Пропавший без вести, оставшийся в сердце…

Сидя за кухонным столом, положив голову на руки, Женя плакала. Уже и слезам неоткуда было брать­ся, а она все плакала. Третий день подряд. Находилась в каком-то ирреальном состоянии, будто не существовало больше пространства и времени. Ее ничто не интересовало: ни мать, ни друзья, ни еда, ни сон… Плевать ей было на жизнь. Потому что ее жизнь оборвалась.

Подходила мама, обнимала, пыталась разговаривать, утешать, рассказывать какие-то истории, один раз даже легонько ударила по щеке. Ничего не помогало. Из дочери ушла душа. Ушла вместе с ним.

У Жени не было эгоистичной мысли: «Как я буду жить дальше?» Она знала, что дальше не сможет. Не хочет.

Как она его любила! И до сих пор любит. Никто не знал такой любви. Женя знала. А теперь ее сердце было уничтожено, стерто в порошок украинскими снарядами.

В первый день, когда ей сообщили, что Глеб пропал без вести, у нее случилась истерика. Она и так была на грани все эти месяцы, и вот он — спусковой крючок. Женя металась по квартире, словно раненая птица, не знала, куда себя деть. Она ощущала, что сходит с ума, будто перестает принадлежать себе. Потом провалилась в беспамятство, к вечеру не уснув, а просто отключившись от душевной перегрузки.

Второй день наступил незаметно, стерлись границы между сном и явью. Время просто текло, очень медленно, без разграничения на условные отрезки. Она лежала, выжатая как лимон, не двигалась, смотрела застывшим взглядом в потолок. И только удары сердца, казалось, раздавались на всю квартиру. Они напоминали о том, что человек живой.

Днем сослуживец Глеба, боец с позывным Рубин, прислал сообщение:

«Объясняю, чтобы было проще искать. Командир разведбата, позывной у него Камчатка. Задачи выполнялись на Бахмутском направлении, деревня Б. Последний раз, где был Глеб, отметка Т-129. Вот… Как-то все. А там, добрался он с той отметки, не добрался, выбрались они оттуда, не выбрались, этого не знает никто. Последняя информация, которая у нас была, что он должен был выдвинуться на эвакуацию, там находился первый пункт, где оказали медицинскую помощь, и оттуда, соответственно, должны были отправлять на эвакуацию. С той точки, где был Глеб, он должен был пройти 800 метров по всем этим развалинам.

Да, должен был выйти он оттуда! Просто там, если ты раненый, если травма, при которой ты дальше не можешь двигаться, с такими травмами эвакуируют. Что касается легких осколочных или контузий, то с ними могли и оставить его. Мы не знаем ничего, и поэтому неизвестность больше всего пугает и бесит. Я прекрасно понимаю твое состояние. Держись. Верь в то, что он выбрался оттуда. Мы с пацанами в это очень сильно верим и надеемся на это».

И тогда ее сорвало, и бездействие сменилось ярым желанием что-то делать. Только она могла найти его на этом свете. Женя отыскала телефоны всех больниц, контакты «горячих линий» и начала обзванивать. Каждый отрицательный ответ приносил двоякие чувства: с одной стороны, надежда таяла, с другой — у Жени возникало ощущение, что вот в этот раз она наткнется на нужный госпиталь и узнает о том, что Глеб жив и находится на лечении. Когда телефоны кончились, а поиски не принесли результата, она снова зарыдала. Ревела так, что соседям, которые слышали все через панельные стены, было страшно.

Находиться дома Женя уже не могла. Она выбежала на улицу, не зная, куда пойдет. Извилистая дорога вывела ее на остановку, и молодая девушка с опухшим неживым лицом запрыгнула в маршрутку, едущую в областную больницу. Надежду терять нельзя: он жив, он не может умереть. Кто угодно может, но только не Глеб.

Ее трясло от озноба и воспоминаний. Как казалось Жене, их любовь была не похожа ни на какую другую. Они с самого начала никогда не ссорились. Глеб был спокойным и нежным, никогда не грубил ей, даже будучи не в настроении. Внимательный и заботливый. Его глаза были всегда наполнены такой искренней любовью. Она не боялась с ним ничего, стерла прошлое, не страшилась будущего. Вместе с ним она чувствовала себя на райском острове и не знала, не думала о том, что это все может оборваться…

Его мобилизовали. И у них началась совсем другая жизнь. Конечно, они были вместе и ни капли не стали любить друг друга меньше… Но все порознь. Эх, чертова война! За что? Зачем ты приносишь горе тысячам семей, рушишь сотни тысяч судеб? Почему мы не можем остановить тебя? Такие, как Глеб, смогли бы. Не потому, что он был воин, а потому что он был добрым человеком.

Возле областной больницы было много людей в форме, входивших и выходивших, кто-то стоял с костылями и курил, другие рассматривали свои карточки и выписки, третьи обнимали жен и девушек, не отводя от них глаз. Дойти до входа мимо них она так и не смогла… Глеб? Глеб! Глеб… Родной, любимый, ты ли это… Она упала на колени и начала терять сознание. Ее подхватили сильные раненые руки. В аптеке при больнице ей дали понюхать нашатырь и вкололи успокоительное. До регистратуры Женя так и не добралась.

Домой она возвращалась устало-безразличная. И в каждом мужском лице видела Глеба.

Ночью Женя в полусне чувствовала его руки и тепло, его поцелуи на своей спине и шее. Она прижимала подушку все сильней к себе. Утром ей стало немного легче.

За неделю она высохла. Молодая симпатичная девушка превратилась в измотанную, высохшую, бледную тень. Надежда отступала, не было сил пробить эти стены неизвестности. Никакой ясности, никаких новостей. Так и жила Женя, забыв о жизни.

Во время отпуска к ним пришел Рубин, которого Глеб не знал до войны, но с которым подружился за время боев. Он разговаривал спокойно и даже хладнокровно, как будто ситуация была рядовая. А она и была рядовая для многих. Но не для Жени. Он пытался поддержать ее, рассказывал о том, как воевал Глеб, но после пары его фразы об этом, она не выдержала и ушла. Слушать пришлось матери, у которой разрывалось сердце из-за сломанной судьбы дочери. Она тоже любила Глеба, ставшего таким родным и близким. А как иначе? Он стал сыном. Она видела, как любили они друг друга. А теперь все оборвалось…

Эти истории, о том, как воевал Глеб, каким он был там, мать расскажет Жене только год спустя. Нет, даже через год ей не стало легче, но жизнь брала свое. Можно ли любить столько времени того, кого уже нет?

Она даже не могла сходить на его могилу, посидеть и поговорить с ним. Потому что могилы не было. Его уже нигде не было на этой земле. Но нет! Это неправда! Он жил в ней. Вот такая у него была теперь жизнь! Возможно, подумалось Жене однажды, и она осталась жить именно благодаря тому, что получила какую-то силу от него. Нужно было хранить память о нем. И она не имела права сдаваться.

* * *

Спустя годы она встретит человека, с которым свяжет свою жизнь. Он будет совсем не похож на Глеба. Потому что таких, как он, больше нет.

Они поженятся, и Женя подарит миру двух прекрасных мальчиков. Часто она будет плакать по ночам, стараясь, чтобы никто не услышал. Иногда она ловила себя на том, что как-то отстраненно относится к сыновьям. И причину этого вдруг нашла — ведь они не от Глеба.

Однажды Женя скажет своему мужу:

— Ты меня прости. Я не думала, что смогу столько лет любить его. Время ничего не стерло. Он так и стоит у меня перед глазами. И я все помню очень хорошо.

— Я тебя понимаю. Люблю тебя и буду заботиться о тебе и детях, что бы ни случилось. Но в том, что было, мы ничего не можем изменить. Нам остается одно — просто жить.

Женя в знак согласия кивала головой, не вытирая тающие на щеках слезы, и чувствовала, что, наверное, так никогда и не поймет, зачем прожила эту жизнь без Глеба.

Андрей Михайлович Авраменков родился в 1990 году в Луганске. Окончил Восточноукраинский национальный университет им. В. Даля по специальности «Издательское дело и редактирование». Работал корреспондентом в различных местных изданиях. Публиковался в луганских газетах, альманахах, молодежном литературном журнале «Индиго», в журнале «Подъём». Автор книг прозы «Город сломанных судеб», «Русская весна в Луганске. Как начиналась война», «Под прицелом». Лауреат Исаевской премии для молодых литераторов Воронежской области (2022). Член Союза писателей России. Живет в Воронеже.