Дорогою дорог

* * *

Сплелось, перепуталось — кто разберет,

Что это за таинство — русский народ?

Откуда берет он вселенскую ширь?

Здесь русский — татарин,

и русский — башкир.

А горец, жену оставляя и мать,

В бою будет русским себя называть.

И Родина вся у них — Вечная Русь,

И мать их напутствует: «Только не трусь!»

Напутсвует воина старый отец:

«Нет в мире отважнее русских сердец!

Отважнее — нет и доверчивей — нет,

И в этом секрет наших славных побед!»

… Где нынче хазары и те племена,

Что русскую землю терзали сполна?

Где половцы, где тот воинственный сброд,

Что вечно с мечами стоял у ворот?

Но, острым держа свой каленый булат,

Всегда был на битву готов Коловрат.

И символом старых и новых побед

Готов был схватиться с врагом Пересвет.

И пусть враждовали друг с другом порой

Князья… Брат на брата — вышагивал строй,

И русский же город порою горел

От русских шальных огнедышащих стрел.

И пусть кто-то верил, что здесь навсегда

Чужая орда, Золотая Орда…

Но вновь находился средь массы людской

То Дмитрий Пожарский,

то Дмитрий Донской.

А всех лже-Димитриев выгнали прочь,

И пушки палили в победную ночь.

И Стенька — разбит и коварно пленен,

Не взял бы подмоги от вражьих племен.

Башку перед казнью склонив на плечо,

Не взял бы подмоги у них Пугачев.

На плаху взошел после всех неудач,

И русским мечом мрачный русский палач

Отсек ему русскую эту башку —

Случалось такое на русском веку.

Осмыслив, что русских нельзя покорить,

Примчались французы, чтоб русским «служить»,

Потом, ухмыляясь, пришла немчура…

Для вида по-русски кричали: «Ура!»

И наполучав православных имен,

Всходили на русский заманчивый трон.

А дальше — известно… И брызгала вновь

За Русь непокорную русская кровь.

И колокол бил там, где, выстроясь в ряд,

Шли с русскими рядом башкир и бурят,

Вставали, обиды забыв поскорей,

Сапожник-еврей и художник-еврей.

Хоть вслед им грозили, срываясь на крик,

Кабатчик-еврей и еврей-ростовщик…

Ведь Родина общая — Вечная Русь.

И мать им велела: «Ты только не трусь!»

Напутствовал воина старый отец:

«Нет в мире отважнее русских сердец!»

И как не послушать героя-отца?

Вот так и живем… И вот так — без конца!

 

* * *

Помню день рожденья… Мне — четыре.

— Толичек, пойдем, измерим рост…

Родственники в тесненькой квартире

Дружно собрались… И первый тост.

Будто по команде, дружно встали.

Никого чужих, своя семья…

Первый тост: «За вас, товарищ Сталин!»

Сталин — вождь, но как же, как же я?

У кого сегодня день рожденья,

Это кто немножечко подрос,

И кому заветное варенье

Дядя Гриша в баночке принес?

Вроде мне… А пьют-то за другого,

Третьего июля, в светлый день…

До сих пор обидно, право слово,

До сих пор рассказывать не лень…

Я тогда заплакал не для виду,

Шпроты отодвинул, колбасу…

Думал ли, что детскую обиду

Сквозь года из детства пронесу?

…Нынче снова третий день июля,

Мигом пролетело сколько лет.

Только гости в дом не завернули — —

В доме я и сталинский портрет.

Наполняю чарку… На мгновенье

Поднимаюсь… Сгорбленно стою.

Ну, за вас!.. И пью, моля прощенья

За капризность детскую свою.

Возвращаясь в день тот, в те печали,

Вижу, что из женщин и мужчин,

Кто там был, кого там вспоминали,

Только он остался, он один…

 

* * *

Настала осень, хоть еще жара,

Все так же лучезарны вечера,

И лишь слегка прохладнее к закату.

Заметнее, что стал короче день,

Да чуть длиннее — тень и полутень…

И больше фруктов купишь на зарплату.

 

А остальное — нет, не ерунда…

Сказала: «Нет!» та женщина, что «Да!»

Так много раз напрасно говорила.

А я не слышал ласковых речей,

Лишь повторял, что я — ничей, ничей…

И женщина, согнувшись, уходила.

 

И вот теперь бунтуют плоть и кровь…

Сам повторял: «Судьбе не прекословь,

Любовь одна, но разных женщин любишь.

Меняются черты и имена…»

А оказалось — женщина одна,

А жизнь — тот самый сук, который рубишь.

 

И все смешалось — осень и тоска,

И тот комар, звенящий у виска,

И эта тень вселенского разлада.

Так хочется не думать ни о чем,

Но ангел наклонился над плечом

И повторяет: «Милый мой, так надо!»

 

И ты стоишь, не нужный никому,

Струится свет, но видишь только тьму,

И чувствуешь предзимнюю тревогу.

Так много слов, а нечего сказать…

И Лермонтов припомнился опять —

Там, где один выходишь на дорогу…

 

* * *

Октябрь… Не хочется душе

Уже ни воли, ни покоя,

Когда стоишь на рубеже,

Где впору думать про другое.

Где весь в кровоподтеках сад…

И там, забытые под кроной,

Угрюмо яблоки висят

Среди раздумчивости сонной.

И понимаешь, чуть в зенит

Поднимешь голову от быта,

Что ты ведь тоже позабыт,

Как это яблоко забыто.

И ощущая в горле ком,

Обнимешь дерево нагое,

И станешь думать о другом,

Не зная — где оно, другое…

 

* * *

Души испуганный сигнал

Опять стучится в подреберье.

Я непростимое прощал

И верил в хрупкое безверье.

За выдох принимая вдох,

За крик — вселенское молчанье,

Я брел дорогою дорог

И слушал вечности звучанье.

Казался мне пустыней — сад,

В пустыне ж поспевали сливы…

Не обещал пути назад

Господь — седой и молчаливый.

И чей-то голос из глубин

Душа, немея, доставала:

«Ты шел один?.. Иди один!..»

Другого не было сигнала.

Кружил орел над головой,

Я в стенку бился головою…

Да в бездне голос роковой

Все рокотал про роковое…

 

БЛАГОДАРЮ…

Зое

 

За то, что любила, за то, что спасала,

За то, что со мною покоя не знала;

За то, что лечила, себя забывая,

За то, что простила, узнав, что другая

Готова делить со мной славу и ложе…

За то, что страдала: «О боже! О боже!»

За то, что прошла со мной версты и зимы,

За то, что глаза твои необходимы;

За то, что со мною ты вместе старела,

За то, что ночами ловила несмело

Дыханье мое через шаткие двери,

Страшась преждевременной горькой потери;

За то, что, винясь за былые ошибки,

Я радуюсь той же наивной улыбке;

За то, что в халатике ходишь, зевая,

За то, что ворчишь… И за то, что живая…

 

* * *

Словно губы мои, посинели

Золоченые краешки туч.

Ветерок, шевелившийся еле,

Стал ветрилой, что груб и могуч.

 

А потом загудело, завыло,

Вдоль дороги ковыль понесло.

И жевать перестала кобыла,

И с лодчонки сорвало весло.

 

А потом все, что криво лежало,

Все, что было поставлено вкось,

Покатилось, гремя, побежало,

В непонятную ширь понеслось.

 

Лишь старуха шагнула к воротам,

Хоть сквозь пыль не видать ничего:

«Погляжу на дорогу… А кто там?

Может, надобно в хату его?»

 

Никого… Лишь ветрило устало

Дым сносил с покосившихся стрех,

А она все стояла, стояла,

И за этих молясь, и за тех…

 

---

Анатолий Юрьевич Аврутин родился в 1948 году в городе Минске. Окончил Белорусский государственный университет. Главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Автор свыше 30 книг поэзии, прозы и переводов. Обладатель «Золотого Витязя-2022» в жанре поэзии, лауреат Национальной литературной премии Беларуси, Большой литературной премии России, международной премии им. Марины Цветаевой, премий журналов «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия», «День литературы», «Сура», «Берега» и др. Живет в Минске.