Рассказы-крохи из нашей эпохи

КОНТАКТ

 

Тут все НЛО взялись наблюдать. Кого ни спроси. Тот — видел вблизи, этот — вдали, а есть, кто и в контакт вступал. Одного меня они прямо как обходят. Обидно даже. Что же, думаю, я-то такой невезучий.

— Они хоть какие, — спрашиваю, — из себя-то?

— А, — говорят, — высокие такие, в контакт особо не вступают и все наперед знают.

— А когда больше вероятность встретить?

— Больше-то?.. Больше вероятность — вечером.

И стал я по вечерам ходить. То, бывало, не оттащишь меня от телевизора. От новостей разных! А тут!.. Голову задеру кверху — и иду. Никаких мыслей, кроме «Вот бы лицезреть, вот бы лицезреть!».

Долго ходил. Не один вечер. И наконец — лицезрел! Правда, они уже на земле были. Приземлились. Захожу за угол — стоят. Четверо. Высоченные! У меня так дух и захватило. «Они, — думаю, — они». Хотя, честно скажу, вначале полной уверенности не было.

Но тут они говорят:

— Ты… мымра двуухая!

У меня сердечко так и заколотилось, как шар в лототроне. «Наконец-то! — думаю. — Голубчики! Вот они!»

«В контакт особо не вступают…» — вспоминаю. И действительно — какой это контакт?! «Мымра…» Да еще этакая!.. Никакого подхода. «Они».

А четверо меня тем временем — в кружок, и один, чувствую, ко мне в карман лезет. За информацией, наверно.

— Ребятки, — говорю, — вы чего?

— Молчи! — басит голосом под наш, земной. Но получается это у него достаточно плохо. — А то щас дам по торцу — и развалишься!

Тут я совсем в восторг пришел. «Они! — чуть не кричу про себя. — Они!» Потому что действительно — развалюсь. Год назад ногу ломал, в октябре — руку, а сейчас вот желудком маюсь и с печенью что-то… Так что все совпадает! Как и предупреждали: высокие, не контачат, но все наперед видят! «Без сомнения, они!» — взбрыкиваю теленочком. И только хотел к ним в объятия, а они меня, видимо, не так поняли — и вырубили! Хотели, наверное, подробнее изучить строение человеческого тела и заодно его карманов.

В общем, не знаю, брали они меня к себе в тарелку или нет, я, честно говоря, и тарелку-то толком не видел. Круги перед глазами были, искры были… Та же скорая помощь.

А вот тарелки…

На этом, пожалуй, и закончилась моя встреча с пришельцами. Что можно сказать? Что они «летающие» — это я вам всецело подтверждаю! Не успел я, образно говоря, и глазом моргнуть — как их уже нет. То, что «материальные», — тоже. Куда еще материальней?! Ондатровой шапки не досчитался, японских часов и финской зажигалки. Как видно, взяли для углубленного изучения нашей земной жизни. Четвертый месяц вот хожу в полицию и… обратно. Им там тоже очень желается с моими пришельцами встретиться.

Правда, хожу я в полицию только по центральной улице и в основном днем. Потому как ко второму такому «контакту» пока не готов.

 

ПАЛЬТО

 

Как только шеф заходит к нам в отдел, он сразу же смотрит на вешалку, чтобы видеть, кто находится на работе, а кого нет.

Мы с Бубликовым к этому уже привыкли, и поэтому имеем по два пальто. Одни висят в отделе и создают видимость нашего присутствия, в других мы толкаемся на выставках, в музеях или смотрим кино.

При такой классической инсценировке в отдел к концу рабочего дня являться не обязательно, а вторые пальто, если шеф заглядывает после работы, навевают на него только благородные мысли: «Вот как увлеклись!» или «Ну, эти по уши в работе». Видеть нас он не мог, и это объяснялось просто: в нашем отделе множество разных кабинетов и комнат.

Все было тихо и спокойно, как вдруг вызывает меня шеф и говорит:

— Ты что же, дружок, вторую неделю на работу не ходишь?

— Это почему же не хожу?! — возмущаюсь я. — А кто же за меня работает?

— Не знаю, — отвечает. — Бубликов, наверно. Его пальто висит, а твоего нет. Ты что же думаешь: я не контролирую?..

Захожу в отдел, смотрю: точно, моего пальто нет. Я, конечно, шум поднял. Мол, ничего повесить нельзя, все тащат. Бубликов рядом (зарплата сегодня) сочувствует. Размышляем, кто бы взять мог. Подхожу к самой вешалке, вдруг — стоп, что-то мягкое!.. Нагнулся — пальто! Мое пальто. В самом углу. Вешалка оборвалась, вот и лежит. Я даже в лице сменился. Уж если бы действительно что!.. А то ведь здесь же лежало!

А теперь, конечно, и премией обойдут. За прогулы.

 

УТКА

 

Услышал я от кого-то, что одного типа с работы сняли. Большой пост занимал. Отъелся, как теперь говорится, большой ложкой. Да и сколько можно!.. За развал, хищения из госсобственности и допущенные недостатки… Ну, это вообще… А конкретно по какой статье-то? Чего в трудовой-то этому орлу записали? Прямо скажу: интересно!

У одного спросил — не знает, у другого — плечами пожал.

Третий строго говорит:

— А зачем тебе? Чего в трудовую записали… Ишь… Ему что, на работу, что ли, устраиваться!

Я говорю:

— Ну а как же, а вдруг.

Он говорит:

— Да ты что! Ему же лет-то сколь! Какая там работа! Он же до кухни еле доходит.

— А чего, — спрашиваю, — на кухню-то таскаться?

Он говорит:

— Как что? Чтобы второе поесть.

Я говорю:

— А почему не первое?

Он еще строже говорит:

— Потому что на первое уже сил нет.

— Ну ты скажешь, — говорю. — А как же он тогда работал? Ого-го какой пост занимал!

Он говорит:

— А так и работал. Поест немного второго, на третье поглядит — и за работу.

— Вон оно что, — говорю. — Так я смотрю: он последнее время прихрамывать на обе ноги стал и заметно облысел.

Он говорит:

— Как облысел?!

Я говорю:

— Ну как? Как лысеют-то? Налысо.

Он задумался.

— Странно, — говорит. — Ты вообще-то про кого спрашиваешь?

Я ему:

— Как про кого? Про этого…

Он мне:

— Ну ты даешь! Откуда ты взял-то? Да этого и не снимал никто. И не думают. Он еще ого-го!..

Я говорю:

— Вон что! Ого!

Он говорит:

— Да! А ты, значит, про него подумал?

Я виновато улыбаюсь:

— А что я про него?

Он говорит:

— Ну как что… Того-этого!

Я утвердительно заявляю:

— Ничего я про него плохо не знал и не знаю! Говорил и опять скажу от чистого сердца: умница, скромняга, редкой души человек! Один он у нас такой!

Он вроде что-то хотел возразить, а потом поглядел на меня попристальней — и говорит очень тихо:

— Да я и сам знаю все это про него. И знал всегда! — Потом еще немного постоял, видимо, подумал и твердо добавил: — И знать буду!

— Это что, — говорю я с вызовом, — а я еще и детям своим закажу, и внукам насчет него!

А сам стою и думаю: «Ну, народ!.. Утка, оказывается…»

 

О МЫШЛЕНИИ

Юрию Ларшину

 

Туман лежал над городом плотный до осязаемости. «Как в Лондоне», — подумал Евстахов, советник главы городского округа. Подумал просто и привычно, как будто прожил в столице этого самого туманного Альбиона лет двадцать, хотя не был там даже проездом. Но про туман «как в Лондоне» многие говорят, это уже повелось, и Евстахов подумал именно так.

Он подумал именно так, а навстречу ему в этот момент шла женщина. Евстахов, может быть, не обратил бы на нее внимания, если бы фигура и походка ее не были так изящны.

«Как она божественно грациозна!» — подумал Евстахов и дважды обернулся, чтобы посмотреть ей вслед. Как ходят богини, он, естественно, не знал. Он вообще это дело — хождение богинь — даже и представить не мог. И в силу того, что атеист, и вообще. Но как-то уж вошло в привычку: если что хорошо, говорят «божественно»! Поэтому Евстахов так и подумал: «Божественно!»

Подумал так Евстахов, а тут как раз с крыши ему на голову снег свалился. Правда, с небольшой высоты. С третьего этажа. Примерно ведра четыре снега…

«Вот бездельник этот Клапов! Я же ему позавчера на планерке что говорил?! Спят его коммунальщики в хомуте! — негодующе подумал Евстахов, выбираясь из сугроба. — Теперь все свои распоряжения лично проверять буду. А Клапову — выговор!»

Так он подумал. Хотя по идее должен был сказать: «Как в Альпах!»

Так рождается нестереотипное мышление.

 

ПО-РОДСТВЕННОМУ

 

Иду мимо вокзала, слышу, по селектору кричат:

— Носильщик Сидоров, к начальнику вокзала! Носильщик Сидоров!..

О, думаю, интересно. Глянул на часы, время вроде есть. Дай, думаю, зайду. Вообще-то я не носильщик, с начальником вокзала не знаком, разве что фамилия моя — Сидоров.

Захожу.

— Здравствуйте! — говорю. — Я, знаете ли, Сидоров, мне интересно…

— Интересного тут мало, — хмурится человек в железнодорожной форме. — Жалоба вот на тебя…

Вот те на, думаю! Зайдешь просто так, из интереса, однофамилец все-таки, может, даже родственник какой по седьмому колену. А тут… Сказать, думаю, или не сказать, что я не носильщик? Что просто так зашел. С одной стороны, думаю, скажи — может не понять, время, скажет, только отнимаете. А с другой — что ж он такое отмочил? Стою, слушаю.

— Тебя пассажир зовет, — продолжает человек в форме, — все горло надорвал. Мало ли что у него место одно. Может, у него в этом рюкзаке плита газовая. А ты мимо него и к тому, у которого, что называется, два десятка пирожков. В отдельных упаковках. План планом, а сердце тоже надо иметь. И порядочность. Эдак у кого место одно на перроне зимовать останется. Не дело, Сидоров. Нехорошо! Что скажешь на это?

А мне и сказать нечего. Я этот поступок тоже осуждаю. Другое дело, когда что-нибудь такое требуют. А тут… Хоть он мне и однофамилец и чувства у меня к нему, прямо скажем, родственные, я ему — не заступник.

— Да, — говорю осуждающе, — это не дело. — Но своя фамилия все-таки свое берет, хочется найти и оправдание: — А кто же, — спрашиваю, — под рюкзаком-то маялся? Мужчина или женщина?

— Полозкова Эм, — прочитал человек в форме. — Женщина, выходит.

— Совсем плохо, — говорю.

— Хорошо еще, что осознаешь…

И тут дверь открывается и входит тип.

— Вызывали? — спрашивает. — Сидоров я, носильщик.

Брюки неглаженые, лицо непобритое, под глазами отечность… У меня от всего этого комплекса кровь в лицо ударила. А у начальника вокзала нижняя челюсть заметно отвисла. И он стал задумчиво смотреть на дверь, наверное, ожидая прихода еще одного Сидорова, третьего. Но третьего не было, а из задумчивости я его быстро вывел. Ухватил Сидорова за лацканы и — трясти.

— Ты, — говорю, — что же это, а?! Один раз зашел, а мне!..

— Вы чего… чего? — опешил тот, — жа…

— Что «жа»?

— Жа… жаловаться буду!

— Я тебе, — говорю, — пожалуюсь! Я тебе так пожалуюсь! Ты знаешь, кто я?

Сидоров молчит, но я вижу, что ему интересно.

— Сидоров, — говорю, — я! Сидоров!!

Он сразу как-то стих, съежился. И глаза на меня поднять не смеет.

— Я за тебя, — кричу, — неприятности выслушивать не намерен! Однофамилец, называется. Может, даже родственник. По какому-нибудь колену. В следующий раз как зайду, чтобы только одни благодарности! И чтобы вид — во был! — И костюмчик свой одергиваю. — Понял?!

Он стоит, вытянулся, как мокрое белье на веревке.

— П…понял, — тихо отвечает.

— Ну смотри! — говорю.

Дверью хлопнул и вышел. Но своя фамилия все-таки свое берет.

Вернулся. Заходить, правда, не стал, голову просто в дверь сунул и говорю человеку в форме:

— А вы тоже хороши! Только нотации читать, а своих работников даже в лицо не знаете!

Кепи поправил и пошел. Почти счастливый.

 

БЛОНДИНКА В БРЮЧКАХ

 

Моя семейная жизнь складывалась как нельзя лучше и журчала песней жаворонка до тех пор, пока мы не купили автомобиль.

…Я как раз делал поворот, когда стройная блондинка в брючках и остроносеньких туфлях замешкалась на проезжей части. Видя, что она не успевает пересечь дорогу, я заметно сбавил скорость, давая ей возможность, не торопясь, достичь тротуара. Наверное, это было заметно и, наверное, это было галантно с моей стороны, потому что девушка, выйдя в безопасное место, все так же плавно, как и шла, повернулась в мою сторону и мило улыбнулась.

— Не поторопится, — желчно выдавила жена, оплавляя взглядом боковое стекло автомобиля. — Пигалица!

— Ну что ты так, — возразил я. — Нормальная девушка. Просто не рассчитала.

— Ну еще бы! — распалилась вдруг жена. — Разумеется. На уровне стандартов! И молодая…

Я бы, наверное, не придал никакого значения этому ворчанию, как, впрочем, и всему дорожному инциденту, если бы жена не заговорила со мной только на третий день после случившегося. Возможно, я не очень бы и пострадал от этого, если бы взаимоотношения в семье сводились только к общению между супругами. К сожалению, это далеко не так…

…И дело дошло даже до того, что на пятнадцатом году семейной жизни мне пришлось жарить себе холостяцкую яичницу. В следующий раз не менее стройная девушка с иссиня-черными волосами, едва не зацепив спортивной сумкой за левое крыло автомобиля, продефилировала прямо перед его капотом. Я мгновенно притормозил и сердито засигналил.

— Не обратить на себя внимания ты, конечно, не можешь! — зло бросила жена.

— Так что же мне их теперь — давить? — опешил я.

Но жена уже не слушала, она говорила о загубленной молодости, о распущенности мужчин вообще и о моей в частности.

Это было последнее, что я слышал от нее по истечении двух последних недель. Еще три недели я выслушивал от нее то же самое, но в другой интерпретации.

Однако на этом, к сожалению, мои дорожные злоключения не закончились, и судьбе, наверное, было угодно довести их до абсурда. Теперь я, когда еду с женой, постоянно наезжаю на девушек. Особенно на хорошеньких. Пока ничего серьезного. Но хлопот хватает. Одних долгов для возмещения испорченной одежды пострадавшим набралось в пределах цены нового автомобиля. Зато, правда, жена разговаривает со мной по-доброму.

Боюсь только, что она скоро опомнится и укоризненно произнесет:

— Конечно, не наезжать на них ты не можешь!

А я и правда не могу. Потому что, мне кажется, в тот миг не я управляю автомобилем.

 

---

Анатолий Тимофеевич Смагин родился в 1950 году в селе Ранино Мичуринского района. Окончил Плодоовощной институт (ныне Мичуринский государственный аграрный университет), работал младшим научным сотрудником ВНИИС им. И.В. Мичурина. Публиковался в коллективных сборниках, альманахах, центральных и региональных изданиях. Юморески автора не раз звучали по Всесоюзному радио. Лауреат поэтического конкурса еженедельника «Неделя», ряда литературных премий. Автор сборника стихов «Свобода слова».