов благополучно посадил самолет на аэродром, где уже дико ревели пожарные машины.
На работе Карташова окружали почет и уважение — Гагарин не ошибался, называя его отличным человеком. К этому добавлялся талант летчика-испытателя. Служебное положение Анатолия Яковлевича кое у кого вызывало чувство зависти. Нашелся охотник, из молодых да ранних, занять его место. Вышестоящий руководитель вызвал потолковать. Начал издалека и долго сводил речь к предложению отправиться на пенсию. Было видно, что директор не сам автор идеи оставить 53-летнего полковника Карташова без любимой работы. Высказав резкими словами все, что он думает по этому поводу, полковник вылетел в Москву. Друга Поповича в столице тогда не оказалось, был в какой-то дальней командировке. Выручил бывший коллега по гагаринской «двадцатке» летавший космонавт Георгий Степанович Шонин, на тот момент начальник одного из управлений Военно-воздушных сил, генерал-лейтенант: радушно встретил, быстро вник в суть проблемы и решил вопрос.
А СУДЬБА ЕГО ВСЕ РАВНО ОСОБЕННАЯ
Анатолий Яковлевич последние годы своей жизни провел в основном на даче, приспособленной для круглогодичного проживания, а не в городской квартире. Дачники знали, что он заводской летчик-испытатель. Но не более того. Ближайший сосед по кооперативу Валентин Петрович Хлопов как-то под стопочку горилки изловчился вывести Карташова на задушевную беседу. Дело было в 2002-м. Удивился несказанно и пошла молва: «Якович з самим Гагаріним знався!» Разговорился Карташов и о службе на Дальнем Востоке. Вспомнил друзей того времени, с кем летал вместе, на охоту да по грибы хаживал. Хитрющий Хлопов имена запомнил и тайком написал письмо в Москву, на Центральное телевидение, в программу «Жди меня». Написал дословно так:
«Хочу помочь моему другу и соседу по дачному участку встретиться с друзьями. Только в этом году через 20 лет знакомства я узнал, что мой сосед Карташов Анатолий Яковлевич входил в первую шестерку космонавтов вместе с Гагариным, Титовым, Николаевым, Быковским и Поповичем. Карташов Анатолий Яковлевич — старший летчик-испытатель 1-го класса, полковник, 17 лет проработал испытателем самолетов и боевых вертолетов. Восемь лет испытывал технику на Дальнем Востоке. В отряд космонавтов Карташов Анатолий попал после службы в Карелии. Тогда он был старшим лейтенантом, на счету которого было порядка двухсот парашютных прыжков. С самого начала Карташов был в первой, гагаринской «двадцатке» отряда космонавтов, но скоро вышел в первую «шестерку»… Но, к сожалению, организм не выдержал нагрузок. После этого Анатолий Яковлевич попросился служить на Дальний Восток в город Арсеньев. Там он и познакомился с Киселевым Александром Дмитриевичем и Пинчуком Иваном Максимовичем. Они вместе рыбачили, ходили на кабанов и косуль, собирали целебный корень женьшеня. Именно с ними Анатолий Яковлевич и хотел бы встретиться».
Телевизионщики разыскали Киселева и Пинчука. На передачу смог приехать только Киселев. С ним и встретился Карташов в студии Останкино. Радости обоих не было предела. В передаче не указывалось на воронежские корни Анатолия Яковлевича, и на нее у нас никто не обратил внимание. Но года через три-четыре, уже после кончины нашего героя, удалось раздобыть фонограмму того выпуска программы «Жди меня» и передать ее воронежскому радиожурналисту Сергею Сынорову. Он сумел, используя собранные мною биографические материалы о Карташове и фонограмму с его голосом, сделать небольшую, но интересную передачу на областном государственном радио.
В начале девяностых годов Анатолия Яковлевича скрутила опасная, известная своей неизлечимостью болезнь. Раковую опухоль в кишечнике искусный киевский хирург зачистил хорошо, после Карташов на «внутренности» не жаловался. Но потом случился инсульт с нехорошими новообразованиями глубоко в мозгу. Военный врач-нейрохирург профессор Александр Данчин согласился сделать сложнейшую операцию, но предупредил об огромном риске. Прямо сказал: шанс есть, но он невелик. Больной не испугался.
Перед операцией медсестры пришли к Карташову в палату. Осмотрели, удивились:
— Ты спортсмен, что ли, дед?
— Было дело, — отвечал им пациент, — прыгал.
— В высоту, в длину?
— С высоты.
— С парашютом, значит?
— Ну, если без него, то вместо больницы везут сразу в другое место. Даже в морг не завозят.
— И сколько раз прыгали?
— Аж полтыщи раз.
— Ого!
А когда Данчин рассказал медперсоналу, что Карташов мог бы быть по счету третьим советским космонавтом, если бы не ошибка врачей, то внимания ему было море, кланялись, можно сказать, за версту.
После операции Карташов продолжил дачную жизнь — ковырялся в земле, что-то перестраивал и пристраивал, кормил внуков клубникой и смородиной. Вынашивал разные планы. Размечтался как-то прыгнуть с парашютом в тандеме с младшим внуком Яшей, приобщить мальчика к небу. Считал, что из Яши может получиться летчик. Как-то попросил журналиста украинской газеты «Факты и комментарии» Владимира Шуневича переговорить по поводу прыжка с руководством аэроклуба ДОСААФ. Но в самый последний момент, уже на аэродроме, передумал. Поздно, после операции, ему прыгать. Нельзя внуком рисковать — он ведь носит имя прадеда Якова, а потому должен как бы две жизни прожить — за себя и за предка.
Иногда Анатолий Яковлевич до глубокой ночи сидел в шезлонге и всматривался в небо, усыпанное звездами. Там теперь, если приглядываться, много можно заметить искорок, торопливо спешащих от горизонта к горизонту. В Космос-то уж на экскурсию, по турпутевкам летать начинают… И уже без зависти, без обиды, которые, чего скрывать, занозами долго сидели в душе, вспоминал былое, своих товарищей по гагаринской «двадцатке», которым выпала звездная карта и они смогли по разу, а то и по два слетать на орбиту.
И тех, кому карта эта не выпала, вспоминал.
Еще до гагаринского старта сгорел в барокамере Валентин Бондаренко. Валентин Варламов нырнул на озере, ударился головой о дно и повредил шейные позвонки, отчего его списали. По медицинским показаниям оставил отряд и Дмитрий Заикин. Исключили Марса Рафикова за публичные разборки с женой как нарушителя дисциплины: будущий космонавт обязан быть хорошим семьянином.
Григорий Нелюбов не стал не только третьим, но и вообще космонавтом. Его с земляком Карташова Иваном Аникеевым и Валентином Филатьевым задержал патруль на одной подмосковной станции. Ребята, увы, были очень даже навеселе. Их отвели в комендатуру. В комендатуре Нелюбов начал «качать права», сказал что-то обидное в адрес начальника патруля. Последовал рапорт по инстанции. В итоге всю троицу наказали, причем жестко, в назидание другим — отчислили.
У каждого своя судьба, своя драма…
И у него, у Карташова, судьба особенная. Он был по-своему первым: его эта судьба прежде других вычеркнула из звездной «двадцатки»; остановила, несправедливая и жестокая, на полпути к мечте. Да и сам горячку спорол.
— Обидно, что не полетел в космос. Мне очень-очень хотелось полететь в космос и я стремился к этому, — не единожды потом признавался Анатолий Яковлевич. — Нужно было пройти повторную комиссию, ведь на здоровье после не жаловался.
Умер Карташов 11 декабря 2005 года. Схоронили его с соответствующими заслугам и полковничьему званию почестями, с ружейным салютом на аллее Героев киевского кладбища «Берковцы». Его могила выделяется интересным памятником. По сообщению вдовы Юлии Сергеевны, и здесь не обошлось без помощи Павла Поповича. Он собрал на памятник более семи тысяч долларов. Деньги внес сам, потом добавили Алексей Леонов, Валентина Терешкова, Виктор Горбатко и несколько абсолютно не связанных с космонавтикой деловых людей из Москвы и Севастополя.
Кстати. Отчисленный из отряда космонавтов Григорий Нелюбов продолжил службу в далеком Приморском крае. Сильно страдал из-за поломанной жизни. 18 февраля 1966 года он, по неофициальной версии, в нетрезвом состоянии бросился под поезд. В Приморье и похоронен. Но, несмотря на столь печальный исход, его память чтут на родине в Запорожье. Здесь Нелюбову поставили скромный памятник. На стене школы, где он учился, есть мемориальная доска.
Что касается Карташова, то пока в селе Садовое Аннинского района Воронежской области никак не увековечена память об этом незаурядном человеке — кандидате на полет в космос, военном летчике 1-го класса, летчике-испытателе 1-го класса, кавалере ордена Красной Звезды и восьми медалей…
Полковник Анатолий Яковлевич Карташов и без полета в космос прожил достойную жизнь. А в космических энциклопедиях — и в отечественных, и международных — его фамилия есть. И он там значится как космонавт. Пусть и «не имевший опыта космических полетов».
Виталий Иванович Жихарев родился в 1948 году в селе Артюшкино Аннинского района Воронежской области. Окончил факультет журналистики Воронежского государственного университета. Автор десяти историко-документальных книг. Заместитель председателя правления Воронежской организации Союза писателей России. Лауреат премии Правительства РФ в области печатных СМИ. Живет в Воронеже.
