Полководец

ПРОЗА: СТРАНИЦЫ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ

Продолжение. Начало в №1, 2015 г.

 

Часть П

 

Сизая туча, напиравшая на пойму со стороны Лыковского леса, грозила скорым дождем.

Надо возвращаться к дороге, где ждет машина и где мается его водитель, и ехать в сторону Угодки. Глупо попасть под дождь. Но маршалу хотелось посмотреть, как первые капли ударят по воде, и зарябит у берегов, словно от стаи вспугнутых мальков. Родиной надо насладиться, подумал он и решил немного подождать.

Недавно он принялся за мемуары. И неожиданно увлекся, ушел в воспоминания всем своим существом, как увлекался всегда тем, что считал в своей жизни главным. Там были — армия, война, семья. А тут… Впрочем, если учитывать то, как западные историки, некоторые политики и мемуаристы из числа тех, кого он когда-то хорошо бил под Москвой, под Киевом и на берлинском направлении, изображают Вторую мировую, роль и значение Восточного фронта, то нынешняя его работа — еще одна война. Не меньше. Если драться всерьез.

Мемуары начинались главами о родине, о детстве, о школе и учителях, о первой любви…

Родиной надо дышать. Очищать ее воздухом засорившиеся легкие и отравленную кровь. Освежать память. Возвращать забытые запахи и звуки.

Маршал поднялся к березам и сел в окопе. Некогда глубокие ячейки оплыли и теперь были по колено. Время затягивало рубцы на земле.

Вспомнил, как в октябре 41-го приехал сюда, под Малоярославец, когда все казалось безнадежным, когда войска группы армий «Центр» шли колоннами по Варшавскому и Минскому шоссе к Москве. В самый последний момент буквально из-под носа у немцев выхватил из Стрелковки мать и семью сестры…

 

Глава двадцать четвертая

ЛЕНИНГРАД

«Таково указание товарища Сталина…»

 

Когда Жуков прибыл из-под Ельни в Москву и услышал от Верховного, что дела под Киевом особенно плохи, он решил, что теперь его дорога туда, на Юго-Западный фронт. Ведь пока занимался делами Резервного фронта и ползал на пузе по ельнинским полям, несколько раз писал в Ставку о своих предположениях по поводу развития событий под Киевом и необходимости отвода войск.

Верховный расспросил его о 24-й армии, о дивизиях, которые особо отличились в боях за Ельню. И вдруг неожиданно, без всякого перехода:

— Вам придется лететь в Ленинград и принять от Ворошилова командование фронтом и Балтфлотом.

— Готов выполнить любое задание.

— Город почти в безнадежном состоянии. Если немцы возьмут Ленинград и соединятся с финнами, они тут же с северо-востока, в обход, ударят на Москву. — Сталин сделал паузу. — Имейте в виду, в Ленинград вам придется перелетать через линию фронта или через Ладожское озеро, которое контролируется немецкой авиацией.

Верховный взял со стола блокнот и быстро что-то написал своим размашистым твердым почерком. Затем вырвал лист из блокнота, сложил и подал Жукову:

— Лично вручите товарищу Ворошилову. — И, раскурив трубку, сказал: — Приказ Ставки о вашем назначении будет отдан, когда прибудете в Ленинград.

На вопрос Сталина, какие будут просьбы, Жуков сказал, что ему в помощь нужны два-три генерала. Сталин кивнул:

— Берите, кого хотите.

Настроение Верховного было подавленным. И он снова заговорил о Киеве:

— Плохо складываются дела на юго-западном направлении. Мы решили заменить там главкома. Кого, по вашему мнению, следует туда послать?

— Маршала Тимошенко, — по-солдатски прямо сказал Жуков.

Сталин ценил в людях прямоту, особенно в военных. Но на этот раз посмотрел на Жукова вопросительно — требовал мотивировку. И Жуков продолжил:

— Маршал Тимошенко за последнее время получил большую практику в организации боевых действий, да и Украину он знает хорошо.

— Рекомендуете Тимошенко?

— Да.

— Пожалуй, вы правы. А кому поручим вместо Тимошенко командовать Западным фронтом?

— Командующему Девятнадцатой армией генерал-лейтенанту Коневу.

Как впоследствии вспоминал маршал, Сталин тут же по телефону отдал распоряжение начальнику Генштаба Шапошникову вызвать в Москву Тимошенко и готовить приказ на назначение Конева.

Тема встречи была уже исчерпана. Решения приняты. Назначения состоялись. Но Верховный не отпускал своего генерала.

Жуков при Сталине, если забежать и вперед, вплоть до 1945-го, был тем же, кем был Суворов при Потемкине1. Когда случилась неувязка под Измаилом, Потемкин незамедлительно вытребовал туда «своего очаковского недруга» и предоставил ему самые обширные полномочия, даже «отступить, если найдет нужным. А когда Измаил был взят, то настоял, чтобы Суворова не наградили — зависть опять взяла верх»2.

— Как вы расцениваете дальнейшие планы и возможности противника? — спросил Сталин.

И Жуков снова заговорил о Юго-Западном фронте и о необходимости отводить войска на восток и оставлять Киев.

— Группа армий «Центр», — сказал он, — вышедшая в район Чернигова — Новгород-Северского, может смять Двадцать первую армию и прорваться в тыл Юго-Западного фронта. Уверен, что группа армий «Юг», захватившая плацдарм в районе Кременчуга, будет осуществлять оперативное взаимодействие с армией Гудериана. Над Юго-Западным фронтом нависает серьезная угроза. Еще раз рекомендую немедленно отвести всю киевскую группу на восточный берег Днепра и за ее счет создать резервы где-то в районе Конотопа.

— А как же Киев?

— Как это ни тяжело, товарищ Сталин, а Киев придется оставить. Иного выхода у нас нет…

Вылететь в Ленинград немедленно после разговора в Кремле и в Генштабе, как предполагал Жуков вначале, не получилось. Зарядили дожди, и самолет не выпускали.

Жуков в своих мемуарах пишет, что вылетели в Ленинград 10 сентября. Начальник охраны Бедов, с которым встречался во время работы над книгой о маршале Владимир Карпов, называл другую дату — 11 сентября. Федюнинский3 написал в своих воспоминаниях, что только «утром 13 сентября самолет ЛИ-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолете находились генерал армии Г.К. Жуков, назначенный командующим Ленинградским фронтом, генерал М.С. Хозин4, П.И. Кокорев и я».

По рассказу Бедова, перед тем, как сесть в самолет, Жуков сказал генералам, которые должны были лететь вместе с ним: «Полетим в Ленинград через линию фронта. Немецкие войска вышли к Ладожскому озеру и полностью окружили город. На подступах к городу идут очень тяжелые бои. Сталин сказал мне: либо отстоите город, либо погибнете там вместе с армией, третьего пути у нас нет. Кто согласен, проходите в самолет».

В самолет вошли все.

Что ж, они летели по существу в окружение. И то, что он в последнюю минуту предложил генералам выбирать, свидетельствует о том, что приказ № 270 не всегда властвовал над ними.

В Тихвине ЛИ-2 сделал посадку, дозаправился и снова взлетел, взяв курс на Ленинград. Его сопровождали три звена истребителей ЛаГГ-3. Перед вылетом местные летчики предупредили командира экипажа транспортника: «Трасса трудная, опасная, «мессершмитты» все время шныряют».

Истребители сопровождения принадлежали 3-й резервной авиагруппе Ставки Верховного Главнокомандования. Их задачей было обеспечить перелет транспортника из Тихвина на Комендантский аэродром в Ленинграде. Перед вылетом на построении командир авиагруппы полковник Холзаков предупредил своих соколов: «Сейчас поведете этот «дуглас». Любой ценой. Понятно? Если не доведете транспортника до Комендантского, домой не возвращайтесь…»

Погода была абсолютно нелетной. Низкая облачность. Дождь.

Транспортник тянул низко над лесом курсом на северо-запад. Девятка истребителей шла выше. Вот как рассказывал об этом вылете маршал авиации Силантьев5, в то время младший лейтенант: «Вылетели двумя группами. Первая, в которой находился и я, состояла из двух звеньев — впереди и сверху «дугласа». Возглавлял ее опытный боевой летчик штурман полка капитан Панюков. Вторая в количестве одного звена под руководством комиссара эскадрильи Николая Киянченко непосредственно прикрывала сопровождаемый самолет. На всем пути к Ладожскому озеру было пасмурно, накрапывал дождик. Но над озером погода оказалась безоблачной. «Дуглас» перешел на бреющий полет, чтобы не привлечь к себе внимание постоянно шнырявших в этом районе вражеских истребителей. Минут через пять полета над Ладогой с северо-запада на встречно-пересекающихся курсах появилась четверка «мессершмиттов», а за нею — другая. Наша группа с ходу их атаковала, стремясь оттянуть как можно дальше от «дугласа». Замысел удался. Постепенно бой переместился к Карельскому перешейку. В районе мыса Кюля мне удалось сбить один «мессершмитт». А всего противник потерял в этом бою два истребителя. Вторая группа, отбивая непрерывные атаки «мессершмиттов», довела транспортный самолет до Комендантского аэродрома, расположенного в черте Ленинграда».

А дальше, по прилете нового командования Ленинградского фронта, события развивались так. И этот сюжет существенно дополняет к характеру нашего героя.

В Ленинграде на Комендантском аэродроме генералов никто не встретил. Не поступило никаких распоряжений и начальнику гарнизона аэродрома. В Смольный поехали, можно сказать, на попутке. Жукова это, конечно же, взвинтило. Но пока он держался. Правда, как вспоминал потом начальник охраны, фуражку надвинул на глаза — это означало, что туча в нем уже сгущалась в грозовую…

Дальше — больше. Во двор Смольного машину не пропустили. Остановили возле ворот и потребовали пропуск. Начальник охраны ответил коротко: «На вас пропуска нет — пропустить не могу». Жуков, не выходя из машины, потребовал вызвать начальника караула. Через некоторое время появился старший лейтенант. К нему вышел Бедов, показал свое удостоверение и пояснил, кто находится в машине. Но старшего лейтенанта это не смутило. Он следовал уставу и начал звонить по телефону, связываясь со своим начальством. Наконец, получив разрешение, предложил прибывшим выйти из машины и следовать за ним. В приемной история повторилась.

Тогда Жуков надвинул фуражку еще ниже и пнул дверь ногой. Он вошел в кабинет комфронта не снимая шинели, в фуражке, низко надвинутой на лоб, сдержанно и холодно кивнул присутствующим и сел на свободный стул.

В кабинете маршала Ворошилова шло заседание Военного совета фронта. Жданов, Кузнецов, Исаков, Клементьев… Жуков мгновенно уловил нить проблемы, которую решали собравшиеся — как уничтожить важнейшие военные и промышленные объекты города, поскольку, как решили собравшиеся, удержать позиции вокруг осажденного Ленинграда уже невозможно.

Жуков достал записку Сталина и молча передал ее Ворошилову.

Текст записки был таким: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву». Приказ Ставки о назначении Жукова командующим войсками Ленинградского фронта прибыл чуть позже. Сталин не объяснял своих действий по этому поводу, но они были вполне понятны: если бы немцы сбили транспортник, на котором летели генералы, погиб бы не просто генерал Жуков, в то время еще не особенно известный, хотя уже довольно опасный для противника, а командующий фронта. Это обстоятельство еще сильнее бы воодушевило атакующие Ленинград войска фон Лееба6 и отняло силы у обороняющихся. Верховный Главнокомандующий учитывал все. Таким образом, Жуков и его спутники летели в Ленинград наполовину обреченными. К счастью, истребители авиагруппы РГК оказались хорошими пилотами и храбрыми воинами. Командир ЛИ-2 тоже вел машину уверенно. Полет прошел успешно. Они все дело сделали превосходно, и теперь Жукову предстояло действовать уже самому.

Ворошилов прочитал записку и сразу сник, но пытался не подавать виду. Возможно, смысл записки Сталина испугал его. За подобный провал генерал Павлов заплатил головой.

Видя замешательство Ворошилова, Жуков решительно встал и, прервав заседание, сам представился как новый командующий войсками Ленинградского фронта. Тут же предложил закрыть совещание Военного совета и с этой минуты прекратить любые разговоры о сдаче города, но немедленно озаботиться тем, как отстоять Ленинград. Закончил свое вступление в должность такой фразой:

— Будем защищать Ленинград до последнего человека!

И только после этого снял фуражку и шинель.

Константину Симонову маршал рассказывал о том памятном заседании Военного совета Фронта так: «Моряки обсуждали вопрос, в каком порядке им рвать суда, чтобы они не достались немцам. Я сказал командующему флотом Трибуцу: «Как командующий фронтом запрещаю вам это. Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к городу, чтобы они могли стрелять всей своей артиллерией». Они, видите ли, обсуждали вопрос о минировании кораблей, а на них, на этих кораблях, было по сорок боекомплектов! Я сказал им: «Как вообще можно минировать корабли? Да, возможно, они погибнут. Но если так, они должны погибнуть только в бою, стреляя». И когда потом немцы пошли в наступление на Приморском участке фронта, моряки так дали по ним со всех кораблей, что они просто-напросто бежали. Еще бы! Шестнадцатидюймовые орудия7! Представьте себе, какая это силища!»

Положение города, конечно, было на волосок от катастрофы. И возможно, моряки наиболее реально оценивали обстановку, минируя корабли. Но новый командующий приказал: драться до последнего солдата, до последнего матроса.

Генерал Федюнинский тут же был назначен на 42-ю армию, где создалось особенно тяжелое положение. С категоричной задачей: не пропустить противника к Ленинграду через Пулковские высоты.

Вице-адмирал Трибуц получил приказ: разминировать корабли, подойти ближе к южному берегу Финского залива и, взаимодействуя с командармами, крушить боевые порядки противника изо всех калибров. Основные направления огня — Пулковские высоты и Урицк.

На танкоопасных направлениях Жуков приказ строить оборону и эшелонировать ее в глубину. Зенитки использовать в качестве противотанковой артиллерии.

Каждый день Жуков связывался со Ставкой, с Генштабом. Докладывал, советовался с маршалом Шапошниковым. Приходилось буквально на ходу исправлять ошибки, допущенные штабом маршала Ворошилова. Особенно уязвимым город оказался с юга. Сюда была брошена авиация флота и последний резерв — дивизия войск НКВД с артиллерийским усилением. Поэтому 14 сентября, докладывая Шапошникову, Жуков попросил срочно помочь авиацией, особенно бомбардировочной и штурмовой. Разговор был нервный. Жуков докладывал о фактах нестойкости некоторых подразделений, о дезертирстве с боевых позиций и завершил разговор такими словами: «Сейчас приходится принимать пожарные меры и наводить должный порядок в частях… Если придется, не остановимся ни перед какими мерами».

17 сентября, в самый пик кризиса ленинградской обороны, из штаба фронта в войска ушел приказ.

 

ВОЕННЫМ СОВЕТАМ 42-й и 55-й АРМИЙ

Боевой приказ войскам Ленинградского фронта 17.9.41

                                                                     Карта 100 000

1. Учитывая особо важное значение в обороне южной части Ленинграда рубежа Лигово, Кискино, Верх, Койрово, Пулковских высот, района Московская Славянка, Шушуры, Колпино, Военный Совет Ленинградского фронта приказывает объявить всему командному, политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа Военного Совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу.

2. Настоящий приказ командному и политическому составу объявить под расписку. Рядовому составу широко разъяснить.

3. Исполнение приказа донести шифром к 12.00 18.9.41.

Командующий войсками                        Член военного совета ЛФ

Герой Советского Союза                      секретарь ЦК ВКП(б)

генерал армии ЖУКОВ                         ЖДАНОВ

Начальник штаба ЛФ                           Член военного совета ЛФ

Генерал-лейтенант ХОЗИН                 дивизионный комиссар

                                                                 КУЗНЕЦОВ».

 

И что, спросите вы, дорогой читатель, расстреливали?

Конечно, расстреливали.

Но город не сдали. Не дали задушить Ленинград и уничтожить ленинградцев голодной блокадой.

Находясь в позиции обороняющейся стороны, Жуков постоянно бросал войска в короткие контратаки. Они, несомненно, истощали силы, но еще сильнее действовали на врага.

Гитлер на одном из совещаний в «вольфшанце» в те дни произнес следующий монолог, в сущности, посвященный нашему герою: «Лееб не выполнил поставленную перед ним задачу, топчется вокруг Ленинграда, а теперь просит дать ему несколько дивизий для штурма города. Но это значит ослабить другие фронты, сорвать наступление на Москву. А будет ли взят Ленинград штурмом, никакой уверенности нет. Лееб предлагает перейти к глухой обороне. Он более не способен понять и осуществить мой замысел скорейшего захвата Ленинграда. Этот город надо уморить голодом, активными действиями перерезать все пути подвоза, чтобы мышь не могла туда проскочить, нещадно бомбить с воздуха, и тогда город рухнет, как переспелый плод… Что же касается Лееба, то он явно устарел и не может выполнить эту задачу».

Жуков свою задачу, таким образом, выполнил. Соединения немецких и финских войск не произошло. Стойкость ленинградской обороны значительно облегчила судьбу Карельского фронта. И судьбу Москвы.

Немецкие атаки стали ослабевать. Разведотдел фронта доложил: моторизованные и танковые части противник отводит к Пскову; там танки грузят на железнодорожные платформы для отправки в неизвестном направлении.

Как вскоре выяснилось, танки 4-й танковой группы Гитлер направлял в район Рославля для предстоящего «решающего удара» на Москву.

Читая сводку разведотдела, Жуков понял, что выстоял. Но он еще не знал, что с танками 4-й танковой группы генерала Гепнера8 ему предстоит встретиться, и очень скоро.

 

Глава двадцать пятая

УДАР «ТАЙФУНА»

«Распоряжением Ставки… командирован генерал армии т. Жуков»

 

Девятнадцатого сентября пал Киев. Основные силы Юго-Западного фронта оказались в окружении. Отрезан Крым. В киевском «котле» в отчаянных попытках пробиться к своим погибнут многие генералы, бывшие сослуживцы Жукова. Другие попадут в плен. Судьбы их сложатся по-разному…

Началась операция «Тайфун» — наступление группы армий «Центр» на Москву. Двумя днями раньше из района Шостки в орловском направлении атаковала 2-я танковая группа Гудериана. 3-я танковая группа нанесла удар из района Духовщины. 4-я — из района Рославля вдоль Варшавского шоссе.

Сразу же была прорвана наша оборона. Танковые клинья разрезали порядки армий Западного, Резервного и Брянского фронтов и устремились к Вязьме, Брянску и Орлу. Танковый удар поддерживали пехотные дивизии 9-й, 4-й и 2-й полевых армий. Уже к 3 октября глубина прорыва «Тайфуна» в полосе Западного фронта достигла 50 километров, Резервного — 80 километров, Брянского — до 200 километров. Танки Гудериана ворвались в Орел.

Снова настал час, когда стихия войны, в той или иной мере управляемая штабами и определяемая мужеством солдат и опытом командиров, поставила Красную Армию перед выбором: быть или не быть. И вновь Жуков в эпицентре главных событий.

«Директива Ставки ВГК № 002743 от 8 октября 1941 г. о назначении генерала армии Г.К. Жукова командующим войсками Резервного фронта

ВОЕННОМУ СОВЕТУ РЕЗЕРВНОГО ФРОНТА

ВОЕННОМУ СОВЕТУ ЗАПАДНОГО ФРОНТА

БУДЕННОМУ, ЖУКОВУ

8 октября 1941 г. 3 час. 00 минут.

Ставка Верховного Главнокомандования:

1. Освобождает командующего Резервным фронтом Маршала Советского Союза тов. БУДЕННОГО от обязанностей командующего Резервным фронтом и отзывает его в свое распоряжение.

2. Командующим Резервным фронтом назначает генерала армии тов. ЖУКОВА с освобождением его от обязанностей командующего Ленинградским фронтом».

Сталин позвонил Жукову в Ленинград 5 октября.

Запись переговоров:

«У аппарата ЖУКОВ.

СТАЛИН: — Здравствуйте.

ЖУКОВ: — Здравия желаю.

СТАЛИН: — У меня к Вам только один вопрос: не можете ли сесть на самолет и приехать в Москву? Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова. Ставка хотела бы с Вами посоветоваться о необходимых мерах. За себя оставьте кого-либо, может быть, Хозина оставите?

ЖУКОВ: — Прошу разрешения вылететь завтра утром на рассвете.

СТАЛИН: — Хорошо, завтра днем ждем Вас в Москве.

ЖУКОВ: — Слушаю. Буду»…

В Москве Жукова встретил начальник охраны Сталина, сказал, что Верховный болен и ждет его на квартире.

Сталин был простужен, выглядел неважно. Жукова встретил сухо. Сразу же указал на карту:

— Вот, смотрите. Здесь, в районе Вязьмы, сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться ни от Западного фронта, ни от Резервного исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять никакого решения, пока не знаем, где и в какой группировке наступает противник, и в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, на месте тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда сразу, как только добьетесь какой-то ясности. Звоните в любое время. Я буду ждать.

Жуков уже встал, когда Верховный все тем же ровным усталым голосом спросил:

— Как вы считаете, могут ли немцы в ближайшее время повторить наступление на Ленинград?

— Думаю, что нет, — ответил Жуков. — Противник понес большие потери и перебросил танковые и моторизованные войска из-под Ленинграда куда-то на центральное направление. Он не в состоянии оставшимися там силами провести новую наступательную операцию.

— А где, по вашему мнению, будут применены танковые и моторизованные части, которые перебросил Гитлер из-под Ленинграда? — Сталин смотрел на карту.

— Очевидно, на московском направлении. Но, разумеется, после пополнения и проведения ремонта материальной части.

— Кажется, они уже действуют, — Сталин указал на участок Западного фронта: — Здесь.

Перед выездом из Москвы Жуков побывал в Генеральном штабе.

Шапошников его встретил словами:

— Только что звонил Верховный, — сказал он, — приказал подготовить для вас карту западного направления. Карта сейчас будет. Командование Западного фронта находится там же, где был штаб Резервного фронта в августе, во время Ельнинской операции.

И протянул распоряжение Ставки.

«Командующему Резервным фронтом.

Командующему Западным фронтом.

Распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования в район действий Резервного фронта командирован генерал армии т. Жуков в качестве представителя Ставки.

Ставка предлагает ознакомить тов. Жукова с обстановкой. Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронтов и по вопросам управления, обязательны для выполнения.

По поручению Ставки Верховного Главнокомандования

начальник Генерального штаба Шапошников.

6 октября 1941 г. 19 ч. 30 м.»

Так начиналась страда, которая впоследствии войдет в нашу историю и в народную память как битва за Москву.

Жукову почти всегда доставались тяжелейшие задания и трудные соперники.

Ночью из штаба Западного фронта он позвонил Верховному, доложил:

— Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска откуда только можно на можайскую линию обороны.

— Где сейчас Шестнадцатая, Девятнадцатая, и Двадцатая армии Западного фронта? Где группа Болдина? Где Двадцать четвертая и Тридцать вторая армии Резервного фронта? — нервно спросил Сталин.

В его голосе Жуков почувствовал, что ответственность за последствия катастрофы под Вязьмой, Рославлем и Брянском лежит уже и на нем. Где армии, о которых спрашивал Верховный, и в каком они состоянии, Жуков пока точно не знал. Но знал главное о них.

— В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.

— Что вы намерены делать?

— Выезжаю сейчас же к Буденному, разберусь с обстановкой и позвоню вам.

— А вы знаете, где штаб Резервного фронта?

— Буду искать где-то в районе Малоярославца.

— Хорошо, поезжайте к Буденному и оттуда сразу же позвоните мне.

Все было скверно. Вдобавок ко всему пошел дождь. Чай у Конева пить не стал. Надвинул фуражку поглубже на глаза и сдержанно попрощался.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «… густой туман стлался по земле, видимость была плохая. Утром 8 октября, подъезжая к полустанку Оболенское, мы увидели двух связистов, тянувших кабель в Малоярославец со стороны моста через реку Протву.

Я спросил:

— Куда тянете, товарищи, связь?

— Куда приказано, туда и тянем, — не обращая на нас внимания, ответил солдат громадного роста.

Пришлось назвать себя и сказать, что мы ищем штаб Резервного фронта и С.М. Буденного.

Подтянувшись, тот же солдат ответил:

— Извините, товарищ генерал армии, мы вас в лицо не знаем, потому так и ответили. Штаб фронта вы уже проехали. Он был переведен сюда два часа назад и размещен в домиках в лесу, вон там, на горе. Там охрана вам покажет, куда ехать.

Машина повернула обратно. Вскоре я был в комнате представителя Ставки армейского комиссара 1 ранга Л.З. Мехлиса, где находился также начальник штаба фронта генерал-майор А.Ф. Анисов. Л.З. Мехлис говорил по телефону и кого-то здорово распекал.

На вопрос, где командующий, начальник штаба ответил:

— Неизвестно. Днем он был в 43-й армии. Боюсь, как бы чего-нибудь не случилось с Семеном Михайловичем.

— А вы приняли меры к его розыску?

— Да, послали офицеров связи, они еще не вернулись. Обращаясь ко мне, Л.З. Мехлис спросил:

— А вы с какими задачами прибыли к нам?

— Приехал как член Ставки по поручению Верховного Главнокомандующего разобраться в сложившейся обстановке.

— Вот видите, в каком положении мы оказались. Сейчас собираю неорганизованно отходящих. Будем на сборных пунктах довооружать и формировать из них новые части.

Из разговоров с Л.З. Мехлисом и А.Ф. Анисовым я узнал очень мало конкретного о положении войск Резервного фронта и о противнике. Сел в машину и поехал в сторону Юхнова, надеясь на месте скорее выяснить обстановку.

Проезжая Протву, вспомнил свое детство. Всю местность в этом районе я знал прекрасно, так как в юные годы исходил ее вдоль и поперек. В десяти километрах от Обнинского, где остановился штаб Резервного фронта, моя родная деревня Стрелковка. Сейчас там остались мать, сестра и ее четверо детей. Как они? Что, если заехать? Нет, невозможно, время не позволяет! Но что будет с ними, если туда придут фашисты? Как они поступят с моими близкими, если узнают, что они родные генерала Красной Армии? Наверняка расстреляют! При первой же возможности надо вывезти их в Москву.

Через две недели деревня Стрелковка, как и весь Угодско-Заводский район, была занята немецкими войсками. К счастью, я успел вывезти мать и сестру с детьми в Москву.

При отступлении немцы сожгли Стрелковку, как и ряд других деревень, сожжен был и дом моей матери».

Та памятная поездка на запад от Москвы в поисках своих штабов и войск запомнилась и водителю Бучину: «…Мы объезжали штаб за штабом на западном направлении. Жуков каким-то неведомым чутьем отыскивал очередной штаб, они были замаскированы от врага, а в данном случае и от своих. Чем дальше мы ехали по прифронтовой полосе, тем больше Георгий Константинович мрачнел. После переезда Нары машина охраны отстала, и наш доблестный ГАЗ-61 в одиночку рыскал по разбитым дорогам. В опустевшем Малоярославце, где, казалось, сбежали все, включая власти, у райисполкома увидели две шикарные машины. Жуков вышел, растолкал дрыхнувшего шофера и узнал, что это машины маршала С.М. Буденного. Иномарки, конечно. На других пролетарский стратег не ездил. А его-то как раз и искал Георгий Константинович.

Примерно через полчаса Георгий Константинович вышел, подтянутый, с каким-то пронзительным выражением в глазах. А за ним вывалился обмякший Буденный, знаменитые усы обвисли, физиономия отекшая. С заискивающим видом он пытался забежать впереди Жукова и что-то лепетал самым подхалимским тоном. Георгий Константинович, не обращая внимания, буквально прыгнул в машину. Тронулись. В зеркале заднего вида запечатлелся замерший Буденный с разинутым ртом, протянутой рукой, которую Жуков не пожал. Маршал! За ним толпились выкатившиеся из двери охранники.

В странствиях 6-8 октября Жуков неожиданно появлялся в войсках, что немедленно вселяло уверенность как в толпах отходивших красноармейцев, так и в высших штабах. В последних Жукову предлагали закусить. Отступление отступлением, а животы штабные не подводили. Георгий Константинович холодно отказывался. Наверное, не хотел сидеть за столом с «бездельниками», допустившими разгром и окружение немцами большей части войск Западного и Резервного фронтов. Да и относился он безразлично к тому, что ел. Георгий Константинович, бывало, повторял: «Щи да каша — пища наша». Соблазнять его обильным застольем, да еще с выпивкой было бесполезно»9.

Назначение Жукова на Резервный фронт состоялось 8 октября. Недалеко от Калуги кортеж представителя Ставки догнал офицер связи и вручил пакет. В нем была телефонограмма с директивой Ставки об освобождении маршала Буденного от должности командующего Резервного фронта и о назначении Жукова.

Одиннадцатого октября Жуков вступил в должность и к вечеру отправил в Ставку первое донесение.

 

«Донесение командования войсками Резервного фронта в Ставку ВГК от 11 октября 1941 г. об обстановке в районе г. Медынь и принятом решении

По Бодо

т. СТАЛИНУ, ШАПОШНИКОВУ

1. Противник силою 50 танков, 2-3 пех. полк[ов] в течение 10.Х наступал со стороны Юхнова и пытался захватить Медынь.

В результате упорного боя сводного пехотного отряда в 1 000 человек и 17 танковой бригады противник остановлен западнее р. Шаня, что западнее Медынь.

К 16 часам 11.Х в район Медынь подтягиваю 53 сд без одного стр. полка.

Западнее Калуга в 30 километрах обнаружено сосредоточение танков и 400 автомашин. Обе эти группировки с утра 11.Х буду бить авиацией.

2. 31 кд, усиленная пехотным отрядом, ведет наступление на Козельск.

3. Все попытки противника форсировать р. Угра на фронте Товарково, Плетневка (Калужский сектор) отбиты».

 

Двадцать шесть лет назад здесь, в гарнизоне при артиллерийских складах под Калугой, он надел первую свою армейскую шинель, еще не подозревая того, что она станет его судьбой. И теперь он, генерал армии, командовал фронтом, полем боя которого стала его родина. Эти поля и перелески в золоте уходящей осени, речные излучины и поймы, уставленные копнами сена, из родного и милого до боли пейзажа мгновенно превратились в ландшафт, где ему предстояло расположить свои войска, чтобы остановить врага, рвущегося к Москве.

 

Глава двадцать шестая

РАССТРЕЛИВАЛ ЛИ ЖУКОВ

СВОИХ ГЕНЕРАЛОВ И ПОЛКОВНИКОВ?

«…И перед строем расстрелять!»

 

Жукову не хотелось сдавать родину противнику. Даже на время. Хотя он, родившийся и выросший рядом с историческим Тарутином, хорошо знал историю и понимал расчет Кутузова. Расчет, который полностью оправдался. И все же — оставлять родину врагу в его планы входило…

Когда немцы ворвались в Калугу, Жуков тут же — 13 октября — телеграфирует командарму 49 генералу Захаркину:

«Копия т. Сталину.

1. Немедленно дать объяснение, на каком основании Вы бросили Калугу без разрешения Ставки и Военного Совета фронта и со штабом сами уехали в Таруса.

2. Переходом в контрнаступление восстановить положение: в противном случае за самовольный отход от г. Калуга не только командование частей, но и Вы будете расстреляны…»

Калугу Захаркин не вернул. Но Жуков, как известно, его не расстрелял. Даже от командования не отстранил. Хотя грозился и арестом, и расстрелом не раз.

Что и говорить, это стало своеобразным стилем нашего героя — когда дела на фронте складывались особенно скверно, он, как правило, «расстреливал» много и часто.

В тот же день, 13 октября, Жуков издает приказ:

 

«Трусость и паника в этих условиях равносильны предательству и измене Родине. В связи с этим приказываю:

1. Трусов и паникеров, бросающих поле боя, отходящих без разрешения с занимаемых позиций, бросающих оружие и технику, расстреливать на месте.

2. Военному трибуналу и прокурору фронта обеспечить выполнение настоящего приказа. Товарищи красноармейцы, командиры и политработники, будьте мужественны и стойки.

НИ ШАГУ НАЗАД! ВПЕРЕД, ЗА РОДИНУ!»

 

И там же: «Учитывая особо важное значение укреп. рубежа, объявить всему командному составу до отделения включительно о категорическом запрещении отходить с рубежа. Все отошедшие без письменного приказа военного совета фронта и армии подлежат расстрелу».

Недавно в одном серьезном издании прочитал статью некоего «военного историка» — статья подана как исследование — и вот что там говорится: в период Битвы за Москву на Западном фронте «…были преданы суду военного трибунала: командующий 43-й армией генерал-майор Собенников П.П., зам. начальника оперативного отдела штаба Резервного фронта полковник Новиков И.А., командующий 31-й армией генерал-майор Долматов В.Н., а некоторые из них, такие, как командир 17-й стрелковой дивизии полковник Козлов П.С. и военком дивизии бригадный комиссар Яковлев С.И., были расстреляны перед строем личного состава».

Проверим же с документами в руках этот список, эту «скрытую правду войны», под которой явно просматривается зловещая тень «кровавого Жукова».

Ровно через два года Жукову не раз приходилось выправлять чужие грехи, результаты чужой бездарности, слабоволия и откровенной трусости. В том числе и так называемыми «расстрельными приказами». Лично, конечно, не расстреливал. Такого не бывало. Арест, следствие, трибунал, там — как ляжет карта судьбы…

22 октября 1941 года в 4 часа 45 минут командующий войсками Западного фронта генерал армии Жуков отдал приказ:

«43-я армия. Голубеву.

1. Отходить с занимаемого рубежа до 23.10. еще раз категорически запрещаю.

2. На 17 сд немедленно послать Селезнева. Командира 17 сд немедленно арестовать и перед строем расстрелять.

17 дивизию, 53 дивизию заставить вернуть утром 22.10. Тарутино во что бы то ни стало, включительно до самопожертвования.

Самому находиться (КП) в районе боевых действий…»10

Нынешние читатели этого и подобных ему документов наверняка разделятся на две категории. Одни увидят в приказе жесткие, возможно, на грани жестокости, но вполне соответствующие времени и обстоятельствам требования командира к своим подчиненным. Другие — разнузданную жестокость командира-тирана, приказывающего «арестовать и перед строем расстрелять», возможно, ни в чем не повинного «командира 17 сд».

Что же произошло на участке 17-й стрелковой дивизии и за что ее командир был отдан под трибунал?

17-я стрелковая, бывшая Москворецкая дивизия народного ополчения, почти полностью погибла в самые первые дни прорыва под Рославлем 4-й танковой группы генерала Гепнера. Командовал дивизией полковник П.С. Козлов, комиссар — бригадный комиссар С.И. Яковлев. Однако часть дивизии все же вырвалась из окружения. Остатки ее вскоре сосредоточились в пункте сбора — в селе Белоусове, что в нескольких километрах от Угодского Завода. Здесь полки переформировали, пополнили вышедшими из окружения бойцами, а также маршевыми ротами, и таким образом восстановленную дивизию поставили в оборону на стыке 49-й и 43-й армий как раз в районе Стрелковки, со штабом в Угодском Заводе. При первом же незначительном нажиме немцев дивизия побежала. Затем ее кое-как собрали по окрестным лесам и поставили в оборону на новом рубеже. Но и новый рубеж дивизия оставила сразу, как только противник произвел авианалет. Бегущие оставили историческое Тарутино и оголили фланги соседних дивизий, которые стояли как вкопанные. На войне, как и в драке: бьют не того, кто сбежал, а того, кто стоит и обороняется. Того, кто сбежал, добивают потом.

Бегущих надо было останавливать. Приводить в чувство. Возвращать в окопы.

Так появился приказ комфронта от 22 октября: «…и перед строем расстрелять». И он, надо честно признать, остановил тогда под Москвой многих. Подобный приказ в сентябре остановил наши отступающие войска под Ленинградом. Теперь все повторялось под Москвой.

Конечно, были и расстрелянные. Потому что были и предатели, и трусы.

Правее позиций 17-й стрелковой дивизии в это время основные силы 43-й армии отчаянно дрались с немецкими танками и мотопехотой противника. И без крайних мер не обошлось.

«21 октября 1941г.

К 11-00.

Генеральный штаб РККА, штаб Западного фронта.

Генералу армии Жукову.

Идет бой в лесу восточнее Воробьи. Для наведения порядка расстреляно перед строем 20 человек. В одном случае пришлось применить массовый расстрел 10 человек. Противник ведет сильный огонь по району Бухаловка.

Командующий 43 армии Голубев».

Но суть Жукова — и под Ленинградом, и во время подмосковного противостояния — не в жестокости или милости к своим подчиненным, которые порой забывали об уставе и воинском долге. Таких, обладающих твердым характером и быстрым умом, профессионально состоятельных и умеющих брать на себя всю ответственность за возможные результаты своих решений, сейчас называют «критическими менеджерами». Так вот — Жуков был лучшим «критическим менеджером» Сталина. И Сталин переиграл своего главного противника Гитлера в том числе и потому, что у фюрера за всю войну не нашлось военного специалиста такого уровня ответственности в сочетании, разумеется, с высокими профессиональными, интеллектуальными и волевыми качествами. Был какое-то время Манштейн, очень талантливый и мудрый полководец, но Гитлер его оттолкнул. Был Роммель, но фюрер заподозрил его в участии в заговоре. И если Сталин по ходу войны все глубже овладевал вопросами тактики, при этом предоставляя все больше инициативы военным на поле боя, то его vis-a-vis все сильнее наполнялся недоверием к своим генералам и фельдмаршалам. Гитлер не верил ни в их лояльность, ни в профессиональные способности, отстраняя от командования и отправляя в отставку, зачастую с позором, одного за другим: фон Клейста, Гепнера, Гота… Сталин тоже убирал с фронта и отправлял во внутренние округа менее способных: Голубева, Пуркаева, Ротмистрова… Но смело выдвигал на должности командующих армиями и фронтами молодых, энергичных, честолюбивых: Рокоссовского, Черняховского, Рыбалко, Лелюшенко, Ватутина, Горбатова…

 

Глава двадцать седьмая

БИТВА ЗА МОСКВУ

«Я убедился: Москва стоит и будет стоять!»

 

К середине октября положение к западу от Москвы настолько осложнилось, что из столицы в Куйбышев решили эвакуировать «часть центральных учреждений, весь дипломатический корпус, а также вывезти особо важные государственные ценности». 15, 16 и 17 октября Москву охватила паника. Руководители предприятий, высокопоставленные чиновники города, пользуясь своими возможностями, грузили на служебный транспорт ценные вещи, некоторые под шумок прихватывали заводские кассы, забивали мешки и контейнеры продуктами длительного хранения и бежали из города. Народ взбунтовался. Начались погромы. Только расстрелы остановили хаос.

Именно в эти дни произошел кризис в районе Варшавского шоссе на кратчайшей дороге на Москву. Части 43-й армии дрогнули и начали отходить. Немецкие танки и мотопехота в разных местах начали просачиваться через многочисленные бреши. Создавалась ситуация, при которой фронт грозил распадом, после чего немецкие войска уже беспрепятственно хлынули бы на неприкрытый Подольск и далее до самой Москвы.

Жуков постоянно находился то в штабе, то в войсках. Спал мало — час-полтора. Осунулся, похудел. Штаб перебрался на новое место — в Перхушково. На самом же деле все ключевые службы находились во Власихе. А Перхушково — это условное название дислокации штаба Западного фронта.

И вот вести о московской панике дошли до штаба фронта. Жуков послал в Москву своего начальника охраны, чтобы тот лично разузнал, что там происходит.

Из рассказа Бучина историку Яковлеву: «Не знаю, что там Жукову доложил Николай Харлампьевич, а я убедился — Москва стоит и будет стоять. Что до испуганных людей, так это пена, которая схлынет. Да и пусть убираются, не болтаются под ногами. Со всей ответственностью должен сказать, такое настроение было в войсках, разумеется, в первую голову у русских. Они стойко переносили все…»

Двадцатого октября, на второй день после введения в Москве осадного положения, газета «Красная звезда» на первой странице опубликовала портрет генерала армии Г.К. Жукова. Фронтовики, вспоминая те дни, говорят, что на них в окопах публикация портрета командующего фронтом подействовала так, как если бы в газете был напечатан портрет Суворова и им бы сказали, мол, ребята, Суворов с вами! Но сам Жуков этой публикации не обрадовался. Уже после войны в разговоре с писателем Давидом Ортенбергом11, который в октябре 1941 года был главным редактором «Красной звезды» и хорошо запомнил, как спешно, по звонку Сталина они готовили макет первой страницы с необычно крупным портретом Жукова, маршал сказал ему: «Сталин не раз звонил мне и все спрашивал: удержим ли мы Москву? И хотя я его убеждал: не сдадим столицу, уверенности у него в этом все же не было. Он и подумывал, на кого бы в случае поражения свалить вину. Вспомним историю с генералом Павловым…»

Звонил Верховный своему верному генералу действительно довольно часто. Однажды прислал в Перхушково Молотова. Людмила Лактионова, друг семьи Жуковых, рассказывала со слов маршала: «В критический момент обороны Москвы ко мне в штаб фронта приехал В.М. Молотов, который потребовал от меня ни одного шагу назад не отступать. При этом Молотов, в случае моего отступления, грозился меня расстрелять. Я ему на это ответил: вначале вы лучше себя расстреляйте, а затем и меня. В дальнейшем Молотов у меня в штабе фронта не появлялся».

Офицер для особых поручений штаба Западного фронта майор в отставке Н. Козьмин рассказал такую историю: «4 декабря 1941 г. мы находились в бомбоубежище. Там Г.К. Жуков проводил совещание с командующими армиями фронта. В это время позвонил Сталин и начал с Жуковым говорить. Смотрим: у Жукова на щеках заходили желваки и появились красные пятна на лице. Тут Жуков в ответ Верховному произнес: «Мне лучше знать, как поступить. Передо мной четыре армии противника и свой фронт». Сталин, видимо, что-то возразил. Жуков взорвался: «Вы можете в Кремле расставлять оловянных солдатиков, а мне некогда этим заниматься». Затем Жуков выпустил обойму брани и бросил телефонную трубку. Слышал ли Сталин брань Жукова в телефонную трубку, установить было трудно. Может, и слышал, но промолчал. Сталин позвонил 5 декабря в 24 часа и спросил: «Товарищ Жуков, как с Москвой?» Жуков: «Москву я не сдам». Сталин: «Тогда я пойду отдохну». Жуков в те дни был молчалив, неразговорчив. Ночами не спал. От дремы отбивался холодной водой, баней или гонял по кругу на коне».

В эти дни и недели противостояние на всем протяжении Западного, Калининского и Брянского фронтов достигло такого напряжения, что, казалось, введи противник еще один резервный батальон и наш фронт рухнет. Судьба Москвы решалась буквально везде, на участке обороны каждого взвода. Не удержись этот истрепанный, наполовину зарытый в кровавом снегу и мерзлой глине, полуживой взвод, уступи врагу свою позицию, и через эту брешь, как вода через щель в плотине, попрет вся сгрудившаяся по фронту мощь. Ответственность лежала на каждом солдате, на каждом лейтенанте и капитане, не говоря уже о полковниках и генералах.

Особенно сильное давление противник оказывал на флангах. Правое крыло прикрывала 16-я армия Рокоссовского. На него Жуков надеялся и был уверен как в себе. Умрет, а немецкие танки не пропустит. Но случился момент, когда и надежнейший Рокоссовский, как показалось Жукову, начал пятиться и оставлять позиции.

Двадцатого ноября Рокоссовский, прижатый немцами к реке Истре в районе Истринского водохранилища, принимает решение об отводе своих войск за водный рубеж.

Из воспоминаний Рокоссовского: «Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами…

Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом Г.К. Жукову и просил его отвести войска на истринский рубеж…

Командующий фронтом (Г.К. Жуков) не принял во внимание моей просьбы и приказал стоять насмерть, не отходя ни на шаг.

…Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б.М. Шапошникову. Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше правильное и что он как начальник Генштаба его санкционирует.

Настроение у нас повысилось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы поломают себе зубы. Их основная сила — танки — упрется в непреодолимую преграду… Радость, однако, была недолгой. Не успели еще все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».

Споры о том, кто больше прав в сложившейся ситуации, кипят давно и не утихают до сих пор. Менее всего желая подливать масла в огонь, все же должен сказать, что отвод войск за Истринское водохранилище противоречил планам обороны, разработанным штабом Западного фронта. Убеждать командарма 16, при всех его талантах и положительных качествах, как командирских, так и человеческих, комфронта было некогда, и он просто отдал категоричный приказ — держаться во что бы то ни стало.

Спустя пять дней, когда кризис миновал, Жуков отдал приказ Рокоссовскому отвести войска на восточные линии Истринского водохранилища.

Тридцатого октября Жуков прибыл в расположение 43-й армии. Вместе с ним были начальник штаба фронта генерал Соколовский и член Военного совета Булганин. Жуков приказал проводить его на позиции первого эшелона.

С КП первого батальона 120-го стрелкового полка 93-й сд он долго осматривал предполье, воронки, брошенные окопы, наполовину сожженную деревню на той стороне. Это была его родина. Здесь он знал каждую тропинку, каждый изгиб реки. И то, что враг был остановлен войсками его фронта именно здесь, в окрестностях Угодского Завода и Малоярославца, волновало особенно.

Вечером Жуков приказал собрать всех командиров, до командира полка включительно, и провел совещание. Выслушал доклады и предложения. Поставил задачи. Главной задачей было — держаться там, где стоишь, ни шагу назад. Неустойчивые будут отданы под суд и расстреляны перед строем. Это он повторил несколько раз. Командиры смотрели на него молча. Многие из них расстрелы перед строем уже видели. А он в те минуты видел взгляды людей, готовых на все. Вот почему с такой твердой уверенностью спустя несколько часов во время очередных переговоров с Верховным он скажет ему, что враг не пройдет, что Москвы немцам не видать.

Перед совещанием состоялся разговор с командармом. Жуков все еще сомневался в том, что противник выдохся и остановлен здесь, на Стремиловском рубеже12, на подступах к Подольску.

— И все же, — сказал он, — что произошло на вашем рубеже обороны, доложите более подробно. Сегодня я буду докладывать о положении на вашем участке Верховному.

— Войска противника остановились, — подтвердил Голубев.

— Чем это можно подтвердить?

— Сегодня в 7.00 артиллерийской подготовки по нашим позициям не было. В 8.00 противник в наступление не перешел. Не появилась и его авиация. Наши наблюдатели отметили следующее: в 8.50 в центре и на левом фланге противник приступил к совершенствованию своей обороны. На правом фланге части 57 моторизованного корпуса тоже приступили к строительству оборонительных укреплений.

— Что сообщает разведка?

— Войсковая, армейская и авиационная разведка, а также командиры перед­него края на 19.00 еще раз подтвердили, что войска 98 и 34 пехотных дивизий 12 армейского корпуса в течение суток создали оборону на всю глубину своих боевых порядков. Танковые подразделения второго эшелона 57 моторизованного корпуса от населенного пункта Воробьи повернули направо на направлении поселка Балабаново и двигаются дальше. Сегодня утром в полосе обороны нашей 53 стрелковой дивизии ее разведкой был захвачен офицер 289 пехотного полка 98 пехотной дивизии. Он показал следующее: в пехотных ротах его полка осталось по 15-10 человек, все обмундирование летнее, оборванное, питание плохое. Лошади почти все убиты и съедены. Людской состав переносит боеприпасы и другие грузы на себе, таким же способом перетаскивает орудия и минометы. Настроение солдат, да и младших офицеров, подавленное. Клюге13 обещал, сказал он, что у русских нет сил для обороны, что через день-два мы будем в Москве, но мы, солдаты, этому не поверили. Еще сказал следующее: такого мощного сопротивления они не испытывали с начала кампании на Востоке.

— Какие вы делаете выводы из происходящего?

— На наш взгляд, противник измотан. Думаю, что немцы понимают, что дальнейшее наступление на Москву по Варшавскому шоссе через Подольск перспективы не имеет. Докладываю, что в районе Варшавского шоссе, включая Подольск и окрестности, создается Подольский боевой участок. Центральная ось боевого участка — шоссе и прилегающие населенные пункты. В настоящее время ведутся усиленные работы по совершенствованию обороны Подольского боевого участка и эшелонирования его в глубину.

И командарм показал на карту, на которую штабными работниками была тщательно нанесена схема боевого участка и обозначены линии обороны стрелковых частей, ПВО, противотанковые районы и ловушки, минные поля и проволочные заграждения.

 

Жуков продолжал действовать короткими контрударами, терроризируя противника, истощая его ресурсы, уничтожал в немецком солдате, сутками сидящем в мерзлом окопе, веру в то, что хотя бы остаток зимы он проведет в теплых квартирах. Дикий холод в промерзших на метровую глубину русских полях лишал германского солдата не только веры в победу, но и самообладания.

Из дневника фон Бока:

 

«9/11/41. Положение Гудериана завидным никак не назовешь. Противник подтянул свежие части и продолжает упорно атаковать южный фланг его танковой армии».

«21/11/41. Поехал из Гжатска в расположение XII корпуса. Командир корпуса явно находится под впечатлением от имевших место ожесточенных сражений и самыми мрачными красками описывает состояние своих дивизий, чьи возможности, по его словам, полностью исчерпаны.

Потери, в особенности в офицерском составе, дают о себе знать. Многие лейтенанты командуют батальонами, один обер-лейтенант возглавляет полк. Численность некоторых полков сократилась до 250 человек. Личный состав страдает от холода и неадекватных условий размещения. Короче говоря, корпус, по мнению его командира, как боевая единица больше функционировать не в состоянии»…

«7/12/41. Трудный день. В течение ночи правое крыло 3-й танковой группы начало отход. Дают о себе знать неприятные вклинивания противника на северном крыле танковой группы. Противник также значительно усилил давление на правом крыле 9-й армии…

2-я армия, которая, несмотря на все предупреждения, продолжает продвигаться в восточном направлении, ввязалась в кровопролитные бои с крупными силами противника. Холод тоже становится причиной многих человеческих бедствий и жертв: один полк докладывал, что лишился 318 человек из-за обморожений. К нынешнему серьезному кризису привели три обстоятельства:

1. Осенняя грязь. Передвижения частей и подвоз припасов были фактически парализованы жидкой грязью, затопившей дороги.

2. Провал с железными дорогами. Неадекватное обслуживание, нехватка вагонов, локомотивов и квалифицированного технического персонала. Неспособность локомотивов, оборудования и наскоро отремонтированных станционных сооружений функционировать в условиях русской зимы.

3. Недооценка способности противника к сопротивлению, а также его резервов в плане личного состава и материальной части.

В результате воспользоваться плодами победы под Вязьмой нам не удалось».

 

Таким образом, фон Бок признает, что удары советских войск практически свели на нет результаты всех предыдущих успехов, достигнутых в ходе операции «Тайфун».

Немцы еще в ноябре, перед вторым ударом, почувствовали твердость русской обороны и поняли, что, возможно, не смогут ее пробить и на этот раз. Гальдер записал в своем дневнике: «Если развернутое сейчас на Москву наступление не будет иметь успеха… то Москва станет вторым Верденом, т.е. сражение превратится в ожесточенную фронтальную бойню».

Так и произошло. И эта фронтальная бойня, этот подмосковный Верден заставил фон Бока израсходовать последний мизерный резерв. А потом начались мощные контрудары русских. И для немцев ситуация стала малоуправляемой, при которой некоторые командиры отказывались выполнять приказы и самовольно отводили свои войска на более выгодные позиции.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «29 ноября я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о начале контрнаступления.

И. В. Сталин слушал внимательно, а затем спросил:

— А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?

— Противник истощен. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться.

И. В. Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом.

Я попросил начальника штаба фронта В. Д. Соколовского, который также считал, что пора вводить в действие наши резервные армии, связаться с Генштабом и поддержать наше предложение о целесообразности начала незамедлительного контрнаступления.

Поздно вечером 29 ноября нам сообщили, что Ставка приняла решение о начале контрнаступления и предлагает представить наш план контрнаступательной операции».

5 декабря войска Калининского фронта генерала Конева, а 6 декабря резервные армии Западного фронта генерала Жукова и правофланговые Юго-Западного фронта маршала Тимошенко пошли в контрнаступление. Так началась грандиозная операция, продлившаяся до двадцатых чисел апреля 1942 года. О ней весьма точно сказал немецкий историк Блюментрит, в те дни генерал и начальник штаба группы армий «Центр»: «Это был поворотный пункт нашей восточной кампании — надежды вывести Россию из войны в 1941 г. провалились в самую последнюю минуту. Теперь политическим руководителям Германии важно было понять, что дни блицкрига канули в прошлое. Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя».

 

Глава тридцатая

СТАЛИНГРАД

«Думаю, Вам удастся взять в руки войска»

 

Сталин позвонил 27 августа 1942 года и приказал: обязанности командующего войсками возложить на начальника штаба, а самому немедля выехать в Москву.

Днем раньше Совет Народных Комиссаров СССР назначил генерала армии Г.К. Жукова первым заместителем наркома обороны, освободив от этой должности маршала С.М. Буденного.

Верховный встретил его невеселыми словами:

— Плохо получилось у нас на юге. Может случиться так, что немцы захватят Сталинград. Не лучше дела обстоят и на Северном Кавказе. Очень плохо показал себя Тимошенко. Мне рассказал Хрущев, что в самые тяжелые моменты обстановки во время нахождения в Калаче штаба фронта, Тимошенко бросал штаб и уезжал с адъютантом на Дон купаться. Мы его сняли. Вместо него поставили Еременко. Правда, это тоже не находка…

Сталин сделал паузу. Жуков молчал.

— Мы решили назначить вас заместителем Верховного Главнокомандующего и послать в район Сталинграда для руководства войсками на месте. У вас накопился хороший опыт, и я думаю, что вам удастся взять в руки войска. Сейчас там Василевский и Маленков. Маленков пусть останется с вами, а Василевский сейчас же вылетает в Москву. Когда вы можете вылететь?

— Вылетать надо немедленно, — ответил Жуков.

Все напоминало его вылет в Ленинград год назад. Только теперь предстояло лететь одному, без штаба. Все, кто мог пригодиться, были уже там.

— Ну, вот и хорошо. — И вдруг Сталин спохватился: — А вы не голодны?

— Подкрепиться не мешало бы.

Сталин позвонил в приемную. Вскоре Поскребышев принес горячий чай и тарелку с горкой бутербродов. Бутерброды простые — с сыром и с колбасой. Деликатесов Сталин у себя не держал. Следуя принципу простоты в своем быту, он был прост и в еде.

После чая с бутербродами Жуков тут же отбыл на аэродром. И через четыре часа самолет приземлился в Камышине.

Работая над рукописью настоящей книги, я вдруг поймал себя на мысли, что почти все крупнейшие операции Великой Отечественной войны начинались со звонка Верховного Главнокомандующего Жукову и срочного вызова в Москву.

На Сталинградский фронт Жуков прибыл не с пустыми руками. Сталин за чаем напутствовал: «В связи с прорывом немцев к Сталинграду мы приказали срочно перебросить 1-ю гвардейскую армию генерала Москаленко14 в район Лозное. Необходимо с утра 2 сентября нанести ею удар по прорвавшейся к Волге группировке противника и соединиться с 62-й армией. Туда же перебрасываются 66-я армия генерала Малиновского15 и 24-я армия генерала Козлова16. Вам следует принять необходимые меры, чтобы Москаленко 2 сентября нанес контрудар, а под его прикрытием вывести в исходные районы 24-ю и 66-ю армии. Эти две армии вводите в бой незамедлительно, иначе мы потеряем Сталинград».

Штаб Сталинградского фронта размещался в Малой Ивановке близ Камышина. В штабе фронта Жукову доложили обстановку. Докладывали начальник штаба, старый знакомый по Халхин-Голу, генерал Никишев и начальник оперативного отдела полковник Рухле. Как вспоминал потом маршал, их путаный доклад производил впечатление, что они «не совсем уверены в том, что в районе Сталинграда противника можно остановить».

Через несколько дней и штабом Сталинградского фронта, и оперативным отделом будут руководить другие люди.

Это был обычный стиль Жукова. Каждую операцию, любое ответственное дело, за которое и сам отвечал головой и честью, он начинал с подбора надежных людей.

Доклад комфронта генерала Гордова17, напротив, ему понравился своей правдой и полнотой. Правда была тревожной. Но не безнадежной. Переговорил с Москаленко. Его дивизии должны были первыми вступить в дело. Однако они опаздывали сосредоточением, находясь в пути.

Из донесения Жукова Сталину: «1-я гвардейская армия 2 сентября перейти в наступление не смогла, так как ее части не сумели выйти в исходное положение, подвезти боеприпасы, горючее и организовать бой. Чтобы не допустить неорганизованного ввода войск в бой и не понести от этого напрасных потерь, после личной проверки на месте перенес наступление на 5 часов 3 сентября. Наступление 24-й и 66-й армий назначаю на 5-6 сентября. Сейчас идет детальная отработка задач всем командным составом, а также принимаем меры материального обеспечения операции…»

Очень характерное донесение. Жуков смело всю ответственность, в том числе и за перенесение операции на более поздние сроки, берет на себя и приводит железные аргументы. Ни грамма намека на то, что, мол, замешкался Москаленко и прочее.

Армия Москаленко атаковала в направлении Сталинграда в назначенное время после артиллерийской подготовки. Продвижение оказалось небольшим. Противник тут же контратаковал с танками при поддержке штурмовой авиации.

Сталин телеграфировал: «Положение под Сталинградом ухудшается. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталин­града, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам.

Недопустимо никакое промедление. Промедление равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации осталось очень мало».

Жуков не дрогнул. Он видел, что положение почти безнадежное, что с каждым часом оно ухудшается. Но бросать прибывающие дивизии по частям… Он отдал приказ начальнику авиации бросить на врага все силы. И запросил разрешение Сталина на общую атаку 5 сентября.

Сталин согласился.

На рассвете 5 сентября фронт на участке 1-й гвардейской, 24-й и 66-й армий рыкнул сотнями орудийных стволов. Артиллеристы выпустили ограниченное количество огнеприпасов и замолчали. Вперед пошли танки и пехота. Продвижение оказалось незначительным. И Жуков понял: тех сил, которыми располагает фронт, немецкую оборону не сокрушить.

12 сентября он срочно вылетел в Москву.

В этот раз у Сталина он застал начальника Генштаба генерала Василевского18. Жуков доложил, прокомментировал неудачу проведенной операции и подытожил:

— Если ударную группировку срочно не усилить, имеющимися силами Сталинградский фронт прорвать оборону противника не сможет.

Сталин спросил:

— Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы, наконец, ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточным фронтом?

— Для успешных действий, — сказал Жуков, — фронту нужны как минимум еще одна полнокровная общевойсковая армия, танковый корпус, три танковых бригады и не менее 400 гаубиц. Необходимо также не менее одной воздушной армии.

Сталин вытащил из стола свою карту с пометками и долго рассматривал ее.

Тем временем Жуков и Василевский, стоя у другой карты, обсуждали конфигурацию фронта. Потом, чтобы не мешать Верховному, занятому изучением карты, отошли к окну. Разговаривали вполголоса. Жуков был недоволен и последними событиями на Сталинградском фронте, и только что состоявшимся разговором. Сказал Василевскому, что все это полумеры и они вопроса Сталинграда не решат, что нужна сильная, сокрушительная группировка и, самое главное, вводить в дело ее надо иначе.

— Да, — согласился Василевский, — все это полумеры. Нужно искать иное решение.

— Какое «иное» решение? — Верховный поднял голову от карты и внимательно смотрел на них.

Жуков и Василевский вернулись к столу.

— Вот что, — сказал Сталин, — поезжайте в Генштаб и подумайте хорошенько, что необходимо предпринять в районе Сталинграда. А заодно подумайте и о Кавказском фронте. Завтра вечером жду ваши предложения.

6-я полевая и 4-я танковая армии противника все больше втягивались в изнурительные бои. В районах Волги и Дона у немцев и их союзников могло быть не более пяти-шести резервных дивизий. Бои шли и на юге, и на севере. Гитлер уже не мог высвободить для усиления нажима на Сталинград ни одной дивизии. Конфигурация фронта склоняла к мысли, что немцы, втянувшись в прорыв к Сталинграду, опасно растянули свои фланги, и этот выступ можно подсечь. Тем более что на флангах у 6-й армии стояли венгерские, румынские и итальянские дивизии.

Вот о чем вполголоса беседовали Жуков и Василевский в кабинете Сталина, когда тот внезапно их прервал.

Обсудив в Генштабе основной замысел операции, они тут же перенесли его на чистую карту.

Докладывал Василевский. Верховный некоторое время молча рассматривал карту, потом спросил:

— А это что за группировка войск в районе Серафимовича?

— Новый фронт, — ответил Василевский. — Его надо создать, чтобы нанести мощный удар по оперативному тылу группировки противника, действующей в районе Сталинграда.

— Хватит ли сейчас сил для такой большой операции? — покачал головой Сталин.

— Сейчас, конечно, не хватит, — сказал Жуков. — Но, по нашим расчетам, через полтора месяца операцию можно будет обеспечить необходимыми силами и средствами и хорошо ее подготовить.

Чувствовалось, что их азарт Верховному не передался. Сталин был сдержан, осторожен в словах, решения не принимал и даже предварительное согласие давать не торопился. Усмехнулся и сказал, постучав трубкой по карте:

— Далеко замахнулись. А не лучше ли ограничиться ударом с севера на юг и с юга на север вдоль Дона? Подумайте.

— Это полумера, — решительно заговорил Жуков; он предполагал такую реакцию Верховного и заранее собрался с мыслями. — Мелкие контрудары не приведут к решительному изменению обстановки. В этом случае… — Жуков сделал жест, повторяя направления предполагаемых сталинских контрударов, — Паулюс19 в этом случае может быстро развернуть из-под Сталинграда свои подвижные части и парирует наши удары. Удар же западнее Дона позволит нам глубоко охватить врага, не даст ему возможности из-за речной преграды быстро сманеврировать своими резервами и выйти навстречу нашим группировкам.

Операция делилась на два этапа: 1) прорыв обороны, окружение сталинград­ской группировки противника и создание прочного внешнего фронта с целью полной изоляции окруженных от воздействия внешних сил; 2) уничтожение «котла» и недопущения деблокады извне.

Верховному план операции понравился, но он снова сдержанно подытожил:

— Над планом надо еще подумать и подсчитать наши ресурсы. А сейчас главная задача — удержать Сталинград и не допустить продвижения противника в сторону Камышина.

В это время позвонил новый командующий Сталинградского фронта генерал Еременко20. Сталин взял трубку. После разговора с Еременко сказал:

— Еременко докладывает, что противник подтягивает к городу танковые части. Завтра надо ждать нового удара. — И, повернувшись к Василевскому: — Дайте сейчас же указание о немедленной переброске через Волгу 13-й гвардейской дивизии Родимцева из резерва Ставки. И посмотрите, что еще можно направить туда завтра.

Уже через час Жуков был на аэродроме. Приказ Верховного: вылететь в расположение Сталинградского фронта, ввести в бой всю авиацию и изучить обстановку в районе Клетской и Серафимовича. Прощаясь, Сталин сказал, что к начатому разговору необходимо вернуться и что информация о том, что уже было произнесено в качестве общей концепции будущего масштабного контрудара с перспективой полного окружения 6-й армии Паулюса, должна сохраняться в полной тайне. Так и сказал: «О том, что мы здесь обсуждали, кроме нас троих, пока никто не должен знать». И Жуков, и Василевский поняли, что идея захватила Верховного и над ней стоит работать дальше.

Контрудары, которые Жуков вместе со штабом Сталинградского фронта в те дни организовывал на различных участках, дали положительные результаты. Они изматывали противника.

Из дневника немецкого офицера, который в те дни пытался со своими солдатами оттеснить противостоящие им подразделения Сталинградского фронта: «…части нашего корпуса понесли огромные потери, отражая в сентябре яростные атаки противника, который пытался прорвать наши отсечные позиции с севера. Дивизии, находившиеся на этом участке, были обескровлены; в ротах оставалось, как правило, по 30-40 солдат».

В конце ноября Сталин вновь вызвал к себе Жукова и Василевского.

Василевский только что вернулся из-под Сталинграда — изучал условия для контрнаступления армий левого крыла Юго-Восточного фронта.

Прежде чем идти к Верховному они несколько часов совещались в Генштабе. Обменивались впечатлениями. Вносили поправки в первоначальный план.

Во время встречи в Кремле Сталин неожиданно предложил произвести реорганизацию фронтов и в связи с предстоящими планами масштабного наступления командующим войсками вновь образованного Донского фронта (бывшего Сталинградского) назначить Рокоссовского. А командующим создаваемого вновь Юго-Западного фронта — Ватутина. Всех такие назначения вполне устраивали.

Первого октября Жуков вернулся в Москву для дальнейшей работы над планом контрнаступления. От Сталинграда летел в самолете генерал-лейтенанта А.Е. Голованова21, которым он управлял лично. В своей книге «Дальняя бомбардировочная» главный маршал авиации Голованов рассказал об их полете с Жуковым: «На другой день после совещания мы собрались лететь в Москву. Погода на трассе была плохая, нелетная. Я предложил Жукову лететь со мной, чтоб наверняка попасть в Москву. На том и порешили. После взлета к нам пристроились истребители сопровождения, но уже через десять-пятнадцать минут из-за сплошной и низкой облачности пришлось перейти на слепой полет. Истребители же, естественно, повернули домой.

Слепой полет продолжался довольно долго, лишь в районе Воронежа появился небольшой просвет, и мы опять перешли на полет в облаках. Дело это привычное, настроение у всех было хорошее. Не долетев километров сто до Москвы, мы перешли на визуальный полет под облаками на высоте триста метров. Скоро должен был появиться аэродром Раменское, где стоит приводная радиостанция, и рядом, можно сказать, Центральный аэродром. Вот мы скоро и дома! Уже вечерело. Немного времени осталось и до поднятия аэростатов заграждения.

Но, как говорят, иногда и близкое становится далеким. Самолет начал терять высоту, добавление мощности моторам лишь на короткий срок остановило снижение. Добавил еще мощности — повторилось то же самое: самолет обледеневал. Включили антиобледенители — результата никакого. Пришлось опять добавить мощность двигателям.

Подобное было как-то под Ленинградом. Тогда на бреющем еле дотянул до аэродрома. На самолете оказалось бугристое обледенение, которое нарушало его обтекаемость или, как принято говорить, аэродинамику. Естественно, нормально лететь самолет не мог, а попытка продолжать полет привела бы к печальному исходу.

Вот и сейчас надо было думать не о Центральном аэродроме, а о том, как бы дотянуть до Раменского. И этот очень короткий участок пути, да еще с таким «пассажиром», уже не доставлял нам, то есть экипажу, мягко говоря, никакого удовольствия. Наконец показался аэродром, и мы на полном газу приземлились…

Везет в жизни нашему брату летчику, как я уже говорил, не так уж редко, да к этому везенью еще добавляются иной раз и приятные неожиданности. Так получилось и на этот раз. Вызвав из штаба машину, я предоставил ее в распоряжение Жукову, а сам остался на аэродроме. Машиной этой была видавшая всякие виды «эмка». Жуков дорогой поинтересовался у шофера, на чьей машине он едет. Шофер ответил, что на машине командующего АДД. Георгий Константинович не поверил и переспросил. Шофер повторил — да, на машине командующего. На этом разговор закончился.

Несколько дней спустя, работая в штабе, я подошел к окну и увидел у подъезда новенький голубого цвета «ЗИС». Позвал порученца и спросил, кто это приехал.

— Сейчас уточню!

Возвратившись, порученец доложил, что эту машину прислал мне Жуков. Вскоре в штаб позвонил генерал Минюк, который состоял при Жукове для особых поручений, и сообщил, что Георгий Константинович послал мне машину «на память о нашем полете».

Действительно, полет был памятный. Не одну тысячу часов пришлось мне провести в воздухе и лишь дважды за всю свою летную жизнь довелось встретиться с таким редчайшим видом обледенения, которое появляется стремительно и может быстро расправиться с тобой, если не будет немедленно принято решение».

А Жуков, наверное, так и не понял, в какую передрягу попали они с летчиком-асом Головановым.

Нет необходимости, дорогой читатель, пересказывать хронику событий под Сталинградом. Наша задача — понять роль Жукова в этой величайшей битве Великой Отечественной и Второй мировой войны.

Тринадцатого ноября Жуков и Василевский снова были у Сталина. Как вспоминал маршал, Верховный пребывал в хорошем расположении духа «и подробно расспрашивал о положении дел под Сталинградом в ходе подготовки контрнаступления».

Пока все шло так, как было задумано. 6-я полевая армия Паулюса и основные силы 4-й танковой втянулись в затяжные бои с нашими Сталинградским и Донским фронтами. Рокоссовский и Еременко медленно их изматывали, морозили в донской степи. Наши резервные части, предназначенные для удара, сосредоточились в исходных районах, и, похоже, немецкая разведка их маневр пока не обнаружила.

Василевский докладывал:

— Задачи фронтов, армий и войсковых соединений отработаны. Взаимодействие всех родов оружия увязано непосредственно на местности. Предусмотренная планом встреча войск ударных группировок Юго-Западного и Сталинград­ского фронтов отработана с командующими, штабами фронтов армий и тех войск, которые будут выходить в район хутора Советский—Калач. В авиационных армиях подготовка, видимо, будет закончена не раньше 15 ноября. Варианты создания внутреннего фронта окружения сталинградской группировки противника и внешнего фронта для обеспечения ликвидации окружаемого врага можно считать отработанными. Подвоз боеприпасов, горючего и зимнего обмундирования несколько задерживается, но есть все основания рассчитывать, что к исходу 16-17 ноября материальные средства будут доставлены войскам. Контрнаступательную операцию можно начать войсками Юго-Западного и Донского фронтов 19 ноября, а Сталинградского фронта — на сутки позже.

Разница в сроках объясняется тем, что перед Юго-Западным фронтом были более сложные задачи. Он находится на большем удалении от района Калач — хутор Советский и ему предстояло форсировать Дон.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Верховный слушал нас внимательно. По тому, как он не спеша раскуривал свою трубку, разглаживал усы и ни разу не перебил наш доклад, было видно, что он доволен. Само проведение такой крупной контрнаступательной операции означало, что инициатива переходит к советским войскам. Все мы верили в успех предстоящего контрнаступления, плоды которого могли быть значительными для освобождения нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков.

Пока мы докладывали, в кабинете Верховного собрались члены Государственного Комитета Обороны и некоторые члены Политбюро. Нам пришлось повторить основные вопросы, которые были доложены в их отсутствие.

После краткого обсуждения плана контрнаступления он был полностью утвержден.

Мы с А.М. Василевским обратили внимание Верховного на то, что немецкое главное командование, как только наступит тяжелое положение в районе Сталинграда и Северного Кавказа, вынуждено будет перебросить часть своих войск из других районов, в частности из района Вязьмы, на помощь южной группировке.

Чтобы этого не случилось, необходимо срочно подготовить и провести наступательную операцию в районе севернее Вязьмы и в первую очередь разгромить немцев в районе ржевского выступа. Для этой операции мы предложили привлечь войска Калининского и Западного фронтов.

— Это было бы хорошо, — сказал И.В. Сталин. — Но кто из вас возьмется за это дело?

Мы с Александром Михайловичем предварительно согласовали свои предложения на этот счет, поэтому я сказал:

— Сталинградская операция во всех отношениях уже подготовлена. Василевский может взять на себя координацию действий войск в районе Сталинграда, я могу взять на себя подготовку наступления Калининского и Западного фронтов.

Согласившись с нашим предложением, Верховный сказал:

— Вылетайте завтра утром в Сталинград. Проверьте еще раз готовность войск и командования к началу операции.

Лично для меня оборона Сталинграда, подготовка контрнаступления и участие в решении вопросов операций на юге страны имели особо важное значение. Здесь я получил гораздо большую практику в организации контрнаступления, чем в 1941 году в районе Москвы, где ограниченные силы не позволили осуществить контрнаступление с целью окружения вражеской группировки.

За успешное общее руководство контрнаступлением в районе Сталинграда и достигнутые при этом результаты крупного масштаба в числе других я был награжден орденом Суворова I степени.

Получить орден Суворова I степени № 1 означало для меня не только большую честь, но и требование Родины работать еще лучше, чтобы быстрее приблизить час полного разгрома врага, час полной победы. Орденом Суворова I степени были награждены А.М. Василевский, Н.Н. Воронов, Н.Ф. Ватутин, А.И. Еременко, К.К. Рокоссовский. Большая группа генералов, офицеров, сержантов и солдат также была удостоена правительственных наград»…

Примерно в двадцатых числах декабря, как вспоминал Бучин, «в строжайшей тайне» Жуков выехал на Юго-Западный фронт к Ватутину.

Специально оборудованный поезд, на котором с некоторых пор Жуков как член Ставки выезжал к фронту, на этот раз остановился в тупике на станции Анна. Машины скатили по помостям. Состав замаскировали.

Несколько дней колесили они на своем надежном «хорьхе» по степным дорогам. Бучин все время с опаской оглядывал незнакомую открытую местность, следил, чтобы не отстала машина охраны.

Из воспоминаний Александра Бучина: «Вот опять плутаем. Не знаю, куда ехать. Стали. Метет. В салоне позади высказывает свои соображения генерал-майор Л.Ф. Минюк22, значившийся у нас под пышным титулом старший генерал-адъютант первого заместителя Верховного Главнокомандующего. Титул, кажется, придумал Жуков. Минюк, видимо, подбодренный тишиной на переднем сиденье, увлекся и пошел объяснять, как нам выбраться на верный путь. Я уже собирался тронуть машину, как Георгий Константинович потребовал карту. Разложил на коленях, я подсвечивал фонариком. Жуков довольно быстро разобрался в паутине степных дорог, отчеркнул нужное место ногтем и сказал, как ехать. Не поворачиваясь, он протянул карту через плечо назад в салон, Минюку, и от чистого сердца сказал:

— На, мудачок. Тебя в полковую школу отправить надо.

Генерал Минюк и сидевший рядом с ним Бедов притихли как мыши.

Какая-то мутная была поездка. По опустевшим дорогам. Фронт ушел вперед. Подолгу разыскивали нужные штабы и части. Снег милосердно покрыл шрамы войны, но не везде. Стояли сильные морозы, и трупы убитых и замерзших красноармейцев и вражеских солдат иногда представали в жутких застывших позах. Иные даже стояли в сугробах. Я старался не смотреть по сторонам. Однажды вижу: мы едем навстречу черной массе — идет колонна. Через снежную пелену стараюсь разглядеть, кто, и похолодел — шинели и головные уборы не наши. Деваться некуда, подъехали. Оказалось, по дороге, как стадо, движется громадная толпа пленных итальянцев. Сыны солнечной Италии явились убивать нас и угодили в зиму. Именно в этом районе только что была наголову разбита итальянская армия. Вид у итальянцев был самый жалкий. Они понуро брели между сугробами.

Бедов, наша охрана, тут же завертелся, забеспокоился, запричитал — где конвой? Георгий Константинович не проронил ни слова и безучастно смотрел вперед. Неожиданно он сказал: «Стой!» — и вышел из машины. В хвосте колонны десяток пленных, взявшись за оглобли, тащили сани, в них сидел конвоир — раненый красноармеец с ППШ на коленях. Из-под бинта видны были только глаза и часть лица. Узнав по папахе генерала, он неловко отдал честь и попытался слезть с саней. Жуков жестом остановил его и подчеркнуто четко отдал приветствие. «Вот и конвой», — сказал Жуков, ни к кому особенно не обращаясь. Несколько минут мы постояли на дороге, пока стадо итальянцев под присмотром раненого конвоира не скрылось в снежной мгле».

Район Среднего Дона. Конец 1942-го. Разгром 8-й итальянской армии. Размашистый бросок корпуса генерала Баданова23 и уничтожение немецкой авиабазы и аэродрома вместе с самолетами в районе станицы Тацинской, после чего сталин­градская группировка немцев — 6-я армия — осталась без подвоза. На всем этом лежала тяжелая печать жуковского стиля — стремительного, мощного, всегда неожиданного удара.

В ту же ночь, как вспоминал Бучин, они погрузили «хорьх» и машину охраны на платформу и уехали в Москву.

Жуков увидел результаты боев, видел плоды трудов штабов и мужества дивизий и полков. Увидел и главного творца этой победы, отдал ему честь и со спокойным сердцем уехал на доклад к Верховному.

 

Глава тридцать первая

И СНОВА — РЖЕВ И ЛЕНИНГРАД

«Это была воистину выстраданная радость!»

 

На юге, в районе Сталинграда, бушевала операция «Зимняя гроза» — командующий группы армий «Дон» фельдмаршал Манштейн пытался танковым ударом деблокировать 6-ю армию Паулюса, окруженную в волжской степи. А на севере, в районе действий Калининского фронта, готовилась операция «Марс». По своим масштабам и количеству войск, вовлеченных с обеих сторон, новая операция по ликвидации ржевско-вяземского выступа не уступала сталинградским «Урану» и «Малому Урану» вместе взятым.

Все действия армий Западного и Калининского фронтов должны были способствовать начавшемуся наступлению под Сталинградом.

Жуков в эти дни метался между Доном и Западной Двиной в районе Нелидова.

Немцы ждали атаки именно здесь, и потому держали сильную группировку, опасаясь ослаблять ее хотя бы дивизией для возможного латания дыр на юге. Вот почему бои в рамках операции «Марс» с самого начала носили упорный и кровопролитный характер. Ни одна из сторон не уступала. Жуков бросал в бой армии и танковые корпуса, Модель короткими и сокрушительными контратаками парировал эти удары.

Для Моделя Ржев стал местом, где он нашел свою славу полководца. Именно за Ржев Гитлер вручил ему вначале Дубовые листья к Рыцарскому кресту, полученному в первые дни кампании на Востоке за удачный прорыв в районе Бреста, а потом Мечи. За Ржев он получил и очередное воинское звание — генерал-полковник.

Противник вынужден был держать здесь, на сравнительно небольшом участке фронта, тридцать дивизий, в том числе танковых.

Наступил момент, когда атаки на ржевско-сычевский плацдарм уже не имели смысла — дело под Сталинградом было сделано. Рокоссовский блестяще провел операцию «Кольцо», заблокировал в «котле» 6-ю армию фельдмаршала Паулюса и методично ее дожимал. И Жуков скомандовал отбой.

Цена «отвлекающих» ударов под Ржевом была велика.

В начале января Жуков был уже в районе Ленинграда.

В Москве удалось побыть всего несколько часов. Встретился и переговорил с Верховным и — в путь. Домой заехать не успел. Александре Диевне нарочным передал письмо:

«8 января 1943 года.

Милый Шурик!

Какая неудача! Хотел я к тебе заскочить на 30-40 минут, но, увы, ты оказалась в театре. Ты, конечно, скажешь, что виноват я — не предупредил тебя о своем намерении. Так получилось, что задержался с передачей поезда с одной дороги на другую. Но что делать? Разделим вину пополам.

Как твое самочувствие? Я пока ничего. Здоров. Кроме проклятого сустава. Он все-таки меня угнетает. По возможности стараюсь лечить соляными ваннами и тепловыми лучами.

Ну, вот пока и все…

Твой Жорж».

Письмо жене. Надо сказать, весьма сдержанное. Никаких проявлений чувств.

«Проклятый сустав» Жукову в это время исправно лечила младший лейтенант медицинской службы Лидия Захарова. А вот что за «тепловые лучи», непонятно. Солнце в январе холодное…

Верховный на этот раз отправлял своего Суворова под Ленинград, проводить операцию «Искра», целью которой было соединение войск Ленинградского и Волховского фронтов и создание сухопутного коридора между осажденным Ленинградом и Большой землей.

Спецпоезд, на котором Жуков отбыл на север, состоял из бронированного салон-вагона, нескольких вагонов охраны, связи и вагона, который занимала обслуга и водители. Кроме того, был вагон-гараж на две машины. Всего пять вагонов. Спереди и сзади были прицеплены платформы с бронеплощадками — 37-мм зенитными орудиями и счетверенными пулеметными установками. Весь состав был закамуфлирован под «зиму».

Вскоре прибыли к месту назначения. Выслушал доклад штаба Волховского фронта. Сразу начал вживаться в обстановку. Остаток ночи просидел над картами и донесениями разведки. Утром 11 января позвонил Сталину и доложил, одновременно излагая свои соображения: в дивизиях, которым предстоит наступать слишком малое количество танков и артиллерии, кроме того, слабо отработано взаимодействие не только на стыках армий, но и дивизий, полков.

Наступление отменить было уже нельзя. Пошли вперед. Артиллерия не подавила огневые точки, не разрушила оборону противника. Танки действовали в отрыве от пехоты. В итоге — провал.

Из донесения Жукова Сталину: «Основной недостаток в организации прорыва 2-й ударной армии — неправильно спланированная методика артиллерийской подготовки. Больше времени отводилось на всякого рода огневые налеты и меньше времени на методическую прицельную стрельбу по огневым точкам».

Вскоре атаку повторили. Готовили ее уже по методике Жукова.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Не скрою, в то утро мы волновались. Но вот началась операция. И словно гора свалилась с плеч! Нам стало ясно, что враг не знает, какими силами мы располагаем, и что время нанесения нашего мощного удара оказалось для него неожиданным».

Главный маршал авиации Голованов подметил одну весьма характерную черту полководческого дара нашего героя: «Есть люди, которые по ходу развивающихся событий на поле боя почти безошибочно могут сказать, будет успех или не будет. К таким людям, по моим личным наблюдениям, относился и Жуков».

Восемнадцатого января 1943 года войска двух фронтов сомкнулись. «Я увидел, с какой радостью бросились навстречу друг другу бойцы фронтов, прорвавших блокаду, — писал маршал. — Не обращая внимания на артиллерийский обстрел противника со стороны Синявинских высот, солдаты по-братски, крепко обнимали друг друга. Это была воистину выстраданная радость!»

В тот же день последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Г.К. Жукову воинского звания Маршал Советского Союза.

Примерно через месяц маршальское звание было присвоено начальнику Генерального штаба Василевскому. Василевский делал карьеру стремительно. Еще месяц назад, когда Жуков получил свой маршальский жезл, начальнику Генштаба присвоили генерала армии.

Однажды Сталин в своем кремлевском кабинете среди портретов великих русских полководцев Суворова и Кутузова, заведя очередной разговор о том, кто же из них искуснее, а стало быть, более велик и значим для истории, вдруг, казалось бы, ни с того ни с сего сказал: «Если бы можно было распоряжаться личными качествами людей, я бы сложил качества Василевского и Жукова вместе и поделил бы между ними пополам».

 

Глава тридцать вторая

НА ОГНЕННОЙ ДУГЕ

«Никто никогда не называл его добрым…»

 

Война есть война. И на ней, как любил повторять Жуков, расчет с просчетом по соседним тропинкам ходят…

Немцы были сильно угнетены столь масштабной и почти непоправимой неудачей под Сталинградом. Им хотелось скорого реванша. И Манштейн добыл для фюрера пусть ограниченную, но все же победу, которая на какое-то время скрасила мрачную атмосферу, царившую на Восточном фронте после кошмарной сталинградской зимы.

Впрочем, основные события, в которых скрестят свои шпаги два талантливейших полководца Второй мировой войны — Жуков и Манштейн — были еще впереди. Но прелюдия уже звучала рокотом моторов танков новых типов, которые подходили к районам сосредоточения, накапливаясь там в дивизии и корпуса, и которые, как рассчитывал Гитлер, наконец, должны были «сокрушить оборону русских».

В оперативном приказе, отданном войскам, фюрер сгруппировал задачи и мероприятия по обеспечению новой операции: «…я решил: как только позволят погодные условия, провести в качестве наступательного удара этого года операцию «Цитадель».

…Данному наступлению придается особое значение. Необходимо осуществить его быстро и с большой пробивной силой. Оно должно передать инициативу на эту весну и лето в наши руки.

В связи с этим все приготовления осуществлять с величайшей осмотрительностью и энергичностью. На всех главных направлениях использовать лучшие соединения, лучшее оружие, лучших командиров, большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой обязан проникнуться пониманием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна послужить факелом для всего мира.

…Цель наступления посредством массированного, беспощадно и быстро проведенного каждой из атакующих армий наступательного удара из района Белгорода и южнее Орла — окружить находящиеся в районе Курска силы противника и концентрированным наступлением уничтожить их».

Советская разведка в годы войны работала хорошо. Уже 12 апреля Сталин читал только что переведенный с немецкого текст директивы № 6 «О плане операции «Цитадель» немецкого Верховного командования. Документ еще не имел подписи Гитлера. Гитлер в эти дни тоже внимательно изучал план своих генералов. Через три дня он подпишет его.

Жуков, как всегда, срочно отбыл в район Курска еще 18 марта.

Генерал-адъютант Минюк о той поезде и спецпоезде вспоминал: «Для него не зажигался запретный красный свет даже перед крупными станциями городов — все зеленый и зеленый. Мы чем-то напоминали пожарных, спешащих отвратить случившуюся беду. И это было именно так…»

На одной из станций поезд замедлил ход и повернул на запасной путь. Кругом руины станционных построек после недавнего авианалета. Машины быстро выгрузили. Состав начали маскировать.

Офицер, прибывший из штаба Воронежского фронта, передал Жукову карту с нанесенной линией фронта и уточнил:

— На последний час, товарищ Маршал Советского Союза.

Жуков сориентировался по карте, уточнил место расположения штаба фронта и сказал:

— В штаб — потом. А сейчас — к фронту, — и, натягивая фуражку на глаза, кивнул офицеру связи:

— А почему руки дрожат?

— Штаб фронта в другой стороне, — ответил офицер. — А там… Оттуда, по сведениям разведки, наступает танковый корпус СС.

— И что — страшно? — Жуков посмотрел в глаза офицеру.

Тот ничего не ответил.

Жуков сел на переднее сидение «хорьха» и коротко подтвердил:

— К фронту.

Дорога была разбитой. Машину швыряло по раскисшим колеям. Жуков торопил водителя.

Из воспоминаний Александра Бучина: «…Ожила полузабытая картина ближнего тыла отступающей армии. Жуков с окаменевшим лицом смотрел на мчавшиеся навстречу грузовики, набитые солдатами, ездовых, беспощадно нахлестывавших лошадей, и тянувшиеся по обочинам группы солдат в грязи с головы до ног. Правда, почти все с оружием. Георгий Константинович бросил по поводу этого одобрительную реплику. И замолчал, следя за маршрутом по карте.

Нас не остановили даже попадавшиеся время от времени немецкие самолеты, обстреливавшие дорогу. Конец путешествия пришел внезапно — раздались гулкие выстрелы танковых пушек. Просвистели болванки. Задний ход, разворот — и назад, в Обоянь. Несколько снарядов подняли фонтаны грязи. Немецких танков мы так и не увидели, но они были близко — на расстоянии прямого выстрела. Если бы мы ехали по-прежнему, то через минуту-другую вкатились бы в боевые порядки авангарда танкового корпуса СС. Потом выяснилось, что на карте, врученной маршалу, был неверно нанесен передний край — указан рубеж, с которого наши войска уже отступили.

В деревне под Обоянью Жуков прошел в здание, где находился штаб Воронежского фронта. Мы, оставшиеся на улице, стали свидетелями того, как готовились драпать штабные. Для меня, проведшего более полутора лет рядом с Жуковым, картина совершенно нереальная. Офицеры-штабисты поспешно кидали на машины какие-то ящики, связисты сматывали провода. Крики, шум, ругань».

А тем временем в штабе фронта происходило вот что.

Видя суету сборов, сильно смахивавшую на начало паники, Жуков надвинул фуражку «на половину носа» и вошел в штаб. Он уже приготовился к разносу, но увидел среди штабных Василевского, поморщился и потребовал командующего войсками Воронежского фронта доложить обстановку. Голикова он знал и по предвоенной работе, и по московской кампании, когда тот неудачно командовал левофланговой 10-й армией Западного фронта, самой мощной, но все время опаздывал и пропускал контрудары отступающего врага. Ничего доброго он не ждал и сейчас. Выслушал доклад и обратился к члену Военного совета Хрущеву. Тот и вовсе в конкретной обстановке «плавал», а о достижениях в партийно-политической работе в частях слушать было некогда.

— Эх вы, магнаты24! — бросил Жуков и отвернулся.

«Докладчики» ему этого не простят. В 1957-м, когда маршала будут распинать на Президиуме ЦК КПСС, а потом и на Пленуме ЦК за «подготовку захвата власти и попытку установления личной диктатуры», именно Первый секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущев и начальник Главного Политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал армии Филипп Иванович Голиков будут стараться особенно.

Ночью через Обоянь пошли танки, противотанковая и гаубичная артиллерия на механической тяге. Тяжелые пушки тащили мощные трехосные «студебеккеры», поставляемые американцами в рамках «ленд-лиза»25. Шла пехота. Навстречу танковому корпусу СС Жуков выдвигал срочно переброшенную из-под Сталинграда 21-ю армию генерала Чистякова26.

Утром Жуков поехал посмотреть на работу противотанковых батарей. Все поле у дороги было заставлено сгоревшими танками и бронетранспортерами. Привели пленных немецких танкистов. Он допросил их. Двоих приказал отпустить:

— Пусть идут в свое расположение и расскажут… Остальных — на сборный пункт.

И вернулся в штаб фронта. К тому времени штаб работал в спокойном режиме. Связисты протянули провода, подключили к аппаратам.

Время все же было упущено. Танково-гренадерские дивизии 2-го танкового корпуса СС при поддержке армейского корпуса «Раус» захватили Белгород.

Можно полагать, что замена командующего войсками Воронежского фронта генерала Голикова генералом Ватутиным произошла не без участия Жукова как представителя Ставки. Тем более что Ватутина Жуков ценил очень высоко, и когда на очередном трудном участке требовался умный и ответственный, он называл Сталину имя Ватутина.

Воевал Николай Федорович Ватутин на родине. Его родная деревня Чепухино под Валуйками была уже освобождена.

Начальник охраны Бедов вспоминал: «В разговоре по телефону со Ставкой Г.К. Жуков потребовал заменить командующего фронтом. Он сказал, что генерал Голиков не способен справиться в создавшейся обстановке. Помню, как маршал, по-видимому, на возражение твердо заявил по телефону, что Голиков повторяет старые ошибки. Под Сухиничами он плохо показал себя, командуя 10-й армией. А теперь допустил более серьезный просчет. Не можем мы губить войска. Ставка по настоянию Г.К. Жукова освободила Ф.И. Голикова от командования фронтом».

Ватутин прибыл в штаб Воронежского фронта 22 марта. В тот же день они вдвоем с Жуковым поехали в войска. В 21-й армии допросили свежих «языков», захваченных на разных участках. На следующий день поехали в расположение 4-й армии.

Двадцать четвертого марта он был уже в штабе Центрального фронта у Рокоссовского. За несколько дней вместе с комфронта побывал в 13-й, 70-й, 65-й и 48-й армиях.

По воспоминаниям водителя Бучина, Жуков и Рокоссовский, когда покидали расположения частей, порой «вели беседы на ничего не значащие или отвлеченные темы». Их связывало прошлое, командирская юность, когда оба стремительно и трудолюбиво делали карьеру.

Информацию, полученную во время поездок, после консультации с Василевским по приезде в Курск Жуков обобщил в краткий, но обстоятельный доклад и тут же направил Верховному.

«Товарищу Васильеву27.

5 ч. 30 мин. 8 апреля 1943 г.

Докладываю свое мнение о возможных действиях противника весной и летом 1943 года и соображения о наших оборонительных боях на ближайший период.

1. Противник, понеся большие потери в зимней кампании 42/43 года, видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обхода Москвы.

Ввиду ограниченности крупных резервов противник вынужден будет весной и в первой половине лета 1943 года развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать задачу строго по этапам, имея основной целью кампании захват Москвы.

Исходя из наличия в данный момент группировок против наших Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против этих трех фронтов, с тем чтобы, разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению.

2. Видимо, на первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13-15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесет удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока.

Вспомогательный удар с целью разрезания нашего фронта надо ожидать с запада из района Ворожбы, что между реками Сейм и Псел, на Курск с юго-запада. Этим наступлением противник будет стремиться разгромить и окружить наши 13, 70, 65, 38, 40-ю и 21-ю армии. Конечной целью этого этапа может быть выход противника на рубеж река Короча—Короча—Тим—река Тим—Дросково.

3. На втором этапе противник будет стремиться выйти во фланг и тыл Юго-Западного фронта в общем направлении через Валуйки—Уразово.

Навстречу этому удару противник может нанести удар из района Лисичанска в северном направлении на Сватово—Уразово.

На остальных участках противник будет стремиться выйти на линию Ливны—Касторное—Старый и Новый Оскол.

4. На третьем этапе после соответствующей перегруппировки противник, возможно, будет стремиться выйти на фронт Лиски—Воронеж—Елец и, прикрывшись в юго-восточном направлении, может организовать удар в обход Москвы с юго-востока через Раненбург—Ряжск—Рязань.

5. Следует ожидать, что противник в этом году основную ставку при наступательных действиях будет делать на свои танковые дивизии и авиацию, так как его пехота сейчас значительно слабее подготовлена к наступательным действиям, чем в прошлом году.

В настоящее время перед Центральным и Воронежским фронтами противник имеет до 12 танковых дивизий и, подтянув с других участков 3-4 танковые дивизии, может бросить против нашей курской группировки до 15-16 танковых дивизий общей численностью до 2500 танков.

6. Для того чтобы противник разбился о нашу оборону, кроме мер по усилению ПТО{35} Центрального и Воронежского фронтов, нам необходимо как можно быстрее собрать с пассивных участков и перебросить в резерв Ставки на угрожаемые направления 30 полков ИПТАП{36}; все полки самоходной артиллерии сосредоточить на участке Ливны — Касторное — Ст. Оскол. Часть полков желательно сейчас же дать на усиление Рокоссовскому и Ватутину и сосредоточить как можно больше авиации в резерве Ставки, чтобы массированными ударами авиации во взаимодействии с танками и стрелковыми соединениями разбить ударные группировки и сорвать план наступления противника.

Я не знаком с окончательным расположением наших оперативных резервов, поэтому считаю целесообразным предложить расположить их в районе Ефремов—Ливны—Касторное—Новый Оскол—Валуйки—Россошь—Лиски—Воронеж—Елец. При этом главную массу резервов расположить в районе Елец—Во­­ронеж. Более глубокие резервы расположить в районе Ряжска, Раненбурга, Мичуринска, Тамбова.

В районе Тула—Сталиногорск необходимо иметь одну резервную армию.

Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника.

Константинов28. № 256».

 

Как покажут дальнейшие события, Жуков не ошибся.

Сталин долго колебался перед тем, как принять решение: преднамеренная оборона, на которой настаивал Жуков, или наступление, упреждающий удар, о чем, словно сговорившись, твердили все командующие фронтов…

Из «Воспоминаний и размышлений»: «В середине апреля Ставкой было принято предварительное решение о преднамеренной обороне. (Выделено мною. — Г.Ж.) Правда, к этому вопросу мы возвращались неоднократно, а окончательное решение о преднамеренной обороне было принято Ставкой в начале июня 1943 года. В то время фактически уже стало известно о намерении противника нанести по Воронежскому и Центральному фронтам мощный удар с привлечением для этого крупнейших танковых группировок и использованием новых танков «тигр» и «пантера» и самоходных орудий «фердинанд»…

Таким образом, оборона наших войск была, безусловно, не вынужденной, а сугубо преднамеренной, и выбор момента для перехода в наступление Ставка поставила в зависимость от обстановки. Имелось в виду не торопиться с ним, но и не затягивать его».

Армии и фронты начали зарываться в землю. Судя по документам, опубликованным в разное время исследователями Курской битвы, о предстоящей широкомасштабной операции знали обе стороны. И все же и работы по строительству обороны, и передвижение, и концентрацию войск, боевой техники сохраняли в строжайшем секрете.

В эти дни произошел такой эпизод. Жуков отправился в штаб Степного фронта, к Коневу. Александр Бучин вспоминал: «Когда мы подъехали на двух «виллисах» к шлагбауму, одуревший от жары и езды Минюк неожиданно гаркнул часовому: «Подымай! Маршал Жуков едет!» Красноармеец у шлагбаума, однако, потребовал предъявить удостоверение. На глазах группы встречающих Жуков молча протянул документ. Солдат не только прочитал его, но и отвернул ворот кожаной куртки Жукова. Увидев маршальский погон, пропустил. Жуков громко поблагодарил за службу и, сняв с руки часы, подарил часовому».

Чтобы обеспечить успех нового грандиозного наступления, немцы сосредоточили против курского выступа группировку, насчитывавшую до 50 дивизий, из них 18 танковых и моторизированных, 2 танковые бригады, 3 отдельных танковых батальона и 8 дивизионов штурмовых орудий, общей численностью, согласно советским источникам, около 900 тыс. человек. Руководство войсками осуществляли командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге и командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Манштейн.

Соотношение сил сторон, по подсчетам отечественных и западных историков, общее среднее арифметическое выглядит так: против 900 000 германских солдат и офицеров Красная Армия выставила 1 337 000 человек; против 2 700 танков и САУ вермахта и СС наши выставили 3 306; против 10 000 орудий и минометов наши войска имели 20 220 стволов; против 2 500 самолетов люфтваффе наши ВВС насчитывали 2650 самолетов.

Таким образом, даже на стадии подготовки к решающему летнему сражению 1943 года Сталин дал понять и Гитлеру, и всему миру, в том числе и союзникам, которые продолжали затягивать сроки открытия Второго фронта в Европе, что позиционную войну Советский Союз в сущности выиграл. Победа же на поле боя — всего лишь вопрос времени.

В дни подготовки к наступательной операции на орловском направлении, которая должна была, по замыслу Ставки, вытекать из оборонительной операции и которая получила кодовое название «Кутузов», Жуков побывал на северном участке Курской дуги. Там с ним произошла еще одна история.

Случилось это 11 июля 1943 года в разгар Курской битвы в полосе обороны Брянского фронта. Командующий фронта генерал Попов29 и его оперативный отдел определили участок для предполагаемого прорыва с последующим вводом в дело танкового корпуса. Но прежде чем отдать приказ Ставки о наступлении Брянскому фронту с массированным ударом именно в этой местности, Жуков решил лично удостовериться в пригодности местности для танкового маневра.

Машину, как рассказывал начальник охраны, оставили в лесу в километре от передовой.

Из рассказа начальника охраны Бедова: «Уже у самой передовой сказал: «Теперь вы останьтесь, а я один…» Надо было ему убедиться, что местность для рывка танков выбрана без ошибки. Пополз. Я — за ним. У нейтральной полосы Жуков внимательно осмотрел местность. Вдруг начали рваться мины — видно, немцы заметили нас. Одна — впереди, другая — сзади. «Третья будет наша!» — крикнул Жуков. Я рванулся и накрыл маршала своим телом. Мина разорвалась в четырех метрах, к счастью, на взгорке — осколки верхом пошли. Но взрывом нас здорово тряхнуло — мы оба были контужены. Георгий Константинович потерял слух на одно ухо. Осмотревший его в Москве профессор сказал, что надо лечь в госпиталь. «Какой госпиталь! Будем лечиться на месте», — ответил Жуков».

Именно на этом участке маневренная группа Брянского фронта стремительным ударом разрежет немецкие порядки. Войска хлынут в брешь, углубятся в оборону противника до 200 километров, освободят Брянск, Бежицу, форсируют реки Сож и Десна.

Начало битвы Жуков, как известно, встретил в штабе Центрального фронта у Рокоссовского. И пробыл там до 9 июля. Впоследствии маршал Рокоссовский зачем-то исказит правду истории, написав в своих мемуарах, что Жуков отбыл из его штаба через несколько часов после артподготовки.

Именно здесь Жукова застал звонок Верховного: срочно ехать в штаб Брянского фронта и вводить в дело ударные силы на северном участке Курской дуги.

В апреле 1965 года Жуков прочитает мемуары своего боевого товарища и бывшего командующего войсками Центрального фронта Рокоссовского, обнаружит там неточности. Он сразу же поймет природу этой забывчивости и напишет в письме Рокоссовкому: «Описывая подготовку войск Центрального фронта к Курской битве, Вы написали о выдающейся роли Хрущева Н.С. в этой величайшей операции. Вы написали, что он приезжал к Вам на фронт и якобы давал мудрые советы, «далеко выходившие за рамки фронтов». Вы представили в печати его персону в таком виде, что Хрущев вроде играл какую-то особо выдающуюся роль в войне. А этого-то, как известно, не было, и Вы это знали.

Как Вам известно, с Хрущевым приезжал и я. Напомню, что было на самом деле: был хороший обед, за которым Хрущев и Булганин крепко подвыпили. Было рассказано Хрущевым и Булганиным много шуток, анекдотов, а затем Хрущев уехал в штаб Воронежского фронта, а я остался во вверенном вам фронте, где отрабатывались вопросы предстоящей операции с выездом в войска. Надеюсь, этого Вы еще не забыли».

Да, партийцы выпили и закусили, побалагурили и — спать. А солдатам надо было воевать. Жуков напомнил своему сослуживцу, что в июле 1943-го приезжал в его штаб не на стерлядь, а работать.

Рокоссовский писал свои мемуары, конечно же, с оглядкой на те обстоятельства и те нравы, которые царили тогда. А главным обстоятельством был Никита Сергеевич Хрущев. Вот он и кланялся ему, чтобы мемуары увидели свет. И свет они, конечно же, увидели. Книга «Солдатский долг» вышла в Воениздате. Правда, в урезанном виде. Военная цензура работала, как муравей. Книга, в восстановленной редакции, считается одной из лучших в ряду маршальских мемуаров.

Следует заметить, что и наш герой сходит по воду с тем же ведром: он будет писать «Воспоминания и размышления» уже в эпоху Брежнева и, по примеру Рокоссовского, тоже будет нуждаться в «мудрых советах» партийного товарища. Правда, тот товарищ рангом оказался куда ниже, и поэтому эпизод будет выглядеть совсем нелепым. Так что, как говаривали в Стрелковке: «Что в людях ведется, то и нас не минует…»

Американский историк Майкл Кайдин напишет о Курской битве и роли Жукова в этом грандиозном событии: «Философия человека, который будет командовать советскими силами в Курской битве, была совершенно ясна еще до того, как немцы начали атаку. Присутствие Жукова кардинально повлияло на ход сражения. Именно поэтому Манштейн был твердо уверен в том, что операция «Цитадель» не должна была проводиться. Манштейн знал, что в присутствии Жукова, и особенно с учетом двухмесячной отсрочки операции, оборона Красной Армии будет настолько сильной, что сокрушить ее будет невозможно. Но было уже слишком поздно, и Манштейн пошел на роковой штурм.

…Он (Жуков) признавал только одного бога — полную преданность своему долгу. Хуже его неудовольствия мог быть только расстрел. Он не принимал никаких извинений и сам не приносил их никому. Он был выше всего, за исключением тщательности и дотошности в своих действиях. Он не оставлял ничего на волю случая и наказывал, иногда с ужасными результатами, своих подчиненных, которые его подводили.

Тем не менее никто в той же степени, что и он, не был ответственен за неудачи Германии. Он побеждал немцев везде, где сталкивался с ними. Он никогда не требовал от своих подчиненных низкопоклонства, но он заслужил их непоколебимое уважение. Он был жестким, талантливым, блистательным…

Если бы Жуков не был бы тем, кем он был, если бы он не поступал так, как поступил, возможно, что решающие сражения в России не были бы выиграны — а тогда потери в России были бы сравнимы с потерями во всей Европе».

Потери немцев в операции «Цитадель», которую они даже не смогли довести до конца, были огромными. Потери наших фронтов оказались еще больше. Но — удивительное дело! — после Курской битвы Красная Армия окрепла, укрепился ее дух, солдаты получили новое оружие и технику и готовы были преследовать отступающего врага.

Гитлер уже не мог восстановить зияющие пустоты в своих шеренгах и пятился к тыловым позициям, к Днепру, к спасительным его водам и кручам западного берега, по которому пролегала спасительная «Линия Пантера-Вотан».

 

Глава тридцать третья

ДНЕПР

«Больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде…»

 

В начале августа 1943 года в разгар наступательной операции «Полководец Румянцев» Жуков въехал в Белгород. Его «хорьх» и машины охраны пробирались по улицам, еще заполненным дымом и чадом недавнего боя, среди полуразрушенных домов вслед за танками 1-го механизированного корпуса генерала Соломатина30.

Тем временем севернее авангарды Брянского фронта захватили город Орел.

В Москве по приказу Сталина был произведен первый салют в честь освобождения двух русских городов доблестными войсками наступающей Красной Армии. Салюты в честь победителей потом станут постоянными. Начиналась другая война.

Шестого августа Жуков и командующий войсками Степного фронта Конев, сгруппировав свои соображения по дальнейшему развитию операции «Полководец Румянцев», телеграфировали Верховному. Их план предусматривал дальнейшее наступление с целью окружения харьковской группировки противника и освобождения Харькова. Буквально через несколько часов они получили ответную директиву: «Представленный тов. Юрьевым31 план операции «Румянцев» Ставка Верховного Главнокомандования утверждает и одновременно указывает:

1. 57-ю армию Гагена с 24.00 8 августа передать из состава Юго-Западного фронта в состав войск Степного фронта с задачей ударом в обход Харькова с юга содействовать главной группировке Степного фронта в овладении Харьковом. Разгранлинией между Степным и Юго-Западным фронтами установить левую границу 57-й армии.

2. Основная задача Юго-Западного фронта нанести главный удар на юг в общем направлении Голая Долина, Красноармейское и во взаимодействии с Южным фронтом разгромить Донбасскую группировку противника и овладеть районом Горловка, Сталино.

3. Основная задача Южного фронта нанести главный удар в общем направлении Куйбышево, Сталино, где сомкнуться с ударной группой Юго-Западного фронта.

Готовность к наступлению Юго-Западного и Южного фронтов 13-14.8.1943 г. Тов. Александрову план действий ЮЗФ и ЮФ представить 10.8 на утверждение Ставки.

4. Координацию действий возложить: между Воронежским и Степным фронтами на тов. Юрьева, между Юго-Западным и Южным фронтами на тов. Александрова32.

Ставка Верховного Главнокомандования И. СТАЛИН, А. АНТОНОВ».

 

Наступление продолжало развиваться. К исходу 11 августа 1943 года авангарды Степного и Воронежского фронтов с боями прошли до 100 километров, овладели важнейшими узлами обороны противника Богодухов и Гайворон. Танки и десант 1-й танковой армии генерала Катукова33 охватили харьковскую группировку противника. Одновременно с подвижными частями Воронежского фронта войска Конева заперли немецкую группировку с северо-востока.

Двадцать третьего августа 1943 года войска Конева окончательно дожали харьковскую группировку противника и вошли в Харьков.

В эти дни начала восходить полководческая звезда Конева.

Конев доложил Верховному о том, что Харьков в наших руках, и тот, радостный, ответил:

— Поздравляю! Салютовать будем по первому разряду.

Это было второе и окончательное освобождение Харькова. Крупнейший индустриальный, научный и транспортный центр, бывшая столица Советской Украины34 принимал освободителей.

С взятием Харькова наступательная операция «Полководец Румянцев» была завершена. Закончилась и Курская битва.

Жуков был награжден вторым орденом Суворова 1-й степени. Эта награда ему льстила. Имя величайшего русского полководца на золотом ордене было для Жукова дорого особенно.

Вглядываясь в историю Курской битвы, следует учитывать, что определенную долю стойкости нашим солдатам придавал сравнительно недавний приказ № 270 «Ни шагу назад!». Кроме того, и на орловском, и на хотынецком, и на белгородском, и на харьковском направлениях действовали штрафные роты и офицерские штрафные батальоны. Свой вклад в успех на Курской дуге они внесли с лихвой. Не следует этого забывать.

Жуков видел усталость своих войск. Солдаты только вышли из боя, бой, почти непрерывный, длился два месяца. Люди нуждались в отдыхе. Полки и дивизии в пополнении. Войска — в перегруппировке.

Двадцать пятого августа 1943 года, на следующий день после взятия Харькова, Жуков срочно прибыл в Кремль. Верховный потребовал его присутствия на заседании Ставки по поводу дальнейших действий фронтов в ходе продолжающегося наступления.

Уловив общий тон выступающих, в том числе и Верховного, Жуков, тем не менее, высказал свое мнение: германские войска на востоке уже не в состоянии вести большое наступление, но обороняться способны жестко, применяя мощные контратаки; целесообразно именно сейчас продолжить общее наступление силами всех фронтов западного и юго-западного направлений с целью выхода в восточные районы Белоруссии и на линию Днепра; при этом необходимо исключить фронтовые лобовые удары, проводить операции по отсечению и охвату группировок противника; ближайшим районом проведения такой операции может стать Донбасс…

Сталин выслушал предложения Жукова, затем его сторонников и подытожил: для реализации идеи тов. Жукова понадобится слишком много времени, немцы успеют отойти к Днепру и организовать там сильную оборону, а поэтому, не теряя ни минуты, нужно продолжать фронтальное наступление, чтобы как можно скорее отбросить противника со своей территории.

Возражать Сталину было некому.

Жукову это мучительно напомнило январь-февраль 1942 года к западу от Москвы…

 

К концу сентября 1943 года войска Центрального, Воронежского, Степного, Юго-Западного и Южного фронтов, выполняя директиву Ставки, вышли к Днепру на 750-километровом участке от Лоева на севере до Запорожья на юге и с ходу приступили к форсированию реки.

На подступах к Днепру и Десне в те дни стояла довольно мощная наша группировка: пять фронтов — 2 633 000 человек, более 51 200 орудий и минометов, 2 400 танков и самоходных установок, 2 850 самолетов разных типов. Против двух групп армий: «Центр» и «Юг» — 1 240 000 человек, 12 000 орудий и минометов, 2 100 танков и штурмовых орудий, 2 100 самолетов.

Более успешно в этом марше на запад действовали войска под командованием Центрального и Воронежского фронтов. Рокоссовский и Ватутин буквально гнали свои армии и корпуса вперед, используя выгодные обстоятельства. Наши авангарды рассекали немецкую оборону на отдельные участки и группы. Изолированные, лишенные подвоза и возможности маневра, они отходили к киевским переправам, чтобы не оказаться под ударом вторых эшелонов. Создались благоприятные условия для полного окружения этих групп восточнее Киева.

Рокоссовский в своих воспоминаниях сетовал на то, что Жуков, координировавший действия двух фронтов, не дал согласия на проведение этой операции. В итоге время было упущено, и противник смог выйти к днепровским переправам раньше, чем там появились передовые части армий первого эшелона. Избежавшие окружения на левом берегу, благополучно перебрались на правый и уплотнили боевые порядки Восточного вала, изготовившегося к обороне.

Двадцать восьмого сентября 1943 года Ставка возложила на Жукова координирование действий войск Центрального и Воронежского фронтов с целью овладения Киевом.

Двадцатого октября 1943 года фронты получили новые наименования: Центральный стал именоваться 1-м Белорусским и нацеливался на белорусское направление, а Воронежский — 1-м Украинским и сразу же получил приказ взять Киев.

Первые недели боев показали, что Манштейн сдавать Киев не намерен. Войска Ватутина вели атаки с двух направлений: основное наступление шло с юга, с Букринского плацдарма, одновременно с севера, с Лютежского плацдарма проводились вспомогательные удары.

«Здравствуй, Шурик, — писал Жуков в эти дни жене, выкроив свободную минуту для личной жизни. — Шлю тебе привет и крепко целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку… Посылаю семечек. Делать вам все равно нечего, хоть будете их грызть. Посылаю обратно теплую кофточку, она очень кусачая и ее носить совершенно невозможно, она колет, как колючая проволока. Пусть лучше получат мягкий свитер. Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре. Но, видимо, им это не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне не могу — характер, видимо, такой, больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде. Здоровье неплохое. Плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не могу организовать. Иногда немного побаливает голова и нога. Ну вот пока все, что хотел тебе написать. Желаю тебе и ребятам здоровья. Крепко, крепко всех вас целую».

Двадцать пятого октября 1943 года Жуков приказал перебросить войска с Букринского плацдарма на Лютежский. Операция была проведена в невероятно кратчайшие сроки, скрытно. Войска сосредотачивались в новых районах и готовились к атаке, соблюдая при этом строжайшую секретность. Таким образом к северу от Киева была сконцентрирована мощнейшая группировка в составе общевойсковой, танковой армий и двух отдельных корпусов — танкового и артиллерийского корпуса прорыва.

Верховный торопил со сроками — взять Киев к 7 ноября, к двадцать шестой годовщине Великого Октября. Жуков в эти дни метался между двумя плацдармами.

Из воспоминаний Александра Бучина: «Осень 1943 года запомнилась как непрерывное сражение — фронты пробивались к Днепру. Сражение не стихало ни днем, ни ночью. Георгий Константинович по большей части в войсках Воронежского фронта много времени работал с Ватутиным. Мне кажется, что он как-то любовно опекал славного генерала. Фронт Ватутина и вышел к великой реке в том районе, где на другом, высоком, берегу стоит красавец Киев. Тогда Воронежский фронт был переименован в 1-й Украинский, а Степной во 2-й Украинский. Не буду говорить о форсировании Днепра, как раз об этом, по-моему, написано много. Это был какой-то ужас. Георгий Константинович на катерах и паромах много раз переправлялся на тот берег и обратно. Сначала на Букринском — южней, затем Лютежском — севернее города, плацдармах. Мне пришлось много поездить с ним вдоль восточного берега Днепра. Саперы соорудили там дорогу в двести с лишним километров, которая, понятно, была сделана наспех и постоянно разрушалась танками и тяжелой техникой. По этой дороге прошла историческая перегруппировка с Букринского на Лютежский плацдарм, которую немцы прозевали. Не могли не прозевать, ибо Г.К. Жуков распорядился установить драконовские меры обеспечения скрытности передвижения транспорта.

Насколько я помню, операция по овладению Киевом готовилась так, что враг оказался в неведении, откуда последует решительный удар. Даже мы, находившиеся на расстоянии протянутой руки от маршала, поняли, кому брать Киев, только тогда, когда войска, выступившие с Лютежского плацдарма, завязали бои на окраинах города. Приказы Г.К. Жукова о строжайшем соблюдении военной тайны выполнялись до точки».

Жуков переиграл Манштейна и в боях за Киев. Демонстрируя наступление с Букинского плацдарма, основной удар наши части нанесли с севера, от Лютежа.

Жуков въехал в Киев вслед за танками, как сказал поэт, — «по дымящемуся следу отступающего врага». «Хорьх» пробрался сквозь завалы только что сдвинутой с дороги разбитой и брошенной техники, немецкой и нашей, проехал через Дарницу по только что наведенному понтонному мосту. Жуков не узнавал тот прекрасный город, где служил до войны и где война его застала. Черты его поблекли, постарели, тронутые тленом разрушений…

Как вспоминал Александр Бучин, остановились на Крещатике. Жуков вышел из машины. И народ тут же стал собираться вокруг маршала. Его узнавали по фотографиям в газетах, вполголоса передавали из уст в уста в густеющей толпе: «Жуков! Жуков!» К маршалу обращались с вопросами, благодарили за освобождение, жаловались на пережитое во время немецкой оккупации. Начался разговор, который вскоре перерос в митинг.

Политработники и охрана метались как подстреленные. Одни боялись покушения на представителя Ставки, за жизнь которого они отвечали головой. Другие — что все произошло не по рангу. Митинг — дело партийное. Забегая вперед, замечу, что после Киева митингами в освобожденных городах будут распоряжаться исключительно политорганы — где, когда, кто выступающие и т.д.

1943 год заканчивался так же напряженно, как и начинался.

Противник пытался контратаковать. Он был по-прежнему силен и при каждой попытке подойти к нему оказывал отчаянное сопротивление, но нападать уже не решался.

 

Глава тридцать четвертая

1944-й

«…Здесь завязалось ожесточеннейшее сражение,

такое, какого мы не видели со времени Курской дуги».

 

В начале 1944 года была проведена весьма удачная Корсунь-Шевченковская операция. Она принесла славу Коневу. Захвачено 18 000 пленных, 41 самолет, 167 танков и штурмовых орудий, 618 полевых орудий, 267 минометов, 789 пулеметов, 10 000 автомашин, 7 паровозов, 415 вагонов и цистерн, 127 тягачей и другие трофеи. Во время попытки прорыва был убит командующий корсунь-шевченковской группировкой генерал Штеммерман. Над немецкой армией снова заколыхалась тень Сталинграда. Разгромом крупнейшей корсунь-шевченковской группировки наши войска открывали для себя Заднепровье.

Успех 2-го Украинского фронта был сокрушительным. Тут же вышел указ о присвоении Коневу звания Маршала Советского Союза.

Звание Коневу присвоили, а маршальские погоны — работа штучная. Выполняли ее золотошвейки в Москве по индивидуальному заказу. Быстро даже погоны, не говоря уже об остальном шитье, изготовить было невозможно. А у Жукова была запасная пара. И он ее привез в подарок Коневу. Вручил и поздравил от имени Ставки Верховного Главнокомандования.

Правда, говорят, что это всего лишь легенда. Но Конев вспоминал, что Жуков к нему в те дни действительно приезжал. «Мы встретились с ним на командном пункте 27-й армии в Джурженцах», — писал впоследствии в «Записках командующего фронтом» маршал Конев.

А вот действиями командования войсками 1-го Украинского фронта и представителя Ставки, находившегося при штабе фронта, в период проведения Корсунь-Шевченковской операции Верховный остался недоволен. Он винил Ватутина и Жукова в том, что по их допущению часть немецкой группировки все же смогла вырваться из окружения.

Именно поэтому в указ о награждении довольно большого числа генералов и офицеров по итогам проведенной операции ни один, ни другой не попали.

В 1946 году, когда арестовали главкома ВВС, главного маршала авиации Новикова, в протоколах допросов среди прочего появилось вот такое признание: «После окончания Корсунь-Шевченковской операции командующий… 2-м Украинским фронтом Конев получил звание маршала. Этим решением правительства Жуков был очень недоволен и в беседе со мной говорил, что эта операция была разработана лично им, Жуковым, а награды и звания за нее даются другим людям… Жуков высказывал мне обиды, что он, являясь представителем Ставки, провел большинство операций, а награды и похвалы получают командующие фронтами».

К теме послевоенных арестов окружения маршала мы еще подойдем. Но стоит здесь, не откладывая на потом, заметить, что показания из Новикова выбивали резиновыми палками и другими изощренными методами.

В самый разгар подготовки Уманско-Ботошанской операции 2-го Украинского фронта во время одной из поездок был тяжело ранен Ватутин. Кортеж комфронта обстреляла боевка35 бандеровцев на дороге между населенными пунктами Сиянцы и Милятын. Ватутин получил пулевое ранение в бедро со смещением кости. Вскоре в госпитале он скончался.

Первого марта Ставка назначила Жукова командующим войсками 1-го Украинского фронта. И наш герой оказался в родной стихии.

Через три дня началась Проскурово-Черновицкая операция.

Распутица, непролазная грязь, разбитые тяжелой техникой дороги. Почти непреодолимые трудности с подвозом и эвакуацией раненых.

Жуков от штаба к штабу, от дивизии к дивизии перебирался чаще всего на танке.

После гибели Ватутина Ставка увеличила штат охраны крупных штабов и командующих фронтов. Теперь за кортежем Жукова ползал «ленд-лизовский» бронетранспортер американского производства. Боевая машина, пригодная для боя, совершенно не подходила для сопровождения быстроходных машин командующего. Жуков любил быструю езду, которая сокращала дороги и потери драгоценного времени. Но когда дороги развезло, Жуков обрадовался бронетранспортеру и зачастую бросал свой «хорьх», охрану и пересаживался на бронетранспортер.

Известно, например, кто Конев, войска которого в это время проводили Уманско-Ботошанскую операцию, ездил на танке Т-34, выделенном в распоряжение штаба фронта одним из танковых корпусов.

Темпы наступления обеих фронтов оказались низкими. Но тем не менее Манштейн снова оказывался в сложнейшем положении. Чтобы не выпустить из рук важнейшую коммуникацию — железнодорожный перегон Львов—Одесса, — Манштейн решил контратаковать. На рубеж Тернополь—Проскуров были спешно перегруппированы четырнадцать дивизий, из них девять танковых. 7 марта 1944 года немцы контратаковали. Навстречу немецким танкам ринулись танковые и механизированные части наших армий, прикрывавших это направление. Маршал вспоминал, что в те дни «здесь завязалось ожесточеннейшее сражение, такое, какого мы не видели со времени Курской дуги. Восемь суток враг пытался отбросить наши войска в исходное положение. Измотав и обескровив контрударные части противника, наши войска на участке главного удара, усиленные резервами фронта, в том числе 1-й танковой армией, 21 марта, сломив сопротивление врага, начали быстро продвигаться на юг. Особенно стремительно шли соединения 1-й танковой армии генерала М.Е. Катукова. Одновременно успешно продвигались и остальные армии фронта, наступавшие с востока, северо-востока и севера. 1-я танковая армия, сбивая части противника, 24 марта захватила город Чертков, а 8-й гвардейский корпус армии под командованием генерала И.Ф. Дремова утром того же дня вышел к Днестру. В район Залещиков и к Днестру подошли 1-я гвардейская танковая бригада полковника В.М. Горелова и 20-я мотострелковая бригада полковника А.Х. Бабаджаняна. К Днестру же вышли части 11-го гвардейского танкового корпуса генерала А.Л. Гетмана.

Это была точно рассчитанная и блестяще проведенная операция на окружение. Вначале глубокий рассекающий прорыв танковой армии Катукова, с ходу форсировавшей Днестр, а затем Прут. Потом охватывающие удары двух других танковых армий, которыми командовали генералы Лелюшенко36 и Рыбалко37, и общевойсковой 1-й гвардейской армии генерала Гречко38. В результате 1-я танковая армия немцев оказалась в окружении.

Это было то самое соединение, бывшая 1-я танковая группа, которую чаще называли армейской группой «Клейст» по имени ее командующего и с которой Жуков столкнулся под Киевом летом 1941-го. Тогда она кромсала механизированные корпуса, его детище, а теперь он загнал своего давнего противника в капкан.

Однако удержать зверя в западне Жуков не смог.

Было ясно, что противник вот-вот начнет прорыв. К сожалению, разведка неверно определила направление главного прорыва. 1-я танковая армия Катукова ушла на юг. А немцы пошли на прорыв в западном направлении. На пути колонн, идущих на прорыв, оказались части 4-й танковой армии генерала Лелюшенко. Произошла жесточайшая схватка. Одни вырывались из смертельного кольца и шли по телам своих товарищей, выполняя приказ Гитлера. Другие не хотели уступать и тоже стояли насмерть. На некоторых участках стороны сблизились настолько, что только рукопашные схватки разрешали дело.

Лелюшенко постоянно докладывал обстановку. Однажды во время переговоров офицер штаба доложил, что противник атаковал расположение штаба. Лелюшенко сказал Жукову, что вынужден прервать доклад и взяться за автомат. «Иди, руководи отражением атаки, — ответил ему Жуков, — надеюсь, что в плен не попадешь. Как только появится возможность, доложишь».

Манштейн в своих мемуарах утверждает, что к 9 апреля 1-я танковая армия вышла из окружения. При этом ни словом не обмолвился о том, какие потери понесла во время своего марша на прорыв.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Сколько гитлеровцев прорвалось из окружения, ни я, ни штаб фронта точно установить так и не смогли. Назывались разные цифры. Видимо, все же вышли из окружения не десятки танков с десантом, как тогда доносили войска, а значительно больше».

Удар войск Жукова разрезал немецкую группировку. Ее прижали к Карпатам. Брешь зияла от Тернополя до Черновиц.

Десятого апреля вышел указ о награждении маршала Жукова орденом «Победа». Орден ему вручили в Москве 31 мая 1944 года, в Кремле. В тот же день орденом «Победа» был награжден и маршал Василевский. Жукову вручили «Победу» за № 1, Василевскому — за № 2.

Даже здесь Верховный, мечтавший поделить между ними все пополам, не смог этого сделать в полной мере.

Впрочем, вручение этого высшего полководческого ордена прошло совершенно обыденно. Когда Жуков вошел в кабинет Сталина на совещание, тот спросил, был ли маршал у Шверника39. Жуков ответил, что не был. Сталин сказал: «Надо зайти и получить награду». Жуков понял, что это и есть вручение, что иного торжества не будет, не до того. Вытянулся и поблагодарил Верховного за столь высокую награду. Сталин ничего не ответил и, даже не взглянув на своего Суворова, кивнул Антонову: «Ну, с чего начнем?»

1944 год для Жукова проходил в напряженной работе.

Пятнадцатого мая Верховный сделал кадровую перестановку: на 1-й Украин­ский назначил Конева, на 2-й Украинский — Малиновского, на 3-й Украинский — Толбухина. Жуков снова нужен был ему как представитель Ставки сразу на нескольких фронтах. Назревала крупномасштабная операция.

Кадровой перестановке предшествовала встреча Жукова и Сталина на совещании в Кремле, где состоялось обсуждение летне-осенней кампании 1944 года. Жуков прибыл в Москву 22 апреля и до конца месяца работал в Генеральном штабе и в Ставке. «В самолете на пути в Москву, — вспоминал маршал, — изучая последние данные с фронтов, я еще раз пришел к убеждению в правильности решения Ставки от 12 апреля 1944 года, в котором одной из первоочередных задач на лето этого года ставился разгром группировки немецких войск в Белоруссии. Предварительно нужно было провести ряд крупных ударов на других направлениях, с тем чтобы оттянуть из района Белоруссии максимум стратегических резервов немецких войск».

В Москву он летел со своей картой с нанесенными последними данными и предложениями для дальнейших действий в рамках намечавшейся операции.

Белоруссию, в особенности те районы, где предстояло действовать, Жуков знал хорошо.

По прибытии в Москву зашел в Генеральный штаб. Обязанности начальника Генштаба в ту пору исполнял генерал Антонов40. По признанию многих, с кем ему довелось работать, это был исключительный человек и офицер. «Его отличительными чертами являлись прежде всего высокая эрудиция, общая и особенно военная культура, которые проявлялись в широте и глубине подхода ко всем вопросам работы, в речи, поведении, отношении к людям».

Вместе с Антоновым Жуков работал над планом предстоящего масштабного наступления в Белоруссии.

Их целенаправленной работе предшествовал мозговой штурм, организованный Сталиным в первый день. Верховный, как вспоминал маршал, обычно готовился к совещаниям такого рода основательно, изучал все цифры и держал их в уме. Но все же давал возможность выступить командующим родами войск. Вот и в тот раз после доклада Антонова он обратился вначале к командующему ВВС маршалу Новикову, а потом к командующему бронетанковыми войсками маршалу Федоренко41. Те доложили о готовности авиации и танковых войск.

Затем Сталин взял из коробки две папиросы «Герцеговина флор», разорвал их и, не спеша, как вспоминал маршал, набил табаком трубку. Раскурил ее. И сказал, указав чубуком на карту Генштаба, по которой докладывал Антонов:

— Ну, а теперь послушаем Жукова.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Я, тоже не спеша, развернул свою карту, которая по размерам была, правда, несколько меньше карты Генштаба, но отработана не хуже. Верховный подошел к моей карте и стал внимательно ее рассматривать.

Свой доклад я начал с того, что согласился с основными соображениями А.И. Антонова о предполагаемых действиях немецких войск и о тех трудностях, которые они будут испытывать в 1944 году на советско-германском фронте.

Тут И.В. Сталин остановил меня и сказал:

— И не только это. В июне союзники собираются все же осуществить высадку крупных сил во Франции. Спешат наши союзники! — усмехнулся И. В. Сталин. — Опасаются, как бы мы сами без их участия не завершили разгром фашистской Германии. Конечно, мы заинтересованы, чтобы немцы начали, наконец, воевать на два фронта. Это еще больше ухудшит их положение, с которым они не в состоянии будут справиться.

Излагая свои соображения о плане летней кампании 1944 года, я обратил особое внимание Верховного на группировку противника в Белоруссии, с разгромом которой рухнет устойчивость обороны противника на всем его западном стратегическом направлении.

— А как думает Генштаб? — обратился И.В. Сталин к А.И. Антонову.

— Согласен, — ответил тот».

Сталину план понравился. Но ему хотелось, чтобы его внимательно посмотрел Василевский. И он дал Жукову и Антонову три дня на доработку.

Через три дня Жуков и Антонов снова были у Верховного. «После обсуждения плана, — вспоминал маршал, — было решено: первую наступательную операцию провести в июне на Карельском перешейке и петрозаводском направлении, а затем на белорусском стратегическом направлении».

Целью операции в Белоруссии ставился «охват двумя фланговыми ударами и уничтожение минской группировки противника группы армий «Центр». Наступление продолжалось два месяца, с 24 июня по 29 августа, и закончилось полным разгромом группы армий «Центр».

Жуков в период подготовки и проведения операции «Багратион» координировал действия войск 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Василевский тем временем находился в штабах и частях 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов. Решением Ставки полномочия ее представителей были расширены: им было дано право не только давать советы и рекомендовать, но и непосредственно управлять боевыми действиями, т.е. командовать частями и соединениями.

Атака последовала 23 июня на рассвете. Конечно, в этих цифрах и датах была некая игра судьбы. Той самой, которой, как известно, не существует и сюжет для которой уже писали в Кремле, а не в Wolfsschanze в Герлицком лесу под Растенбургом. Сталин ударил не 22-го, а выждал сутки, натянул нервы своего заклятого врага до предела и атаковал такой мощной силой, что группа армий «Центр» после нескольких суток сплошного огненного вала практически прекратила свое существование.

Более чем двухчасовую артподготовку завершили залпы «катюш». Потом начали штурмовку эскадрильи Ил-2. Пехота поднялась, когда огненный вал еще не опал, батальоны шли вслед за этим валом, преодолев передовой участок в полтора-два километра, практически полностью разрушенный тяжелой артиллерией и минометами. Там, где немецкие командиры успели отвести свои войска в глубину за пределы зоны поражения, начались отчаянные схватки. На Оршанском направлении прорвать немецкие линии и вовсе не удалось.

Жуков в то утро находился на командном пункте командующего 3-й армии генерала Горбатова. 3-я армия 1-го Белорусского фронта наступала на рогачевско-бобруйском направлении. Артиллерия не смогла в достаточной степени подавить немецкую оборону. В результате войска первого эшелона продвигались вперед трудно. Захватили вначале первую траншею, потом вторую. Маршал артиллерии Яковлев42 вспоминал атмосферу, царившую в те часы на КП генерала Горбатова: «…Командарм А.В. Горбатов, человек, прошедший уже немалый армейский путь и хорошо понимавший всю сложность ратного труда, вел себя сдержанно, пожалуй, даже спокойно. И в этом спокойствии чувствовалась его твердая уверенность в том, что командиры корпусов, дивизий и полков его армии, несмотря ни на что, достойно выполнят свой воинский долг. Поэтому старался не особенно-то тревожить их телефонными звонками, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий. Г.К. Жуков тоже ничем не выдавал своего волнения. Он даже не беспокоил командарма, а, прогуливаясь по рощице, в которой располагался НП армии, лишь изредка интересовался сообщениями о боевой обстановке в целом на фронте и у соседа — в войсках 2-го Белорусского фронта. Так же выдержанно вел себя весь день, вечер и ночь, а потом даже и следующий день. Такому хладнокровию можно было только позавидовать».

К генералу Горбатову Жуков относился с особым уважением не только потому, что они были сослуживцами. Жуков видел, как умело, спокойно и сосредоточенно командарм управляет своими дивизиями и корпусами. Он был уверен, что Горбатов сделал для обеспечения успеха все. И успех будет. Впоследствии в мемуарах маршал будет часто упоминать имя своего надежного боевого товарища. Но товарищи из Главпура почти везде вычеркнут имя опального генерала из текста. Только в последующих изданиях имя Горбатова будет восстановлено.

Вскоре на левом фланге, где наступала 65-я армия генерала Батова43, наметился успех. Один из стрелковых корпусов прорвал немецкие линии и начал энергично расширять прорыв. В эту брешь тут же хлынули танки. Батов сообщил в штаб Горбатова Жукову, что танкисты с десантом на броне углубились на 12 километров и продолжают наступление. «Этого не может быть. У Романенко и Горбатова пройдено всего два километра», — ответил Жуков. Батов доложил более конкретно: стрелковые дивизии вышли на рубеж такой-то; танковый корпус ведет бой впереди в районе таком-то…

Как вспоминал Батов, аппарат какое-то время молчал. Потом отстукал на ленте короткую фразу: «Приеду смотреть сам».

Через несколько часов на командный пункт Батова примчался кортеж. Недалеко от КП на открытом пространстве их, видимо, засекла немецкая артиллерийская разведка. Только успели скрыться в лесу, как участок дороги накрыла серия снарядов. Глядя на рвущиеся снаряды, Жуков тут же приказал доложить обстановку. Вскоре пришли радостные вести с других участков: прорыв, вводится конно-механизированная группа, танки прорвались в направлении Минска… Все, фронт группы армий «Центр», наконец, стал распадаться и рушиться.

Александр Бучин вспоминал: «К Минску! Танковые армии проходили по 50, общевойсковые по 20 километров в сутки. Между ними время от времени образовывался разрыв, но все равно колонны со снабжением для танков шли, шли бесстрашно, не обращая внимания на разрозненные толпы бежавших немцев. Шло, как говорят военные, параллельное преследование. В до предела запутанной обстановке Жуков чувствовал себя как рыба в воде, мы немало поездили, объезжая различные штабы, командные пункты, а то просто двигаясь с войсками. Иногда за нами следовала машина сопровождения, в другой раз натужно пыхтел бронетранспортер, а порой даже порыкивал танк, но нередко наш «виллис» оказывался в одиночестве. Немцы были настолько деморализованы, что не решались применить оружия. Они разбегались или прятались, а иные отчаявшиеся не прятались и провожали нашу машину тоскливыми взглядами. Таких встреч было немало».

Однажды под Луцком, когда уже освободили Минск и добивали зажатую в лесах немецкую группировку, произошел такой эпизод. Маршальский «виллис», как это часто случалось на дорогах, когда Жуков куда-то спешил, оторвался от машины и бронетранспортера охраны. Дорога на Луцк оказалась неширокой. Водители знали, что на обочины лучше не съезжать — мины. Догнали «студебеккер». Бучин посигналил и пошел на обгон. Но как только «виллис» поравнялся с задним мостом грузовика, тот начал прижимать легковушку к обочине. Бучин сбросил газ и притормозил. Снова посигналил и пошел на обгон. И снова «студебеккер» начал прижимать их к обочине. И так несколько раз. Жуков приказал: «Обгоняй!», и, когда Бучин замешкался, перекинул через рычаг переключения скоростей ногу и с силой надавил на ногу Бучина. Машина прыгнула вперед и, едва не задев «студебеккер», наконец, оказалась впереди. «Стой!» — приказал маршал. Фуражка его уже сидела «на носу». Он быстро выскочил из машины. За ним — все остальные, сидевшие в «виллисе». Как вспоминали очевидцы, «из кабины трехосного грузовика вылез едва стоявший на ногах водитель, молодой, вдребезги пьяный…» Жуков жестом подозвал его и, когда тот подошел, «без слов врезал в ухо».

Когда водителем заинтересовался начальник охраны, офицер НКВД, Жуков, понимая, что эта «пьяная» история может иметь неприятные последствия, в первую очередь для пьяного водителя «студебеккера», приказал охраннику: «Пучков, добавь!» и махнул вперед: «Трогай».

Эту дорожную историю можно теперь расценивать как рукоприкладство. Вот, мол, маршал, а опустился до пощечины, до мордобоя.

Жуков был человеком не просто из народа, а человеком народа. Таковым всегда и оставался. Таким людям трудно удержать себя от попытки немедленного установления торжества справедливости. Конечно, невозможно представить, что подобное могло произойти, к примеру, с Рокоссовским. Но кто знает, не закончилась бы эта история штрафной ротой для пьяного солдата, попадись ему на дороге маршал или генерал поинтеллигентней. Возможно, своей оплеухой Жуков попросту спас бедолагу, переборщившего с фронтовыми граммами, от СМЕРШа. Там ведь ситуация сложилась такая: либо в СМЕРШ, либо — по морде… Так что, возможно, и дожил тот дорожный хулиган до Победы, вернулся к матери и невесте живым-здоровым, с трофеями и медалью на груди. И рассказывал потом своим землякам, как по пьяному делу чуть не подрался с маршалом…

В ходе операции «Багратион» наши армии достигли результатов, которые превышали первоначальный замысел. Немецким войскам было нанесено максимальное поражение. Группа армий «Центр» так и не смогла восстановиться до конца войны. По подсчетам некоторых историков, германские войска потеряли убитыми 381 000 человек, 158 480 человек — пленными. Из них 57 600 человек колонной провели по Москве. Москвичи посмотрели в лица тем, кто смертельно угрожал им осенью и зимой 1941-го и кто по-прежнему убивал их сыновей, мужей и отцов. Сердца людей каменели и взывали к мщению…

Двадцать девятого июля 1944 года Жукову позвонил Сталин и поздравил с награждением второй медалью «Золотая Звезда» — за умелое руководство войсками в Белорусской операции.

Но и проигрывая, немцы продолжали воевать хорошо. Вермахт до последнего часа был сильным и достойным противником на поле боя. В середине 1950-х годов в одной из бесед с Константином Симоновым маршал рассказывал: «В первый период войны мы привыкали к факту наступления немцев, к темпам их наступления, привыкали к неудачам и поражениям, привыкали искать выход из самых тяжелых положений и принимать свои контрмеры. Немцы же, которые в начале войны так смело и рискованно шли вперед, ломили нас, наступали, прорывались, эти же самые немцы во втором и третьем периодах войны никак не могли привыкнуть к тому, что теперь им приходится обороняться, отступать, терпеть поражения.

Если проследить историю войны в этом втором и третьем периодах, можно насчитать много в принципе повторяющихся ситуаций, в которых немцы вновь и вновь попадают впросак, в окружения, в котлы и, несмотря на повторяемость ситуаций, все еще не могут привыкнуть воевать в этой новой для них, непривычной обстановке поражений и отступлений.

Если взять, например, обстановку, сложившуюся перед нашим наступлением в Белоруссии летом 1944 года, то достаточно было посмотреть на карту, чтобы стало вполне очевидным: что мы должны были нанести удары именно с тех направлений, с которых мы их потом и нанесли, что мы в состоянии создать этот Белорусский котел и что в итоге это может закончиться прорывом шириной 300-400 километров, который немцам нечем будет заткнуть. Немцы могли это предвидеть.

Логика событий, элементарная военная грамотность подсказывали им необходимость вывести свои войска из будущего котла, сократить и уплотнить фронт, создать за своим фронтом оперативные резервы — словом, все, что полагается в подобных случаях. Но немцы этого не сделали и в результате подверглись разгрому в Белорусской операции. Но в дальнейшем, оказавшись в тяжелейшем положении, когда им нечем было заткнуть прорыв в 400 километров, надо отдать им должное, они нашли смелый и верный выход из положения. Вместо того чтобы пытаться, растянувшись цепочкой, заткнуть всю эту огромную брешь, они начали с того, что сосредоточили ударную группировку и нанесли нам встречный удар в центре этого пустого пространства. Они приковали нас, заставили ввязаться в бои и приостановили таким образом наше наступление. А тем временем в тылу стали создавать новую линию обороны, и благодаря этому неожиданному для нас и смелому удару в значительной мере успели это сделать. Принятое ими после разгрома в Белорусском котле решение следует признать смелым и умным».

 

Личная жизнь Жукова в этот период почти не выходила за пределы фронта. Жене и детям писал письма. Порой, не было времени повидаться даже в те дни, когда приезжал в Москву. Некоторые письма к Александре Диевне написаны из Москвы в Москву.

Лида Захарова была рядом. Позже Александра Диевна признается, что догадывалась, что у Георгия Константиновича кто-то есть. Но раньше жены об этом узнал вездесущий Мехлис. И не преминул доложить об этом Хозяину.

Сталин выслушал и спросил:

— Эта женщина, лейтенант медицинской службы, мешает ему в работе? Или не мешает?

— Мешать не мешает, но авторитет его подрывает, — по-комиссарски упорствовал Мехлис.

— Не надо, товарищ Мехлис, лезть в отношения Жукова с военфельдшером. Эта женщина помогает Жукову, лечит его. Она помогает ему быть здоровым, а значит, и оставаться в строю. Жуков нам очень нужен здоровым.

На этом тема военно-полевой жены маршала Жукова для Верховного была закрыта.

 

Глава тридцать пятая

1-й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ

«Противник деморализован

и не способен сейчас оказать серьезное сопротивление…»

 

Приказ о назначении его командующим войсками 1-го Белорусского фронта Жуков получил в Люблине 15 ноября 1944 года.

Сталин провел очередную рокировку…

В конце сентября Жуков был уже в Польше. Сразу по приезде к месту назначения встретился и переговорил с командующими 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Позвонил Сталину и попросил разрешения прекратить наступление по причине «большой усталости войск и значительных потерь».

Сталин выслушал его и неожиданно сказал:

— Вылетайте завтра с Рокоссовским в Ставку, поговорим на месте. До свидания…

Во второй половине следующего дня маршалы прибыли к Сталину. Как вспоминает Жуков, в кабинете у Верховного были Антонов, Молотов и Маленков.

Сталин сразу спросил о деле:

— Ну, докладывайте!

«Я развернул карту и начал докладывать, — вспоминал маршал. — Вижу, И.В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К.К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что было всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-нибудь недоволен.

— Товарищ Жуков, — перебил меня В.М. Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил я. — Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.

— Вы поддерживаете мнение Жукова? — спросил Сталин, обращаясь к К.К. Рокоссовскому.

— Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок…»

По ходу обсуждения явно назревал конфликт. Жуков, докладывая, как всегда, настаивал на своем. Верховный предложил усилить удар 47-й армии, но этот строптивец с ходу отметает вариант с 47-й армией как негодный и заявляет, что «это наступление нам не даст ничего, кроме жертв…»

— Идите и еще раз обдумайте ваши предложения, — сказал Сталин, прерывая доклад Жукова.

Теперь ситуацию декабря 1941 года, когда Жуков в момент конфликта мог послать Верховного, чтобы не стесненно заниматься делами, невозможно было даже представить. И жутковато вспоминать. Оставалось надеяться на то, что Верховный, опьяненный последними победами, все это забыл.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Мы с К.К. Рокоссовским вышли в библиотечную комнату и опять разложили карту. Но не успели мы как следует расположиться, как нас снова вызвали в кабинет Верховного:

— Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск, — сказал Верховный. — Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти.

С К.К. Рокоссовским мы расстались молча, каждый занятый своими мыслями. Я отправился в Наркомат обороны, а К.К. Рокоссовский — готовиться к отлету в войска фронта.

На другой день Верховный позвонил мне:

— Как вы смотрите на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки?

Я понял, что он имеет в виду упразднить представителей Ставки для координирования фронтами.

— Да, количество фронтов уменьшилось, — ответил я. — Протяженность общего фронта также сократилась, руководство фронтами упростилось, и имеется полная возможность управлять фронтами непосредственно из Ставки.

— Вы это без обиды говорите?

— А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными, — пошутил я.

В тот же день вечером Верховный вызвал меня к себе и сказал:

— Первый Белорусский фронт находится на Белорусском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление.

Я ответил, что готов командовать любым фронтом.

— Вы и впредь останетесь моим заместителем, — сказал И.В. Сталин. — Я сейчас переговорю с Рокоссовским».

Почему Сталин спросил, не обижен ли маршал? Ведь в запасе у него было новое предложение для своего «фаворита» — возглавить фронт, нацеленный на Берлин. Предложение, которое, казалось бы, должно было погасить все возможные обиды. Дело в том, что Жуков мечтал о большем — войти победителем не только в поверженный Берлин, а в поверженную Германию. Как заметил историк Святослав Рыбас, «убрав Жукова с поста координатора всех фронтов и оставив эту роль только себе, Верховный лишил маршала политической составляющей триумфа». Триумфатор у победы должен быть один. Он, Сталин. А лучшего своего маршала он поставил на один из фронтов. Пусть на главный. Но, тем не менее, этим неожиданным назначением он уравнял его со всеми остальными командующими фронтов. Тогда, в конце 1944-го, ситуация выглядела именно такой. Все, что произошло потом, сделал народ — своей любовью, уважением, памятью. Маршал Победы. Народный Маршал. Георгий Победоносец…

Рокоссовский, как известно, этой перестановкой перед решающими событиями был чрезвычайно недоволен. Возможно, считал это интригой Жукова. Во всяком случае, после этих назначений дружба их разладилась. Потом, в середине 50-х, когда к 10-летию Победы газеты и журналы начнут публиковать интервью и воспоминания, вспыхнет их полемика. Одни и те же события маршалы будут вспоминать по-разному. Потом кое-что из этих споров перекочует в мемуары.

Жуков этот разлад сильно переживал. В мемуарах потом напишет, что после той истории «между Константином Константиновичем и мною не стало тех товарищеских теплых отношений, которые были между нами долгие годы».

Рокоссовский свой перевод на 2-й Белорусский фронт описал немного иначе: «У меня был крупный разговор со Сталиным, когда меня переводили с 1-го Белорусского фронта на 2-й Белорусский фронт, а командующим 1-м Белорусским фронтом назначили Жукова. Я выразил свое неудовольствие в связи с новым моим назначением. Сталин спросил: «А что, Жуков менее вас грамотен?» — «Нет, — говорю, — он ваш заместитель». — «Ну, то-то!» — сказал Сталин…

Водитель Александр Бучин вспоминал, что Жуков впервые за всю войну напился допьяну именно по поводу размолвки с Рокоссовским. «Все началось, проявилось и закончилось в один день — 19 ноября 1944 года в только что введенный праздник — День артиллерии. Когда в середине ноября пришел приказ о назначении Жукова комфронта, он не поторопился в штаб, а отправился в армию Чуйкова. Рокоссовский в свою очередь, не дожидаясь преемника, немедленно выехал к месту назначения в штаб 2-го Белорусского. Через несколько дней маршалы остыли и, видимо, поняли, что для пресечения нежелательных толков им нужно встретиться хотя бы для формальной передачи дел. Тут и подвернулся День артиллерии.

Утром Георгий Константинович закончил дела у Чуйкова…

В штабе фронта уже дожидались Рокоссовский, много генералов. Рассказывали, что на вечере выступали они оба, делились воспоминаниями о службе в кавалерии в молодости. Вышли оживленные, обнялись, простились. А когда мы тронулись, Георгий Константинович, вопреки привычке усевшийся сзади, затих, помрачнел. Был туман, слабый гололед. Регулировщица с карабином сделала жест, останавливая машину. Бедов, сидевший рядом, говорит: «Давай, жми!» Вдруг с заднего сиденья голос Жукова: «Стой! Сейчас ударит по колесам». Остановились. Бедов рысью помчался объясняться с бдительной девчонкой. Вернулся запыхавшись. Поехали. Тут Жуков сказал совершенно трезвым голосом: «Бучин, теперь ты в ответе за все», — и заснул мертвым сном. Проспал до самого Седльце44».

Похоже, это была последняя дружеская пирушка товарищей по оружию…

Конец 1944 года для Жукова прошел в работе над завершающими операциями. Работал, как всегда, то на передовой, объезжая командные пункты армий, корпусов и дивизий, то в Москве в генеральном штабе. В конце ноября план Варшавско-Познанской операции был утвержден Ставкой с ориентировочными сроками готовности к 15-20 января 1945 года. Эта фронтовая операция должна была перерасти в Висло-Одерскую стратегическую наступательную операцию, к которой готовились также войска 1-го Украинского, 2-го Белорусского и правофланговые армии 4-го Украинского фронтов.

Общий замысел Ставки: атакой 1-го Белорусского фронта в направлении на Познань, 1-го Украинского — на Бреслау прорвать оборону группы армий «А» на всю ее глубину, рассечь на части и уничтожить.

Впереди лежал Померанский вал и так называемый Одерский четырехугольник — оперативно-тактические узлы с городами-крепостями как центрами этих узлов.

На участке прорыва Жуков сосредоточил больше половины живой силы и артиллерии, а также почти все танки и самоходные орудия. Риск такого массирования сил в зоне прорыва за счет ослабления других участков, конечно же, существовал. Его обещал с лихвой оправдать сокрушительный удар с последующим глубоким прорывом и выходом на коммуникации немецких войск.

В целях дезинформации противника на левом фланге демонстрировалась усиленная перегруппировка войск.

Ранним утром 14 января Жуков прибыл на наблюдательный пункт 5-й ударной армии генерала Берзарина45. В 7.30 началась артподготовка. Немецкие позиции потонули в море огня. Прошло двадцать пять минут. Жуков еще раз посмотрел в стереотрубу и приказал прекратить огонь.

Через несколько минут вперед пошли штурмовые батальоны.

Наступление развивалось успешно.

На второй день, когда 33-я армия расширила прорыв, в образовавшуюся брешь Жуков ввел 9-й танковый корпус, а на участке 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова46 — 1-ю гвардейскую танковую армию Катукова.

К исходу дня Катуков сообщил, что продвинулся в глубину до 50 километров и овладел переправами через реку Пилицу в районе Сокул, что в девяти километрах восточнее Нове Място.

Шестнадцатого января севернее Варшавы атаковала 47-я армия генерала Перхоровича47, с ходу форсировала Вислу и начала развивать наступление в глубину. В прорыв, сделанный 5-й ударной армией, вошли танки генерала Богданова и конники 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Крюкова.

Это был мощный удар, в который Жуков вложил весь свой полководческий дар и военный опыт. Разумеется, его личные качества обеспечивались авиацией, артиллерией, танками и пехотой армий и корпусов фронта. А ими в то время командовали тоже опытные и талантливые генералы и офицеры, прошедшие естественный отбор в ходе боев.

В эти дни в составе 2-го гвардейского кавкорпуса на запад продвигалась и концертная бригада со своей блистательной солисткой исполнительницей русских народных песен Лидией Руслановой. Русланова к тому времени уже стала женой генерала Крюкова. Жуков был рад за друга: наконец-то обрел подругу и, похоже, по-настоящему счастлив. Оно и понятно: женой стала обладательница лучшего голоса Советского Союза и к тому же баба-огонь!

Под мощнейшим нажимом наших войск немецкая оборона начала распадаться.

Семнадцатого января войска 1-го Белорусского фронта вошли в Варшаву.

Девятнадцатого января танки передовых соединений ворвались в Лодзь. Были захвачены Кутно, Томашув. К 22 января авангарды подошли к познанскому оборонительному рубежу, с ходу атаковали его и глубоко вклинились в немецкие линии.

Двадцать пятого января, когда задачи Варшавско-Познанской операции в основном были уже выполнены, в очередной раз позвонил Верховный:

— Как идут дела?

— Противник деморализован, — доложил Жуков, — и не способен сейчас оказать серьезное сопротивление. Мы решили продолжать наступление для выхода войск фронта на Одер. Основное направление наступления — на Кюстрин, где попытаемся захватить плацдарм.

Верховный тут же предостерег:

— С выходом на Одер вы оторветесь от Рокоссовского больше чем на сто пятьдесят километров. Этого сейчас делать нельзя.

— Мы предусмотрели и этот вариант. Правое крыло фронта уже разворачивается в северном и северо-западном направлении против восточно-померанской группировки, которая пока не представляет непосредственной угрозы.

— Мы полагаем, — сказал Сталин, — надо все же подождать, пока 2-й Белорусский фронт закончит операцию в Восточной Пруссии и перегруппирует свои силы на Вислу.

Рокоссовский в это время столкнулся с мощной обороной в Восточной Пруссии и немного застрял, опаздывая с выходом на намеченные рубежи. Тем временем 1-й Белорусский продолжал успешно ломить вперед, и, чтобы не оказаться под фланговым ударом, начал загибать свое правое крыло, прикрывая коммуникации и тылы ушедших вперед ударных групп. Отставание и топтание на месте 2-го Белорусского фронта, конечно же, раздражало Жукова. Впоследствии эта задержка тоже станет предметом полемики и взаимных упреков маршалов.

— Сколько времени это займет? — спросил Жуков.

— Примерно дней десять, — сказал Верховный. — Учтите, Конев сейчас не сможет продвигаться дальше и прикрывать ваш левый фланг, пока не ликвидирует врага в районе Оппельн-Катовице.

Час от часу не легче. Значит, и левый фланг придется прикрывать самим.

— Я прошу не останавливать наступление войск фронта, так как потом нам будет труднее преодолеть Мезерицкий укрепленный рубеж. По нашим данным, он пока не занят войсками противника. — Жуков просчитал уже все варианты и сказал: — Для обеспечения нашего правого фланга достаточно передать нам еще одну армию.

— Хорошо, мы подумаем.

К сожалению, времени для размышлений Жукову и его штабу обстоятельства не давали.

Начальник штаба генерал Малинин48 доложил, что, по последним данным разведки и донесениям передовых частей, а также расчетам оперативного отдела, противник не успевал с перегруппировкой и контрударом из Померании, которого так опасался Жуков.

— В случае же нарастания угрозы, — доложил свои соображения начштаба, — мы успеем перегруппировать часть наших сил на север и парировать возможную контратаку из Померании.

Гудериан, в тот период начальник Генерального штаба сухопутных войск, впоследствии напишет в своих мемуарах: «Видя нашу слабость, маршал Жуков начал действовать еще решительнее. Удар по одерским оборонительным рубежам был нанесен 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями, 8-й гвардейской, 5-й ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника оставались еще достаточные силы для наступления из районов Накель (Накло), Бромберг (Быдгощ) в северном направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на рубеже Вислы».

К исходу дня 22 января 1945 года танкисты действовали в 120 километрах впереди главных сил. Жуков постоянно торопил своих танковых генералов Катукова и Богданова: вперед, вперед, не дать противнику возможности занять укрепрайон по северному берегу реки Нетце и западному берегу реки Одер. «Упреждение противника в занятии этих позиций обеспечит успешное и быстрое проведение Берлинской операции. Если резервы противника успеют занять указанные мною позиции, Берлинская операция может затянуться».

Вскоре пришло донесение: 2-я гвардейская армия вынуждена остановиться из-за нехватки горючего. Жуков приказал передать все остатки топлива одному из корпусов и тем же темпом — вперед!

Танкисты потом вспоминали: выскакиваем на всем ходу к железобетонным, огромным, как дома, ДОТам, ждем, что вот-вот из них полыхнет огнем, но ДОТы молчат — там никого, что означает — мы успели…

Когда вышли к реке Нетце, Жуков тут же телеграфировал: ни в коем случае не останавливаться, где угодно форсировать реку и прорваться через укрепрайон.

Авиаразведка доносила: противник на некоторых участках занял укрепрайон, ведет огонь. Но танки уже переправлялись на немецкий берег. Вскоре из танкового корпуса пришло донесение: «Померанский вал преодолен! Мы в Германии!»

Из донесения Жукова и Телегина49 Сталину 29 января 1945 года: «Ваш приказ — мощным ударом разгромить противостоящую войскам группировку противника и стремительно выйти к линии польско-германской границы50 — выполнен.

За 17 днем наступательных боев войсками фронта пройдено до 400 км. Вся западная часть Польши в полосе 1-го Белорусского фронта очищена от противника, а польское население, пять с половиной лет угнетавшееся фашистами, — освобождено.

Стремительное продвижение войск воспрепятствовало гитлеровцам разрушить города и промышленные предприятия, железные и шоссейные дороги, не дало им возможности ужать и истребить польское население… В сельском хозяйстве сохранен конский состав, инвентарь, посевной материал и запасы продовольствия. На железных и шоссейных дорогах повреждения незначительные. Захвачен большой паровозо-вагонный парк, обеспечивающий обслуживание военных и народнохозяйственных нужд польского государства…»

Да, дорогой читатель, что бы сейчас на Западе наши заклятые друзья о Красной Армии ни говорили, каких бы «документов» и «фактов» о злодеяниях наших войск ни сочиняли задним числом, а поход в Европу 1944-1945 годов был действительно освободительным.

С заодерских плацдармов до Берлина оставалось 60-80 километров — всего лишь один танковый переход, один хороший бросок.

В войсках царило приподнятое настроение. Повсюду играли солдатские гармони и трофейные аккордеоны, бойцы плясали, пели частушки, в которых уже прорывалась берлинская тема:

Скоро Гитлеру могила!

Скоро фюреру капут!

Танки жуковского фронта

По Берлину побегут!

 

Глава тридцать шестая

ЗЕЕЛОВСКИЕ ВЫСОТЫ

«Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды…»

 

В начале 1945 года Геббельс записал в своем дневнике: «Генштаб представляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они имеют богатый опыт революционно-политической деятельности, являются убежденными большевиками, чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочесть, что они имеют хорошую народную закваску.

Я сообщаю фюреру о представленной мне для просмотра книге генштаба о советских маршалах и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое мнение. Наш генералитет слишком стар, изжил себя».

Сталин же в этот период был уже больше обеспокоен послевоенным устройством страны. Военным в том скором будущем отводилась весьма скромная роль. Та власть, которую он им постепенно отдал и которую маршалы сами забирали в свои руки так же постепенно, от битвы к битве, все больше и больше, тем не менее, имела очень четко обозначенный предел, и Сталин постоянно следил, чтобы никто не посмел его нарушить. Победа была близка, и она положит предел чрезмерной, как казалось Сталину и его окружению, власти военных. Войска Жукова стояли на расстоянии одного броска от финала великой трагедии XX века. Сценарий финальных сцен лежал на кремлевском столе у Верховного.

Двадцать девятого марта Жукова вызвали в Ставку. Полетел самолетом. Но погода была такой, что пилот дальше Минска лететь не осмелился. Из Минска выехал поездом. Ехал и вспоминал годы службы в Белорусском военном округе. Вот только пейзаж за окнами был не довоенный — вначале разбитая Белоруссия, потом сожженная Смоленщина.

По прибытии в Москву, вечером, Сталин позвонил по телефону и попросил зайти.

В кабинете Верховный был один. Усталый после только что закончившегося совещания Государственного Комитета Обороны, он молча подал руку и сказал:

— Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки. Вот карта, смотрите, последние данные о немецких войсках.

Это была его манера разговаривать с Жуковым — никогда не тратиться на предисловия, а сразу переходить к главному, как будто все остальное было только что обсуждено. Возможно, так он разговаривал только с Жуковым, прекрасно зная, что того не надо вводить в курс дел.

Видя жест Верховного, указавшего на карту от моря до моря, Жуков понял, что он снова разговаривает с ним не как с комфронта. Сталин хотел знать его виденье общей картины, всего поля боя, в том числе и на фронтах союзников.

Сталин слушал внимательно, не перебивал, не переспрашивал. Казалось, доклад маршала подтверждал некие его собственные размышления и планы, с которыми он стоял в полушаге от принятия решения. Когда Жуков закончил доклад, сказал:

— Думаю, что драка предстоит серьезная…

Жуков молчал.

— А как вы расцениваете своего противника? — И Верховный, сужая тему и уточняя задачу своего собеседника, ткнул чубуком трубки в сектор Берлина. — Того, который находится на берлинском направлении?

Жуков разложил свою фронтовую карту с нанесенными последними разведданными, с построением порядков оперативно-стратегической группировки немецких войск перед линиями 1-го Белорусского фронта и соседями справа и слева. Пояснил, что, по данным разведки, противник здесь, непосредственно в районе Берлина, имеет четыре армии, в составе около 90 дивизий, 14 из которых танковые и моторизованные, а также 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов.

— Когда наши войска могут начать наступление? — спросил Сталин, выслушав доклад Жукова.

— Первый Белорусский фронт может начать наступление не позже чем через две недели. 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку. 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами.

— Ну что ж, — сказал Сталин, — придется начать операцию, не дожидаясь действий фронта Рокоссовского. Если он запоздает на несколько дней — не беда.

Сталин подошел к письменному столу и из стопки бумаг достал письмо:

— Вот, прочтите.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Письмо было от одного из иностранных доброжелателей. В нем сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир на любых условиях. В этом сообщении говорилось также, что союзники якобы отклонили домогательства немцев. Но все же не исключалась возможность открытия немцами путей союзным войскам на Берлин.

— Ну что вы об этом скажете? — спросил И.В. Сталин и, не дожидаясь ответа, тут же заметил: — Думаю, Рузвельт не нарушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль, этот может пойти на все».

После Ялтинской конференции в феврале 1945 года, где Сталин, Черчилль и Рузвельт обсуждали проблемы завершающего этапа войны и послевоенного раздела мира и Германии, усилились сепаратные переговоры между Германией и Англией. Известно, что Гиммлер действовал через руководителя шведского Красного Креста графа Бенрнадота. А тот переправлял послания через пролив. Черчилль до последнего не оставлял мысли ударить по Красной Армии объединенными силами союзников.

В эти дни британский фельдмаршал Монтгомери, командующий 21-й группой армий союзников, телеграфировал командующему союзническими войсками американскому генералу Эйзенхауэру с просьбой выделить ему десять дивизий для рывка на Берлин. Осторожный американец написал письмо Сталину. Делясь впечатлениями о ходе успешных действий его войск в Рурском бассейне, Эйзенхауэр сообщал: «Я рассчитываю, что эта фаза операции завершится в конце апреля, а может быть, и раньше, и моя следующая задача будет состоять в рассечении войск противника посредством соединения с Вашими армиями». Сталин тотчас же ответил американцу: «Ваш план рассечения немецких сил путем соединения советских войск с вашими войсками вполне совпадает с планом Советского Главнокомандования». В письме Сталина была и такая фраза: «Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение. Поэтому Советское Главнокомандование думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы».

Как бы не так! Именно на берлинском направлении Ставка сконцентрировала свою ударную группировку в виде трех фронтов. И этими фронтами командовали самые лучшие маршалы Сталина.

Тридцатого марта был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР: за умелое выполнение заданий Верховного Главнокомандования по руководству боевыми операциями большого масштаба командующий войсками 1-го Белорусского фронта маршал Г.К. Жуков награждался вторым орденом «Победа». Орден вручат почти через два месяца, уже после Победы, 25 мая 1945 года в Кремле.

Первого апреля 1945 года в Ставке обсуждали план Берлинской операции.

На заседание был вызван и Конев. Рокоссовского, чей фронт основательно увяз в упорных боях в Восточной и Западной Пруссии у Данцига, Сталин решил не беспокоить.

У Конева появился шанс тоже ударить на Берлин. После февральских боев на дрезденском направлении правый фланг 1-го Украинского фронта близко придвинулся к Берлину и был развернут на северо-запад. Правда, для рывка к южным пригородам Берлина Коневу необходимо было перегруппировать свои ударные силы — две танковые армии — с силезского направления на берлинское. Предстоял большой изнурительный марш. Но Конев знал возможности своих танковых командиров и, как показали дальнейшие события, в ходе битвы довольно успешно воспользуется ими.

Во время заседания Конев, докладывавший первым, неожиданно заявил:

— Товарищ Сталин, наши войска тоже хотят участвовать в штурме Берлина, а разграничительная линия между нами и фронтом Жукова не позволяет сделать этого.

Сталин, выдержав паузу, отреагировал тоже совершенно неожиданно:

— Хорошо. В случае упорного сопротивления противника на восточных подступах к Берлину, что наверняка произойдет, и возможной задержки наступления 1-го Белорусского фронта 1-му Украинскому фронту надо быть готовым нанести удар танковыми армиями с юга на Берлин.

Вторым докладывал Жуков. В Москву он прибыл с двумя вариантами плана удара на Берлин.

В марте 1945 года совместными ударами в Верхней и Нижней Силезии фронты Жукова и Конева нанесли поражение главным ударным силам группы армий «Висла». Группой армий командовал давний соперник Жукова генерал Хейнрици. Это он, в ту пору командующий 4-й полевой армией группы армий «Центр», искусно притормаживал наступление армий Западного фронта зимой 1942 года под Медынью, Юхновом и на Варшавском шоссе. Из его рук Жуков так и не смог выхватить Западную группировку 33-й армии и части десантных бригад. Весной 1945 года левое крыло фронта маршала Жукова и правое крыло фронта маршала Конева нанесли серьезное поражение 3-й и 2-й танковым армиям группы армий «Висла». Восточная Померания была очищена от противника.

Второго апреля 1945 года план наступления 1-го Белорусского фронта был окончательно одобрен с доработками и корректировками. Жуков тут же позвонил генералу Малинину:

— Все утверждено без особых изменений. Времени у нас мало. Принимайте меры. Вылетаю завтра.

На Кюстринском плацдарме сразу закипела работа.

Что касается разграничительной линии, то стоит заглянуть в воспоминания генерала Штеменко51, в ту пору начальника оперативного отдела Генштаба: «Сталин пошел на компромисс: он не отказался полностью от своей идеи, но и не отверг начисто соображений И.С. Конева, поддержанных Генштабом. На карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довел ее до населенного пункта Люббен (в 60 километрах к юго-востоку от столицы) и оборвал.

— Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин, — заявил он нам потом».

Эта история не лишена драматизма.

Шестнадцатого апреля 1945 года к 5.25 артиллерийская подготовка на участке прорыва достигла наивысшей мощи. Огонь велся по заранее разведанным целям. «Внакладку» на огонь ствольной артиллерии работали дивизионы «катюш». Они били по опорным пунктам и узлам сопротивления первой и второй линий немецкой обороны. Артподготовка длилась около получаса. Затем огненный вал стал медленно перемещаться в глубину немецкой обороны. Пленные немцы потом говорили, что артподготовка длилась несколько часов.

Прожекторы, по поводу которых очень любят писать журналисты, в ту ночь во время первой атаки действительно применялись, но того эффекта, который от них ожидали, не произвели.

Самым трудным препятствием в первые же часы боя, еще до подхода к Зееловским высотам, стали многочисленные каналы. Их пришлось преодолевать 5-й ударной армии генерала Берзарина.

Здесь, среди каналов на подступах к Зееловским высотам, начались первые серьезные потери. Военный историк Алексей Исаев в книге «Битва за Берлин» приводит цифры потерь 5-й ударной армии за первый день атаки: «только на одном мосту через канал Гаупт Грабен (1 км западнее Лечина) при восстановлении переправы было потеряно убитыми и ранеными 80 человек»; потери бронетехники — «4 Т-34, 1 ИС-2, 1 СУ-76 сгоревшими, 8 Т-34 и 16 ИС-2 подбитыми».

Вот так нашим отцам и дедам доставались победы. На одном мосту — братская могила. В одной атаке — почти танковая бригада.

Уже в первый день наступления Жуков почувствовал, что артподготовка и налеты бомбардировочной авиации лишь повредили немецкую оборону, существенно не нарушив ее. Небольшие вклинения не обещали необходимого прорыва. На плацдарме уже сосредоточились для рывка вперед обе танковые армии. Но прорыва пока не намечалось, армии прогрызали оборону противника, насыщенную огневыми средствами, в том числе ПТО. И тогда Жуков, не дожидаясь прорыва, бросил в бой танковые армии. Они-то и прорвали немецкие порядки, начали кромсать и свертывать фланги.

Превосходно действовала наша авиация. Штурмовые и бомбардировочные полки действовали большими группами. В первые же дни они нарушили коммуникации противника. Взлетели на воздух составы с боеприпасами и склады с горючим, с которых питалась артиллерия оборонявшихся, танковые подразделения, пехота. Активность немецкой истребительной авиации, вопреки утверждениям некоторых исследователей, в первые дни битвы за Берлин была довольно высокой. В бой вступили новейшие истребители-бомбардировщики FW-190d-9 и реактивные «мессершмитты». Это было действительно новое оружие Гитлера, но переломить ход событий эти сверхновые самолеты уже не могли.

Вечером 16 апреля Жуков докладывал Верховному: сказал о затруднениях, возникших в ходе наступления, и о том, что рубеж Зееловских высот раньше завтрашнего дня взять не удастся. Сталин ответил раздраженно:

— Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка, — и, выдержав тяжелую паузу, спросил: — Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж?

— Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на зееловском рубеже будет прорвана, — сказал Жуков то, что должен был сказать. — Считаю, что чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем легче и быстрее мы возьмем затем Берлин, так как войска противника легче разбить в открытом поле, чем в укрепленном городе.

Будто не слыша Жукова, Верховный сказал:

— Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера.

— Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера.

— До свидания, — сухо ответил Сталин, никак не отреагировав на посыл Жукова.

Семнадцатого апреля над Зееловскими высотами поднялся смерч огня и железа и не опадал целые сутки. Это было яростное сражение. Одни одолевали, но никак не могли прикончить врага. А другим уже нечего было терять, и они до смерти бились в своих последних окопах.

Восемнадцатого утром рубеж Зееловских высот был, наконец, преодолен.

Семнадцатого апреля Конев получил разрешение ставки на поворот своих танковых армий на север и атаку южного обвода обороны Берлина.

Так началась гонка авангардов двух фронтов вперед. «Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин…» Эта фраза теперь набатом гудела в ушах и Жукова, и Конева.

Двадцатого апреля Жуков телеграфировал командующему 2-й гвардейской танковой армией генералу Богданову: «2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю исполнение.

Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля 1945 г. любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе».

Командармы зачастую значительно корректировали приказы комфронта. Им впереди, в колоннах наступающих войск, казалось, было виднее, что и как делать. Откорректировал приказ Жукова и генерал Богданов. 20 апреля его танки при поддержке пехоты 3-й ударной и 47-й армий двигались к пригородам Берлина. Армейская артиллерия уже начала деморализующий обстрел городских кварталов из орудий. Но совать бригады вперед без предварительной разведки и зачистки от противотанковых засад и фаустников Богданов не решился. «Ворваться» и «водрузить» — это было пока нереально и чревато лишними и неоправданными потерями. Он с этими экипажами воевал с сентября 1943-го, с Днепра, и совать под огонь своих гвардейцев за день до окончания войны Богданову не хотелось…

Водитель Александр Бучин, вспоминая о тех днях упорных боев на подступах к Берлину, отметил: «Георгий Константинович держал себя примерно так, как в дни битвы за Москву, — суровый, сосредоточенный, малоразговорчивый».

 

Глава тридцать седьмая

БЕРЛИН

«Уравнение со многими неизвестными…»

 

Спустя годы маршал, размышляя над берлинской операцией, твердо стоял на своем: «Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня.

При подготовке операции мы несколько недооценивали сложность характера местности в районе Зееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10-12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник смог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок авиации. Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием.

Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя.

Думаю, что если не публично, то в размышлениях наедине с самим собой ответственность за недостаточную готовность к взятию Зееловских высот в армейском масштабе возьмут на себя и соответствующие командующие армиями. При планировании артиллерийского наступления следовало бы предусмотреть трудности уничтожения обороны противника в этом районе.

Сейчас, спустя много времени, размышляя о плане Берлинской операции, я пришел к выводу, что разгром берлинской группировки противника и взятие самого Берлина были сделаны правильно, но можно было бы эту операцию осуществить и несколько иначе.

Слов нет, теперь, когда с исчерпывающей полнотой все ясно, куда легче мысленно строить наступательный план, чем тогда, когда надо было практически решать уравнение со многими неизвестными. И все же хочу поделиться своими соображениями по этому поводу.

Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому, а разграничительную линию между ними провести так: Франкфурт-на-Одере—Фюрстенвальде—центр Берлина. При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада. 1-й Украинский фронт нанес бы удар своей главной группировкой по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая его с юга, юго-запада и запада.

Мог быть, конечно, и иной вариант: взятие Берлина поручить одному 1-му Белорусскому фронту, усилив его левое крыло не мене чем двумя общевойсковыми и двумя танковыми армиями, одной авиационной армией и соответствующими артиллерийскими и авиационными частями.

При этом варианте несколько усложнилась бы подготовка операции и управление ею, но значительно упростилось бы общее взаимодействие сил и средств по разгрому берлинской группировки противника, особенно при взятии самого города. Меньше было бы всяких трений и неясностей».

Обращает на себя внимание лаконичная фраза: «Ошибок не было». Однако достаточно пространные рассуждения о вариантах проведенной операции, вылившейся в пять дней и пять ночей беспрерывного кровопролития, и есть признание ошибки. Большего от такого характера, как Жуков, требовать невозможно. Это место в его книге написано чернилами бессонных ночей и мучительных раздумий. Маршал надеялся, что «соответствующие командующие армиями» тоже «возьмут на себя» «ответственность за недостаточную готовность к взятию Зееловских высот». Но — увы. Никто из генералов не пожелал этого сделать ради правды истории, видимо, остерегаясь, что на их ордена ляжет патина исторических ошибок. Всем давно понятно: на войне генеральские и маршальские ошибки вынуждены исправлять в окопах солдаты и окопные офицеры — от взводного до комбата включительно. И в этом смысле надо признать, что при всей субъективности воспоминания маршала Жукова о Берлинской операции являются самыми правдивыми и глубокими.

Конев, получив добро Верховного на поворот своих танковых армий в северном направлении, во всю ивановскую гнал Рыбалко и Лелюшенко к Берлину. И вскоре, почти одновременно с войсками 1-го Белорусского фронта, его авангарды прорвали немецкие порядки на внешнем обводе и начали очищать квартал за кварталом. Началась гонка фронтов — кто первый доберется до центра Берлина.

После смерти маршала Конева вышли его «Записки командующего фронтом», с главами, ранее никогда не публиковавшимися. В них он, рассказывая о Берлинской операции, затрагивает тему непростых отношений с героем нашей книги: «Известно, что Жуков не хотел и слышать, чтобы кто-либо, кроме войск 1-го Белорусского фронта, участвовал во взятии Берлина. К сожалению, надо прямо сказать, что даже тогда, когда войска 1-го Украинского фронта — 3-я и 4-я танковые армии и 28-я армия — вели бои в Берлине, — это вызвало ярость и негодование Жукова. Жуков был крайне раздражен, что воины 1-го Украинского фронта 22 апреля появились в Берлине. Он приказал генералу Чуйкову следить, куда продвигаются наши войска. По ВЧ Жуков связался с командармом 3-й танковой армии Рыбалко и ругал его за появление со своими войсками в Берлине, рассматривая это как незаконную форму действий, проявленную со стороны 1-го Украинского фронта.

Когда войска 3-й танковой армии и корпус Батицкого 27-й армии подошли на расстояние трехсот метров к рейхстагу, Жуков кричал на Рыбалко: «Зачем вы тут появились?»

Вспоминая это время, должен сказать, что наши отношения с Георгием Константиновичем Жуковым в то время из-за Берлина были крайне обострены. Обострены до предела, и Сталину не раз приходилось нас мирить. Об этом свидетельствует и то, что Ставка неоднократно изменяла разграничительную линию между нашими фронтами в битве за Берлин, с тем чтобы большая часть Берлина вошла в зону действия 1-го Белорусского фронта».

Пилихинская натура — не мог Жуков допустить, чтобы победу, наполовину уже урезанную Верховным, отнял сосед слева, который всю войну был его подчиненным.

И все же первое донесение о прорыве в Берлин ушло в Москву из штаба 1-го Украинского фронта:

 

«Москва, тов. Сталину, лично.

1. 3 гв. ТА Рыбалко передовыми бригадами ворвалась с южную часть Берлина и к 17.30 ведет бой за Тельтов и в центре Ланквиц.

2. 4 гв. ТА Лелюшенко — 10 тк ведет бой в районе Зармут (10 км юго-вост. Потсдам).

22.00 22.4.45.

Конев».

Неожиданный удар Конева выручил войска 1-го Белорусского фронта, во многом облегчил их последующие действия и при прорыве внешнего оборонительного обвода Берлина, и во время боев непосредственно в городе. 12-я армия генерала Венка, предназначавшаяся для контрудара по нашим частям, прорвавшим зееловский укрепрайон, была брошена против войск Конева, опасно наступавших с южного фланга и угрожавших полным окружением берлинской группировки.

Несмотря на полную обреченность, немцы продолжали ожесточенное сопротивление. 23 апреля Геббельс выступил по берлинскому радио с заявлением: обороной Берлина с этой минуты руководит сам фюрер, «и это придает битве за столицу европейское значение». Геббельс сказал, что на защиту города встало все население, «и члены партии, вооруженные панцерфаустами, автоматами и карабинами, заняли посты на перекрестках улиц».

А наступающие, чувствуя жестокий азарт, проламывались сквозь очередные линии пошатнувшейся обороны.

Двадцать пятого апреля передовые части 1-го Украинского фронта вышли к Эльбе и встретились с подошедшими с западной стороны войсками 1-й американской армии.

Танкисты Рыбалко с ходу форсировали Шпрее и продвигались к центру Берлина. Вскоре выяснилось, что они идут по тылам 1-й гвардейской танковой армии Катукова и 8-й гвардейской армии Чуйкова, которые, вопреки разграничительной линии, продвигались к центру города по «чужим» кварталам.

Чтобы избежать неразберихи и удара по своим, Конев 28 апреля обратился к Жукову: «Прошу распоряжения изменить направление наступления армий т. Чуйкова и т. Катукова». Но ответа не получил. Жуков молчал, будто от Конева ничего не поступало. Однако спустя несколько часов телеграфировал Сталину:

«Докладываю:

1. Войска 1-го Белорусского фронта, продолжая уличные бои в центре г. Берлина, к 19.00 28 апреля 1945 г. ведут бой на линии <…>

2. Я решил встречным ударом 2 гв. ТА и правого фланга 3 уд. А в юго-восточном направлении, всеми силами 5 уд. А, 1 гв. ТА и 8 гв. ТА в северо-западном направлении расколоть окруженную группировку в Берлине на две части, после чего оставшиеся очаги обороны уничтожить по частям.

По состоянию на 19.00 28 апреля 1945 г. эти наступающие навстречу друг другу группы войск фронта находятся на удалении полтора километра одна от другой и в ближайшее время соединятся.

3. Две стрелковые дивизии 28-й армии и одна мсбр 3 гв. ТА 1-го Украинского фронта, имея от Конева задачу наступать из района ст. Палештрассе (полтора километра западнее аэропорта Темпельхоф) на север вдоль железной дороги, 28 апреля 1945 г. вышли в тыл боевых порядков 8 гв. А и 1 гв. ТА.

Наступление частей Конева по тылам 8 гв. А и 1 гв. ТА создало путаницу и перемешивание частей, что крайне осложнило управление боем. Дальнейшее их продвижение в этом направлении может привести к еще большему перемешиванию и к затруднению в управлении.

Докладывая изложенное, прошу установить разграничительную линию между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов или разрешить мне сменить части 1-го Украинского фронта в г. Берлине».

 

Да, непрост был Жуков. Непрост.

Сталин приказал Коневу отвести свои войска за новую линию разграничения.

Жуков настоял на своем.

Тридцатого апреля подразделения 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта ворвались в рейхстаг.

Из донесения Жукова Сталину 30 апреля в 16.30: «Противник оказывает упорное сопротивление нашим войскам, наступающим в Берлине. Каждая улица, квартал, отдельный дом, квартира, комната, подвал упорно обороняются противником и превращены в опорные пункты и очаги обороны.

Особенно упорное сопротивление противник оказывал в районе рейхстага. На лестницах и в помещениях главного здания рейхстага борьба переходила в неоднократные рукопашные схватки.

Район рейхстага обороняли отборные части СС. Для усиления обороны этого района противник в ночь на 28 апреля 1945 г. выбросил на парашютах батальон морской пехоты. Продолжая наступление и ломая сопротивление противника, части 3-й ударной армии заняли главное здание рейхстага и в 14.25 30 апреля 1945 г. подняли на нем советский флаг.

В боях за район рейхстага и его главное здание отличились войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова, командира 79 ск генерал-майора Переверткина, командира 171 сд полковника Негоды и командира 150 сд генерал-майора Шатилова. Наступление в Берлине продолжается, войска фронта продолжают выполнять поставленную Вами задачу».

Жуков тут же отдал приказ командующему 3-й ударной армией генералу Кузнецову представить всех отличившихся в районе рейхстага к правительственным наградам.

Действиями своего заместителя и на финальном этапе войны Верховный остался доволен. Операцию немного затянули, потери тоже оказались выше предполагаемых, но дело было сделано.

Ранним утром 1 мая Жукову сообщили с командного пункта 8-й гвардейской армии: на КП прибыла группа парламентеров во главе с начальником штаба сухопутных сил генералом Кребсом. Жуков тут же попросил Чуйкова доложить подробно. Выслушал и приказал:

— Никакого перемирия. Никаких переговоров. Только полная и безоговорочная капитуляция. Что еще говорит Кребс?

— Говорит, что Гитлер покончил с собой.

Жуков послал в штаб Чуйкова генерала Соколовского, а сам тут же позвонил в Москву. Ему сообщили, что Сталин только что лег спать и просил не будить.

— Разбудите, — потребовал он. — Очень важно.

Вскоре Верховный взял трубку. Жуков доложил.

— Доигрался, подлец! — сказал Сталин. — Жаль, что не удалось взять его живым…

Однако сокрушением немецкой группировки в Берлине и окрестностях военные действия не окончились. Конев повернул свои танковые армии на Прагу. Ему еще предстояло уничтожить крупную группировку генерала Шернера в Чехословакии. Ленинградский фронт маршала Говорова сдавливал окруженную и прижатую к морю Курляндскую группировку. Рокоссовский дожимал остатки 3-й танковой армии и добивал последние немецкие гарнизоны на изолированных плацдармах у Балтийского моря и на островах Борнхольм, Воллин, Рюген. Но Берлин, дымясь развалинами и смердя непогребенными, лежал у ног победителей.

Говорят, когда Жуков въехал в разбитый город и остановился на Кенигплац напротив еще дымящегося рейхстага, сказал: «Развалинами Берлина удовлетворен». Потом эта легенда перекочевала на экран. С экрана — в народ. Фразу эту он вряд ли произносил. Скорее всего, это калька с чьей-то надписи на рейхстаге: «Развалинами рейхстага удовлетворен!» Точно так же Жукову приписали фразу о том, что, когда ему доложили о потерях, понесенных армиями и частями фронта в Берлинской операции, он якобы сказал, что, мол, ничего, русские бабы еще нарожают…

Проходит время, победные литавры, изношенные и старомодные, сдаются в утиль, и человечество задумывается о своей истории уже в тишине, взыскательно и строго. Наступает время задуматься и о цене победы.

По подсчетам историка Алексея Исаева, в Берлинской операции с 11 апреля по 1 мая 1945 года включительно армии 1-го Белорусского фронта потеряли убитыми 27 649 человек. Ранеными — 108 611 человек. Пропало без вести — 1 388 человек. С 1 мая по 9 мая 1945 года: убитыми — 6 268 человек, ранеными — 20 783 человека, без вести пропавшими — 340 человек.

Цена большая…

Второго мая Верховный подписал приказ: «Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлин — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город во главе с начальником обороны Берлина генералом от артиллерии Вейдлингом и его штабом сегодня, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен.

2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлин более 70 000 немецких солдат и офицеров.

…В ознаменование одержанной победы соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за овладение Берлином, представить к присвоению наименования «Берлинских» и к награждению орденами.

Сегодня, 2 мая, в 23 часа 30 минут в честь исторического события — взятия Берлина советскими войсками — столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует своим доблестным войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий.

За отличные боевые действия объявляю благодарность войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, участвовавших в боях за овладение Берлином.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза

И. Сталин.

2 мая 1945 года».

Жуков за эти бои был в третий раз удостоен звания Герой Советского Союза.

Седьмого мая в штаб фронта из Москвы поступила телеграмма:

«Заместителю Верховного Главнокомандующего Маршалу Советского Союза Жукову Г.К.

Ставка Верховного Главнокомандования уполномочивает Вас ратифицировать протокол о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил».

На следующий день, 8 мая в Карлсхорсте, в восточном секторе Берлина состоялась церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции германских войск перед союзными войсками. Но у этой истории случилась предыстория, довольно неприятная для советской стороны. И теперь Жукову, как не раз это случалось, предстояло исправить ошибку.

Дело в том, что 5 мая в штаб Эйзенхауэра прибыл полномочный представитель нового президента Германии и верховного главнокомандующего гросс-адмирала Деница52 для переговоров о капитуляции германских войск. Эйзенхауэр тут же связался с Москвой и проконсультировался по поводу того, приемлемы ли предложения Деница для советской стороны. Сталин через генерала Антонова дал согласие на подписание капитуляции немецких войск на Западном и Восточном фронтах. В Реймсе, в ставке Эйзенхауэра капитуляцию подписали Эйзенхауэр, генерал Йодль и начальник советской военной миссии в Реймсе генерал Суслопаров. Однако Сталин тут же спохватился, усомнившись в верности своего первоначального решения, и потребовал повторного подписания акта в Берлине, в присутствии всех сторон союзнических войск. Генерал Суслопаров показался ему фигурой слишком легковесной. Да и Красная Армия заплатила несопоставимо большую цену, чтобы документ подписывали во французском городе, оккупированном американскими войсками.

Во время телефонных переговоров Сталин сказал Жукову:

— Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главнокомандования и представители Верховного командования союзников. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы. К вам вылетел Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве помощника главноначальствующего по политической части. Главнокомандующим по Германии назначаетесь вы, одновременно будете главнокомандующим советских оккупационных войск в Германии.

Кем становился для Сталина Жуков, когда война была закончена Победой, когда верный маршал сделал свое решающее дело, можно понять только по одному факту — какого человека «по политической части» «в качестве помощника главноначальствующего» он прислал в Берлин. Правда, бывший прокурор зловещих 1930-х в то время занимал более мирный пост — заместителя наркома иностранных дел СССР.

О том дне в Карлсхорсте маршал вспоминал довольно подробно. Для него это было, конечно же, незабываемо.

Из Воспоминаний и размышлений»: «Как мы условились заранее, в 23 часа 45 минут Теддер, Спаатс и Латр де Тассиньи, представители от союзного командования, А.Я. Вышинский, К.Ф. Телегин, В.Д. Соколовский и другие собрались у меня в кабинете, находившемся рядом с залом, где должно было состояться подписание немцами акта безоговорочной капитуляции.

Ровно в 24 часа мы вошли в зал.

Начиналось 9 мая 1945 года…

Все сели за стол. Он стоял у стены, на которой были прикреплены государственные флаги Советского Союза, США, Англии, Франции.

В зале за длинными столами, покрытыми зеленым сукном, расположились генералы Красной Армии, войска которых в самый короткий срок разгромили оборону Берлина и вынудили противника сложить оружие. Здесь же присутствовали многочисленные советские и иностранные журналисты, фоторепортеры.

— Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, — заявил я, открывая заседание, — уполномочены правительствами стран антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. Пригласите в зал представителей немецкого главного командования.

Все присутствовавшие повернули головы к двери, откуда сейчас должны были появиться те, кто хвастливо заявлял на весь мир о своей способности молниеносно разгромить Францию, Англию и не позже как в полтора-два месяца раздавить Советский Союз.

Первым, не спеша и стараясь сохранить видимое спокойствие, переступил порог генерал-фельдмаршал Кейтель, ближайший сподвижник Гитлера. Выше среднего роста, в парадной форме, подтянут. Он поднял руку со своим фельдмаршальским жезлом вверх, приветствуя представителей Верховного командования советских и союзных войск.

За Кейтелем появился генерал-полковник Штумпф. Невысокий, глаза полны злобы и бессилия. Одновременно вошел адмирал флота фон Фридебург, казавшийся преждевременно состарившимся.

Немцам было предложено сесть за отдельный стол, который специально для них был поставлен недалеко от входа.

Генерал-фельдмаршал не спеша сел и поднял голову, обратив свой взгляд на нас, сидевших за столом президиума. Рядом с Кейтелем сели Штумпф и Фридебург. Сопровождавшие их офицеры встали за ними.

Я обратился к немецкой делегации:

— Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции Германии, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?

Вопрос мой на английском языке повторил главный маршал авиации Теддер.

— Да, изучили и готовы подписать его, — приглушенным голосом ответил генерал-фельдмаршал Кейтель, передавая нам документ, подписанный гросс-адмиралом Деницем. В документе значилось, что Кейтель, фон Фридебург и Штумпф уполномочены подписать акт безоговорочной капитуляции.

Это был далеко не тот надменный Кейтель, который принимал капитуляцию от побежденной Франции. Теперь он выглядел побитым, хотя и пытался сохранить какую-то позу.

Встав, я сказал:

— Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишете акт безоговорочной капитуляции Германии.

Кейтель быстро поднялся, устремив на нас недобрый взгляд, а затем опустил глаза и, медленно взяв со столика фельдмаршальский жезл, неуверенным шагом направился к нашему столу. Монокль его упал и повис на шнурке. Лицо покрылось красными пятнами. Вместе с ним подошли к столу генерал-полковник Штумпф, адмирал флота фон Фридебург и немецкие офицеры, сопровождавшие их. Поправив монокль, Кейтель сел на край стула и слегка дрожавшей рукой подписал пять экземпляров акта. Тут же поставили подписи Штумпф и Фридебург.

После подписания акта Кейтель встал из-за стола, надел правую перчатку и вновь попытался блеснуть военной выправкой, но это у него не получилось, и он тихо отошел за свой стол.

В 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года подписание акта безоговорочной капитуляции Германии было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал…

Подписанный акт безоговорочной капитуляции утром того же дня был доставлен в Ставку Верховного Главнокомандования.

Первый пункт акта гласил:

«1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию союзных экспедиционных сил».

Днем 9 мая мне позвонили из Москвы и сообщили, что вся документация о капитуляции немецко-фашистской Германии получена и вручена Верховному Главнокомандующему.

Итак, закончилась кровопролитная война. Фашистская Германия и ее союзники были окончательно разгромлены».

Известна фотография Жукова в Карлсхорсте: рука на столе, перед ним лист бумаги и открытая авторучка, брови сдвинуты, взгляд суровый, сосредоточенный влево по флангу.

Кейтель, как вспоминают участники той церемонии, все время, пока находился в конференц-зале, вытягивал шею и с нескрываемым любопытством смотрел на Жукова. Кейтель тоже оставил воспоминания о Карлсхорсте. Написал он их в нюрнбергской тюрьме, когда ему уже ладили петлю на шею: «Незадолго до 24 часов — часа вступления капитуляции в силу — я был вместе с сопровождающими меня лицами препровожден в офицерскую столовую (казино) казармы. В тот самый момент, когда часы пробили полночь, мы вошли в большой зал через широкую боковую дверь. Нас сразу же провели к стоявшему поперек длинному столу с тремя стульями… Зал был заполнен до самого последнего уголка и ярко освещен многочисленными «юпитерами». Поперечный и три продольных ряда стульев были плотно заняты сидящими. На председательском месте за торцовым столом сидел генерал Жуков, справа и слева от него — уполномоченные Англии и Америки. Когда начальник штаба Жукова положил передо мною Акт на трех языках, я потребовал разъяснения, почему в его текст не внесено требуемое мною ограничение репрессивных. Он вернулся к Жукову, а потом, после краткого совещания с ним, которое я мог наблюдать, снова подошел ко мне и сказал: «Жуков категорически обещает мне неприменение этих мер с продлением срока на 12 часов».

Торжественный церемониал начался несколькими вступительными словами. Затем Жуков спросил меня, прочел ли я Акт о капитуляции. Я ответил: «Да». Второй вопрос гласил: готов ли я признать его, поставив свою подпись? Я снова ответил громким «да». Сразу же началась процедура подписания… По завершении ее я вместе с сопровождавшими меня лицами покинул зал через заднюю дверь.

Нас опять привели в нашу небольшую виллу; здесь… стол уставили закусками и различными винами, а в остальных комнатах устроили спальни — для каждого отдельная постель с чистым бельем. Офицер-переводчик сообщил о предстоящем приходе русского генерала, стол снова сервировали. Через полчаса явился обер-квартирмейстер Жукова и пригласил нас к столу, но сам просил извинить его, так как он должен удалиться. Блюда были гораздо скромнее, чем те, к которым мы привыкли, но пришлось довольствоваться этим. Тем не менее, я не преминул заметить, что мы к такой роскоши и к такому богатому столу непривычны. Он явно почувствовал себя польщенным этой репликой. Мы полагали, что заставленный закусками стол означает конец этого пиршества в гостях у палачей. Но когда мы уже достаточно насытились, вдруг подали горячие блюда, жаркое и т.п. А на десерт — свежезамороженную клубнику, которую я ел первый раз в жизни. Этот десерт явно был из берлинского ресторана Шлеммера, да и вина были того же происхождения».

Лидия Захарова, которая, как и другие девушки-военнослужащие, на праздничном ужине выполняла роль официантки, после войны рассказывала писателю Андрею Жарикову, что «когда на банкете было уже шумно, слышались радост­ные голоса и звучала музыка», Жуков ее «поманил к себе» и сказал: «Возьми бутылку водки и хорошей закуски, отнеси Кейтелю…»

— Я знала, — рассказывала Лидия Владимировна, — Жуков не допускал подобных шуток, но сначала подумала, что он пошутил. Но когда ответила «Есть!» и он не остановил меня, я поняла: это приказ. Охраняли немцев англичане и наши пограничники, ребята пропустили меня с подносом. Кейтель был в комнате вместе со своим адъютантом. Он сидел за столом, подперев ладонью лоб. Мне показалось, что он плакал…

Но поразил всех на том банкете танец маршала.

Уже все главные и обязательные тосты были произнесены, уже хорошенько выпили, и пошли вольные разговоры, когда заиграл вдруг баян. И не просто заиграл, а с ходу рванул «русского». Посреди зала стал расступаться круг. Русские все затихли в ожидании, кто же выйдет в круг? Иностранцы замерли, вообще не понимая, что происходит.

И вдруг в образовавшийся круг к баянисту выскочил маршал Жуков! Он жваво53 легко «прошелся», и, как это ярко и точно выразил Твардовский в «Василии Тёркине», «пошел, пошел работать, наступая и грозя…» Все тут в нем всколыхнулось — и трудная война, и горечь потерь, и родная калужская Стрелковщина, научившая его этим коленцам и движениям, и торжество жизни, которая смогла преодолеть все. И всем, наблюдавшим этот танец, выплеснувшийся из самой глубины русской души маршала, вдруг с ослепительной очевидностью открылось: это и есть венец их торжества — воин танцует свой ликующий танец победителя.

 

Комментарии и примечания:

1 Потёмкин-Таврический Григорий Александрович (1739—1791) — граф, светлейший князь, генерал-фельдмаршал, фаворит Екатерины II. Родился в семье среднепоместного смоленского дворянина под Духовщиной. Учился в Московском университете, но был исключен за «леность и нехождение в классы». В 1761 г. поступил на военную службу. Вахмистр. После дворцового переворота 1762 г. — камер-юнкер. Отличился в Русско-Турецкой войне 1768-1774 гг. В 1776 г. — генерал-губернатор Новороссии. Учредитель г. Екатеринослава, заложил на отвоеванных у турок землях города Херсон, Мариуполь. Присоединил к России Крым (1783). На новых землях заложил города Симферополь, Севастополь, Мелитополь, Николаев. Стал в 1784 г. фельдмаршалом. На Черном море построил флот. Жил в Яссах, окружив себя азиатской роскошью.

2 А.А. Керсновский. История Русской армии. В 4-х тт. — М.: «Голос», 1992. Т.1. с. 152.

3 Федюнинский Иван Иванович (1900—1977) — генерал армии (1955). Родился в д. Гилево Тобольской губернии. В 1919 г. добровольно вступил в РККА. Участник гражданской войны. В 1924 г. окончил Владивостокскую пехотную школу. Участник боев на КВЖД в 1929 г. — командир роты. В 1930 г. окончил курсы «Выстрел». В 1939 г. на Халхин-Голе — комполка. Проявил храбрость и умение управлять полком в бою — Герой Советского Союза. В 1940 г. — ком. сд в г. Баян-Тумен (Монголия). В 1941 г. — генерал-майор. Командир 15-го СК. В сентябре 1941 г. командующий 42-й А и одновременно зам. командующего Ленинградским фронтом. Затем командует 54-й, 5-й армиями, зам. командующего Волховского фронта. С 1943 г. командующий 2-й уд. А. Участник Берлинской операции. После войны командовал армией и рядом военных округов. Имел награды: четыре ордена Ленина, пять орденов Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., два ордена Кутузова 1-й ст., орден Красной Звезды.

4 Хозин Михаил Семенович (1896—1979) — генерал-полковник. Родился в с. Скачиха Тамбовской губернии. Участник Первой мировой войны, гражданской войны. В 1925 г. окончил академические курсы. Командовал дивизиями. В 1930 г. окончил курсы командиров при Военно-политической академии. Командовал СК. С 1939 г. — начальник Военной академии им. М.В. Фрунзе. В 1941 г. начальник штаба Ленинградского фронта, командующий 54-й А, войсками Ленинградского фронта и Волховской группой войск. В 1942 г. снят с должности комфронта. Затем в годы войны занимал различные командирские должности. С 1944 г. командующий войсками Приволжского ВО. В 1945 г. отстранен от должности «по служебному несоответствию». С 1946 г. возглавлял ряд военно-учебных заведений. Награды: два ордена Ленина, орден Октябрьской Революции, четыре ордена Красного Знамени, ордена Суворова 1-й и 2-й ст., орден Красной Звезды.

5 Силантьев Александр Петрович (1918—1976) — маршал авиации (1976), Герой Советского Союза (1941). Родился в Екатеринбурге. С 1938 г. в РККА. Окончил Сталинградскую школу летчиков. В боях Великой Отечественной с первого дня. Воевал на И-153 и ЛаГГ-3. Сбил 8 самолетов противника и 16 сжег на земле во время штурмовки. В апреле 1942 был сбит, получил тяжелое ранение. После выздоровления летал лишь как инструктор. После войны окончил Военно-воздушную академию и Военную академию Генштаба. На командных и штабных должностях в ВВС и в Генштабе. Награды: два ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны 1-й ст., один орден Отечественной войны 2-й ст., два ордена Красной Звезды.

6 Лееб Вильгельм Йозеф Франц риттер фон (1876—1956) — генерал-фельдмаршал (1940). Родился в Баварии в семье военного. Участник Первой мировой войны. Служил в рейхсвере на командных и штабных должностях. В 1934 г. — генерал артиллерии. С начала вторжения в СССР командовал ГА «Север». В январе 1942 г. из-за неудач под Ленинградом отправлен в резерв. В мае 1945 г. взят в плен американцами. Приговорен к 3 годам заключения.

7 Трехорудийные башенные установки.

8 Гёпнер Эрих (1886—1944) — генерал-полковник вермахта (1940). Участник Первой мировой войны. На штабных должностях. Служил в рейхсвере. С февраля 1941 г. командир 4-й ТГр, которая действовала в составе ГА «Север» и «Центр». В декабре 1941 г. не подчинился приказу Гитлера держаться до последнего и произвел тактический отвод передовых частей, за что отстранен от командования «за трусость» и уволен из вооруженных сил без пенсии и права ношения военной формы. В 1944 г. арестован как заговорщик против Гитлера и повешен в тюрьме Плетцензее.

9 Водитель второй машины Г.К. Жукова Алексей Чучелов. Он управлял «бьиком». На нем и вывез из Стрелковки почти из-под носа у наступающих немцев мать Г.К. Жукова — Устинью Артемьевну и сестру Марию Константиновну Фокину с детьми.

10 ЦАМО. Ф. 206, оп. 2511, д. 46, л. 114.

11 Ортенберг Давид Иосифович (1904—1998) — советский писатель, журналист, генерал-майор. Родился в местечке Чуднове под Житомиром. Участник гражданской войны, а также событий на Халхин-Голе и Советско-финляндской войны. С 1941-го по 1943 г. — главный редактор «Красной звезды». Затем — начальник политотдела 38-й армии. После войны — начальник политуправления Московского ВО. В 1948 г. окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Член Союза писателей СССР с 1978 г. Награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Богдана Хмельницкого 2-й ст., орденом Отечественной войны 1-й ст., орденом «Знак Почета». Автор многих книг о войне.

12 Рубеж проходил по восточному берегу реки Нары. Назван по имени села Стремилова на Варшавском шоссе. Сейчас там братская могила советских солдат. Стремилово принадлежит Чеховскому району Московской области.

13 Клюге Ганс Гюнтер Адольф Фердинанд фон (1882—1844) — германский генерал-фельдмаршал (1940). Участник Первой мировой войны На Восточном фронте с 22 июня 1941 г. С декабря 1941 г. командующий ГА «Центр». Был противником операции «Цитадель». В 1943 г. попал в автомобильную аварию под Минском, после чего лечился в Германии. После госпиталя — на Западном фронте. Примкнул к заговору против Гитлера, но активной роли не играл. В августе 1944 г. снят с должности. Покончил с собой. После погребения тело выкрадено из родовой усыпальницы и до сих пор местонахождение его неизвестно.

14 Москаленко Кирилл Семенович (1902—1985) — маршал Советского Союза (1955), дважды Герой Советского Союза. Родился в с. Гришино Екатеринославской губернии. В РККА с 1920 г. Участник гражданской войны. Окончил артиллерийскую школу, затем КУКС в Ленинграде, КУВНАС при Военной академии им. М.В. Фрунзе. На командных должностях в артиллерийских и стрелковых частях. Участник Советско-финляндской войны. В начале Великой Отечественной войны — генерал-майор, командир артиллерийской бригады. Затем командовал корпусом, конно-механизированной Группой, 38-й А, 1-й ТА, 1-й гв. А, с которой участвовал в Сталинградской битве. С 1943 г. до Победы командовал 38-й А. После войны на высших командных должностях. С 1960 г. — Главнокомандующий РВСН, зам. министра обороны СССР. Оставил мемуары. Имел награды: семь орденов Ленина, орден Октябрьской Революции, три ордена Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., два ордена Кутузова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст, орден Отечественной войны 1-й ст.

15 Малиновский Родион Яковлевич (1898—1967) — маршал Советского Союза (1944), дважды Герой Советского Союза. Родился в Одессе. Участник Первой мировой войны. В РККА с 1919 г. Участник гражданской войны. Окончил школу младшего комсостава, в 1930 г. — Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1937-1938 гг. — в Испании («Полковник Малино»). С 1939 г. преподавал в Военной академии им. М.В. Фрунзе. С марта 1941 г. — командир 48-го СК в Одесском ВО. В Великой Отечественной войне с самого ее начала. Командовал корпусом, армиями, фронтами. В 1945 г. переведен на Дальний Восток. После войны командовал рядом ВО. С 1957 г. — министр обороны СССР, сменил на этом посту Г.К. Жукова. Имел награды: орден «Победа», пять орденов Ленина, три ордена Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст.

16 Козлов Дмитрий Тимофеевич (1896—1967) — генерал-лейтенант (1943). Родился в д. Разгуляйка Нижегородской губернии. На военной службе с 1915 г. Участник Первой мировой и гражданской войн. В РККА с 1918 г. В 1924 г. окончил курсы «Выстрел». В 1928 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1949 — ВАК при Высшей военной академии им. К.Е. Ворошилова. Участник Советско-финляндской войны — командир СК. С января 1941 г. командующий войсками ЗакВО. В годы войны командующий Закавказского фронта. Затем командующий 24-й А. В 1942 г. зам. ком. Воронежского фронта по формированию. В 1943 г. переведен в Забайкальский ВО. Участник войны с Японией. После войны — на второстепенных должностях при штабах ВО. Награжден тремя орденами Ленина, пятью орденами Красного Знамени.

17 Гордов Василий Николаевич (1896—1950) — генерал-полковник. Герой Советского Союза. Родился в с. Мезелеевке Казанской губ. Участник Первой мировой войны. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны — комвзвода, комполка. В 1925 г. окончил Курсы Высшей тактической школы. Направлен в Монголию. В 1932 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. С 1933 г. на штабной работе. Участник Советско-финляндской войны — начштаба 7-й А. В начале Великой Отечественной войны — начальник штаба, затем ком. 21-й А. В 1942 г. — командующий войсками Сталинградского фронта. С 1942 г. — ком. 33-й А. С 1944 г. — ком. 3-й гв. А. После войны командовал Приволжским ВО. С ноября 1946 г. в отставке. В 1947 г. арестован, обвинен в «вынашивании террористических планов в отношении членов советского правительства». В 1950 г. приговорен к высшей мере и расстрелян. В 1956 г. реабилитирован. Имел награды: два ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, три ордена Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Красной Звезды.

18 Генерал А.М. Василевский в связи с болезнью маршала Б.М. Шапошникова с 24 апреля 1942 г. исполнял обязанности начальника Генерального штаба. 26 июля 1942 г. он назначен начальником Генерального штаба. А с 14 октября того же года был одновременно заместителем наркома обороны СССР. С 23 июля по 26 августа — представитель Ставки на Сталинградском фронте.

19 Паулюс Фридрих Вильгельм Эрнст (1890—1957) — германский генерал-фельдмаршал. Участник Первой мировой войны — капитан. В 1939 г. — генерал-майор. На штабной работе. Участник польской и французской кампаний. В 1942 г. назначен командиром 6-й А группы армий «Б». Попал в окружение вместе со своей армией под Сталинградом. 15 января 1943 г. награжден Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. 30 января 1943 г. повышен в звании до фельдмаршала. 31 января 1943 г. взят в плен солдатами 64-й А. Содержался в пересыльном лагере НКВД и др. лагерях. В августе 1944 г. подписал обращение «К военнопленным немецким солдатам и к немецкому народу». Выступил в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе. После войны жил в охраняемой вилле в г. Дрездене, преподавал, читал лекции.

20 Ерёменко Андрей Иванович (1892—1970) — маршал Советского Союза (1955), Герой Советского Союза. Родился в слободе Марковка под Луганском. В армии с 1913 г. Участник Первой мировой войны. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. В 1923 г. окончил Ленинградскую Высшую кавалерийскую школу. В 1925 г. — КУКС. Командовал кавполком и кавдивизией. В 1931 г. окончил Военно-политическую академию РККА им. Толмачева. В 1935 г. — Военную академию им. М.В. Фрунзе. Командовал кавкорпусом. Участник похода в Западную Белоруссию. В 1940 г. — командующий мехкорпусом, затем войсками Северо-Кавказского ВО. В 1941 г. — командующий 1-й А на Дальнем Востоке, 16-й А, затем войсками Западного фронта (сменил генерала Павлова). В августе 1941 г. — командующий Брянским фронтом, затем 4-й уд. А. В 1942 г. командующий Сталинградским фронтом. В 1943 г. командующий Калининского фронта, с 1944 г. — Отдельной приморской армией. До конца войны командовал войсками 2-го Прибалтийского и 4-го Украинского фронтов. После войны командовал рядом ВО. Оставил мемуары. Имел награды: пять орденов Ленина, орден Октябрьской Революции, четыре ордена Красного Знамени, три ордена Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст.

21 Голованов Александр Евгеньевич (1904—1975) — главный маршал авиации (1944). Внук народовольца Н. Кибальчича. Окончил Александровский кадетский корпус. В 1917 г. вступил в Красную гвардию. В РККА с 1919 г. Участник гражданской войны. Ранен, контужен. Служил в ЧОН, затем на оперативной работе в ОГПУ. Принимал участие в аресте Б. Савинкова. В 1932 г. окончил летную школу Осоавиахима. С 1933 по 1941 г. работал в Аэрофлоте — пилот, командир авиаотряда. С 1941 г. комполка, командир авиадивизии дальней бомбардировочной авиации. С 1942 г. командующий авиацией дальнего действия. В 1943 г. — генерал-полковник. В 1944 г. — главный маршал авиации. После войны — командующий дальней авиацией СССР. В 1950 г. окончил академию Генштаба. В 1952 г. — командующий воздушно-десантным корпусом. В 1953 г. после смерти Сталина отправлен в запас. Работал начальником училища гражданской авиации. После выхода на пенсию лишен льгот. Оставил воспоминания, которые при жизни так и не были опубликованы по причине многих расхождений с точкой зрения Главпура. Имел награды: два ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, три ордена Суворова 1-й ст., орден Красной Звезды, медаль «За отвагу».

22 Минюк Леонид Федорович (1900—1977) — генерал-лейтенант (1943). Участник гражданской войны. В 1924 г. окончил Военно-академические курсы Высшего комсостава РККА. В 1933 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. С 1924 г. на командных и штабных должностях в войсках. В 1935-1937 гг. был начштаба 4-й Донской казачьей дивизии, которой командовал комбриг Г.К. Жуков. В 1941-1942 гг. — генерал-адъютант главкома Юго-Западного направления. До 1944 г. — адъютант Г.К. Жукова. С 1944 г. начштаба 1-й уд. А. В 1945 г. начштаба Закавказского фронта. После войны на преподавательской работе. В 1948 г. арестован органами МГБ по «трофейному делу». В 1951 г. осужден по ст. 58-10 к 10 годам ИТЛ. В 1953 г. дело прекращено, приговор отменен. После возвращения из лагерей — на преподавательской работе.

23 Баданов Василий Михайлович (1895—1971) — генерал-лейтенант танковых войск. Первый кавалер ордена Суворова 2-й ст. Родился в с. Верхняя Якушка Самарской губернии. Участник Первой мировой и гражданской войн. В 1927 г. и в 1931 г. окончил курсы усовершенствования комсостава. В 1934 г. — Курсы при Военной академии механизации и моторизации РККА. В 1941 г. командовал танковой бригадой и дивизией. Под Сталинградом возглавлял танковый корпус. В 1943 г. командовал 4-й ТА на Орловско-Курской дуге. В 1944 г. тяжело ранен и контужен, после чего на фронт не вернулся — служил на командных должностях в танковых учебных подразделениях. После войны на командных должностях в танковых войсках. В 1950 г. окончил Высшие курсы при Военной академии Генштаба. Имел награды: орден Ленина, три ордена Красного Знамени, Орден Суворова 2-й ст., орден Кутузова 2-й ст., орден Отечественной войны 2-й ст.

24 Магнат — в словарях Ефремовой и Ушакова — представитель крупного промышленного и финансового капитала; обладатель больших поместий; крупный феодал. В Древнем Риме — крупный политик и весьма влиятельный богач. Г.К. Жуков, по всей вероятности, вкладывал в это слово военную составляющую. Но так как в любом случае в нем присутствовала «капиталистическая» составляющая, прозвучало это с большой иронией.

25 За годы войны по программе «ленд-лиза» американцы поставили в СССР 200 000 грузовиков марки Studebaker US-6. Рассчитанный на грузоподъемность в 2,5 тонн, он загружался до 5 тонн. Имел двигатель марки «Геркулес», который нуждался в более качественном бензине, для чего в комплектацию входила памятка для советских водителей: «Водитель! В машину «студебеккер» нельзя заливать керосин! Это не полуторка!» Фронтовые шоферы назвали «студебеккер» «королем дорог». По условиям «ленд-лиза» сохранившиеся грузовики советская сторона обязана была вернуть американцам после завершения войны. Однако многие «студебеккеры» были оставлены в войсках и служили до 1960-х годов, когда наша промышленность выпустила для войск грузовик-вездеход ЗИЛ-157 по прозвищу «колун». После войны американская фирма, производившая «студебеккеры» для союзников, вскоре разорилась.

26 Чистяков Иван Михайлович (1900—1979) — генерал-полковник (1944), Герой Советского Союза (1944). Родился в д. Отрубнево Тверской губернии. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. В 1920 г. окончил пулеметную школу. В 1925 г. — пехотную школу, в 1927 и 1929 гг. — различные факультеты курсов «Выстрел», в 1941 г. — ускоренные курсы при Академии Генштаба. В 1949 г. — академические курсы при Военной академии им. К.Е. Ворошилова. На командных должностях: от помкомвзвода до командира СК. В декабре 1941 г. ком. отд. бригады морской пехоты в боях под Москвой. В 1942 г. — генерал-майор. В 1942 г. командовал сд, СК и 1-й гв. А Донского фронта. С окт. 1942 г. — 21-й А, с окт. 1943 г. и до конца войны — 6-й гв. А. В 1943 г. — генерал-лейтенант. В 1944 г. — генерал-полковник. После войны командовал армиями на Дальнем Востоке, служил в ГСВГ и на Северном Кавказе. Имел награды: два ордена Ленина, пять орденов Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., два ордена Кутузова 1-й ст., орден Суворова 2-й ст. Оставил мемуары.

27 Псевдоним И.В. Сталина.

28 Псевдоним К.К. Рокоссовского.

29 Попов Маркиан Михайлович (1902—1969) — генерал армии (1943, 1953), Герой Советского Союза. Родился в ст. Усть-Медведицкой Области Войска Донского. В РККА с 1920 г. В 1921 г. окончил Псковские пехотные курсы. В 1924 г. — курсы «Выстрел». Служил в войсках на командных должностях, преподавал. В 1936 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. На штабной работе. В 1940 г. — генерал-лейтенант. В январе 1941 г. командующий войсками Ленинградского ВО. В начале войны командовал войсками Северного и Ленинградского фр., 61-й А. В 1942 г. командовал фронтами и армиями. В 1943 г. — Резервным и Брянским фр. В 1944 г. — генерал армии. Командовал войсками Прибалтийского фр. Понижен в звании и должности за злоупотребление спиртным. В 1945 г. — командующий войсками 2-го Прибалтийского фр. После войны командовал рядом ВО. В 1953 г. вторично получил звание генерала армии. Имел награды: пять орденов Ленина, три ордена Красной Звезды, два ордена Суворова 1-й ст., два ордена Кутузова 1-й ст., орден Красной Звезды, орден «Знак Почета». Оставил мемуары.

30 Соломатин Михаил Дмитриевич (1844—1986) — генерал-полковник танковых войск (1944). Родился в Кыштыме под Челябинском. В армии с 1914 г. Участник Первой мировой войны — унтер-офицер. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. В 1922 г. окончил Харьковскую школу усовершенствования комсостава, в 1927 г. — курсы «Выстрел», в 1930 г. — ВАК при Военной академии им. М.В. Фрунзе. На командных должностях в бронетанковых войсках. В 1938 г. арестован органами НКВД. В 1939 г. освобожден. В начале войны — командир 45-й тд. Вывел дивизию из окружения. Имел несколько ранений. С 1942 г. — командир КТ. В 1944 г. — ком. 5-й гв. ТА. После войны на командных должностях, в т.ч. ком. 5-й мех. армией. Имел награды: орден Ленина, орден Октябрьской Революции, четыре ордена Красного Знамени, орден Суворова 2-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 2-й ст.

31 Псевдоним Г.К. Жукова.

32 Псевдоним А.М. Василевского.

33 Катуков Михаил Ефимович (1900—1976) — маршал бронетанковых войск (1959), дважды Герой Советского Союза. Родился в с. Большое Уварово Коломенского уезда Московской губернии. Окончил сельскую школу. В РККА с 1919 г. В 1922 г. окончил Могилевские пехотные курсы. Командовал ротой и батальоном. В 1927 г. окончил курсы «Выстрел». На штабной работе. В 1935 г. окончил курсы при Военной академии механизации и моторизации РККА им. И.В. Сталина. В 1938 г. — полковник. В 1941 г. со своей тд попал в окружение под Луцком. Из окружения вышел. Ком. Танковой бригады в битве за Москву. В 1942 г. — ком. 1-го ТК. В 1943 и до конца войны — ком. 1-й ТА. После войны продолжал служить в танковых войсках. Награды: четыре ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., ордена Кутузова 1-й и 2-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст., орден Красной Звезды.

34 Харьков был главным административным центром Украины с 1919 г. по 1934 г.

35 Боевка — структурное подразделение организации украинских националистов (ОУН), равная взводу — 15-20 человек.

36 Лелюшенко Дмитрий Данилович (1901—1987) — генерал армии (1959), дважды Герой Советского Союза. Родился в семье крестьянина. Участник гражданской войны. С 1919 г. в Красной Армии в составе 1-й Конной армии. Окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе (1933) и Высшую военную академию им. К. Е. Ворошилова (1949). Командир танкового батальона, полка, бригады. Участвовал в Советско-финляндской войне — командир танковой бригады. Во время Великой Отечественной войны — на Северо-Западном, Западном, Калининском, Юго-Западном, 3-м, 4-м и 1-м Украинском фронтах в должностях: командира механизированного и стрелкового корпуса, с октября 1941 — командующего 5-й, 30-й, 1-й и 3-й гвардейскими армиями, с марта 1944 — 4-й гвардейской танковой армией. С 1956 г. командовал войсками Забайкальского, с 1958 г. — Уральского ВО. В 1960 — 1964 гг. председатель ЦК ДОСААФ, с 1964 г. — военный инспектор — советник Министерства обороны. Награжден четырьмя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, четырьмя орденами Красного Знамени, двумя орденами Суворова и двумя орденами Кутузова I-й ст., орденом Богдана Хмельницкого I-й ст.

37 Рыбалко Павел Семенович (1894—1948) — маршал бронетанковых войск (1945), дважды Герой Советского Союза (1943, 1945). Родился в с. Малый Выстроп на Сумщине. Участник гражданской войны — в 1-й Конармии. Участник Советско-польской войны 1920 г. В 1926 и 1936 гг. — окончил курсы усовершенствования начсостава. В 1934 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. Командовал полком. В 1937-1940 гг. — военный атташе в Польше и Китае. По возвращении — на преподавательской работе. На фронте с 1942 г. — ком. 5-й, 3-й, затем 3-й гв. ТА. После войны на командных должностях. С 1947 г. — командующий бронетанковыми и механизированными войсками Советской Армии. Награды — два ордена Ленина, два — Красного Знамени, три — Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст.

38 Гречко Андрей Антонович (1903—1976) — маршал Советского Союза (1955), дважды Герой Советского Союза (1958, 1973). Родился в слободе Голодаевка под Ростовом. В РККА с 1919 г. Участник гражданской войны. В 1936 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрун­зе. В 1941 г. — Военную академию Генштаба. Участник похода в Западную Белоруссию в 1939 г. В начале войны — подполковник, при Генштабе. Затем командовал кавалерийской дивизией и корпусом, оперативной группой, 12-й, 47-й, 56-й, и 1-й гв. А. Был зам. ком. Воронежского фронта. После войны командовал Киевским ВО. В 1955-1960 гг. — первый зам. министра обороны СССР, главнокомандующий войсками Варшавского Договора. С 1967 г. — министр обороны СССР. Имел награды: шесть орденов Ленина, три — Красного Знамени, два — Суворова 1-й ст., два — Кутузова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст., орден Суворова 2-й ст.

39 Шверник Николай Михайлович (1888—1970) — Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

40 Антонов Алексей Иннокентьевич (1896—1962) — генерал армии (1943). Родился в Гродно в семье офицера-артиллериста. Окончил гимназию. Учился в университете. В армии с 1916 г. Окончил Павловское военное училище — прапорщик. Участник Первой мировой войны. Участник гражданской войны. В 1931 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1933 г. окончил оперативный факультет. Учился в академии Генштаба. Занимался преподавательской и научной работой. В начале войны на штабной работе. Начальник оперативного отдела Генштаба. И.о. начальника Генштаба. Участник Ялтинской и Потсдамской конференций. С февраля 1945 г. начальник Генштаба. После войны — зам. начальника Генштаба. В 1948 г. зам. командующего Закавказского ВО. В последние годы — нач. штаба армий стран Варшавского Договора. Имел награды: орден «Победа», три ордена Ленина, четыре — Красного Знамени, два — Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Отечественной войны 1-й ст.

41 Федоренко Яков Николаевич (1896—1947) — маршал бронетанковых войск. В РККА с 1918 г. В гражданскую войну командовал бронепоездом. После войны комполка бронепоездов. В 1934 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1937 г. начальник автобронетанковых войск ВО. Во время войны — начальник Автобронетанкового управления. С 1942 г. — командующий бронетанковыми войсками Красной Армии. Представитель Ставки на фронтах. После войны — начальник бронетанковых и механизированных Сухопутных войск. Награды — четыре ордена Ленина, два — Красного Знамени, ордена Суворова и Кутузова 1-й ст.

42 Яковлев Николай Дмитриевич (1898—1972) — маршал артиллерии (1944). Родился в Старой Руссе. В армии с 1916 г. Участник Первой мировой войны — унтер-офицер. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. В 1920 г. окончил Петроградские артиллерийские курсы. В 1924 г. — Высшую артиллерийскую школу комсостава. На командных должностях в артиллерии. Участник похода в Западную Украину и Советско-финляндской войны. В годы Великой Отечественной — начальник Главного артиллерийского управления Красной Армии. После войны на командных должностях. В 1952 г. арестован и обвинен во вредительстве. В 1953 г. освобожден, восстановлен в звании. Командовал ПВО страны. Награды — шесть орденов Ленина, два — Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Трудового Красного Знамени.

43 Батов Павел Иванович (1897—1985) — генерал армии (1955). Дважды Герой Советского Союза. Родился в д. Фелисово Ярославской губернии. Окончил 2-классную сельскую школу. В армии с 1915 г. Окончил учебную команду. Участник Первой мировой войны. В 1917 г. окончил школу прапорщиков. В РККА с 1918 г. В 1927 г. окончил курсы «Выстрел». На командных должностях и штабной работе. С 1936 по 1937 гг. находился в Испании. По возвращении командовал СК, был зам. ком. ВО. В начале войны зам. командующего 51-й А. Командовал 3-й А, 4-й ТА, 65-й А. После войны командовал 7-й механизированной А. В 1950 г. окончил ВАК при Высшей Военной академии им. К.Е. Ворошилова. Командовал 11-й гв. А и рядом ВО. Имел награды: восемь орденов Ленина, орден Октябрьской Революции, три ордена Красного Знамени, три — Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст., орден Отечественной войны 1-й ст.

44 В польском городе Седльце в то время находился штабной спецпоезд.

45 Берзарин Николай Эрастович (1904—1945) — генерал-полковник (1945), Герой Советского Союза (1945). Родился в Санкт-Петербурге. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. В 1923 г. окончил курсы комсостава. В 1925 г. — курсы «Выстрел». Участник боев на КВЖД и на озере Хасан. В 1940 г. — генерал-майор. С мая 1941 г. командующий 27-й А, с которой вступил в войну. В ходе войны командовал 34-й, 20-й, 39-й А. С мая 1944 г. — 5-й уд. А. Первый комендант Берлина. 16 июня 1945 г. трагически погиб в автокатастрофе. Награды — два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Суворова 1-й и 2-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст., орден Красной Звезды.

46 Чуйков Василий Иванович (1900—1982) — маршал Советского Союза (1955), дважды Герой Советского Союза (1944,1945). Родился в Серебряных Прудах Московской губернии. В РККА с 1918 г. Участник гражданской и Советско-финляндской войн. В 1925 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. На командной и штабной работе. В 1928 г. военный советник в Китае. В 1936 г. окончил ВАК при Военной академии механизации и моторизации РККА им. И.В. Сталина. Командир бригады, корпуса. В 1940 г. военный атташе в Китае. С 1942 г. на фронте. Командующий 1-й резервной, 64-й, затем 62-й А (8-й гв. А). После войны на командных должностях. С 1949 г. — Главнокомандующий Группы оккупационных советских войск в Германии. Затем командовал Киевским ВО. С 1960 г. — Главнокомандующий Сухопутными войсками, зам. Министра обороны СССР. Имел награды: девять орденов Ленина, орден Октябрьской Революции, четыре ордена Красного Знамени, три ордена Суворова 1-й ст., орден Красной Звезды.

47 Перхорович Франц Иосифович (1894—1961) — генерал-лейтенант (1945), Герой Советского Союза (1945). Родился в пос. Залазы под Витебском. Окончил Лепельское городское училище. В 1916 г. окончил 2-ю Московскую школу прапорщиков. Участник Первой мировой войны. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. В 1932 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1938 г. уволен из РККА, в 1939 г. восстановлен. В 1941 г. окончил курсы «Выстрел». Во время войны командовал полком, дивизией, корпусом. С ноября 1944 г. — 47-й А. В 1947 г. окончил Высшую военную академию им. К.Е. Ворошилова. Награды — три ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, орден Суворова 1-й ст., орден Кутузова 1-й ст., орден Суворова 2-й ст.

48 Малинин Михаил Сергеевич (1899—1960) — генерал армии (1953). Герой Советского Союза (1945). Родился в с. Полутино Костромской губернии. Работал в родном селе плотником. В РККА с 1919 г. Участник гражданской войны. В 1922 окончил Московскую пехотную школу. В 1923 г. — курсы среднего комсостава. В 1931 г. — Военную академию им. М.В. Фрунзе. На командных и штабных должностях. Участник Советско-финляндской войны. Великую Отечественную войну встретил в должности начштаба 7-го МК. Во время войны — начштаба армии, фронтов. После войны на штабной работе. Награды — четыре ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й ст., два ордена Кутузова 1-й ст., орден Суворова 2-й ст., орден Красной Звезды.

49 Телегин Константин Федорович (1899—1981) — генерал-лейтенант (1943). Родился в Сибири. В РККА с 1918 г. Участник гражданской войны. Окончил Военно-политическую академию им. В.И. Ленина. С 1936 г. в НКВД. Участник боев у озера Хасан (1938) и Советско-финляндской войны (1940). В 1941 г. бригадный комиссар. В годы войны член Военного совета фронтов. Член правительственной комиссии по опознанию останков Гитлера и Геббельса. После войны член ВС ГОСВГ. В 1947 г. уволен из армии. В 1948 г. арестован по «трофейному делу» и осужден. В 1953 г. освобожден, реабилитирован и восстановлен в армии. Оставил мемуары. Награды — три ордена Ленина, орден Октябрьской Революции, четыре ордена Красного Знамени, орден Суворова 1-й ст., орден Богдана Хмельницкого 1-й ст., два ордена Красной Звезды.

50 Имеется ввиду граница до 1939 г.

51 Штеменко Сергей Матвеевич (1907—1976) — генерал армии (1948, 1956). Родился в казачьей станице Урюпинской. В Красной Армии с 1926 г. В 1930 г. окончил Севастопольскую школу зенитной артиллерии. В 1937 г. — Военную академию механизации и моторизации РККА. В 1940 г. — Военную академию Генштаба. Участник похода в Западную Украину в 1939 г. С начала войны до 1945 г. служит в Генштабе. Участник Тегеранской конференции 1943 г. После войны продолжил службу в Генштабе. Был начальником штаба ГСВГ. После ареста Л.П. Берии в 1953 г. понижен в звании до генерал-лейтенанта и направлен в Западно-Сибирский ВО. Г.К. Жуков возвратил его в Москву — с авг. 1956 г. — начальник Главного разведуправления Генштаба, присвоено звание генерал армии. В 1957 г., когда Г.К. Жуков попал в опалу, вновь разжалован. В 1962 г. — начальник Главного штаба сухопутных войск. В 1968 г. разработал план вторжения в Чехословакию. В том же году в третий раз ему возвращено звание генерал армии. Автор ряда книг по военной теории и мемуаров. Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, двумя орденами Суворова 1-й ст., орденом Кутузова 1-й ст., орденом Суворова 2-й ст., орденом Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды.

52 Дёниц Карл (1891—1980) — гросс-адмирал Третьего Рейха. До 1943 г. командующий подводным флотом, после — Главнокомандующий ВМФ Германии. Перед тем, как покончить с собой, Гитлер в своем политическом завещании от 29 апреля 1945 г. назначил Дёница, находившегося в тот период на Севере Германии, своим преемником на посту президента и верховного главнокомандующего.

53 Буквально — живо, энергично, весело. Как и в русском боевом искусстве, в русском народном танце танцоры делятся на две категирии: 1) жвавые, живчики-рубаки; 2) «для добра нарожденные», терпеливые, долго «нагревающиеся» и так же нескоро «остывающие». Г.К. Жуков по своему темпераменту и характеру явно относился к первым.

 

———————————————-

Сергей Егорович Михеенков родился в деревне Воронцово Куйбышевского района Калужской области. Окончил Калужский государственный педагогиче­ский институт, Высшие литературные курсы. Служил в рядах Советской Армии. Публиковался в журналах «Москва», «Наш современник», «Юность», «Су­ра», «Аргамак». Автор многих книг прозы и историче­ской документалистики, вышедших в издательствах «Вече», «ЭКСМО», «Молодая гвардия», «Центрполи­граф». Биограф маршалов Г.К. Жукова, И.С. Конева, К.К. Рокоссовского, певицы Лидии Руслановой. Живет в Тарусе.