Только сны возвращают знакомые лица

* * *

Вот дом, построенный давно,

добротно, по тогдашней моде —

в нем до сих пор еще тепло

при самой пасмурной погоде.

Так много разных глаз и лиц

мелькало в этих старых окнах,

так много радостных страниц

запечатлели эти стекла…

Но и болел наш добрый дом,

о чем напоминают щели —

как знак прошедших похорон

под звук тоскующей метели.

Годами вечная вода

подтачивала его силы,

и ветер сильный иногда

на крепость проверял стропила.

Иная музыка теперь

звучит в квартирах — стало тише:

не хлопает в парадной дверь,

и громких криков не услышишь…

 

* * *

Простые истины и вещи, простые запахи и звуки —

из них «монтируется» вечность, хоть это и не «по науке».

Глас воронья в сосновой роще (средь зданий сохранилась чудом!) —

сложнее кажется и проще вернуть, что прячется под спудом…

Как в детстве, заглядевшись в небо, представить яхту с парусами,

под перевернутой телегой травинки изучать часами,

смотреть на воду молча, долго, стеречь пугливых жеребят,

бродить как будто бы без толку в лугах в компании ребят,

ждать молока в холодной кринке, есть хлеб и яйца из печи…

Пастух и стадо на картинке — ни звука… Сколько не кричи…

 

* * *

Скромная отцовская медаль

с профилем ушедшего вождя…

Пробегая временную даль,

вижу шестилетнего себя.

Отшумела, кажется, война,

но о ней — и песни, и стихи,

но везде еще живет она,

но еще видны ее штрихи…

Гимнастерка, фронтовой ремень,

фотки черно-белые висят,

за победу наливают всклень,

за друзей пьют стоя и молчат…

За медалью скромною — судьба,

сорок первый, сорок пятый год,

и стрельба, стрельба, стрельба, стрельба…

И с несчастьем свыкшийся народ.

 

* * *

Мне десять лет, недавно умер папа,

и воет-плачет наш любимый пес,

доверчиво мне подававший лапу…

Он горя, к нам пришедшего, не снес:

не ел, грустил, и вскоре запаршивел,

и умер зимней ночью у крыльца.

И я повез на саночках к могиле

последнего товарища отца.

 

* * *

Я вернулся в свой город, но он не знаком…

Он не хуже — значительно лучше,

но повеяло вдруг на меня холодком —

город мой показался беззвучным…

Город мой, город мой, почему ты немой?

Почему мы друг другу не рады?

Может быть, потому, что ты стал дорогой:

украшают тебя эстакады

и гиганты-дома, и билборды реклам,

и авто на шикарных развязках?

Поделен ты во мне навсегда пополам:

Старый — Новый, в неоновых красках.

Ты сегодня, увы, не со мной говоришь

и иные ведешь диалоги,

ты все больше похож на Берлин иль Париж —

вид вполне европейский, по моде.

Но я так не хочу отдавать, отпускать

тот — из памяти: тихий, нескладный.

Ты позволишь тебя иногда вспоминать

деревянным и низеньким, ладно?..

 

* * *

Они идут рука в руке —

сын мой и мой внучок.

Вот их следы на мокром песке —

ботинок и башмачок…

Малыш доверчив — папа большой,

он знает, куда идти:

маршрут прочерчен, путь земной —

надо лишь подрасти.

Так когда-то и я с отцом —

крепкой была рука —

по городу ночью шел пешком

под речи фронтовика…

 

* * *

Как подступиться к теме, что не раз

звала меня, а я всегда боялся,

что слишком выйдет пафосным рассказ,

сентиментальным быть к тому ж стеснялся…

Отец, отец, тебя уж нет давно

да так давно: черты лица размыты…

Но я хочу, мне надо все равно

живым тебя представить, не забытым.

О детстве я не спрашивал тогда —

потом дошли лишь скудные детали.

Наверное (да точно, как всегда),

кто мало знал, те больше всех вещали…

И о войне напоминаний — грош:

медалька с профилем и хромота в усталость,

но помню, помню — как ты был хорош

в застолье, в песне, когда примешь малость.

Я руку помню, запахи плаща,

ночную улицу, огни завода —

но что ты говорил, не помню я,

мы шли и шли средь разного народа…

Спустя лишь годы понял наконец:

от девятнадцати до двадцати пяти

в тревоге, в горе, в ужасе отец

мой жил и ждал, и ждал, все ждал пути —

туда, домой, где все забыли ждать,

сестренка и братишки не узнают,

как не узнала собственная мать —

война и плен, увы, не украшают…

Ты думал: «Все! По новой мы начнем!

Иначе сделаем — свободны и красивы!

Теперь мы все иначе заживем —

вернулись не мальчишки, но мужчины!»

Но править бал пришлось опять не вам

(ты так любил цитировать Остапа),

и снова прокатился мощный вал,

и снова — от этапа до этапа…

Тебе еще, отец мой, повезло —

ты избежал Востока и Сибири,

но зло искало и добилось зло:

ты сам ушел — им не достать в могиле…

Не унижать, не рыкать, не вопить —

свободного не сделаешь невольным.

А на Руси свобода — это пить,

тогда становится совсем не больно…

 

* * *

Начало апреля, дорога сухая,

деревья готовы листочки родить,

далекая дымка пейзаж украшает,

и воздух так чист —

его хочется пить…

Машина несется, шофер молчаливый,

на заднем сиденье попутчица спит,

воскресное утро неторопливо

вступает на землю…

А пашня парит,

а зелень пробилась уже у дороги,

а кур охраняет красивый петух,

что важно и грозно стоит у порога

открытой усадьбы…

Костерчик потух…

И прелые листья хозяйка сгребает,

и дым желто-белый уходит столбом…

Так тихо, так сладко в деревне бывает

весною…

Повенчанной с мирным трудом.

 

* * *

Ни ветерка, спокойно, день погожий,

обычный суетливый будний день,

на тысячи прошедших дней похожий…

Но потемнело вдруг, и тучи тень

накрыла город. Стало вмиг тревожно,

вскричала птица, встрепенулся лист,

споткнулся человек неосторожный,

далекой электрички слышен свист…

Мгновенно ветер взволновал деревья,

поток воды полился из небес,

как будто переполнилось терпенье

кого-то свыше, и теперь окрест

ни зги не видно. Холодно и сыро,

и стали непокорными зонты,

прохожий одинокий в точке мира —

младенец мокрый с чувством наготы…

 

* * *

Куст сирени уже не расцвечен,

истончается запах весны —

все не вечно, и знаю: не вечен

человеческий век. Только сны

возвращают знакомые лица —

они молча и строго глядят.

Хотя встреча уж не состоится,

так зачем же, зачем бередят

память бедную, бедную душу?..

Объясниться ж не сможем теперь!

Только глухо доносится: «Слу-у-ша-й…»

…Продолжается время потерь.

 

* * *

Тоскуют русские без снега,

скучают по зиме крутой:

все чаще смотрят люди в небо,

ворчат, беседуя с собой…

Что нам тепло? Нам свой порядок

в природе важен и в душе —

буран приятен, ветер сладок:

«Пора морозу быть уже!..»

Блестят глаза и в розах щеки,

истома в теле за чайком —

какие жизненные соки

зима дарует! Босиком

пройтись по половицам теплым

и этот холод поругать,

с устатку выпить, после плотно

в уютной кухне порубать,

с женою обсудить погоду,

полюбоваться из окна

на снег, который ждешь полгода…

Россия — зимняя страна!

 

---

Владимир Васильевич Тулупов родился в 1954 году в Уфе. Окончил филологический факультет Башкирского государственного университета. Сотрудничал с рядом уфимских и воронежских газет. Доктор филологических наук, профессор. Декан факультета журналистики Воронежского государственного университета. Автор около трехсот научных и научно-методических работ, нескольких книг стихов и публицистики. Член Союза писателей России. Живет в Воронеже.