Прокурорская кровь

ПРОКУРОРСКАЯ КРОВЬ

 

Умер Серега Хрунов.

Об этом мне сообщил мой однокашник по юрфаку Леонов, позвонив по телефону.

— Елки… зеленые, — невольно вырвалось у меня, и связь неожиданно прервалась.

С Серегой я виделся последний раз лет десять назад, когда приезжал в Н-ск в командировку. Встретились мы мельком, перекинулись несколькими словами. И я обратил внимание, что он не по возрасту сед. Это не было странным. Он всегда вел напряженную жизнь человека, пытающегося всех вокруг выстроить под некий идеал. Потому не дружил с коллегами, бодался с начальниками. При всем этом он оставался милиционером, был опером угрозыска, и опером хорошим.

Мы были знакомы с детства. А детство наше прошло в маленьком сибир­ском городе на тридцать тысяч жителей с названием Черноводск.

Когда мне было семь лет и я готовился идти в школу, мои родители переехали к новому месту жительства. Так я оказался в неком поселке, сейчас его назвали бы микрорайоном, где жили работники маслозавода. Хотя сам маслозавод был уже за городом, поскольку его поглотил построенный молкомбинат. В пятидесятые прошлого века, как писали передовицы газет «полным ходом шла реализация программы развития мясомолочной промышленности».

С мальчишками маслозавода я еще не познакомился, хотя знал, что они в контрах с кодлой ребятишек с соседней улицы — Рыбхозов­ской. Хотя, смешно сказать, рыбзавод тоже перенесли за город, и на территории «рыбхозов­ских» остался только рыбхозов­ский магазин.

Была макушка лета — июль. Стояла неимоверная жара. Но до двенадцати дня на улице было вполне терпимо. Мать отправила меня в магазин за постным маслом, объяснив, что рыбхозов­ский магазин ближе, чем другие. Она понятия не имела, что ходить в этот магазин маслозаводским ребятишкам было заказано.

Из магазина я вышел, прижимая одной рукой к туловищу бутылку с маслом, горлышко которой было заткнуто газетой, другая рука у меня была занята сдачей.

Неприятное чувство вдруг охватило меня. Это было чувство опасности. И я не ошибся. Из-за угла магазина горохом высыпались с десяток разновозрастных ребятишек. Все они в соответствии с сезоном были в разноцветных, видавших виды майках и одинаковых черных сатиновых трусах. Правда, одежонка эта была настолько выгоревшей, что больше походила на серую.

На лицах их была неописуемая радость, какая бывает у охотников, в ловушку которых попался тот, на которого эта ловушка настораживалась.

Но бить противника просто так было нельзя в соответствии с некими правилами уличного жития. Правильные пацаны не могли опуститься до такой низости. И один из них сказал:

— Я знаю его, он из маслозавод­ских.

— Ну и что? — возразил другой, которого я мысленно назвал Толстиком, потому что он был толст и имел карие глаза навыкате. — Он к кому-нибудь лез?

— Он ко мне лез, — не унимался первый, — тогда…

Это «тогда» имело глубокий смысл, оно связывало моих противников некоей обидой, нанесенной им маслозавод­скими. И именно она позволяла не впадлу нанести первый удар. А дальше в этой стае просыпался некий инстинкт молотить противника так, чтобы потом никто не мог сказать, что ты делал это плохо или, не дай Бог, боялся бить. При всем притом действие это называлось весьма нейтрально — помолотом.

— Он не мог к тебе лезть тогда, потому что только приехал, — сказал Толстик.

— А ты откуда знаешь? — спросил его кто-то.

— Я все знаю, — ответил ему Толстик.

— Лез, лез, — настаивал первый.

— Не мог он к тебе лезь, — возражал Толстик, — докажи.

— Че тут доказывать, — ерепенился первый, — лез и все.

— Хватит базарить, у вас чего рук нет? — вмешался еще кто-то, озвучив уличный афоризм, услышанный, видимо, от старших пацанов.

— Последнее дело, — сказал Толстик, — пацанов ни за что бить… Тем более что у него руки заняты…

Слова его возымели действие, и толпа расступилась, давая мне с бутылкой постного масла уйти невредимым на свою территорию.

Осенью мы пошли в школу, точнее в школы. Рыбхозов­ские попали в восьмилетку, а большинство маслозавод­ских по территории — сразу в среднюю. Это еще более усилило наше разделение.

Так продолжалось два года. Пока судьба снова не переместила нас. Мои родители и родители Толстика построили, наконец, дома на новой улице. И мы оказались соседями. И только там я узнал его фамилию и имя.

У Толстика, тьфу, у Сереги Хрунова были два старших брата, и это, с одной стороны, позволяло ему иметь защиту от чужаков, но, с другой — он постоянно и страдал от по-всякому его притеснявших взрослых сородичей. А потому характер его формировался своеобразно. Наверное, потому он и стал правдолюбцем и хранителем норм мальчише­ского существования, которые сводились к ряду истин. Таких, как бить ни за что — нельзя, врать, чтобы избежать помолота — тоже, и так далее.

После окончания школы мы оба были призваны в армию, но я служил в Москве, а Серега в Н-ске, в милбате, как говорили в Черноводске, «в огородах».

Отслужив, он поступил в школу милиции, окончил ее и стал работать в одном из левобережных отделов милиции. Я к тому времени окончил юрфак и несколько лет работал адвокатом в Н-­ской адвокатуре.

В восемьдесят восьмом, когда все ждали прихода социализма с человече­ским лицом, Серега разыскал меня.

Был он в милицей­ской форме, с погонами капитана, сказал, что у него возникла проблема.

— Излагай, — сказал я ему.

— Сведи меня с Леоновым, — произнес он.

С Леоновым мы когда-то учились в одной группе. Он работал в город­ской прокуратуре.

— Для чего? — спросил я его.

— Дело есть, — ответил он.

— А ты откуда знаешь его возможности?

— Я все знаю, — ответил Серега так же уверенно и безапелляционно, как тридцать лет назад во время нашей первой встречи в Черноводске.

— И все же?

— Ладно, тебе скажу, козла одного из прокуратуры наказать надо, совсем совесть потерял.

Мы поехали к Леонову.

Там Серега рассказал, что к нему коллега из соседнего отдела привел парня, с которого вымогал взятку за прекращение уголовного дела пом­прокурора района.

— Статья? — деловито поинтересовался мой одногруппник Леонов.

— Сто семнадцатая.

— Ну, батенька, это же частно-публичное обвинение. Такие дела возбуждаются по заявлению потерпевшей. Такое заявление есть?

— Есть, — сказал Серега, — ваш коллега принудил мнимую потерпевшую такое заявление написать.

— Ну, если вы уверены в этом, то ваши начальники должны получить санкцию прокурора города на проведение операции, а все остальное — дело вашей милицей­ской техники, — сказал Леонов.

— Мои начальники боятся идти за санкцией, — сказал Серега.

— А я при чем? — спросил Леонов.

— Я скажу им, что консультировался у вас.

— Ну, я еще не прокурор города, — ответил Леонов и продолжил, — и вряд ли им буду в обозримые пятьдесят лет.

— У вас репутация порядочного профессионала. А это действует.

Надо сказать, что Леонов, несмотря на свою молодость, тоже был правдолюбцем, и, наверное, это было известно Сереге.

— Ну, если это подействует, тогда свирепствуйте, — сказал Леонов.

И Серега с коллегой снова пошел к начальству. Но начальство не хотело ссоры с прокуратурой. Однако Серега дипломатично намекнул, что он уже консультировался с сотрудниками прокуратуры, и назвал фамилию Леонова.

— И что сказал Леонов? — поинтересовался начальник райотдела.

— Он сказал, что это обычное дело, и прокурор города заинтересован в том, чтобы оборотней в погонах было как можно меньше, в том числе и прокурор­ских.

Намек на то, что Серега консультировался с Леоновым, возымел действие. Начальству ничего не оставалось делать, как идти за санкцией на операцию к прокурору города.

Но там вышла неожиданная заминка. Прокурор потребовал предоставить сотрудников, которые…

— Которые… хотят провести операцию, — попытался продолжить начальник райотдела.

— Да, — сказал прокурор города, — которые возжелали прокурор­ской крови.

На этой стадии дрогнул Серегин коллега, который собственно и был инициатором вывести взяточника на чистую воду. Он отказался от участия в операции, понимая, что любая промашка может стоить ему не только карьеры, но и службы.

И Серега поехал к прокурору города один. Точнее, со своим начальником. В кабинете прокурора города он изложил последнему ситуацию.

— Ваш сотрудник, — сказал он, — вымогает взятку.

Но прокурор города не был бы прокурором, если бы не выяснил всех деталей, и Серега был подвергнут квалифицированному допросу.

— Как вы узнали об этом? — спросил прокурор.

— Мне рассказал об этом коллега.

— А почему этого не сделал сам коллега?

— Он не верит в то, что ситуация разрешится в соответствии с законом.

Серега выбрал правильную тактику: если бы он сказал что-либо о справедливости, то прокурор вряд ли понял бы его. Справедливость — не прокурор­ская категория.

— А вы, значит, верите?

— Безусловно, — сказал Серега.

— Взяточник назначил срок?

— Да, но мы тянем, говорим, что еще не собрали денег.

— Вы, это вы и возможный потерпевший?

— Да.

— А скажите мне, капитан, инициатива проведения операции исходила от вас или… от потерпевшего.

— Потерпевший обратился за помощью к нам, — дипломатично ответил Серега.

— Как вы собираетесь проводить операцию?

— Тривиально, — ответил Серега. — Мы вручаем потерпевшему меченые купюры, а потом задерживаем с поличным, изымаем купюры и фиксируем их процессуально.

— Процессуально, — повторил прокурор, поднялся из-за стола и подошел к окну, — процессуально…

Он некоторое время смотрел в окно, а потом сказал Сереге:

— Вы, капитан, свободны.

Серега вышел из кабинета. Был субботний день, в приемной прокурора города никого не было. Серега закрыл внутреннюю дверь кабинета, но внешнюю дверь тамбура оставил открытой.

— Проводите мероприятие, — сказал начальнику райотдела прокурор города. — И готовьте документы на увольнение этого правдолюбца. Если ситуация сфабрикована или операция провалится… в тот же день представление о его увольнении мне на стол.

— Возможно, он откажется… — начал начальник отдела.

— Это уже ваши проблемы, — ответил прокурор.

Продолжение разговора было уже в кабинете начальника отдела, куда Серега переместился на общественном транспорте, поскольку начальник в машину его не взял.

— Прокурор сказал, что тебя нужно увольнять, если ты не откажешься, — сказал ему начальник.

— Основания? — спросил Серега.

— Дискредитация надзорных органов, — заявил начальник.

— Я не знаю такого основания, — ответил Серега, — разрешите приступить к операции.

— Приступай… — сказал начальник, а потом добавил, — …те.

С человеком, который уже одной ногой вне системы, всегда нужно говорить вежливо и официально.

Серега не знал, что начальник уже отдал распоряжение и потерпевшего «с собаками» ищут коллеги, дабы убедить отказаться от участия в операции. Но Хрунов не был бы Хруновым, если бы не предусмотрел подобных действий со стороны коллег. Он еще до посещения прокурора города спрятал потерпевшего у старшего брата на квартире.

Разумеется, шансов того, что операция закончится удачно, при таком мощном противодействии у Сереги было мало, но помпрокурора настолько уверовал в свою безнаказанность, что не почувствовал подвоха и попался в расставленную Хруновым ловушку.

Серегу не уволили, но и героем того времени он почему-то не стал.

Хотя одно время его за глаза называли «ловцом прокуроров», а рассказ о нем для молодых милиционеров в отделах на левом берегу начинался словами: «Тут было один наш сотрудник возжелал прокурор­ской крови…»

Единственным дивидендом Сереги после той операции стала дружба с Леоновым…

Телефон вновь зазвонил…

— Ты чего трубку бросаешь? — спросил Леонов.

— Это не я, это связь такая.

— Ты понял, о чем я говорил?

— Да, — ответил я, — жалко Серегу, а где он работал последнее время?

— Там же, — сказал мой одногруппник, — на левом берегу.

— Слушай, — спросил я, — в каком звании он был последние годы?

— В капитан­ском, — ответил Леонов. — В каком ему еще звании быть.

 

——————————————

Сергей Александрович Трахимёнок родился в 1950 го­ду в городе Карасук Ново­сибир­ской области. Окончил Свердлов­ский юридиче­с­кий институт и Высшие курсы КГБ СССР. Доктор юридиче­ских наук, профессор. Последние два с лишним десятилетия живет в Минске. Прозаик, драматург. Автор свыше двадцати книг прозы и сценариев многих художественных и документальных фильмов.