Что пережито — не забыть…

Осень 1941-го года. Начало войны

Пережитые мной военные годы тесно связаны с жизнью и судьбой города Воронежа, где я жила. Начало войны совпало с днем моего четырнадцатилетия и с предстоящей вскоре учебой в седьмом классе школы № 1 ЮВЖД на улице Сакко и Ванцетти. Мы жили на ул. Освобождения Труда в доме № 20. Горести и тяжесть войны стали ощущаться с первых ее дней. Ушел на фронт отец Петр Филиппович Артеменко, следом четыре брата мамы — Александр, Петр, Алексей, Леонид Ивакины; два младших брата погибли. С тревогой и грустью переживались потери на фронте.

По-настоящему тревожной и напряженной жизнь стала осенью — в октябре-ноябре, когда смертельная опасность нависла над Москвой. Воронеж оказался прифронтовым городом, началась эвакуация заводов и учреждений, формировались эшелоны для отправки населения в безопасные восточные районы страны. В небе над городом повисли защитные аэростаты. Поступало много раненых в госпитали, которые размещались в зданиях школ и других учреждений. Нашу школу занял штаб Юго-Западного фронта, его командующим был маршал С.К. Тимошенко, членом политотдела фронта — Н.С. Хрущев. Они жили через дорогу от штаба на углу улиц Сакко и Ванцетти и Батуринской в двухэтажном доме, который сохранился до нашего времени. Фасад дома выходит на Батуринскую улицу, а задняя часть дома располагалась в нашем дворе, который был ограничен улицами Сакко и Ванцетти, Батуринской и Освобождения Труда. Появление двух военных высокого ранга вызвало любопытство ребят нашего двора. Крупные звезды в красных петлицах помогли определить маршальское звание одного из них. Это был Семен Константинович Тимошенко.

Пришлось перейти в другую школу — № 8 на проспекте Революции. В то же время мы готовились к эвакуации в город Бузулук. Эшелон создавался военкоматом. Но вследствие тяжелых переживаний бабушка слегла с инсультом, пришлось отказаться от возможности спастись в эвакуации от многих бед.

Жизнь становилась все более напряженной и тревожной. Чаще раздавались гудки воздушной тревоги, на крышах домов начали дежурить бригады защитников зданий от зажигательных бомб. Город погрузился в густую тьму не только из-за глубокой осени, но также в результате защитной маскировки. Несмотря ни на какие трудности, Воронеж продолжал жить привычной жизнью, хотя во многих случаях и нелегкой. Работали учреждения, школы. В нашей школе проводились уроки не только по обычным предметам 7-го класса, но много часов отводилось также изучению устройства аппаратов связи; нас готовили в случае необходимости стать связистами. Под влиянием общего настроения мы с подругой Ниной Конягиной пошли в госпиталь на проспекте Революции, чтобы после школы помогать раненым. В наши обязанности входило чтение и написание писем, кормление раненых, когда они были беспомощны и т.п. В особенно трудные дни, когда круглосуточно шли операции и было много раненых, иногда приходилось быть помощниками в уборке операционной и перевязочных. Чувство сострадания, душевного тепла и уважения возникало к легкораненым, которым иногда приходилось ждать в вестибюле своего подъема на этаж. Удивляло и радовало терпеливое спокойствие этих людей, которые обычно полулежали на полу вестибюля и мирно разговаривали друг с другом. Удивительным теплом, заботой о близких было проникнуто содержание писем, которые посылались домой. Вопросы и утешения, заверения в скорой победе касались разных и близких людей, о себе же говорилось скупо и оптимистично. Обычно половину письма занимало перечисление многочисленных родственников, которым посылались приветы. При написании писем мы познакомились с множеством наименований лиц в составе родословной у русских людей.

К зиме 1941-го года в связи с победой Красной армии под Москвой от Воронежа отодвинулась угроза нападения немецкой армии. Наступила счастливая передышка, хотя многие трудности остались и прибавились новые.

7 ноября 1941 года на площади 20-летия Октября (так тогда называлась площадь Ленина) состоялся военный парад, так же как в Москве и Куйбышеве (теперь — Самара). Нескольким мальчишкам из нашего двора удалось просочиться на площадь. Они рассказывали потом, что видели колонны идущих красноармейцев, артиллерийские пушки и гаубицы, мотострелковые части, двигавшиеся на машинах и тягачах. Принимал же парад войск стоявший на трибуне маршал С.К. Тимошенко. Сразу же после парада воинские части отправились на фронт.

Суровой осенью 1941 года и зимой 1941-1942 годов фантастической мечтой могла показаться мысль о том, что в недалеком времени отпадет необходимость в госпитале и его место займет разрушенный войной университет, что вместо госпитальных палат на всех этажах будут аудитории для занятий, а на месте операционных и перевязочных начнет создаваться фундаментальная библиотека. Но мечта стала реальностью. Вскоре после освобождения Воронежа 25 января 1943 года здание на проспекте Революции 24, где раньше размещался госпиталь, было передано Воронежскому государственному университету. Стали возвращаться из Елабуги университетские преподаватели, которые были там в эвакуации, приехала группа обучавшихся в Липецке студентов-филологов. Лекции слушали в холодных аудиториях, сидя на досках, положенных на ящики из-под патронов. Часто замерзали чернила в чернильницах-непроливашках. Но на подобные неудобства обычно не обращали внимание.

1942-й. Беды и страдания

1942-й больше всего запомнился огромными бедами и страданиями. В первой половине года в Воронеже установилась стабильная, относительно спокойная жизнь: не было воздушных тревог, меньше стало поступать раненых с фронта. Главные трудности теперь были связаны с трескучими морозами и недостатками в продовольственном снабжении. Было холодно в квартирах, работу и учебу приходилось совмещать с очередями, с отовариванием продовольственных карточек. Близкие родственники — бабушка и жена маминого брата Леонида тетя Тамара стали жить вместе с нами. В январе ждали рождения моей двоюродной сестры. Брат мамы, который в это время сражался в составе войск береговой артиллерии на Таманском полуострове, в своем последнем письме дал нам строгий наказ быть всем вместе в трудные дни. Родившаяся девочка никогда в жизни не увидела своего отца, также как он ее. Отец Иры героически погиб, осталось лишь его имя на памятнике на косе Рубаново Таманского залива.

Самые страшные беды ожидали Воронеж во второй половине года, с началом лета. Предвестником грядущих бед стал внезапный воздушный налет на беззащитных детей, собравшихся на свой слет 13 июня 1942 года. Тогда погибло много ребят. А дальше с июня начались бомбежки, воздушные тревоги. К концу месяца они были ежедневными. Совсем тревожно стало в последние дни июня, в начале июля. Теперь слышались гулкие удары стреляющих орудий со стороны военного городка.

После сильнейшего воздушного обстрела города 1 июля жильцы нашего дома переселились в подвал, который стал нашим убежищем на последующее время. Началось бегство жителей Воронежа из города через Чернавский мост. Нескончаемые потоки людей двигались на левый берег до вечера 6 июля; в этот день в 6 часов вечера мост был взорван, чтобы преградить путь на левый берег уже входящим в город частям немецкой армии. Уйти из горящего города нам не удалось. В страшные дни лета 1942 года, когда враг был у ворот города, хотелось верить в любое чудо, которое могло бы отогнать беду. Одним из таких чудес, о котором молились многие жители Воронежа (и мы в том числе), казалось скорейшее открытие второго фронта. Но чуда не произошло. Мы остались в оккупированном городе.

Во время нашего пребывания в подвале слышались звуки падающих бомб и стрельбы. Огромная бомба упала на соседской Батуринской улице, была разрушена часть нашего дома, а при наступившем затишье во дворе были обнаружены тела двух убитых красноармейцев. Жильцы дома их там же похоронили, а вскоре в наш двор въехал танк с сидящим на нем немцем.

Пока мы жили в подвале, к нашему двору был приставлен немец, видно, на правах надзирателя. Вскоре он проявил свою неприглядную сущность. Влетев как-то в подвал, начал кричать по-немецки: «Ди ур, ди ур!» (часы, часы!). Одна из женщин «догадалась», что ему надо: узнать, который час. Срочно позвали со двора соседа Мариновского, который хвастался своими швейцарскими часами и к тому же расхваливал немцев за их деликатность и воспитанность. Сосед важно явился со своими часами, но не успел оглянуться, как они были вырваны немцем из его рук.

Через два дня прибежала к нам моя подруга Нина, которая жила в Больничном переулке и с грустью сообщила, что этот же немец вырвал у нее из рук банку с топленым маслом. Но это сообщение было сущим пустяком по сравнению с другой новостью: она и ее сестра Люба похоронили у себя во дворе бабушку, которая внезапно умерла во время бомбежки. Они с сестрой теперь остались вдвоем, так как родителей уже не было. Только спустя много лет удалось узнать, что девочек судьба забросила в Крым и что обе они стали врачами.

Какое-то время мы продолжали жить в подвале, перебиваясь скудной едой, приготовленной на костре, в беспомощном ожидании решения нашей судьбы. Неожиданной новостью стал слух о предстоящем выселении жителей из города. Вскоре он стал реальностью. Пришел во двор немец, застрелил дворовую собаку, собрал всех во дворе и приказал двигаться к Первомайскому саду. Воспользовавшись тем, что нас гнали толпой, мы вышли из нее и нижними улицами двинулись к дому, где жила бабушка Евдокия Максимовна Ивакина до переезда к нам, на улицу Верхне-Стрелецкую. В доме бабушки к нам присоединилась мама тети Тамары; она жила недалеко в своей квартире. Теперь в доме бабушки собрались шесть человек: я, мама, сестра, тетя Тамара, ее мама и дочка. Теплилась надежда, что может быть тут нас не тронут. Но беда дошла и туда. В этот раз нас выгонять пришли два бравых западных украинца с нагайками. Страшной трагедией на всю жизнь отпечаталось в памяти прощание с бабушкой, которая не могла никуда идти и, беспомощная, должна была остаться в полном одиночестве в пустом городе. Концом ее жизни оказался Песчаный лог…

Нас собрали у Девицкого выезда и погнали большой толпой по улице Моисеева и Краснознаменной в сторону Дона.

Еще до выхода из города случилась беда: проезжавшая машина с немецким офицером задела детскую коляску, в которой тетя Тамара везла свою шестимесячную дочку Ирочку. Коляску пришлось бросить, на помощь пришла находящаяся рядом с нами женщина с девочкой Альбиной. Они помогли перенести вещички в свою тележку, а Ирочку понесла ее мама на простыне, повешенной на шею (как это делают цыгане). Альбина и ее мама в дальнейшем присоединились к нашей «компании».

На улице Моисеева немцы неожиданно принялись выхватывать мужчин из колонны изгоняемых из города людей. Как потом оказалось, их использовали на рытье окопов на линии фронта. Далеко не все из этих страдальцев остались живыми. Большая часть их не вернулась.

В первый день мы прошли под конвоем до Дона, перешли по понтонному мосту и к сумеркам остановились на ночлег в поле со стогами сена. На следующий день пошли дальше. Немецкие конвоиры безостановочно гнали и торопили бесконечный поток жителей, выгнанных из Воронежа. И в то же время присматривались к ним. Недалеко от нас они выгнали из толпы несколько человек, и тут же мы услышали душераздирающий женский крик: «Люди, скажите им, что я не еврейка». Но что могли сказать и сделать такие же беззащитные люди… Немцы повели куда-то этих несчастных евреев. Похоже, что то была семья или группа родственников.

От пройденной дороги осталось в памяти тупое, бесконечное шагание под изнуряющими лучами палящего солнца. Поздно вечером мы пришли в Хохол, расположились на берегу речки и, наверное, первый раз за все время перекусили, разделив принесенный с собой небольшой запас еды. В Хохле на площади было множество людей, прибывших из Воронежа, которые были озабочены поиском потерявшихся родственников. На заборах висели клочки бумаги с указанием места встречи. А дальше предстоял новый путь; так мы оказались в поселке Курбатово Нижнедевицкого района, где, как оказалось, располагался лагерь, огороженный колючей проволокой. Здесь решалась дальнейшая судьба узников. В лагере установилась атмосфера пустого, безразличного отношения ко всему людей, ожидавших решения своей участи. Настроение их определялось пониманием своей полной обреченности, беспомощности и бесправия. По решению комендатуры лагеря часть узников отправлялась в Германию, специалисты должны были регистрироваться и после этого попадали в оккупированные города. Большую же часть жителей Воронежа погружали на открытые железнодорожные платформы и отправляли дальше, в другие населенные пункты. Моя тетя Тамара с мамой и дочкой оказались в Щиграх Курской области, где она заболела тифом, и ее мама носила внучку Иру на грудное кормление в тифозный барак. Позже они отправились в Курск, где жили наши родственники. А мы втроем — я, мама и сестра — оказались в Хохле.

Село к этому времени избавилось от наплыва беженцев, жизнь как-то отрегулировалась и протекала довольно спокойно и неторопливо. Во главе села был староста, но его роль не была заметной. На площади иногда появлялся рыжий немец огромного роста на таком же белом коне. Видимо, он был назначен главной управляющей персоной. Но и он мало интересовался сельской жизнью.

Быт воронежских горожан и коренного населения был крайне скудным и полуголодным. Не было многих самых необходимы вещей и предметов, вроде мыла, соли, постельного белья и т.п. В скудном питательном рационе преобладала сахарная свекла, которая заменяла и сахар, и картошку. К осени начали болеть люди, но врачебной помощи ждать было неоткуда. Несколько врачей из Воронежа предприняли попытку организовать здравпункт для населения. Но это намерение не смогло осуществиться полностью, так как не получило ниоткуда должной поддержки. Больные могли лишь получить врачебную консультацию, лекарства же отсутствовали совсем.

В Хохле мы поселились у добрых, очень небогатых людей по фамилии Череповы. Звали хозяев Степан и Нюра. От этой поры на фоне воспоминаний о беспро­светной полуголодной жизни отчетливо сохранилось в памяти время тяжелой, длительной болезни, мое беспомощное лежание на чем-то, похожем на нары, в бесконечной жаре и лихорадке. Предполагали, что у меня тиф.

Никаких немецких воинских частей до середины осени 1942 года в Хохле не было. Они начали появляться, когда развернулись бои под Сталинградом. Тогда через Хохол проходили все чаще и чаще небольшие группы немецких солдат. Обычно они появлялись поздно вечером, вселялись по несколько человек в хаты, а утром отправлялись дальше. Однажды темным вечером в соседнюю с нами хату прибыл какой-то важный офицер с денщиком, кажется, генерал. В руках он нес попугая. Утром он отправился дальше.

В основном эти визиты проходили благополучно, так как хозяева приспособились к ним, вовремя переселялись в чуланы или на чердаки. Но иногда случались или недоразумения. Был случай, когда нас чуть не расстрелял ночевавший в нашей хате немецкий солдат. Вместе с двумя другими немцами вечером перед сном он вышел прогуляться в огород за домом. А утром не смог найти свою винтовку. Схватив винтовку у приятеля, он нацелился на нас и стал требовать свое оружие. Спасибо, наш хозяин догадался сразу побежать в огород и нашел ее там.

Нас вместе с хозяевами выгнали на снег и сильный мороз, а сами заняли наш дом. На помощь пришла жившая неподалеку женщина — моя тезка Елизавета (все знакомые называли ее Лисавьей). Мы поселились у нее и оставались до освобождения Хохла и возвращения домой.

Чудом оказался неожиданный приход какого-то очень старого человека с бутылкой меда, что стал моей основной едой, а может быть и лекарством. Я медленно выздоравливала. Позже, уже в Воронеже рентгеновский снимок показал, что у меня начинался туберкулезный процесс в легких.

Из Хохла немцы ушли без боя. Перед уходом они попытались сделать несколько поджогов, но не успели. А ранним утром мы услышали скрип колес двигавшегося по снежной дороге обоза и громкую русскую речь красноармейца. Наша воинская часть вошла в село. Это было 23 января 1943 года.

Вскоре после освобождения Хохла и Воронежа мы стали собираться в обратный путь. Мама, сестра и я смогли попасть домой в начале марта. Мы шли пешком по снегу, и путь наш опять шел через Дон, подошли к нему около Семилук и перешли его по замерзшему льду. По-другому выглядел берег: от него поднималась гора, на которой лежало множество погибших, по всей видимости, красноармейцев в белой маскировочной одежде.

В разрушенный город мы вошли, когда уже темнело. Пришлось медленно пробираться по узкой дорожке между чугунными противотанковыми ежами. По имеющемуся адресу дошли до разрушенного дома, в котором оборудовала себе каморку мамина бывшая сослуживица; жарко топилась небольшая печка, было тепло. БЛльшего счастья мы, кажется, никогда раньше не испытывали. На другой день мама пошла в какое-то учреждение, где ей дали ордер на комнатушку в небольшом домике на улице Дурова. Там мы обосновались до возвращения отца с фронта в 1946 году.

Радость возвращения в родной город смешивалась с горестным чувством при виде его развалин.

1943-й. Возрождение жизни

1943 год стал переломным в жизни страны и вместе с ней — города Воронежа. Еще давали знать о себе многие трудности войны и ужасы оккупации, но жизнь брала свое. И трудности стали переживаться легче. Остались в памяти некоторые эпизоды из школьного быта, когда, например, среди урока открывалась дверь класса и раздавалась команда: «Срочно выгружать уголь (или дрова) для отопления». Или на перемене дежурная радостно сообщала: «Девочки, сегодня с сахаром». А речь шла о ломтике черного хлеба, который нам давали вместо завтрака. Полуголодные, плохо одетые люди оживали.

Огромным жизненным стимулом были военные успехи на фронте. Разгром немецких войск под Сталинградом, прорыв блокады Ленинграда, победа на Курской дуге, а в августе первые салюты в честь освобождения Орла и Белгорода. С большой радостью и облегчением воспринимались торжественные и гордо звучавшие по радио слова диктора Левитана: «Наши войска освободили…» такие-то города и населенные пункты.

Постепенно оживал и восстанавливался город. Появлялись новые учреждения, библиотека. В небольшом домике на улице Луговой открылась детская консультация. Мама, Лидия Александровна Артеменко, врач-педиатр, стала ее заведующей. 1 сентября открылись две школы — № 9 на улице К. Маркса и № 17 в начале улицы Сакко и Ванцетти. Я начала учиться в 8 классе, а моя сестра Нина — в 3 классе. Возвращались люди и учреждения из эвакуации. Вскоре пошел трамвай по центральной магистрали города. К весне на предприятиях начали давать участки земли для посадки картофеля. Огороды оказались большим подспорьем для горожан.

Заработали учреждения культуры. Популярностью пользовался театр оперетты (в нынешней филармонии) и его актеры, особенно Фразе, Кучеренко, Дарский. Часто приезжали на гастроли известные музыканты, артисты. Огромным успехом пользовались гастроли С. Лемешева, К. Шульженко и других. Все это повышало настроение людей и способствовало освобождению от накопившихся переживаний и ужасов войны. В открывшемся кинотеатре «Комсомолец» демонстрировались фильмы.

В последние годы войны и после нее в Воронеже широко развернулась работа по восстановлению разрушенного города, в которой активно участвовало население. Мое участие в этой работе совпало уже с учебой в университете. В памяти всплывает, в частности, огромная, занимающая почти целый квартал гора строительного мусора от разрушенного здания бывшего университета. И теперь трудно представить, сколько человеческих рук и силы потребовалось на то, чтобы разобрать и убрать колоссальное количество разбитых камней и щебня только из одной этой груды. А сколько подобных развалин было в городе! И эти трудности преодолелись.

Победа была встречена с огромным ликованием, которое длилось от рассвета до позднего вечера 9 мая. В это же время наряду с радостью часто возникало состояние, когда хотелось разрыдаться и выплеснуть накопившееся горе, страдания войны.

Закончившаяся война, так или иначе, затронула все области и стороны жизни нашей страны. После одержанной победы встала не менее трудная задача — восстановление послевоенной жизни. Решать эту задачу нужно было с учетом конкретных условий и возможностей каждого места и случая.

В полуразрушенном университетском городе Воронеже важную роль в подготовке кадров по разным специальностям призван был решать Воронежский государственный университет с его разными факультетами.

Первого сентября 1945 года состоялось рождение послевоенного Воронежского университета, обусловленное началом занятий первокурсников на всех факультетах, в том числе на историко-филологическом факультете (с 1960 года — филологического). На первый курс нашего факультета поступило 30 человек.

Особенностью этого набора и, соответственно, выпуска было большое количество студентов, пришедших с войны, активных участников военных действий на фронте. Это Б.Т. Удодов, М. Палкин, Я.И. Гудошников, Г.В. Антюхин, И. Жарких, И.С. Торопцев, И.В. Трофимов, М.К. Милова (Карпова), М.В. Клементьева (Федорова), Л. Владимирова (Актемперанская), Е. Кривошеева, Т. Мочалова (Жарких), Т. Глазнева. Некоторые студенты впоследствии стали профессорами и занимали руководящие должности на факультете. Б.Т. Удодов заведовал кафедрой и был деканом филфака. Должность декана занимали в разное время Я.И. Гудошников и И.С. Торопцев. Заведовал кафедрой на факультете журналистики Г.В. Антюхин.

В 1946 году набор студентов на 1-й курс значительно увеличился — до 54 человек. И на этом курсе учились студенты, пришедшие с фронта: И. Толстой, С. Титов, Г. Туронок, М. Новиков, Л. Орловская, Н. Петрова. Бывшие фронтовики, вкусившие радость мирной жизни и учебы, создавали на факультете атмосферу деловой и интересной студенческой жизни.

Создавались научные кружки, проводились научные конференции, обсуждения литературных новинок и т.д. На кафедре русского языка создали даже научное общество. По окончании войны на факультете возникла яркая и значительная по содержанию и составу участников самодеятельность. Успешно работал театральный кружок, которым руководил актер драматического театра Пальмин.

Бурная студенческая повседневность помогала легче преодолеть сохранившиеся еще трудности предыдущих военных лет. Довольно легко переносились бытовые невзгоды, жили с ощущением радости существования и победы.

Учебную работу и развитие факультета невозможно представить без имени и личности истинного патриарха профессора В.И. Собинниковой — заведующей кафедрой русско-славянского языкознания. Ее многолетняя научная, преподавательская и общественная деятельность с первого дня послевоенного университета и до конца жизни были посвящены факультету, кафедре и студентам.

Большой вклад в развитие факультета с момента начала послевоенной работы внесла Р.К. Кавецкая, ставшая первым заведующим отдельной кафедры русского языка в 1960 году. Много сил, таланта и профессионального мастерства до сих пор отдает факультету П.А. Бороздина, которая в 1966-1970 годах занимала пост декана факультета.

На протяжении всех лет своего существования факультет постоянно пополнялся учеными, профессорами, преподавателями. 1950-е годы связаны с именем и научно-исследовательской деятельностью известного ученого профессора П.Г. Богатырева. С 1968-го по 1981 год кафедрой русского языка заведовал И.П. Распопов — ученый, внесший значительный вклад в развитие лингвистической науки. Его последователем стал профессор А.М. Ломов.

Стоит вспомнить и отдать дань благодарности многим другим членам доброго коллектива, некогда сложившегося на филологическом факультете.

В первые послевоенные годы факультет пополнился молодыми преподавателями, выпускниками московских вузов. Вскоре они стали профессорами, видными учеными, заведующими кафедрами. Бывший фронтовик А.М. Абрамов до конца жизни заведовал кафедрой советской литературы. Вернувшийся с войны профессор С.Г. Лазутин был бессменным заведующим кафедрой фольклора. Профессор А.Б. Ботникова свою научную и преподавательскую деятельность связала с заведованием кафедрой зарубежной литературы.

Тяжело было отвечать на вопрос, существовавший когда-то в анкете: — Были ли в оккупации? Большим желанием было спрятать подальше все пережитое, а еще лучше забыть навсегда.