Смейся, Наташ!

В «Одноклассниках» на старой пожелтевшей фотографии Наталья Николаевна узнала одного из братьев Дуплищевых, косматого, похожего на цыгана, Павлика. Парнишка в черном треснутом шлеме как будто бы выезжал на своем побитом «Ковровце» не из ворот двора, а из далекого сельского детства. Сзади, обхватив руками мотоциклиста, выглядывала растрепанная испуганная девчонка, торчало ее пожелтевшее худое колено.

— Неужели это я? — удивилась и обрадовалась женщина. — Какие мы тут чудные! Еще дети. Я тогда носила длинную челку, просто жесть.

Она залилась серебристым неподражаемым смехом, который всегда завораживал мужчин, заставлял замирать, словно к ним на плечо в этот миг садился поющий жаворонок.

Одноклассник Павлик был в нее влюблен в восьмом классе, ради нее садился на переднюю парту, а потом оглядывался, жадно следил, так и пронзал ее своим жгучим взором. Увы, ей тогда нравился другой. Как верно пел про это время Максим! Где-то, кажется, в столе лежат его стихи. Хм…

…Я пытаюсь на старенькой карточке

По движеньям твоим уловить:

То ли кружево школьного фартучка,

То ли запах забытой любви…

…И хотя уж прошло много времени,

Я любуюсь с тобою, зима,

Пожелтевшими теми коленями,

От которых сходил я с ума…

Наталье Николаевне захотелось немедленно сесть в… машину времени и улететь в далекое прошлое, сделаться легкой и быстрой. Она размечталась: «А какой я тогда была? Разумеется, отличницей. С тоненькой фигуркой, рыжеволосой, просто огненной пересмешницей».

На душе потеплело, а пухлая рука потянулась к мышке, желая сбросить фотографию Павла из «Одноклассников» к себе в компьютер.

Из кухни, то ли показалось, то ли всерьез, донеслось глухое мяуканье. Неприятные мурашки пробежали по спине. Странно, ведь кошки у нее не было. Кто там? Тьфу, мобильный телефон, сама же поменяла музыкальную заставку, — а то, мол, слишком резкая, на нервы действует.

Глянула в зеркало. Салатного цвета халат с капюшоном очень хорошо подходил, как и все зеленое из одежды, к ее теплым светло-рыжим волосам. Господи!.. Да кого же там разрывает?.. Иду, иду!

Зеленый смартфон подарил ее поклонник — белорус Калинник Вербицкий, такой потешный — язык без костей. Пока в прошлый раз картофельные драники по-белорусски готовил, такое про свою фамилию наплел, жесть.

— Знаешь, откуда мы? О, из шляхетского роду. А откуды пошлы паны, расскызать? Когда Бог надумал сотворыты людей, он выляпил их из теста: мужика из ржаного, поэтому он получился черный и невкусный, а пана из пшаничного, поэтому он и получился пышный и душистый. Выляпил, значит, Бог пана и мужика и положил их сушиться на солнцапеке. В это время пробягала мимо собака. Понюхала мужика и отвярнула морду, понюхала пана, облизнулась и… сожрала. Осерчал Боженька, схватил собаку и давай ее лупить «аб чым папала». Бьет, а съеденный пан из пасти кусками вылятает, и куда извергнутый кусок упадет, такой пан там и вырастает. Упадет под сосной, станут паны Сосновские, упадет под осиной — Осинские, под ольхой — Ольховские. Упал кусок под вербу — так и пошли мы — Вербицкие. Адтуль пайшли паны.

Она опять захохотала, залилась веселым колокольчиком так, что на глазах навернулись слезы. А вдруг это он звонит, ее ненаглядный Калинушка? Пухлые пальцы с золотым перстнем и зелеными ногтями радостно подхватили мяукающий телефон, нажали нужную кнопку.

— Хватит мяукать! Брысь!.. Ало, кому я тут понадобилась?

— Мам, — глухо сказал убитый голос дочери и, задрожав, разрыдался, — у нас горе. Мамочка, понимаешь, — рыдала трубка, — у нас большое горе случилось, ой, мамочка-а-а моя, а-а-а-а!

Этот тихий голос как будто тупо ударил в лоб, оглушил. Ноги словно приросли к ковролину, а тело затрепетало полотенцем на ветру.

— Что?.. Что случилось? — закричала она не своим голосом. — Люба, Любушка, я с тобой, ну, не плачь, говори… С Алексеем?.. Говори, не рви сердце!..

— Нет, он на работе, в командировку в Москву уехал на сутки.

Про внука Наталья Николаевна просто боялась спрашивать, она не верила, не могла поверить, что речь идет о сладеньком Данюше, которого она любила без памяти.

— Мам, у нашего Данилки бронхиальная астма… Сегодня опять приступ был. Пришлось скорую помощь вызывать. Мама, он так задыхался, ты не представляешь, я чуть с ума не сошла…

Грудь сдавило, стало нечем дышать, Наталья Николаевна присела на стул. Тупо и долго, не понимая, глядела вниз — откуда в комнате вдруг взялась зеленая крохотная полянка молодой травки? Так и не поняла, что это ее собственные мохнатые тапочки. А в голове вертелся вихрь, все быстрее, яростнее напрашивался вопрос, но с языка сорвалось другое, ведь надо утешить, успокоить:

— Дочка, ты понимаешь, что говоришь? Откуда у двухлетнего малыша астма? Скорее всего, вы застудили ребенка. Погода осенняя, холодная, дожди пошли.

— Нет, мама. Мы съездили в Воронеж на обследование, диагноз подтвердился.

— Подтвердился… подтвердился… подтвердился… — повторял кто-то настойчиво и ядовито, наверное, это стучали колеса хохочущего паровозика, а на нем все дальше и дальше уезжало призрачное женское счастье, которое она лепила все эти годы.

— Я скоро буду! — сказала растерянно. — Тут какая-то ошибка. Да, ошибка… и вообще… наломали мы дров…

Ее охватил приступ ярости и злобы. Конечно, в этом виноват Максим! Из-за него она потеряла мужа, не родила еще детей. Из-за него поссорилась с дочерью и не была на ее свадьбе, не видела сватов. Наталья Николаевна схватила красную чашечку и швырнула на пол (забыв, что ее дочь подарила).

— Еще белорусский «драник» калиновый-малиновый прилип, как банный лист! — закричала она истерично. — Если бы не он, то я бы давным-давно уехала, была при внуке и такого не допустила. Не нужны мне панские подачки…

Ударившись о кафель, зелененький смартфон разлетелся на части, так что звякнуло в раковине и блямкнуло по крышке стоявшего на полу ведра.

Ярость сменилась апатией. Долго сидела, собираясь с мыслями.

«Вот и смейся теперь, Наташ, — корила себя, — ведь ты год с лишним не видела внука, смейся, Наташ, смейся…»

Ах, да, надо собираться в дорогу. Написать заявление на бессрочный отпуск, потом заказать билет, предупредить бабу Нюру, чтобы присматривала за квартирой… Деньги снять с карточки…

Поезд «Минск-Адлер» отправлялся из Брянска в первом часу ночи. Ноябрьская погода — как в стихотворении Ивана Никитина — «…веял холод в лицо от угрюмых небес…». Да, погода размазывала по стеклу ледяные слезы, на душе тоже клубились тучи.

 

Дочь увидела в окно зеленый силуэт мамы, везущей по асфальту чемодан на колесиках. Она поставила греться чайник, затем оглядела кухню: все ли у нее в порядке. Убрала со стола чашки и тарелки, бросила в мусорное ведро кожуру от апельсина. Потом ринулась в прихожую, чтобы найти подходящие тапочки. Дочь была копией отца и внешностью, и характером: русоволосая, открытая и простая. Муж Натальи Николаевны не любил хитрить и изворачиваться, отличался скромностью и упорством. Узнав про измену, про Максима, даже не упрекнул, просто ушел. С дочерью общался, а с женой нет.

Люба жила на втором этаже, а потому она птицей спорхнула по порожкам вниз и кинулась матери на шею. Обняла, всхлипнула и радостно затараторила, хватаясь за чемодан:

— Мамочка, как я тебя ждала! Что ты не предупредила, мы бы тебя встретили. У нас теперь своя машина. Алексей купил у сына своего шефа практически новую «Ладу-Калину».

Наталья Николаевна разом вспомнила своего белоруса Калинника, из-за которого так долго не ехала к дочери, и уронила зонтик.

— Что ты вздрогнула, мам? Оступилась?

— Ерунда. Данюша где?

— Не беспокойся, спит. Заходи, — Люба заговорила шепотом. — Хотела в этом году на работу выйти, а тут такое случилось. Напугала тебя, да? Мамочка, я потом уже сто раз пожалела, прости… но кому я еще об этом расскажу, ведь родней тебя у меня никого нет, — дочь на миг всхлипнула, вытерла слезу, радушно улыбнулась. — Давай я пальто повешу, вот тапочки твои любимые.

— Муж на работе?

— Алешка-то? Где же ему еще быть? Можешь нас поздравить, его повысили. С этой стороны все хорошо, мам. Алешка — золото. Идем на кухню, я тебя покормлю. Салат из овощей будешь? Есть молочная каша, от Данилки осталась. Могу бефстроганов с картошкой положить.

Наталья Николаевна заглянула в тесную кухоньку, оттуда так аппетитно пахло мясом. Навстречу ей приветливо махала светло-желтым краешком тюлевая кисея, трепеща перед открытой настежь форточкой.

— Где мне переодеться? Что?.. Прямо тут? Понимаю. Ты пока приготовь ведро для пола, тряпку.

— Ага, только с дороги и сразу за работу. Сначала надо позавтракать.

Однако Наталья Николаевна была настроена решительно; в статье про астму говорилось, что первым делом надо защитить ребенка от пыли. Она поспешно переоделась. Привычный салатного цвета халат из велюровой махры вызвал у дочки восторг. Она стояла на пороге с красным тазом в одной руке и с синей шваброй в другой.

— Мам, ты у меня прямо невеста.

— Ага, из пшеничного теста, снизу сырая, а сверху пережаренная.

Голые ноги разом почувствовали, как понизу тянет холодным сквозняком. Дочь прошла и догадливо прикрыла форточку.

— Сначала руки хочу сполоснуть да на Данюшу взглянуть, я так по нему соскучилась.

В маленькой облупленной ванной стояла розовая ванночка для ребенка, на стиральной машинке желтел пластмассовый таз с игрушками, с которыми можно играть в воде. На веревочке тут же сушились свежевыстиранные полотенца, рубашечки, колготки и крохотные носочки. Наталья Николаевна долго стояла, глотая слезы и не слыша шума шипевшей пузырьками струйки воды из-под крана. Наконец опомнилась, внимательно всмотрелась в свои покрасневшие глаза, вроде не видно, что плакала.

Дверь в комнату открывала ватной рукой, да и сама стала ватной. Ей казалось, что она сейчас увидит совершенно измученного внука, а потому боялась входить, боялась глядеть…

Данюша спал на родительской кровати самым удивительным образом — на животе: голова уткнулась в розовое одеяло, а пухленькие ножки взгромоздились на сиреневую подушку, он словно доплыл до края, потом развернулся и поплыл в другую сторону. От усердия язычок высунулся, а на разрумянившейся щеке проступили мелкие бисеринки пота. За год с лишним малыш сильно подрос и изменился. Из толстячка превратился в белокурого мальчишку.

Неслышно вошла дочь, развела руками, прошептав:

— Опять перевернулся наш богатырь. С ним такое бывает. Уже скоро должен проснуться.

Данюша совершенно не походил на больного, наоборот, выглядел тугим крепышом. Это обнадежило и успокоило бабушку. Не все потеряно, она тщательно проследит за каждой пылинкой и соринкой, глаз не будет с ребенка спускать.

Уборку начала с ванной комнаты, так как там хранился один из самых опасных аллергенов — стиральный порошок. Пакет с «Ариэлем» стоял на верхней полке, на недосягаемой высоте для внука. Но он мог свалиться оттуда, просыпаться. Нет, решила, порошок должен храниться в контейнере, под замком. Вымоет полы и обязательно сбегает в хозяйственный магазин.

Только на кухне полезла под раковину, желая протереть стену от плесени, как сзади раздался звонкий голосок:

— Ти полик стилаешь?

Проснулся, роднуля. Она, открыв рот, оглянулась и изумилась. Перед ней в белой рубашонке стояла она сама… в два годика… на фотографии… точь-в-точь. И глаза, глаза-то светло-зеленые, ее глаза…

— Я тоже хотсю… Дяй! — потянулась крохотная ручка к тряпке.

Пришлось срочно освободить желтый таз, налить немного теплой воды и дать носовой платочек.

— Пошли в столовую, там будем вместе мыть.

Малыш с готовностью повторил, шагая за бабушкой.

— Бюдем вместе мить…

Алексей вернулся с работы почти в девять вечера, усталый, но, как всегда, спокойный и радушный. Он словно только и мечтал о том, чтобы приехала теща, обнял и расцеловал ее, назвав мамой. Про болезнь даже не упомянул, всерьез считая, что теперь Данилка находится под надежной защитой. На ночь любезно уступил двуспальную кровать женщинам, сам улегся на старенькой тахте.

Встав пораньше, Наталья Николаевна продолжила уборку в комнате, а в восемь утра поспешила в магазин за контейнером. Серебристый ключик решила не давать никому.

Дочь стала уходить на репетиторство, а Наталья Николаевна, переполненная виноватым счастьем, играла с внуком и никак не могла на­играться. То прятались и искали, то бросали друг дружке мяч, то строили домик, то бабушка готовила из хохочущего Данилки большой-пребольшой пельмень, катая его по кровати и тоже заливаясь искристым смехом. А дня через три, ближе к обеду, когда наконец-то выглянуло солнышко, решилась выйти с малышом на улицу.

— Так, космонавт, куда пойдем? — спросила у внука, завязывая шарф на темно-синем комбинезоне.

— В пак, — отвечал серьезно мальчишка, — на гоку.

Снега еще не было, под корявыми дубами всюду виднелся коричневый ковер из опавших резных листьев. Вкусно пахло желудями и грибами. Наталья Николаевна не могла понять, как ее двухлетний внук помнит, где находится детская площадка. Он уверенно бежал вперед, а бабушка догоняла. Вышли вроде совсем ненадолго, но пока обследовали одну горку, вторую, желтый паровозик, пока покрутились на карусели да покачались на качелях, прошло около двух часов.

— А теперь будем смотреть мультики про Машеньку и медведя, — бабушка разогрела манную кашу и включила телевизор. Она усадила румяного внука за его стол, подвязала салфетку и дала серебряную ложечку. Затем ласково взяла вторую мяконькую ручку, стала щекотать теплую ладошку, напевая:

— Сорока-сорока, где была? — Далеко. — Что делала? — Кашку варила, на порог становила. Детей собирала, кашкой угощала. Так, — она загнула пальчик смеющегося малыша, — кушаем кашку, ведь этому дала, ага, и этому дала, — загнулся второй пальчик, — и этому…

— И этому… — восторженно кричал Данилка, перепачканный кашей.

 

Приступ начался по ее недосмотру. Ведь надо же такому случиться. Где были ее глаза? Она заправляла стиральную машинку и… случайно забыла ключ в замке контейнера, в котором хранился стиральный порошок. Вроде ненадолго присела почистить картошку.

Малыш тоже желал трудиться, не покладая рук. Разумеется, он увидел этот ключ и тут же открыл контейнер. Пакет, за который дернула рука, свалился на пол. Цепкие пальчики оторвали красную прищепку, которая зажимала пакет в месте его вскрытия. Терпко пахнущий порошок высыпался на пол. Раньше, до болезни, Данилка не раз видел, как мама заправляет машинку. Под табурет, сопя от удовольствия, он заткнул приготовленные для стирки полотенца и колготки, а в кастрюльку начал коробочкой добавлять порошок. Остро пахнущие серебристо-синие кристаллики просыпались на пол, на руки, на колготки.

Тут-то его и нашла бабушка. Ахнув и охнув, она подхватила внука на руки, оторвав от любимого дела, а заодно и напугав. Данилка закатил реву и начал, выгибаясь, толкать бабушку в грудь, размахивать руками, вздымая с рукавов облачка ядовитой пыли.

— Ига-ть хо-сю! — кричал он, кашляя и задыхаясь. Грудка изогнулась дугой, выдох стал свистящим. Лицо покраснело и потемнело от натуги. Малыш все сильнее хныкал, не понимая, что с ним происходит.

Наталья Николаевна с необыкновенной быстротой стащила одежонку с плачущего ребенка и швырнула ее в ванную. Схватила веник, совок, заметалась туда и сюда, стараясь как можно скорее убрать следы своего преступления. Почему-то в этот миг для нее это было самым главным — не опозориться. Где не доставала веником, теребила тряпкой. Все, слава Богу! Вода смыла следы Данилкиного труда, разве что остался острый запах. Возле унитаза стоял душистый аэрозоль с ароматом клубники. Пришлось два раза фукнуть.

Скорее, скорее! Вытерт пол, сполоснуты руки. Теперь надо позвонить матери, а потом вызвать «скорую помощь».

А у Данилки продолжался изматывающий кашель, ему не хватало воздуха, он стремился вдохнуть глубже, а от этого только сильнее кашлял.

— Ма-ма, — басил малыш, задыхаясь. Он испуганно метался в постели, был бледен, на лбу выступил холодный пот, волосики на голове слиплись, грудка выгибалась дугой от напряжения…

— Маленький мой, прости, что же я, дура, наделала.

Дрожащими руками она набрала 03, желая вызвать «скорую помощь».

— Алло! Тут у ребенка астма, острый приступ, да… дышит так, что отсюда слышу. Губки синие, а лицо белое… Сколько лет? Два с половиной годика.

На той стороне трубки спросили про лекарства. Узнав, что ничего нет, явно обеспокоились. Записали адрес и велели ждать, а до приезда посоветовали:

— Создайте спокойную обстановку вокруг ребенка. Поставьте его, чтобы он оперся руками о стол. Отвлеките внимание маленького на что-либо интересное.

О какой спокойной обстановке тут можно говорить! Она лихорадочно набрала номер дочери.

— Люба, у нас сильнейший приступ… Отчего-отчего!.. Не знаю… Говори срочно, что делать!.. Скорую вызвала… Взять в шкафу желтый ингалятор, маску, поняла… А лекарство в белой коробке. Как-как? Альбутерол. Один миллиграмм. Поняла. Сделать ингаляцию.

Еще дочь посоветовала дать теплое питье через соломинку и ждать приезда «скорой помощи».

А больному ребенку становилось все хуже, его личико стало совершенно синюшным, он дрожал, повторяя баском: «Мама!» Наталья Николаевна, струсив, взвыла: «Господи, за что? Меня накажи, меня! Почему невинное дитя страдает?».

Руки тряслись, ведь она даже не представляла, как ингалятор работает, но старалась не показывать своего страха. Она улыбалась Данюше, уговаривала дышать тихонько, стараться не кашлять, ставила его на ножки, показывала на птичку, которую делала из пальчиков, чирикала, щебетала, выливая нужную дозу лекарства в ингалятор.

Ребенок, которому и так было нечем дышать, не только отказался надевать маску, он и ингалятор наподдал так, что тот улетел с кровати, вместе с лекарством.

— Вот как мы его, ба-бах, — улыбалась внуку Наталья Николаевна, стараясь в первую очередь сама успокоиться. — Сейчас приедет «скорая помощь», дядя в халате, который нам поможет.

Господи, наконец-то долгожданный звонок. Молодцы! Четко у них тут медицина работает.

— Спазмолитик дали? — спросил врач, увидев ингалятор. — Внука зовут?..

— Данилка. Пыталась, но он рукой отшвырнул и пролил.

Увидев синие халаты и чужих людей, малыш инстинктивно вжался в бабушку, тяжело дыша.

— Все будет хорошо, Данилка, — крупные руки молодого доктора уверенно настроили ингалятор. — Молодец! А теперь дышим, дышим. Вот умница!

Вдохнув несколько раз лекарство, малыш получил заметное облегчение, ему стало значительно лучше, он на миг расслабился, прилег, отдыхая.

— А теперь собирайте его в больницу. Необходимо стационарное лечение.

Наталья Николаевна растерялась: такие вопросы Люба должна решать.

— Смотрите. Лучше бы пролечиться. Мама пусть позвонит.

Люба вернулась довольно быстро, в ее потемневших глазах таилась тревога.

— Что тут у вас случилось? На что реакция?

— Я думаю, на открытую форточку, вон видишь, за окном опять дождь пошел.

И почему она врала дочери, Наталья Николаевна сама понять не могла.

 

В комнате, в самом темном углу, стоял компьютер. Когда малыш заснул, она открыла Интернет и стала читать одну за другой статьи про аллергию и астму.

Как-то вечером Алексей опять задержался на работе. Данилка возился в кисейном домике с шариками, пытаясь их надувать. Мать и дочь сидели на диване и разговаривали.

— Люб, я прочитала о том, что для бронхиальной астмы большую роль играет наследственная предрасположенность. У меня аллергии не было, у твоего отца тоже. У Алешки в родне никто такой болезнью не болел, не знаешь?

— Знаю, у него бронхиальной астмой страдает отец.

Так вон где, оказывается, собака зарыта! Скрыл зятек, а на ребенке сейчас отразилось. Дочь словно прочитала ее мысли.

— Алешка мне про это еще при первом свидании рассказал. Лев Михайлович, свекор, на химическом предприятии работал, а там, по вине молодой девицы, какой-то ученицы, случилась авария. Вот он и надышался отравы. Или в лаборатории это случилось, точно не помню.

Наталья Николаевна на такие «россказни» не повелась. Она на сто процентов была уверена в том, что тут наследственное, виноват зять, просто Люба его защищает.

Алешка приехал в десять вечера усталый и голодный. Поужинал и сразу же засел за компьютер, лишь предупредил о том, что завтра с утра приедет его отец.

— Я раскладушку в прихожей оставил. Придется на кухне на ночь раскладывать, а днем убирать. Люб, еще фарш принес, кусок зубатки. Надо уху сварить и нажарить котлет. Мне завтра доклад читать, а я не успеваю.

Наталья Николаевна, заранее настроенная против больного свата, который наградил своей «заразой» Данюшу, сморщилась, словно от зубной боли и отвернулась от зятя. Душа кипела: «Приедет полюбоваться на то, как внук из-за него страдает», — ярилась она все сильнее.

По привычке встала рано. Она жаворонок. Только вышла в коридор, как раздался звонок. Наталья Николаевна даже в глазок не стала смотреть, ей было понятно, «кого принесло». Будь ее воля, послала бы по матушке.

Щелкнул замок и, словно жалуясь на то, что ее разбудили, заскрипела дверь. На пороге в темном пальто и темной шапке стоял пожилой и худощавый мужчина. В руке он держал коричневую, довольно внушительную сумку, белый и красный пакеты.

— Здравствуй, свашенька, — сказал удивительно знакомый, немного глуховатый голос, — давно мечтал с вами увидеться. Позвольте представиться — Лев Михайлович Быковский.

Господи, она уже слышала и видела этого человека, но где, где, где…

На миг чувство отчуждения сменилось любопытством. И синие, словно небесные, глаза были ей знакомы, их проницательный взгляд. По сути дела, разве человек виноват в том, что у него такая наследственность, — мелькнула мысль, — а если бы это у меня было, тогда что, голову оторвать?..

Наталья Николаевна тоже представилась, даже обняла, чмокнула свата в колючую седоватую щеку, но в душе у нее боролись два чувства: примирение и отчуждение.

В красном пакете оказалась коробка с набором самых разных машинок — в подарок внуку, а в белом — разноцветный японский зонтик — для невестки.

— А это вам, — протянула жилистая рука золотистый флакон духов. — Вы же вся такая, — глаза заискрились, — пятнадцатилетняя, а потому вот… с нежным фруктово-цветочным ароматом.

Видимо, сын предупредил отца о приезде тещи.

Осторожно прошли на кухню. Седоволосый, в строгом бежевом костюме, при галстуке Лев Михайлович смотрелся солидно, как будто кавалер явился на свидание.

— Мне бы теплой воды, если можно, чтобы лекарство запить. У меня бронхиальная астма, болезнь неизлечимая и коварная, по весне и осени случаются обострения.

Последние слова опять поселили в душе Натальи Николаевны неприязнь. Лучше бы о внуке подумал, а не только о себе.

Она принесла чашку с кипяченой водой, заодно поставила тарелку с хлебом и сыром.

— Вы раньше на химическом заводе работали?

— Да нет.

Так она и знала! А то про какую-то там аварию насочиняли…

— А где же, в лаборатории? Ведь вы по специальности химик?

— Я бывший учитель химии. После института распределили в довольно большое село. Вот там-то и нашла меня астма. Образно говоря, на школьном фронте пострадал. Восьмиклассница из отличниц притащила из дома пачку фиксажа, которым раньше закрепляли фотопленку. А там главным является сульфит натрия. Мы как раз тему изучили про получение сернистого ангидрида. Я приготовил реактивы, закрыл их в шкафу. Девочка, представляете, сдернула замок и высыпала весь фиксаж в концентрированную серную кислоту. Разумеется, повалил весьма ядовитый дым. Вытяжного шкафа нет, а двойные рамы на окнах забиты намертво…

Наталья Николаевна почувствовала, как ее лицо заливается краской стыда. Вот так встреча! Теперь она поняла, почему ей и голос, и имя свата показались знакомыми. Он был тем самым учителем-химиком, над которым восьмиклассники решили подшутить… Тридцать пять лет прошло. Это она, желая сорвать урок, насыпала фиксаж. Из колбы повалили клубы дыма, что и требовалось получить. Класс радостно закричал «Ура!»

Химик вошел и опешил: по классу плавало сизое марево ядовитого сернистого газа, который, как из печной трубы, продолжал валить из колбы.

— Вы что натворили? Этого же категорически нельзя делать! Все вон!

— Ха-ха-ха-ха, — Наташа залилась смехом, — опыт удался! Что не нравится?

Учитель распахнул дверь.

— Газ ядовит. Ребята, вы можете себе легкие испортить на всю жизнь. Скорее покидайте класс!

Но восьмиклассники не спешили, хорохорились, они по очереди подходили к Наташе, подмигивали, кашляя, и одобрительно поднимали большой палец кверху, мол, молодец — сорвала урок.

Лев Михайлович догадался залить колбу обыкновенной водой, но не сразу сообразил, что спрятал бутыль в средний шкаф, подальше от ребячьих глаз. В глазах потемнело, а дыхание резко прервалось, учитель, теряя сознание, успел все-таки дойти до выхода, а уж затем упал без памяти.

Три недели Наташа купалась в славе. Ребята сделали ей медаль героини 8 «А» класса из круглой деревянной подставки под розетку. Сделали не абы как, а раскрасили бронзовой краской, нашли георгиевскую ленточку, подклеили на картон булавку. Подпись гласила: «Химику — капут!»

Появился Лев Михайлович только через двадцать дней. Он кашлял и задыхался. Нет-нет, а доставал из бокового кармана беловатый флакончик и фукал им в рот, жадно вдыхал.

 

Как-то Наташу спросила мама, спросила тихо, но в глазах блеснули острые льдинки.

— Это ты в классе нахимичила, так что учитель отравился?

Наташа знала уже по опыту, чем сильнее мать недовольна, тем тише становится у нее голос. Но из-за кого мама сердится, из-за Льва Михайловича, что ли? Да это же обычная шутка. Но сил, чтобы признаться, в себе не нашла.

— Нет, я не знаю кто, — опустила она глазки долу. — Пришла, а там… Химик бешеный дыму напустил, орал, как дурак!

— Мне сегодня в магазине сказали, что это все ты натворила, Наташ. Ты!

У Наташи, как и у матери, были пышные рыжие вьющиеся волосы и… взрывной характер. Она знала, что лучший способ защиты — ответная атака.

— Кто, кто сказал? — закричала резко. — Учителя? Да они сами ни черта не знают!

Мать чувствовала, как у нее вздымается рука влепить «паршивке» пощечину, она едва сдерживалась.

— Наташа, сознайся добром. Ты же отличница, ты же всегда отстаивала правду!

Наташа почувствовала, что мать и впрямь что-то знает, но сомневается, а потому опять попыталась строить из себя невиновную, которую зря обвиняют.

— Я и сейчас отстаиваю. Что ты на меня орешь? Правда, я не видела.

А мать все сильнее накалялась, голос же, наоборот, леденел:

— Не ври. Не знала я, что ты у меня такая. Мне сегодня твой Калач все рассказал. И директор пожаловался, ведь ты человеку здоровье испортила, ты понимаешь это или нет, дура?

Наташа, вспыхнув от обиды, вскочила. Никогда ее мать не обзывала дурой. Ребята, наоборот, вокруг говорили, какая она молодец. А Калач каков оказался… двурушник. Хотя вранье: просто мать знает, что он ей нравится, вот и решила зацепить. А если не вранье, ладно…

Она изо всех сил хлопнула дверью.

— Подожди! — крикнула мать, догоняя. — Медаль свою на задницу нацепи, героиня хренова!

— Это же шутка была! Как ты не понимаешь? Разберись сначала, а потом ори! — задохнулась от ярости Наташа, потому что мать размахнулась и швырнула медаль, ее гордость, на дорогу.

Такого она никогда не простит. Уйдет из дома. Уйдет навсегда. Пускай поищет!

— Шутка! — разорялась мать на всю улицу. — Для них это просто шутка! Учитель легкие пожег, а им шутка. Они, видите ли, всего лишь поигрались. Человеку двадцати трех лет нет, а уже астму заработал. Только вернись, я тебе всыплю, сволочь такая, покажу, как шутить…

В тот вечер Наташа пошла не к своему парню, а решительно, не оглядываясь, прошагала мимо белого дома к братьям Дуплищевым.

Косматые, черные, словно цыгане, братья перебирали старенький, сильно побитый мотоцикл «Ковровец». Оба, как малые дети, были перепачканы в мазут, со двора сильно несло бензином. На лавке лежали промытые, поблескивающие в лучах вечернего солнца детали от мотора.

— Ты, случаем, домом не ошиблась? — с усмешкой спросил Петр и кивнул на Павла. — Гля, лиска явилась. В одной хате рыжим хвостом повертела, а теперь в наш курятник решила заглянуть.

Павел разом отвернулся, протирая колесо, — чем ему хвалиться? У Калача — зашибенная «Ява» — новая розовая пантера. И шлем розовый, новенький, с золотым кленовым листом. А тут старый «Ковровец», а шлем похож на разбитое корыто черного цвета.

Наташа решительно надела просторный шлем на голову, на свои горящие в косом свете солнечных лучей волосы. Пропадать, так с музыкой.

Павел по-прежнему не глядел в ее сторону, так был обижен, ведь девчонка ушла к другому, а Петр улыбался, хотя глаза резали лезвиями.

— Ты зачем явилась? Калача надо отдуплить?

Наташа кивнула. Петр, а он учился в одиннадцатом классе, подошел, вытирая руки.

— Решила к брату назад вернуться?

— Да, — прошлась кокетливо по двору, приблизилась к стоявшему на табуретке аккумулятору, — пришла с Павликом покататься. Он мне обещал.

Вдруг Петр рванулся вперед и, схватив табурет вместе с аккумулятором, оттащил в сторону.

— Но-но, ты осторожнее! Паш, гляди, а то она и тут нахимичит. Насыплет соли или земли в электролит, она же безбашенная.

Наташа залилась нервическим хохотом, нужен ей какой-то аккумулятор, электролит… Она фыркнула, стаскивая с себя неудобное «корыто», мол, больно нужно.

— Иди-иди, — выпроваживал ее Петр со двора. — Это я рассказал твоей матери давеча в магазине, как ты нашего химика отравила… Серега Калачов тут ни при чем. Хочу, чтобы все знали, какая ты, лисичка, на самом деле.

 

Лев Михайлович не признал в пятидесятилетней, сильно раздобревшей женщине ту, прежнюю, Наташу Кузнецову. Правда, он замечал за свахой некоторые странности. Та была чем-то напугана и как-то чуждалась его. Никогда при нем не смеялась, никогда не спорила.

— Я вам честно признаюсь, — улыбался он радушно. — Данилка удивительно на вас похож, я этому очень рад. Есть такая примета, если внук уродился в бабушку, то будет богатым и счастливым.

А Наталья Николаевна мучительно раздумывала, как же ей поступить, хотелось во всем признаться, выплакаться вволю, но вместо этого она робко молчала.

Однажды, проснувшись с румяными щеками, Данилка слез с кровати, взял бабушку и дедушку за руки и, оглядев их, нежно пропел: «Любля-я-я-я!» В груди Натальи Николаевны словно лопнул обруч, и она захохотала, залилась жаворонком, зашлась звонким серебряным хохотком. Слезы полились из ее глаз градом. Она тискала и целовала вырывающегося мальчишку, уже не понимая, то ли смеется, то ли плачет.

— Сомневался, а теперь узнаю прежнюю Наташу Кузнецову, — сказал сват удивленно. — Как же я любил твой смех… Жаль, что я не учитель, а ты не ученица, теперь мы, скорее, иголка и нитка. Успокойся…

 

---

Иван Васильевич Быков родился в 1952 году в селе Путятино Липецкой области. Окончил Липецкий государственный педагогический институт. Работал учителем в школах Воронежской и Липецкой областей. Печатался в центральных и областных газетах, коллективных сборниках. Автор книг для детей «Мышиное семейство Монти-Морих», «Догадливый кот — урожайный год», «Враль и герой Мишка Орлов» и других. Лауреат конкурса «Добрая лира». Член Союза писателей России. Живет в городе Нововоронеже.