Пятое время года

ПАМЯТИ МУЗЫКАНТА

 

Дождь прошел, город в каплях горит.

Отразились в них тысячи солнц.

Наиграй песню мне, гитарист,

Ну а я напою с хрипотцой.

Ни о ком, ни о чем, под настрой,

О дожде и о солнечном дне.

И о том, что пылает костром

Осень в царстве своем — тишине.

А когда превратятся дожди

В снегопад и завоет метель —

Это наигрыш твой, это ты,

Это дух твой на город слетел.

Ну а я подпою о зиме,

О морозе, что щиплет до слез.

На гитаре твоей позумент

Из снежинок сверкающих звезд.

Что уж там говорить о весне!

Воды вешние — струн перебор.

Только мир почему-то грустней,

Как лицо твое в луже рябой.

И я песнь подхватить не готов,

И мелодии рвется канва.

Что-то вроде мычанья без слов,

Ну, какие найдешь тут слова!

Вот и лето свой жар повторит.

Жизнь лукошка с клубникой полней.

Говорят, что другой гитарист

Ублажает гитарой людей.

Может быть. Я не спорю. Я рад.

Мне ли песнями струн пренебречь?

Только больше я петь не горазд —

Ну, ни нотки одной не извлечь!

Жизнь идет то в тоске, то в гульбе,

Непотребное в мире плодя.

И грустит город наш о тебе

Под осенние струны дождя.

 

* * *

Где на картах, как водится,

Степи с лесом союз,

В синих черточках смотрятся

Наши реки, полощется

В них столетьями Русь.

 

Отдождились порожние

Облака над землей,

Над рекою Воронежем

И над Доном рекой.

 

Драматично и празднично

Близок мне и далек,

Потом, кровью незряшными

Весь пропитан, не пряничный

На горе городок.

 

Нас не станет, и что с того?

Погостили сполна.

Не с одними погостами

Ждет потомков страна.

 

С духом совести Божией

Пусть живут — не за страх —

Над Лесным над Воронежем

И — на всех берегах.

 

* * *

По свежему снегу, по старой лыжне

Скользит моя память, невластная мне.

То под гору с ветром, то в гору, хрипя,

То браво свистя, то жалея себя.

 

Какие прекрасные елок седины!..

Крещенские ночи — мои именины.

Серебряный звон, детства запах смолистый.

И… хвоя за гробом, поминок молитвы.

 

Петляет лыжня, словно ищет защиты

Душа от того, что в пути пережито.

То вся распахнется пред праздничной встречей

С любовию чистой и верностью чести,

То отвернется в стыде и смущенье

И тихо попросит о чем-то прощенья.

 

Зимы ворожбою из пряжи меж елей

Соткалось лицо на экране метелей —

Смеющийся парень, единственный в свете,

Оставшийся там, где не старятся дети…

 

За веток сплетеньем, за снежною пылью —

Друзья… Почему им лыжню уступил я?

Не там ли, где кружатся черные вороны,

Задолго до финиша лента оборвана?

 

На свет появившись в крещенскую стужу,

Зимой беспокойством я мучаю душу…

По свежему снегу, по старой лыжне

Скользит моя память, невластная мне.

 

ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ

                                 Аркадию Платицину

 

Городские дворики — дворы…

Вот художник жадно лист марает.

Полные причудливой игры

Линии заборов и сараев.

Кто он: реалист иль модернист?

Ах, какая славная фактура!

Фотоотраженье и каприз —

Все снесет покорная натура.

И на славу будет старый дом

Выглядеть потом в богатой раме,

Если выйдет женщина с бельем

И оно заплещет парусами…

Всякому художнику хвала,

Кто однажды зрителям потрафил,

Городского нищету угла

Скрасил поэтичностью метафор.

 

ЕЩЁ — НЕ ОСЕНЬ

 

Пройдем по городу, у этих улиц спросим,

У этих лип, где август занемог.

Начало сентября — еще не осень,

Всего лишь лета облегченный вздох.

Вот детвора, цветастых ранцев мода,

Студенчества почти столичный шик…

А наш сентябрь был огненным, голодным,

И мой портфель был из клеенки сшит.

Нет, не впадаю в умиленье вовсе,

Всегда негоже задним жить умом.

Что в наших душах мы сегодня носим,

Носил в портфеле нищенском я том.

А были в нем с семейной пайкой хлеба —

Мечта о зове будущих дорог.

Предчувствие, что нет души без неба,

Начало отверженья мертвых догм…

Сентябрь звучит, как колокольчик звонкий,

Сентябрь — он храм, где дружный хор капелл.

Я мысленно крещу мальчишек и девчонок,

Что в школьный век свой делать не умел.

Сентябрь — не осень. У него природа

Иная: ни один не потеснив.

Он — пятое, средь прочих, время года.

Умов и душ он пахарь — юных нив…

Пройдем по городу не как туристы — гости

Из века прошлого — творцами новизны.

Сентябрь — мальчишка, и краснеет в горсти

Надежда-яблоко. Он ждал его с весны.

 

* * *

Когда меня твои касаются ладони

С мозолями, морщинками на них,

То не завидую себе я молодому

И жаль мне почему-то молодых.

Что знать они о настоящей могут,

О женщине из поздней жизни снов?

Я жестом беззащитности растроган,

Твои ладони целовать готов.

Я говорю себе: вот шифр неясных линий,

Ты каждую влюбленным сердцем тронь,

Прочти, пойми — в конце пути недлинном

Дай опереться на твою ладонь.

 

ВСЁ БЕГУТ ГОДА…

 

Был когда-то юн —

Стариком ли быть!

На мосту стою,

На краю судьбы.

Надо мной обвал,

Подо мной обрыв.

Рисовал овал,

Вышел угол крив.

 

И добро бы — сам,

И со мной — никто.

Спохватясь, кусал

Свой же локоток.

И напрасный труд

Суд мне миновать:

Стынут на ветру,

Кто не виноват…

 

Подо мной — вода.

В острых камнях дно.

Видно, пропадать

Мне судьбой дано.

Надо мной — луны

Тусклый глаз в щели.

Мне моей вины,

Знать, не замолить.

 

За волной — волна.

Все бегут года.

То во мне — вина,

То в стране — беда.

 

* * *

Мир безумен и жесток,

А душа хрупка.

Поберечь бы от тревог,

Переждать пока.

Я ее за уголок,

За игру теней,

Чтоб не ранил уголек

Подожженных дней.

 

Перетерпим, переждем

До иных времен —

До того, как за вождем

В благодать войдем…

 

Время шло. В затишья час

Слышу крик души:

— Как там на земле у нас?

Просвети, скажи…

Хочешь, от себя отринь

Страсти бытия…

Только тесно мне «внутри»

Внутреннего «Я».

 

— Что ж, — я ей, — тебе видней,

Мы одна судьба.

…Глянул — нет лица на ней…

Да она… слепа!

 

МОЛИТВА

 

Воспоминанья первых лет отцовства:

Тот, для мужей запретный, дом, подъезд…

Как быстро это время пронесется!

Какая даль, а явственнее нет.

 

Как там менялись жен простые лица,

Как чудно облик их преображен!..

Вот к окнам подойдут — иконописец

Устроил будто б выставку икон.

 

С младенцем на руках то одесную,

То слева — канонический сюжет…

Благословил когда-то ту весну я,

Когда увидел тот двойной портрет

В роддомовской оконной пыльной раме,

Почудившейся дивно-золотой

От чувств избытка, счастья под «парами»

Отца, вознагражденного судьбой.

 

Мы в мир пришли, за нами дети, внуки,

Так повелось, вся сущность жизни в том,

И потому к нему тянулись руки,

Когда стоял я перед тем окном.

 

Отцовский нескончаем тайный трепет

Под окнами, а в них — иконостас.

О Боже святый, Бог бессмертный, крепкий,

Спаси детей, рождаемых от нас.

 

Пошли знаменье им, дай пастухов, волхов ли,

Пусть упредят их от соблазнов лжи!..

Жизнь не Эдем — дорога — на Голгофу.

Там три креста. И три урока жить.

 

---

Виктор Константинович Кострикин (1935–2008). Родился в селе Заворонежское Мичуринского района. Поэт, прозаик, драматург, журналист. Окончил Выборгское военно-морское училище, служил офицером на Балтийском флоте. После окончания Мичуринского педагогического института преподавал в школах, более 30 лет работал в газете «Мичуринская правда», где прошел путь от корреспондента до замредактора. Автор многих книг прозы, поэзии, краеведения.