В той степи святой

У самой грани России с Украиной — на незаезженном проселочном перепутье между воронежскими селами Поддубное, Кривоносово, Новобелая в мае — море цветов. Даже не наклоняясь к разноцветным колокольцам, чувствуешь дивный степной аромат.

Стараясь не толочь травы, ступаем бережно по опушке и лесным полянам нагорной дубравы Березняги. Отполированными до блеска прутьями пронзаем на полутораметровую глубину податливую землю. По самую рукоять щупы уходят вглубь, чаще — беззвучно и довольно легко.

Еще не сравняло землей старые окопы, вырытые грозным летом 1942-го.

…Опять 22 июня, опять «ровно в четыре часа», как и год назад, в 1941-м, враг засучил рукава. Во вспомогательном наступлении «Фридрикус II», за ним последует основная операция «Блау», ему, как и в начале «крестового» похода на восток, снова чертовски везло: в степном Черноземье, на стыке двух армий фашисты прорвали нашу оборону. Сквозь эту прореху лавиной хлынули танки, мотоциклетная пехота — не только на север, к Воронежу, но и круто на юг, в большую донскую излучину. Навстречу им из Донбасса устремилась другая вражеская армада. Клещи окружения грозили главным силам на Юго-Западном фронте между Северским Донцом и Доном.

До поры до времени ни солдаты, ни командиры о случившемся не ведали и, как и предписывалось приказом, держали оборону по берегам Оскола и Донца. Командарм 38-й Кирилл Семенович Москаленко узнал об опасности от летчика, разведавшего, что в глубоком тылу, почти в ста километрах за спиною, в районе Россоши движутся танковые колонны противника.

В штабе повеяло смертным холодком.

Приказ об отходе безнадежно запаздывал. Спешно требовалось любыми силами попридержать бронированные зубья сжимавшихся клещей, чтобы не дать врагу сомкнуть кольцо окружения.

Москаленко возложил эту задачу на самого надежного — опытного и удачливого комдива 9-й гвардейской Белобородова. Боевое распоряжение обязывало: организовать заслон на рубеже Поддубного и Кривоносова, закрыть фланг и тыл армии со стороны Россоши.

У Афанасия Павлантьевича Белобородова в распоряжении не было ковра-самолета — пешим ходом даже за сутки невозможно перебросить дивизию за добрые сто километров. Он выбирает тоже самого испытанного еще в боях под Москвой майора Романова. Командиру 22-го стрелкового полка отдан приказ: двигаясь на машинах, сосредоточиться на указанных рубежах и организовать оборону фронтом на север до подхода дивизии.

Позже об этих «минутах роковых» Белобородов вспоминал:

«Сажаем на грузовики около двухсот стрелков, связистов, артиллеристов и минометчиков полка, с орудиями на прицепе и отправляем по маршруту. Говорю Романову напоследок:

— Успеем мы к тебе на подмогу или не успеем, но Кривоносово держи до последнего. Не удержишь — фашисты запустят танковую клешню в тыл всей армии.

— Удержим, — кивает Иван Никанорович.

Он козырнул, вскочил на подножку грузовика, и скоро степная пыль скрыла автоколонну. Главные силы дивизии двинулись пешком. Это был трудный день».

В небе — ни облачка, зато в степи, насколько хватает глаз, над дорогой висят плотные облака. Зависла пыль столь плотно, что только вблизи можно определить, чья это колонна — советской пехоты или немецкой.

«Ошибались и фашистские летчики. Тогда они не бомбили нас, принимая за своих. И наоборот — бомбили своих, принимая за нас».

Романов отлично выполнил приказ. Его отряд на сутки обогнал главные силы дивизии, вошел в указанный район и занял оборону. Удалось отряду опередить противника: танковые части, наступавшие на юг, подошли сюда позже.

К утру 9 июля уже все, завершив марш, с ходу приняли бой с гитлеров­скими танками и мотопехотой. А вскоре сюда же подоспели и основные силы дивизии.

Бойцы 9-й гвардейской стояли насмерть. В том бою подвиги были коллективными.

В составе одного из орудийных расчетов 28-го гвардейского артиллерийского полка вполне мог отважно сражаться Федор Андрианович Полетаев. О былинной судьбе русского богатыря спустя два десятилетия рассказал главный «следопыт» СССР — известный советский писатель Сергей Смирнов. В июльские дни при отходе к Дону артиллерист был тяжело ранен. Попал в плен. Не единожды неудачно бежал. В рабочей команде его отправили в Италию. Там он сумел уйти в Гарибальдийскую партизанскую бригаду. Участник антифашистского Сопротивления геройски погиб под именем Федора Поэтана. Посмертно в 1962 году удостоен звания Героя Советского Союза.

Между Кривоносовым и Поддубным тридцать фашистских танков с пехотой окружили наших. Воины стояли до последнего. В роще, что южнее деревни, защищая штаб полка, погибли почти все офицеры.

После полудня вражеские танки ворвались в Новобелую. Гвардейцы в уличном бою сожгли часть машин, истребили пехотинцев.

В дневнике генерал-полковника Франца Гальдера, начальника генерального штаба сухопутных войск Германии, прослеживается, какое значение придавали немцы именно этим боям в наших донских степях.

«9 июля 1942 года, 383-й день войны.

…Наступление южнее Дона развивается. Общее впечатление: противник удерживает позиции в районе Лисичанска и южнее Россоши, а на восточном участке отходит. Западнее Айдара, по-видимому, лишь упорно сопротивляющиеся арьергарды. Сомнительно, удержится ли противник в Айдаре и станет ли его оборонять, поскольку мы уже пересекли Богучар в районе Талов. Решение. Продвинуть 40-й танковый корпус вдоль дороги Россошь — Ростов…»

В книге мемуаров «Сталинградский кошмар» первый адъютант и начальник управления кадров шестой армии, «паулюсовской», Вильгельм Адам тоже свидетельствует, что «9 июля к ним прибыл начальник штаба 4-й танковой армии с приказом принять командование 40-м танковым корпусом, втянутым в ожесточенные бои под Кантемировкой». И еще — «корпус оказался не в состоянии преградить путь советским войскам… Русские все время уходили через широкие бреши и избежали окружения».

…Ночью в штаб дивизии, расположенный в Новобелой, прибыл связной от генерала Москаленко с приказом об отходе, который означал, что основные армейские части вырвались из вражеских клещей. Можно теперь снимать заслоны.

Вновь бессонная ночь. Пропахшие пороховой гарью бойцы уходили горчливой полынной степью туда, где скоро развернется одно из величайших сражений в истории войны — Сталинградское.

 

* * *

 

Восстановить подробнее все обстоятельства июльского боя в степи оказалось, к сожалению, невозможно — слишком поздно подступились к поиску. Школьным следопытам вместе с учительницей Людмилой Викторовной Митусовой, подвижницей-краеведом, сейчас она глава Кривоносовского сельского поселения, уже не удалось найти живых участников сражений. Записали лишь воспоминания местных жителей.

— Хоть небо было ясным, в степи тогда будто гром громыхал. Ночью горело — вроде кто скирды соломы жег, — так утверждали очевидцы.

В слободе Новобелой не забыли, что во дворе машинно-тракторной станции немцы долго ремонтировали подбитые танки.

— Вместе с подружками пошла в лес по ягоды, — рассказывала в Кривоносове Евдокия Павловна Кичатая. — Земляника как раз поспела… Встретили наших солдат. Они попросили принести поесть. Пока сходили домой, собрали узелки — там загремел бой. В селе стекла в окнах звенели. Дня через два немцы послали хоронить убитых. Ездили мой отец Павел Андреевич, односельчане… Потом и я была там с батей. При мне в одной могиле захоронили двадцать солдат. Остальных больше прикапывали на месте. Могилки там разбросаны по всему лесу.

— Дня через два, — припомнила еще Евдокия Павловна, — к нам в хату осторожно постучался раненый солдат. В саду их собралось шестеро. Мама носила туда еду.

Такие скупые свидетельства.

Следопыты из молодежных поисковых отрядов весной 1992 года выезжали на поле боя, чтобы найти и перезахоронить останки безымянных героев, попытаться установить их имена.

Раскопки предполагаемых могильных ям оказались безрезультатными. Очевидцы запамятовали их точное расположение. Разведка с щупами тоже не дала результата. В наушниках металлоискателя звенело часто. В земле находили то приплюснутый под коптилку обломок медной орудийной гильзы, то даже танковую железку. Но так и не встретили ничего важного, существенного, что помогло бы поиску. Будто дубрава не пожелала открыть свою тайну.

Позже старожилы подсказали: после фашистской оккупации летом сорок третьего и в послевоенные годы останки павших воинов переносили в братскую могилу села Кривоносово и в центр тогдашнего Михайловского района — село Митрофановку. Возможно, прах погибших на перекрестке дорог тоже был перезахоронен.

Летом 1993 года на проселочном перепутье собрались жители окрестных сел — от мала до велика. Сняли белое покрывало, и на всхолмье, где земля щедро полита кровью, открылась бетонная плита с мемориальной доской, с высеченными в камне словами о защитниках Отечества, кого смерть честью венчала. Сельский священник отец Евгений вместе с певчими служил панихиду во славу павших за Родину. Учительница Людмила Викторовна Митусова зачитала страницы книги Афанасия Белобородова. Сказал слово о героях председатель Кривоносовского сельского Совета Чапурин. Николай Федорович еле справился с собой, прикрыв ладонью лицо. После объяснил: «Горло перехватило, слезы душат. В ту минуту вспомнилось, что говорю ведь и о своих родных. Схоже на фронте погибли отец и старший брат. Сколько их лежат в братских могилах безымянными…»

 

Годы идут, вроде как бинтуют душевные раны. А боль о судьбе родимых, бесследно сгинувших в пламени Великой Отечественной войны, так и не утихает из рода в род.

Вот она — на страницах очередного письма в сельскую администрацию.

 

«Январь 2014 года.

Уважаемая Людмила Викторовна, добрый день!

Пишет Вам внучка Николая Ивановича Ганьшина — бойца, погибшего предположительно вблизи Вашего села Кривоносово Россошанского района. Официально мой дедушка пропал без вести. Мне все-таки удалось сопоставить информацию в его письмах и ту, которую я обнаружила в воспоминаниях командира Девятой гвардейской дивизии Афанасия Павлантьевича Белобородова, а еще — устный рассказ однополчанина. Получается, что солдат Ганьшин Николай Иванович погиб вместе со штабом 22 гвардейского стрелкового полка в неравном сражении с фашистами, о каком пишет комдив, генерал армии, дважды Герой Советского Союза Белобородов в книге воспоминаний «Всегда в бою». Многие годы ни мои родители, ни я не знали, где могила моего дедушки. Теперь есть хоть какая-то определенность. Высылаю Вам краткие сведения о нем и фронтовые письма вместе с фотографией. Может быть, все это пригодится для музея боевой славы в школе, в сельском доме культуры.

Буду очень признательна за ответ. Есть ли какие-то медальоны или другие вещи, найденные в тех местах, где пали смертью храбрых бойцы и офицеры? Может, удастся хоть что-нибудь еще узнать о моем дедушке? Слабая-слабая надежда все-таки есть.

Заранее спасибо!

С признательностью —

Татьяна Михайловна Белова.

Город Мытищи Московской области».

 

P.S. Сведения о Ганьшине Н.И.

Николай Иванович Ганьшин родился 17 июля 1904 года в городке Скопин Рязанской области. Семья: жена — Анна Васильевна (1906) и дочь Нина (1931). В самом начале войны, летом 1941 года, Николая Ивановича назначили ответственным редактором скопинской газеты «Сталинец». Он имел освобождение от призыва по состоянию здоровья (в детстве повредил руку). Несмотря на это, в марте 1942 года добровольцем уходит на фронт. Вначале его направляют в учебный полк в город Горький, ныне Нижний Новгород. После «учебки» Ганьшин зачислен в 22-й гвардейский стрелковый полк 9-й гвардейской стрелковой дивизии А.П. Белобородова. Первоначально в письмах указывалось «3-я рота», но в последнем означено: «Полевая почта 485. 22 гвардейский стрелковый полк, 1 батальон, 1 рота».

В начале июня 1942 года прославленную в Московской битве дивизию из Подмосковья перебросили на берега реки Оскол к городу Купянску. В составе войск Юго-Западного фронта воины геройски сражались на Харьковском направлении. Говорят, там была «мясорубка». В июле 1942 года дедушка пропал без вести. Последняя весточка пришла родным от 1 июля 1942. Однополчанин, вернувшийся с фронта, сообщил семье, что Николай Ганьшин был среди защитников разгромленного фашистами штаба 22-го стрелкового полка. Случилось это в июле 1942 года. В роще, что южнее деревни Кривоносово (ныне Россошанский район Воронежской области), защищая штаб полка, погибли почти все бойцы и офицеры.

В настоящее время (в начале 2014 го­да — П.Ч.) в семье Н.И. Ганьшина — 2 внучки, 6 правнуков и уже 3 праправнука.

 

Из фронтовых писем

Николая Ивановича Ганьшина

 

«19.3.42 г., г. Горький.

Любимый город, можешь спать спокойно! Пока я жив, пока я здесь!

Здравствуйте, все родные и знакомые! Не писал целую неделю. Не было условий. Здорово загружены. Вообще, вчерашний день стал для меня днем важных событий. Во-первых, при распределении по специальностям я попал в пулеметчики. Этим представляется возможность в бою, по крайней мере, отдать свою жизнь за более дорогую цену. Надеюсь, что уничтожу не один десяток фашистских мерзавцев…

Во-вторых, вчера высушил свои валенки. В-третьих, нашелся мой химический карандаш, потерянный два дня назад. У меня, конечно, есть другой, которым я пишу сейчас, но тот был дорог тем, что на нем своей ручонкой любовно дочурка вырезала: «Нина Г.» Какая это была радость, когда я увидел у однополчанина мой целехонький карандаш с дорогой мне памятью.

В-четвертых, вчера вышел последний сухарь, из взятых с собой. Теперь моя сумка опустела. Вещевые мешки здесь называют «сидорами». Остались только холодные сапоги, которые я взял совершенно напрасно. Они могли бы пригодиться вам — продали бы их в трудную минуту.

Конечно, в перерыве на завтрак и обед (вот как, например, сегодня) я мог бы вам написать письмо, так делают другие. Но мне каждую свободную минуту приходится использовать на подготовку к политзанятиям, которые провожу с подразделением так же, как в Скопине, два раза в неделю. Да, кроме того, много времени уходит на выпуск стенной газеты. Ведь всем хочется, чтобы все было изложено интересно. А обо мне еще в горном техникуме говорили: «Ганьшина медом не корми, лишь дай ему волю разгуляться в стенгазете…»

 

«31.3.42 г., г. Горький.

…Когда за счастие Отчизны

Мечтаешь жизнь свою отдать,

Перед тобой встают родные —

Жена и сестры, дочь и мать.

И мысли скачут в голове

Прыжками километров в двести.

Все, все огнем горит в тебе,

Тебя зовет к священной мести…

Пока жив и здоров. Нового ничего нет, готовимся на фронт в пополнение гвардейских частей. Крепко всех целую. Еще низкий поклон всем сродственникам.

Ваш сын, муж, брат, отец, шурин, племянник и пр. и пр.»

 

«10.4.42 г., г. Горький.

Дорогие Аня и дочка! Вчера у меня был праздник: сразу получил два письма, которые вы написали 25 марта. Как будто побывал дома и успокоился. Ведь прошло больше месяца, как мы расстались. Перечитывал письма несколько раз и очень крепко спал ночью. Во сне видел, что мы с дочкой играли в «хоронючки-пряталки». Когда мне предстояло опять уходить, я будто бы спрятался за дверью, а Нинушка, думая, что я уже ушел, нечаянно нашла меня. Сколь­ко было восторга!

Жаль, что это только сон. Очень доволен, что Нина помогает старшим и отлично учится. В свободную минуту опишу итоги выполнения своих обязательств по овладению военными знаниями. Результаты пока хорошие. Привет всем. Папа».

 

«24.4.42 г., станция Владимир.

Позавчера был торжественный день: приняли присягу на верность Родине. Только с одной мыслью — защищать честь и свободу родной земли и семьи — еду на фронт. Ни страха перед лицом смерти, ни ужаса войны не чувствую. Единственный девиз — «Смерть или победа за благо Родины» — овладевает мной. Правота Советского Союза обязывает с честью выполнять освободительную миссию, возложенную на бойцов Красной Армии.

Передо мною на железнодорожной станции обездоленные женщины и дети из временно оккупированных немецкими захватчиками районов. И при мысли о них забываешь все собственные тяжести и невзгоды, хочется быстрее столкнуться с врагом, хотя бы один населенный пункт освободить из-под поганого сапога фашистов, сделать подарок к Первому мая Родине и еще порабощенным мирным жителям, которые ждут нас с нетерпением. Едем, кажется, на Смоленское направление».

 

«27 апреля, Москва. Окружная железная дорога.

В Москве, что называется, дорвался до газет. За три дня «Правду» и «Известия» прочитал от корки до корки…

Причем, приятное сочеталось с полезным. В «Известиях» от 25 апреля имелась табличка выигрышей денежно-вещевой лотереи. Перед отъездом я записал номера своих билетов. Оказалось, что на № 259773 выпали сто рублей. Возможно, что теперь вы их получили. Если нет, то пусть дочка поищет в тех пачках, которые она раскладывала себе, маме, папе. Кто-нибудь из нас выиграл. Если это ваш билет, купите, что хотите, если же мой, то за мое здоровье купите молочка — четверть, да полакомьтесь, как следует. Для меня это очень заманчиво, с тех пор, как уехал из Скопина, ни одного глотка молока, и, признаться, по нему соскучился, поэтому и передоверяю вам это удовольствие.

Буду надеяться, что все дома благополучно. Иду на фронт со спокойной душой и совестью. Долг перед Родиной — прежде всего. Знай, дочка, если ты будешь слушаться старших, учиться, ты этим улучшишь мое настроение и увеличишь мои силы для борьбы с фашистами. (На полях этого письма нарисованы зайчик с морковкой, собачка и кошка — для дочки — П.Ч.).

 

«1 мая 1942 г. Полевая почта № 485.

Здравствуй, дорогая дочка! Сегодня праздник — Первое мая. У вас, наверное, опять утренник, на котором ты читаешь новые стишки. Хотя день сегодня рабочий, и школы также должны работать. Все должны, дорогая дочурка, теперь работать много, чтобы быстрее победить.

Хотя ночью было немного холодно (морозец), зато день сегодня очень теплый. Восход солнца мы встретили на ногах. Очень было радостно и теплее с первым появлением солнечного лучика. И вот сейчас я решил написать именно тебе письмо, потому что и в суровой обстановке бывают такие минуты, когда можно написать целый рассказик для ребятишек.

Начну с того, что вечером, построив из веток шалашики, мы выстроились на опушке леса… Неожиданно рядом раздались какие-то звуки: ц-ц-ц, ц-ц-ц…

Когда мы осмотрелись, то возле коричневой кочки обнаружили четверых маленьких зайчат. Такие они были забавные, большеголовые. Ну, а хвостики, ты сама знаешь, какие у них: ни дать, ни взять — Зайка и Зойка лупоглазые. Нашлись дяди, которые хотели забрать их, чтоб сварить в котелке суп с зайчатиной, но мы не дозволили им сделать это, Подержали ушастых в руках, поласкали и опять посадили в кусты, чтобы они дождались свою маму-зайчиху. Если бы это было близко от дома, я обязательно принес бы их тебе, как живой гостинец. Ты бы их воспитала, у тебя были бы свои Зойка и Зайка…

К красноармейцам жители здесь относятся очень хорошо. Старушки нас благословляли: «Живыми вас видеть, счастье, — говорили они. — Господи Боже, Царица небесная! Освободили вы нас от проклятого фашиста». Конечно, они, по-своему, по-старушечьи, связывают освобождение с Богом. Но важно, что «проклятый» — враг. Во временно занятых им наших городах и селах он еще продолжает издеваться над нашими женщинами, стариками и малыми ребятами.

Итак, дочка, учись отлично, помогай маме и по дому, и в огороде. Работа эта настоящая. Если больше поработаете, больше соберете овощей, а во время войны это очень большое дело. Папы ведь теперь рядом нет. Огород же сажать надо и ухаживать за ним также надо. Надеюсь, как, наверное, и мама, на вашу с Розочкой помощь. Привет старшим. Пишите. Мой адрес: Полевая почта № 485, 22 Гвардейский полк, 1 батальон, 3 рота, и мне. Твой папа.

 

«7-11 мая 1942 г. Полевая почта № 485.

…Сегодня годовщина со дня смерти моего отца. Чту его память вместе с памятью боевых товарищей из нашей дивизии, героев борьбы против немецкого фашизма, павших смертью храбрых за счастливую мирную жизнь.

У нас в части большая радость. Советское правительство и партия наряду с награждением отдельных, отличившихся в боях Отечественной войны воинов, наградили дивизию орденом Крас­ного Знамени, а полк, в котором я состою, — орденом Ленина. Это возлагает на всех дополнительные обязательства честно и добросовестно выполнять данную нами военную присягу на верность Родине и советскому народу.

Сегодня в память отца заверяю вас, дорогие мама и Аня, что я, не жалея сил, крови и жизни буду бороться с проклятым врагом.

(«Первомайские праздники, пишет в своих воспоминаниях и командир дивизии Белобородов, прошли торжественно, с участием наших шефов — трудящихся подмосковного города Мытищи. Делегация во главе с секретарем городского комитета партии Н.Ф. Соловьевым привезла целый вагон подарков, собранных мытищинцами для воинов. На митингах в частях и подразделениях был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 9-й гвардейской стрелковой дивизии орденом Красного Знамени и ее лучшего полка — 22-го гвардейского стрелкового — орденом Ленина». — П.Ч.)

…Не ожидал, что здесь, почти на шестьсот километров западнее, чем там, где мы находились три недели тому назад, могут стоять такие холодные дни. Сегодня встали — кругом бело. Выпал снег и шел почти полдня.

После сменился дождем. Все дни дует холодный северо-западный ветер. Днем в перебежках, окапывании и переходах бывает иногда даже жарко, но ночью свежо. Выручают шерстяные носки, кроме того, выдали по две пары портянок. На ночь я их обе навинчиваю на ноги, также надеваю и две пары нижнего белья. Кроме того, мы, можно сказать, приспосабливаемся. Я, например, ложусь с одним из бойцов, раздевшись, под двумя шинелями, даже не зная, как его зовут. Но, прижавшись друг к другу, как поросеночки, мы великолепно себя чувствуем — нам мороз нипочем. Настроение бодрое. Были бы потеплее деньки.

9 мая. Как там наш огород? Сейчас сижу и смотрю, как в нескольких метрах от меня девочка лет четырнадцати копает грядки, она трудится с самого утра. Ее мать ушла работать в колхоз. Так и хочется взять у нее лопату и вспахать весь ее участок, как это я любил у себя дома. Но отойти мне нельзя. Мимо проходит девушка и с нею девочка лет десяти. Они таскают ведрами глину, чтобы сделать в уцелевшем сарае печь. Все село, за исключением нескольких домов, сожжено фашистами при их отступлении. По бокам улиц возвышаются только голые печи с высокими трубами. Таковы следы немецкой «цивилизации». Вид пепелищ и останки обуглившихся трупов лошадей, а подчас и рогатого скота колхозников, взывают к священной мести, ненависти к врагу. Кровь за кровь! Смерть за смерть!

10 мая. Сегодня погожий день. Лежу в окопчике. Командую отделением. Для освоения военной тактики времени мало, а врага надо перехитрить, иначе не победишь. Сейчас готовимся к обеду, после чего снова решение очередной боевой технической задачи.

11 мая. Дорогие мамочка, Аня, Си­ма, Розочка и Нинуша!

Никак не выберусь послать вам письмо. Начинаю его по кусочкам, а все еще не сдал с седьмого числа. Я жив и здоров. Успел загореть. Особенно нос — как колчушка. Собственно, и писать-то нечего, кроме того, что жив и здоров. Поэтому достаточно маленького клочка бумажки. Я знаю, что эти весточки для вас дороги, и сам тоже сейчас не прочь получить хотя бы открыточку в несколько строчек о том, что дома все благополучно. Последнее письмо вручили мне еще на старом месте от 3 апреля. Почти полтора месяца разделяют нас от этих строк. Но что делать! Война!

Все же пишите, дорогие, может, когда-нибудь какая из этих весточек дойдет и до меня. Будьте здоровы. Шлю всем привет и целую всех. Ваш Н. Ганьшин».

 

«18.6.42 г.

На днях я получил от дочки письмо (от 26 мая) и на другой день — от нее же и от мамочки (от 6 июня).

Дорогая Анечка! Что-то бабуся с дочкой перещеголяли тебя. И в прошлом месяце, и теперь получаю от них больше (на одно!) писем, чем от тебя. Конечно, это не упрек… Просто хочется получать еще и еще, хотя бы три строчки.

Очень рад, что дочка выполнила свое обещание и окончила учебный год на «отлично». Поздравляю тебя, дорогая, и целую крепко, крепко — прямо у-у-у-ух!

Милая Ниночка! Теперь во время каникул тебе еще много придется поработать, чтобы вместе с взрослыми внести свой вклад в общее дело борьбы с фашистскими захватчиками.

Спасибо бабусе за весточку о доме, о саде и родных. Жаль, что сад погибает, но когда посмотришь кругом, как много всего гибнет от войны, то миришься с мизерными потерями в личном хозяйстве. Ведь как много нашего общего, огромного, народного, которое надо защищать от гибели, от этой проклятой коричневой саранчи, уничтожающей не только урожай полей и садов, но и самый ценный капитал в мире — людей…

Представляйте себе меня таким, каким я уехал. Именно такой я и остался. Также крепко и горячо люблю всех вас! Мысли о вас не оставляют меня…»

 

«1 июля 1942 г.

Здравствуйте, мои дорогие! Давно вам не писал по условиям фронтовой жизни. За этот период получил от Ани три письма, которые как следует и не читал. Теперь их уже нет. Пишите пока по старому адресу. Сегодня, кажется, есть возможность написать письмо. Постараюсь это сделать, а пока отошлю эту открыточку с весточкой, что жив и здоров. В эти дни — большие бои…

Ваш Н. Ганьшин».

 

О больших боях подробно рассказал генерал Афанасий Павлантьевич Белобородов.

«В 20.00 началась очередная атака фашистов на участке 22-го полка. И артиллерийская ее подготовка, и налеты «юнкерсов» были гораздо более интенсивными и продолжительными, чем прежде. Потом сквозь грохот канонады мы услышали слитный гул танковых моторов. Танки выползали из-за холмов ряд за рядом, они заполнили все видимое с моего НП пространство.

— Идут! — глухо доложил в трубку Романов. — Штук сто, если не больше.

Говорить ему какие-то утешительные слова я не мог, да и не хотел. Каждый фронтовик, встречавший в своем окопе массированную атаку танков, знает, как бесполезны в этот момент всякие фразы. Кроме одной. Одно только говорили нам начальники, и в свою очередь говорили мы подчиненным в трудный час: «Держись, товарищ!»

— Держись, товарищ Романов! — сказал я.

И гвардейцы 22-го полка держались. Адский огонь обрушился на их окопы. Била по ним тяжелая артиллерия, пикировало до полусотни «юнкерсов», сотню снарядов посылали в них за один залп танковые стволы. Но заваленные землей, оглушенные, ослепленные дымом и гарью, бойцы, командиры и политработники встретили надвигавшиеся танки прицельным огнем и гранатами. Гвардейцы подбили несколько машин перед передним краем, а когда бронированная лавина ворвалась в глубину обороны, били фашистов и там. Полк был расчленен на отдельные группы, танки крутились на окопах, пытаясь смять, раздавить гвардейцев и морально, и физически.

Бой разбился на десятки поединков. Пять танков подбили бойцы 28-го артполка — расчеты сержантов Ивана Молоканова, Павла Жука, Федора Козлитина и Геннадия Серебрякова. Гранатами подорвал танк командир 3-го батальона старший лейтенант Пожарский. Политрук 4-й роты Слабунов, вскочив на танк, застрелил из пистолета фашиста, выглянувшего из башенного люка. Два танка подбил командир взвода противотанковых ружей младший лейтенант Г. Ф. Маслюк. Еще один танк подбил гранатой командир роты младший лейтенант Александр Кондратов уже будучи тяжело раненным.

Связь моя с подполковником Романовым прерывалась часто и надолго: танки, ползавшие по обороне полка, наматывали телефонный провод на гусеницы. Одно мне было ясно видно с НП — мотопехота противника не прошла вслед за танками. Она все еще лежала в поле, и все ее попытки атаковать отбивались огнем гвардейцев.

Конечно, передний край 22-го полка в полном смысле этого слова уже не существовал. Но отдельные группы бойцов, командиров и политработников, имея в своем тылу десятки танков противника, продолжали вести ожесточенный бой с его пехотой. Одну такую группу объединил командир роты лейтенант Утешев, другие возглавили младшие лейтенанты Кривошеин, Мальцев, Серебренников, сержант Немиров, красноармейцы автоматчик Чернов и стрелок Волков, ручные пулеметчики Присяжнюк и Хромшин. А в целом геройское сопротивление этих маленьких, иногда в два-три человека, групп не позволяло вражескому командованию закрепить прорыв танков прорывом своей пехоты.

Уже в сумерках опять удалось восстановить связь с командным пунктом Романова.

— Мой КП окружен танками, веду с ними бой, — доложил он.

— Связь с передним краем имеешь?

— Имею. Там, в окопе, сидит геройский парень. Телефонист Рожков Владимир Иванович. Сидит и все мне сообщает. Держимся, товарищ генерал.

Я доложил обстановку в штаб армии: 22-й полк продолжает вести ночной бой с пехотой и танками противника на прежнем рубеже. Полк окружен и расчленен, но Романов сохраняет управление частью своих подразделений.

…Мы подвели итоги дня: гвардейцы Романова подбили и сожгли 27 танков противника».

 

Открытка от Ганьшина семье была последней… Адрес — Полевая почта № 485, 22 Гвардейский стрелковый полк, 1 батальон, 1 рота.

 

* * *

 

«Февраль 2014 года.

Уважаемая Людмила Викторовна, добрый день! Спасибо большое за письмо, прочитаю его сегодня маме (дочке Николая Ганьшина — Нине), ей 82 года. Здоровье не очень, но она держится. Мама — член Союза писателей России, пишет стихи, выступает на встречах с читателями.

Буду очень рада, если Вы используете материал, который я Вам выслала, — и в программе празднования Дня Победы, и в газетных публикациях, и в музейных выставках…

Вечером поговорю с мамой, спрошу про фамилии однополчан, вдруг у нее сохранилось что-то важное в памяти.

Обязательно напишу Вам. Еще раз большое спасибо!

С уважением,
Татьяна Михайловна Белова».

 

* * *

 

Николай Иванович, видимо, не мог сообщить родным, что в конце мая Девятая гвардейская погрузилась в эшелоны. Со станций Мятлево и Полотняный завод двинулись в сторону Тулы. Свернули на юг. Ночью под вражеской бомбежкой проскочили охваченные пожарами Валуйки. Вагоны покинули близ Купянска. Дивизия вошла в состав войск Юго-Западного фронта — 38-й армии генерал-майора К.С. Москаленко. Здесь она и принимала участие в сражениях на дальних подступах к волжским берегам — к Сталинграду.

 

Из документа Центрального архива Министерства обороны РФ. — Фонд 58, опись 977520, дело 59.

…21. Ганьшин Николай Иванович, рядовой, беспартийный, 1904. Призван 2 марта 1942 Скопинским райвоенкоматом Рязанской области. Можно считать без вести пропавшим с августа 1942. Полевая почта 485, 22 артполк. Жена Ганьшина Анна Васильевна — ул. Рязанская, 24.

 

Поскольку этот список пропавших без вести составлялся позже, первичные документы, скорее всего, оказались утраченными, ошибки становятся неизбежными. В первых числах августа 9-я гвардейская дивизия, отступая от Кривоносово через села и городки Воронежской, Ростовской областей к станице Клетской, из Сталинградского фронта была отведена в тыл на Урал. Так что — Николай Иванович Ганьшин пропал без вести в июле. Описка появилась и в графе «последнее место службы — 22 артполк». Солдат воевал в составе стрелкового полка. Все это подтверждается его фронтовыми письмами.

Читаю письма бойца, документы и слышу голос старшего друга — поэта-фронтовика Михаила Федоровича Тимошечкина.

А я боялся на войне,

Чтоб сонным в плен не захватили

И чтоб случайно не убили

От взвода где-то в стороне.

Чтоб бомбою в глухом овраге

Не уложило наповал,

Чтоб не пришли домой бумаги

О том, что без вести пропал…

Николай Ганьшин и многие его однополчане погибли, спасая армии, вырывавшиеся из вражеского окружения между Осколом, Северским Донцом и Доном.

Вот свидетельство уже упомянутого «знающего» участника тех же событий «с другой стороны» — первого адъютанта штаба 6-й немецкой армии полковника Вильгельма Адама: «Если бы мы одержали победу, то на таком огромном фронте это выразилось бы в сотнях тысяч пленных, поля сражений были бы усеяны убитыми и ранеными, мы имели бы горы трофейного оружия и разного военного снаряжения. В действительности же картина была совсем иная… На поле боя мы обнаружили мало убитых и раненых бойцов Красной Армии. А тяжелое оружие и транспорт советские войска увели с собой…» Что же касается самих немцев, то в июльских боях в большой излучине Дона «…некоторые роты потеряли треть своего боевого состава… Боевая численность пехоты резко снизилась. В среднем рота насчитывала 60 человек… Армия выбилась из сил, измотана и очень ослаблена».

И командир одной из наших — 38-й армии Кирилл Семенович Москаленко в своих воспоминаниях отмечает, что «отход не был стихийным, неорганизованным. Отходили не группы воинов, а батальоны, полки, дивизии, то есть армия, управляемая командирами и штабами, поддерживавшими между собой связь. Армия вышла из многодневных неравных боев в большой излучине Дона в составе всех своих восьми стрелковых дивизий и других частей, ослабленных в результате значительных потерь, но сохранивших боеспособность и готовых выполнять боевые задачи, поставленные командованием Сталин­градского фронта. В его состав мы вошли 16 июля». И далее: да, «…думы жгли душу. Но чувства бессилия или обреченности не было и в помине. Жила, как и прежде, твердая, непоколебимая вера в разгром врага, в нашу победу. Ведь уже в битве под Москвой Красная Армия не только похоронила планы блицкрига, но и развеяла миф о непобедимости немецко-фашистского вермахта. И не было сомнений, что наступит, не может не наступить день, когда враг сполна испытает на себе еще более сокрушительные удары».

 

«В глубь страны, в большую излучину Дона», — так назвал главку о летнем наступлении Вильгельм Адам в уже упомянутой книге мемуаров «Сталинградский кошмар».

«Донец и Оскол остались далеко позади.

Перед нами лежала широкая донская степь, С лазурного неба нещадно палило июльское солнце, обжигая шагавшие в клубах пыли походные колонны…

Всюду, куда ни падал взгляд, — лишь ковыль да полынь…

Мне редко приходилось видеть такой прекрасный закат, как здесь. Казалось, вся степь пламенеет…»

Степь пылала настоящим огнем и средь бела дня. Полковник Адам, напомню, передает слова прибывшего к ним начальника штаба 4-й танковой армии о корпусе, «втянутом в ожесточенные бои под Кантемировкой».

Высшие армейские чины не скрывают своего разочарования, их замыслы срываются — победное триумфальное лето прошлого 1941 года не повторяется.

Гитлеровцы уже рыцари не без страха. Под Кантемировкой, в той степи глухой, мощный танковый каток вдруг споткнулся, забуксовал не в непролазной грязи, не на остуженном «генералом Морозом» тракте. Под летним солнцем фашистские танки жгли, себя не щадя, гвардейцы Белобородова — от рядового новобранца Ганьшина до опыт­ного соратника Романова, командира 31 гвардейского полка Докучаева. Николай Гаврилович был постарше многих, уроженец 1896 года. В Красной Армии служил с 1920-го. В представлении к ордену Красного Знамени о нем написано так: «Ранен, но находился в строю… Бесстрашен. Сыграл решающую роль в срыве наступления эсэсов­ской дивизии «Рейх» по Волоколамскому шоссе на Москву».

Вот кто теперь укрощал строптивых там, где «степь да степь кругом».

Хоть отборные немецкие дивизии, признает Адам, и «прорвались в большую излучину Дона». Но это было ударом впустую. Советские войска ушли за Дон из казавшегося уже неизбежным вражеского окружения.

Как не поклониться воину Белобородову!

 

———————————————-

Петр Дмитриевич Чалый родился в 1946 году в селе Первомайское Россошанского района Воронеж­ской области. Автор десяти книг прозы. Более тридцати лет работал корреспондентом воронежской об­ласт­ной газеты «Коммуна». Публиковался в журналах «Подъ­ём», «Волга», «Наш современник», «Кольцовский сквер», «Воин России». Награжден орденом «Знак Почета». Дипломант IV Международного славянского форума «Золотой витязь», лауреат литературных премий «Имперская культура» им. Э. Володина, всероссийского конкурса «О казаках замолвите слово» и др. Член Союза писателей России. Живет в городе Россошь.