Возвращение памяти

Писатели Казахстана в журнале «Подъём»

Володька Фомин разбился. Разбился насмерть. Бывало у него, сядет на мотоцикл, уедет за город и гоняет там по бездорожью, будто помешанный. Потом ничего, загонит машину в сарай и не вспоминает с неделю, а то и больше. Найдет блажь, снова целыми днями может гонять, кончится кураж, мотоцикл на прикол и забудет. Вроде запоя что-то, только без водки.

И в этот раз все было так же. Гонял, гонял, а потом нашли его метрах в двадцати от мотоцикла. Лицо начисто снес. Лежал теперь в гробу, вместо головы — бинты. Потому вроде как и не он. И только мать знала, что он. Она гладила закрытое бинтами лицо, время от времени припадала к нему щекой, замирала, как бы прислушиваясь. Горе ее было так велико, что сдавило ее со всех сторон, она сжалась в маленький, черный комочек, застывший на стуле возле гроба.

Приходили Володины друзья, громоздились у гроба в виноватых позах, явно недопонимая произошедшее. Они же зачем-то приволокли с места трагедии искореженный мотоцикл, и тот краснел грудой металла у дровяного сарая. Его, конечно, можно будет восстановить, да вот только Володька уже не сядет за его руль. Такие мысли возникали у многих людей, приходивших проститься. Друзей у Фомина было много, потому их присутствие казалось постоянным. На самом деле они просто подменяли друг друга на этом печальном дежурстве. Многие из них искренне любили Володю и теперь пугливо глядели на его обезличенную марлей голову. Они не верили, что там, за нелепой повязкой из бинтов, кроется такое знакомое многим с самого детства лицо. Лицо красивое и славное. В гробу лежал кусок их жизни. Добрый кусок. В гробу лежал не только Володя. Там лежало многое для многих. А для матери все. Это все останавливало мысли, движения, давило объемом непонятности, безвозвратности и потому невозможности мыслить. Были слова, но они не запоминались, пропадали в неясности своего будущего. Потому как будущего не стало. Как не стало его у Володьки Фомина.

Фомин в своей жизни был человеком со странностями. Да и у кого их нет? У одних это считается нормальным, у других — странным. Вообще-то он был нормальным парнем, как все до случая, которые происходят сплошь и рядом. Лет пятнадцать тому назад была у Фомина невеста. Все окончательно договорено у них промеж собою было. Уже и свадьбу хотели играть по осени, да она пропала невесть куда, невеста та. Володька туда-сюда искать, но никто ничего не знает. Только, почитай, через неделю мамаша невестина призналась, что та уехала с залетным офицером куда-то аж за Байкал. На Баргузин, короче, подалась.

Фомина после этого как подменили, молчалив стал, к девчонкам ни шагу. Сколько за ним красавиц увивалось, но он будто завороженный стал. С матерью вдвоем так и жили. Работал он по командировкам, половину месяца работает, потом дома. То приемник какой-нибудь новейший собирает, то мотоцикл купит и воспитывает его на бездорожье. В доме у него все на своем месте. Как у людей. Да вот не женился никак. Мать вначале пыталась поговорить с ним о женитьбе, но после отказалась от этого. Не хочет он о том говорить. Начали сердобольные люди невест ему сватать, а он так взбрыкнул, что и все остальные от него отступились.

А так со всеми был дружен. Только приедет из командировки, тут же друзей полон дом. Иногда и выпивали понемногу. Но не часто, да и не зло как-то пили. Больше для разговора, чем для крика. Зарабатывал Володька хорошо, почему бы не посидеть с друзьями, не выпить? В общем, завидный был жених, да не женился. А еще невеста его через год-полтора явилась домой, притихшая да помятая, с приплодом. Оправилась понемногу, посмелела, призабыла чуть забайкальского гусара, тоже стала на Володьку поглядывать. Было на что посмотреть. Как говорится, и ростом, и лицом вышел. Начала все к матери его похаживать с разговорами, пока Володьки дома нет. Да он их как-то застал на их тайной вечере, не ждали, видно, ну все и прекратилось. Поговорили, конечно. Мать его потом рассказывала соседям: «Сидим, говорим о нем, а он вот и входит. Гости, говорит, у нас, а что же стол не накрыт? Ну, думаю, слава Богу, пронесло. Собрала на стол, он бутылку принес. Выпили, закусили. Он и говорит: «Вот это наша свадьба была. — Снова налил, выпил. — А это вот — развод. — Мы и глаза вытаращили. — До пояса, говорит, я тебя еще люблю, а вот ниже, простите, — нет. А половиной ведь ты стать не можешь? Не можешь. Я лучше тебя ту, давнюю, буду любить полностью, чем эту твою нынешнюю половину. Прощайте». И ушел. А мы так с открытыми ртами и остались сидеть». Ну, а потом все по-старому пошло.

Бывает такое, вроде у всех чувства, да у всех по-разному. Одному — та ли женщина, другая, без разницы. А у другого, как замкнет, от первой любви никуда. Носит в себе одному ему понятную радость, тешится ею. Говорят, что несчастлив он. А кто его знает, кто более счастлив: тот, кто баб каждый день меняет, или кто один на своей свадьбе гуляет? Кто свою первую любовь чистой сберег, хотя бы для себя. Как он там с ней по ночам беседует, никто не слышал. А если кто и слышал, не расскажет. Это тайна. Тайна, которую знает один. Досужие вымыслы — это равнение на себя. Не все так смогут, зараз отлюбить на всю жизнь. Или, скорее, наоборот, всю жизнь любить один раз. Это не только в романах, но и в жизни бывает. Только в жизни неясно как-то. Неярко.

Похоронили Володьку. Все честь честью. По-христиански. Обрела покой душа его, а с ней и любовь. Любовь его тут же, у гроба, рыдала. Белугой ревела. Тоже, видно, не просто у нее все это было и прошло. Дорого ей свое беспамятство далось. Так бывает, в омут бух, ничего не видно, не слышно — хорошо, а вынырнешь — опять то же, что было, только уже видней. Боль как резанет по глазам, по сердцу. А тут крест на всем этом. Крест, и все тут. Под крестом отмучившийся лежит, а вокруг мученики стоят. Кто чем мается. Под крестом у каждого своя боль осталась. Вроде хорошо, зарыли боль, нет ее. Ан нет, связь с этой болью потеряешь — даже вздрогнешь от такой потери. Человек — он из боли состоит. Чтобы знал, что живой. Все думает себе, скорей бы боль прошла, а пройдет, себе не рад, все о прошлом вспоминает, все боль свою там ищет. Найдет — тешится. А если зарыли, где найдешь? Мечтать не всякий человек способен.

Но как бы то ни было, схоронили Володьку. Помянули, как водится, дома. Друзья, как столбы за столом сидели, мать, как тростиночка меж ними. Каждый за поминальным столом о смерти думал. О несправедливости ее, непонятности. Дом был полон людей, а казался пустым. Все было мертвым, слова, движения. Им не было продолжения, и они, не успев родиться, погибали, сраженные своей незначительностью. Разошлись поздно, старушки остались молиться, другие по домам пошли.

Воскресенье занялось свободным, светлым утром. Первым пришел Витька Михайлов. Он влез в дверь, посмотрел на старушек, поздоровался, помялся малость и выдавил такие слова:

— Теть Маша, я тут Володьке денег должен. Строился, дак занимал. Вот принес.

Старушки повернули в его сторону свои отжившие лица. Лица поморщились, как будто что-то вспоминая, и через некоторое время выразили удивление. Мать поправила черный платок:

— Бог с тобой, Витя. Зачем они ему теперь. Оставь себе. Вспомнишь когда.

— Что вы, теть Маша, не могу я так. Друг ведь он мне. Не хочу, чтобы промеж нас долг был.

— Дак ведь помер он, сыночек-то мой.

— Не помер он вовсе, просто ушел от нас. Надоели мы ему, видно. Он сильный был, вот и ушел. Должны были мы, да мы не можем.

— Окстись, Витя, что говоришь-то, — одна из старушек покачала головой.

Витька положил деньги на стол и хотел было выйти, но навстречу, оттолкнув его, вошел еще один Володькин друг — Николай. Он был угрюм и озабочен. Разговор с матерью повторился. Деньги легли рядом с первыми. Потом пошло. Друзей набился полон дом. Приносили по-всякому. Кто сколько раньше брал, то и приносил. Горка денег на столе росла. Старушки притихли. Не привыкшие в своей жизни к деньгам, они испуганно смотрели на деньги, никому не принадлежащие. Парни стояли вокруг, не зная о чем говорить, да и нужны ли были разговоры в этот миг. Были деньги, были люди, но не было человека, который мог распорядиться этим богатством. Без него им не суждено было выполнять свое предназначение. Деньги перестали быть деньгами. Они стали доброй памятью о человеке, помогающем людям. Может быть, первый раз деньги напоминали о добре. Неожиданно для всех горка из денежных купюр стала памятником. Мемориалом дружбы, доброты, всего хорошего, что еще осталось у людей. Каждый думал о своем, но в мыслях этих людей не было жадности. Одни отдали долг, другие его не приняли. Не потому, что им не нужны были деньги, но потому, что они им не принадлежали. Это был ритуал возвращения человеческой честности. Своего рода посвящение в нее. Деньги не были деньгами, люди стали людьми. Вдруг судорожно сжалась и заплакала мать. Старушки кинулись ее утешить. Вскоре она успокоилась. Глаза ее немного просветлели, и она медленно поднялась. Она на что-то решилась. Подгребла со всех сторон денежные бумажки, обвела взглядом комнату. Лицо ее прояснилось.

«Пусть каждый, — сказала она, — возьмет себе денег столько, сколько ему нужно. Считайте, что это говорит вам Володя. Исполните его просьбу. Он бы не сказал по-другому. Это последнее, о чем он вас просит».

Мать опустилась на лавку, и лицо ее как-то сразу померкло. Она снова стала маленьким темным комочком, сжатым со всех сторон пустотой. Мир для нее был сыном. Теперь мир был пуст. Пустота огромна. В пустоте все маленькое. Все, кроме памяти. Память боролась с пустотой. Лицо матери снова начало озаряться теплым светом, она что-то вспомнила. Взяла пачку денег со стола и сунула ее в руки сидевшей рядом старушке. Та закрестилась. Вскоре все старушки были оделены деньгами. Кто-то из парней сдвинулся с места первым, а может, первого и не было вовсе. Просто все сразу подошли к столу. Каждый брал денег, сколько мог меньше. Брали с краю. Видно, боялись сломать памятник. Потихоньку выходили из дому. Никто не прятал взятых денег. Так и расходились, держа деньги в руках. Они держали в руках память. Память нельзя прятать.

—————————————————

Николай Зайцев родился в 1950 году в городе Талгаре Алматин­ской области. Окончил среднюю школу №1 г. Талгара. Мастер по изготовлению очковой оптики. Публиковался в ведущих казахстанских и российских журналах. Автор 5 книг стихов и прозы. Лауреат премий им. В. Белова, форума «Золотой витязь» и др.