Песни любви и гнева. Подвиг дружбы

 

Это строки о двух подвигах — поэта Мусы Джалиля и его друга Гази Кашшафа, защитившего честь подпольщиков, разоблачившего клеветника и предателя.

 

Пел я, весеннюю свежесть почуя,

Пел я, вступая за родину в бой.

Вот и последнюю песню пишу я,

Видя топор палача над собой.

Так писал в берлинской тюрьме Моабит осужденный на смерть советский поэт-коммунист Муса Джалиль. Он был казнен вместе с друзьями — членами подпольной организации, действующей в фашистском концлагере, 25 августа 1944 года. Подпольщики были татарами, но Отчизной своей считали всю Советскую страну, за свободу которой героически боролись и мужественно приняли смерть (их гильотинировали в тюрьме Плетцензее). «Татары умерли с улыбкой», — с удивлением вспоминал католический священник Георгий Юрытко.

Их казнили не сразу. Осужденные полгода ожидали исполнения приговора. Враги надеялись, что подпольщики сломаются и станут покорными рабами. Но они ошиблись. Герои выдержали все физические и нравственные муки и остались верны воинскому долгу. Труднее всего было руководителю группы Мусе Джалилю. Он знал: на родине его считают предателем. Знал, и писал:

Как волшебный кубок из сказки,

Песни — на всем моем пути…

Идите по следу самой последней,

Коль захотите меня найти.

Идя по следам его песен, друзья сумели размотать волшебный клубок его жизни, и честное имя поэта стало известно всему миру. Пойдем и мы по их следам и постараемся кратко осветить путь поэта-героя от детских стихов, звучащих как клятва: «Пусть кому-то быть из нас убитым, — никому из нас не быть рабом!», — до последних, написанных перед смертью: «Умру я стоя, не прося прощенья…»

Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился 15 февраля 1906 года в деревне Мустафино Оренбургской губернии в крестьянской семье. Он рано почувствовал в себе поэтический дар и в годы гражданской войны однажды и навсегда принял правду нового мира, которой оставался верным до последнего дыхания. Первое его стихотворение было напечатано в 1919 году в красноармейской газете «Кызыл юлдуз» («Красная звезда»). Эпиграфом были слова К. Маркса — «Умрем, не будем рабами».

Начиная с 1920 года, Джалиль связывает свою жизнь с комсомолом, много занимается организацией пионерских отрядов в родных краях. Затем становится комсомольским вожаком сначала в Оренбургской губернии, потом в пределах Татарии. Весной 1927 года Муса — делегат Всесоюзной комсомольской конференции, где его избирают членом татарско-башкирской секции ЦК ВЛКСМ. В 1929 году вступает в ВКП(б). Теперь его жизнь и работа связаны с двумя столицами: Москвой и Казанью. В эти годы Муса пишет много стихов. Огонь, зажженный в его сердце комсомолом, он пронес через всю жизнь. Отсвет его прослеживается во многих произведениях Джалиля.

В 1927 году Муса поступает на филологический факультет Московского университета, который успешно оканчивает. Университет, познакомивший Джалиля с богатством мировой культуры, сыграл большую роль в становлении его как выдающегося поэта. Творчество Мусы получило новое дыхание: период подражательности закончился, поэзия стала многотемной: в ней счастливо соединились образная система, идущая от татарского фольклора и классической восточной поэзии с традициями советской и мировой классики, что особенно четко проявилось в его Моабитских тетрадях.

Одаренный музыкальным слухом и безукоризненным вкусом, Джалиль после окончания МГУ много внимания уделяет развитию оперного искусства татар, сначала в Москве (театральная студия при консерватории), потом в Казани, где по мотивам народного эпоса создает литературный вариант оперного либретто «Алтынчеч» («Золотоволосая»).

В 1930-е годы Джалиль становится признанным татарским поэтом, автором популярных стихотворений и поэм. Пишет он о становлении новых отношений, о свободном труде, об опасности набирающего силу немецкого фашизма и, конечно, о любви. Любовь к женщине, к родной земле, к маленькой дочери Чулпан и к свободе. Знаменательно, что через всю его поэзию того времени проходит мотив ранней смерти и бессмертия. Однако предчувствие ранней смерти только подчеркивало жизнелюбие поэта.

В солнечный ясный день 22 июня 1941 года Муса Джалиль вместе с друзьями отправился за город, но, узнав о начале войны, вернулся и поспешил в военкомат. Как руководитель Союза писателей Татарии он имел бронь, однако настоял, чтобы его взяли в армию. Поэта берегли, определили на курсы политработников, а он через Фадеева добился отправки на передовую. Находясь на Волховском фронте, писал стихи о боевой окопной жизни: о взрыве партизанами моста, о погибшей фронтовой сестре, о девочке, убитой фашистами, о ненависти к врагу, о неистребимой вере в победу. Стихи он посылал своему другу, журналисту и литературоведу Гази Кашшафу с наказом опубликовать в татарской печати. Его земляки читали их и укреплялись в патриотическом стремлении помочь фронту. Даже раненый, находясь рядом со смертью, не боялся ее, о чем писал своей жене Амине-ханум: «Я не боюсь смерти. Это не пустая фраза. (…) Мы очень любим жизнь, хотим жить и потому презираем смерть! А если эта смерть так необходима (в войне за родину)… то нечего бояться, что рано погиб». Поэт был уверен в том, что гибель за родину «уже есть бессмертие».

Холодное тело засыплет земля.

Песнь огневую засыпать нельзя.

Умри, побеждая, и кто мертвецом

Тебя назовет, если был ты борцом —

так напишет он позже в своих бессмертных песнях.

В июне 1942 года, тяжелораненый, Муса попал в плен, о чем рассказал в стихотворении «Прости, родина!»:

Прости меня, твоего рядового,

Самую малую часть твою.

Прости за то, что я не умер

Смертью солдата в жарком бою.

… Судьба посмеялась надо мной:

Смерть обошла — прошла стороной,

Последний миг — и выстрела нет!

Мне изменил

мой пистолет…

… Что делать?

Отказался от слова,

От последнего слова друг-пистолет.

Враг мне сковал полумертвые руки,

Пыль замела мой кровавый след…

Так Муса оказался в немецком концлагере. Едва оправившись от ранения, он стал думать о побеге. Поняв, что это невозможно, создал подпольную организацию, перед которой поставил задачу «вырвать людей из фашистского плена или умереть. Другого пути нет». И подпольщики повели агитацию среди пленных, используя при этом стихи Джалиля. Веря в могущество Слова, Муса писал о родной земле, о верности долгу, о любви к родине, о жизни на воле. Он и его друзья уверяли пленных в том, что немцы обязательно потерпят поражение, что нельзя падать духом, что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». В стихотворении «Раб» Джалиль писал о том, что легче погибнуть, чем, поддавшись страху, без боя сдаться врагу и навеки стать его рабом.

Нет, не быть человеком тебе:

Ты врагу покорился в борьбе —

Ты лишь руку приподнял чуть-чуть —

И закрылся твой жизненный путь.

Или правду в борьбе защищай,

Или рабство в удел выбирай!

Первый путь — главный путь,

славный путь.

А второй — грязный путь,

жалкий путь.

В концлагере, куда попал Муса, было много пленных, понимающих татарский язык, и поэт старался писать так, чтобы слова его доходили до каждого. Многие его стихи были написаны в песенной манере, с использованием фольклорных мотивов и образов. В его песнях часто встречается популярный в восточной поэзии и любимый поэтом образ цветка, символизирующий бессмертие любви и героического подвига. Так, в стихотворении «Красная ромашка» рассказывается о том, как и почему белая полевая ромашка изменила свой цвет.

… Все ромашки, как ромашки,

Носят белые рубашки.

Все — как снег, она одна,

Словно кровь, была красна.

Вся поляна к ней теснилась:

— Почему ты изменилась?

И ромашка рассказывает о том, как утром, после битвы одинокого героя-бойца с врагами, она умылась в его крови, и вот теперь ей суждено, как Чулпан-звезде, вечно гореть и горевать о погибшем.

С конца 1942 года гитлеровцы начали проявлять большой интерес к военно­пленным нерусских национальностей. Они разработали план создания национальных легионов в помощь предателю генералу Власову. Для осуществления этого плана был создан «Комитет освобождения», куда входили татарские националисты, бежавшие из России и проживавшие в Берлине. Под непосредственным покровительством министра восточных колоний Розенберга было сформировано правительство мифического государства «Идель-Урал» («Волга-Урал»), которое должно было объединить под эгидой Германии все народы Поволжья. Началась активная идеологическая обработка военнопленных, в особенности татар и башкир, чтобы создать из них карательные батальоны.

Каким-то образом татарским националистам удалось узнать, что в одном из лагерей, расположенных на территории Польши, под именем Гумерова скрывается известный и очень популярный в народе поэт Муса Джалиль. Они начали вербовать его в свои ряды с тем, чтобы он помог им в организации батальонов. А поэт в это время уже руководил подпольной организацией, которая готовила побег военнопленных из лагеря. Джалиль мечтал о большом количестве подпольщиков в других лагерях, размещенных в Польше. Мнимый союз с татарскими националистами дал бы возможность свободно ездить по лагерям и посещать Берлин, где он мог бы связаться с немецкими антифашистами.

Перед подпольщиками встал тяжелый выбор. Была противна даже сама мысль о том, чтобы надеть на себя гитлеровский мундир… Но другого пути для осуществления своих планов у Джалиля и его друзей не было, и они согласились «сотрудничать» с врагом.

У Джалиля был приятный голос, хороший музыкальный слух, умение петь татарские песни, аккомпанируя себе на мандолине. Он вошел в организованную музыкальную капеллу, стал ездить по лагерям, устраивать концерты, где исполнялись песни патриотического содержания, в том числе и на слова самого поэта. Подпольщики получили доступ к типографии, стали печатать листовки на русском и татарском языках, создалась разветвленная сеть антифашистских групп. Началась подготовка к восстанию.

Джалиль по заданию немцев сформировал татарский батальон для борьбы с белорусскими партизанами. Он был подготовлен так, что солдаты, явившись на место назначения в Витебскую область, перебили немецких офицеров и почти в полном составе, вместе с оружием перешли на сторону партизан, а затем сражались вместе с ними с немецкими оккупантами.

Фашисты забили тревогу. Был найден предатель, который, втершись в доверие к подпольщикам, выдал ядро организации. Джалиль и его друзья были арестованы, подверглись чудовищным пыткам, но не выдали организацию, взяв вину на себя. Так спасено было около 80 участников подпольных групп.

Обвинив Джалиля и его друзей в подрывной деятельности против рейха, их судили и приговорили к смертной казни. От имени своих товарищей на суде с последним словом выступил Джалиль. Он сказал, что подпольщики не чувствуют себя виноватыми: «Мы советские люди, и мы выполнили свой долг перед Родиной», — заявил он.

Измученные пытками и ежедневным ожиданием смерти, подпольщики вели себя мужественно. Их поддерживало чувство исполненного долга. Но у Мусы оставалось еще могущественное оружие — его песни, которые сопровождали весь его жизненный путь. Чувствуя, что «поэзия не умерла», Джалиль продолжал борьбу с врагами страны Словом, оказавшимся сильнее «тысячи смертей», через которые ему пришлось пройти.

Я раньше и не думал, не гадал,

Что сердце может рваться на куски.

Такого гнева я в себе не знал,

Не знал такой любви, такой тоски.

Гнев поэта был направлен против тех, кто заковал его в цепи, лишил его здоровья, свободы и пытается покорить его душу. Он ненавидел гитлеровских палачей, лишенных чести и совести. Так, в стихотворении «Варварство» Джалиль рисует сцену зверской расправы с женщинами и детьми. Ее не в силах вынести даже земля, видевшая за время своего существования много людского горя, но ни разу не испытавшая «такой позор и варварство такое», когда мать поднимает головку сына навстречу ружейному залпу. Услышав мольбу ребенка «Я, мама, жить хочу… Не надо, мама! Пусти меня, пусти»! — она произносит страшные слова: «…Закрой глаза, но голову не прячь, // Чтобы тебя живым не закопал палач… // И он закрыл глаза. И заалела кровь… // Две жизни наземь падают, сливаясь. // Две жизни и одна любовь!» И поэт с гневом молит силы природы уничтожить дикарей, «Что кровь детей глотают жадно, // Кровь наших матерей…»

Любовь поэта-патриота была обращена к родной земле, к любимым и родным людям, к свободной и вольной жизни, от которой его отделяют решетки на окне, толстые стены, ряды колючей проволоки.

Какая вдали земля

Просторная, ненаглядная!

Только моя тюрьма

Темная и смрадная.

В небе птица летит,

Взмывает до облаков она!

А я

лежу

на полу:

Руки мои закованы.

Растет на поле цветок,

Он полон благоухания,

А я умираю в тюрьме:

Мне не хватает дыхания.

Я знаю, как сладко жить,

О сила жизни победная!

Но я умираю в тюрьме,

Это песня моя —

последняя.

Джалиль много думает о дочери. Его связывала с маленькой Чулпан какая-то очень крепкая и нежная нить. Она отпустила его на войну, она приходила к нему в его тюремные сны, это о ней тосковал поэт в долгие осенние ночи.

Приговор сегодня объявили:

К смертной казни он приговорен.

Только слезы, что в груди кипели,

Все иссякли… И не плачет он.

Тихо в камере. С ночного неба

Полная луна глядит, грустя.

А бедняга думает, что будет

Сиротой расти его дитя.

Прогоняя «неотвязные мысли» о неизбежной смерти, Джалиль оставался солдатом, борцом, только оружием его теперь стало поэтическое слово. И он продолжал борьбу с врагом. В тюрьме Моабит столкнулась грубая безжалостная сила и могучий дух коммуниста и патриота, решившего «умереть стоя», но не пасть на колени перед варварами-фашистами. И победило светлое творческое начало жизни. Джалиль страстно любил жизнь и, подобно Василию Теркину, бросил вызов смерти, не покоряясь ей.

Знаю, знаю, смерть, с тобой игра —

Вовсе не веселая забава.

Только не пришла еще пора

На земной покой иметь нам право.

…Нет, не умирать, я жить хочу,

Жить сквозь боль, тревоги и мытарства.

Джалиль писал стихи не только для себя. Рядом с ним, в соседних камерах, были его друзья, как и он, томившиеся в ожидании исполнения смертного приговора. Он чувствовал свою ответственность и своими страстными жизнеутверждающими песнями поддерживал в друзьях бодрость и веру в победу, ради которой они пошли на смерть.

Поэт утверждал, что ради грядущей победы стоит пожертвовать собой и что жить, предав себя и свой народ, страшнее честной смерти, пусть даже «под топором палача». Создавая свои песни, Джалиль верил, что его судьба и судьба его друзей станет известной на родине и останется в веках героическим примером.

И если молодости ствол подрубят,

В народе корни не исчезнут ввек.

И скажут юные:

вот так, отважно,

Смерть должен встретить каждый человек!

Желая нравственно сломить Джалиля, враги сообщили ему, что на родине его считают изменником. Поэт понимал, что это не пустые слова, что предатель, выдавший организацию, постарается, вернувшись в Казань, оклеветать его и друзей. Мысль эта была невыносимо тяжела для поэта-героя. И все же он надеялся, что его жена, его верные друзья, его родной народ и советские писатели не поверят клевете. В стихотворении «Не верь!», обращенном к Амине-ханум, он писал:

… Коль обо мне тебе весть принесут,

Скажут: «Изменник он! Родину

предал, —

Не верь, дорогая! Слово такое

Не скажут друзья, если верят в меня.

Я взял автомат и пошел воевать,

В бой за тебя и за родину-мать.

Тебе изменить? И отчизне моей?

Да что же останется в жизни моей?..

Джалиль надеялся и верил, что песни его вырвутся на волю и дойдут до отчизны, он их адресовал не только друзьям по борьбе, не только любимым, но и всему советскому народу. Ведь именно песни были его оружием, его надеждой, его утешением.

…Песня меня научила свободе,

Песня борцом умереть мне велит.

Жизнь моя песней звенела в народе,

Смерть моя песней борьбы прозвучит —

писал он в своем программном стихотворении «Мои песни».

Джалиль верил, что освобождение от фашизма придет с Востока, и он приветствовал грядущую свободу.

Придет, придет Москва! Нас вызволит Москва

Из темной ямы хищника-урода.

На красном знамени Москвы горят слова:

«Жизнь и свобода!»

И Москва пришла. Первое известие о Мусе Джалиле — маленькую записочку нашли в Моабитской тюрьме весной 1945 года. Вернулись и его стихи (к сожалению, далеко не все). Весной 1946 года в Союз писателей Татарии принесли первую Моабитскую тетрадь — маленький самодельный блокнотик, сшитый из разрозненных кусочков бумаги и сплошь заполненный арабскими буквами. На последней страничке блокнота было написано обращение Джалиля к «другу, читающему по-татарски». Дальше шли слова о том, что стихи, помещенные в блокноте, принадлежат татарскому поэту Мусе Джалилю (их было в блокноте 60). Они написаны в плену и заточении. Он просит сберечь их, после войны сообщить в Казань и выпустить в свет, «как стихи погибшего поэта татарского народа. Таково мое завещание. Муса Джалиль. 1943. Декабрь». Дальше шел список членов подпольной организации, арестованных вместе с ним, «все они обвиняются в разложении татарского легиона, в распространении советской пропаганды, в организации коллективных побегов».

В 1947 году вторую Моабитскую тетрадь передал в советское консульство в Брюсселе бельгийский антифашист Андре Тиммерманс, бывший какое-то время Джалилю соседом по камере. Этот самодельный блокнот содержал в себе 50 стихотворений, написанных латиницей. Рискуя жизнью, Тиммерманс спас песни Джалиля, выполнив тем самым просьбу своего друга.

Стихи расшифровали, сделали сначала подстрочники, потом стали переводить на русский язык. Переводили их первоклассные мастера: С. Маршак, А. Ахматова, А. Тарковский, П. Антокольский, С. Липкин… Все, кто соприкасался с Моабитскими тетрадями, понимали, что автор их — героическая личность, патриот, до конца жизни остававшийся верным своему долгу. Песням Джалиля поверили и А. Фадеев, и К. Симонов, и все, кто принимал участие в судьбе поэта. Так, С. Щипачев рассказывал мне, что, познакомившись с Моабитскими стихами, ни на минуту не сомневался в Джалиле и очень хотел, чтобы они были опубликованы. Несмотря на все усилия руководства Союза писателей, этого сделать было нельзя: ведь над Джалилем тяготело подозрение в предательстве.

Верный друг Джалиля, наследник его поэтического творчества Гази Кашшаф, сделал все для реабилитации честного имени поэта…

25 апреля 1953 года «Литературная газета» опубликовала подборку стихов Мусы Джалиля, и о нем заговорила вся страна. С 1954 года один за другим стали появляться сборники его стихов на татарском, русском языках, на языках народов Советского Союза, а также европейских.

2 февраля 1956 года Мусе Джалилю Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза, а в 1957 году его стихи были удостоены Ленинской премии.

Веря в бессмертие подвига и поэтического Слова, Джалиль писал незадолго до смерти:

Как упавший цветок поутру,

Я под смертной засну пеленою.

Но последние песни мои

Расцветут в вашем сердце весною.

О Мусе Джалиле написано немало книг, статей, воспоминаний. Ему посвящены стихи, поэмы, драматические и музыкальные произведения.

Многое переменилось в нашей стране. Меньше стали говорить и писать о героических страницах нашей истории. Но имя поэта-героя не забыто, как не забыты его бессмертные песни. Ему и теперь посвящаются стихи. Так, наша землячка, поэт Галина Коротких пишет:

Взирают равнодушно небеса…

А что в России горестной творится?

Муса Джалиль, прославленный Муса,

Скажи, что в вечном сне отныне снится?

Сражался ты за русских и татар,

Литовцев и узбеков, украинцев…

Теперь бы ты, как я, уже был стар, —

Я знать хочу, скажи,

тебе что снится?

Не дай тебе твой мусульманский бог

Увидеть, как разорвана Отчизна…

Ты улежать в земле едва бы смог,

Сколь ни могуч…

Ужасна наша тризна!

Пируют вороны. И пир среди чумы

Под адский хохот завершаем мы…

Жизнь постоянно слагает новые песни, но они не отменяют старых. И что бы с нами ни случилось, какие бы испытания ни пришлось пережить народам России, вечно в памяти нашей будут жить предсмертные слова Мусы Джалиля:

Не спастись мольбою, если враг

Нас возьмет в железный плен оков.

Но не быть оковам на руках,

Саблей поражающих врагов.

Если жизнь проходит без следа,

В низости, в неволе — что за честь?

Лишь в свободе жизни красота!

Лишь в отважном сердце вечность есть!

 

ПОДВИГ ДРУЖБЫ

(Гази Кашшаф и Муса Джалиль. История двух автографов)

 

Среди автографов, хранящихся на книжной полке моей библиотеки, одно из почетных мест занимают две книги татарского журналиста и литературоведа Гази Кашшафа (Миргази Султанович Кашшафутдинов — 1907—1975 гг.), чье имя тесно связано с именем прославленного поэта и героя Мусы Джалиля. Кашшаф был его преданным другом и душеприказчиком и много сделал для того, чтобы очистить имя героя от клеветы, которая несколько лет тяготела над ним и его друзьями — антифашистами-подпольщиками, казненными в немецкой тюрьме.

Приговоренные к смерти в течение нескольких месяцев томились в тюрьме Моабит в ежедневном ожидании казни. В эти страшные дни Джалиль и написал свои знаменитые песни, продолжая тем самым борьбу с ненавистным врагом. Писал, не сдаваясь, хотя уже знал, что и в Москве и в Казани он и его друзья-подпольщики считаются предателями. Так было даже тогда, когда в Союз писателей были доставлены его стихи, в которых он мужественно продолжал борьбу, только теперь при помощи художественного слова. Джалиль верил, что друзья не поверят клеветникам, что, идя по следам его песен, узнают правду и очистят имена его и его друзей от клеветы и позора. И он не ошибся. Пусть не сразу, но мир узнал об их мужестве, и стихи его стали известны всем. В том, что так случилось, великая заслуга Гази Кашшафа, которому большую помощь оказали руководители Союза писателей СССР и друзья-журналисты.

Впервые о татарском поэте-герое я узнала в апреле 1953 года, когда прочитала в «Литературной газете» подборку его стихов. В этот же день мой муж, ученый-историк и известный в прошлом литературовед и общественный деятель, профессор Илья Николаевич Бороздин (считавшийся одним из «первооткрывателей татарской культуры» — (А.Ерикеев) показал мне «Альманах художественной литературы тюркских народов», изданный под его редакцией в 1931 году, где был опубликован перевод стихотворения Джалиля «Мать батрака», осуществленный А. Чачиковым. Возможно, это была первая публикация его стихов на русском языке, хотя в это время он был уже достаточно популярным поэтом. Илья Николаевич рассказал, что включить это стихотворение в «Альманах» ему посоветовал его друг, выдающийся общественный деятель и крупный татарский писатель Галимджан Ибрагимов.

О героической и трагической судьбе поэта мы тогда ничего не знали, но стихи, опубликованные в «Литературке», поразили нас своим мужеством и талантом.

Я, конечно, прочитала их студентам, которые слушали мои лекции по курсу «История литературы народов СССР». Студенты заинтересовались стихами, а одна из них, Кира Тинаева, после того, как стали выходить сборники Джалиля, стала заниматься его творчеством и успешно защитила дипломную работу.

С 1955 года мы с Ильей Николаевичем каникулярное время стали проводить в Домах творчества писателей — либо в Переделкино, либо в Малеевке.

Зимой 1956 года, находясь в поселке Переделкино, я познакомилась с Гази Кашшафом, другом и душеприказчиком Мусы Джалиля.

Познакомила меня с ним моя подруга Хава Галиевна Хусаинова, работавшая тогда референтом в Союзе писателей.

Узнав от Хавы о том, что я увлекаюсь Моабитскими стихами Джалиля и пропагандирую его творчество, Кашшаф стал мне рассказывать, каких трудов стоило оправдать поэта-героя от тяжких обвинений, тяготевших над ним, и о своем участии в этом благородном деле. Кашшаф понял, что самый верный путь — найти того человека, который, оклеветав Мусу, куда-то скрылся. Ему стало ясно: этот человек предал Джалиля и его друзей и, чтобы оправдать себя, оклеветал их.

В этом тяжком деле Кашшафу помогали не только татары, но и русские: К.Симонов, А.Фадеев, журналист Ю.Корольков и другие.

Кашшаф рассказывал мне, что в поисках предателя и клеветника он объехал чуть ли не весь Советский Союз, пока не отыскал его в 1952 году в одном из городков Средней Азии. И только после того, как предатель был найден, судим и расстрелян, стало возможным публиковать и пропагандировать Моабитские стихи, написанные в тяжкие дни ожидания смерти. И лишь в 1954 году вышел в Москве в переводе на русский язык первый сборник Моабитских стихов под редакцией С.П. Щипачева.

После этого имя поэта стало известным не только в Советском Союзе, но и во всем мире. Воспользовавшись дружбой с Кашшафом, я постаралась глубже понять поэта-героя. Мы много занимались анализом переводов стихов Джалиля на русский язык. А их переводили замечательные переводчики и поэты.

Тут я, можно сказать, прошла с Кашшафом большую школу. Я выросла среди татар в Касимове Рязанской области. Язык в совершенстве не знала, но он для меня не был чужим. Чувствовала его и многое понимала, благодаря схожести татарского с туркменским. Ведь четыре года прожила в туркменском ауле, куда поехала в 1940 году по окончании Касимовского педагогического училища.

Это помогло мне в работе над оригинальным текстом Моабитских стихов, которой мы занимались с Кашшафом. Передо мною были переводы на русском языке. Кашшаф читал мне татарский текст на сильные и слабые места переводов. Приведу в качестве примера анализ стихотворения «Сонгы жыр» («Последняя песня»), созданного Джалилем в августе 1943 года в Моабитской тюрьме еще до суда над подпольщиками, но уже обреченного с ними на смерть. Последняя строфа по-татарски звучит так:

Мин белэм: бик татлы

да яшеу тойгысы!

Тик инде мин улэм,

Бу жырым — сонгысы!

Слово «жыр» можно перевести и как «песня», и как «стих». Известный переводчик с тюркских языков Семен Липкин переводит эту строчку так:

Я молод, и я знаю

Кипение чувств живых.

Но вот я умираю.

Мой стих — последний стих.

Перевод очень точный. В нем каждое слово совпадает с подлинником. Однако в сравнении со звучанием подлинника он не передает внутреннего состояния автора и экспрессии авторского стиля.

Есть другой перевод, который сейчас считается лучшим. Это перевод Ильи Сельвинского. В нем есть слова, которых нет в подлиннике, однако авторское настроение передано более точно.

Я знаю, как сладко жить,

О сила жизни победная!

Но я умираю в тюрьме,

Эта песня моя — последняя.

(Ср. «Бу жырым — сонгысы!»)

Разбирали мы с ним и стихотворение «Була кайчак» («Случается порой»), созданное в Моабитской тюрьме в ноябре 1943 года и переведенного С.Маршаком. Я тогда еще не знала, что мне посчастливится познакомиться и подружиться с прославленным поэтом и переводчиком, который подробно мне расскажет, как он переводил это стихотворение. Об этом можно прочитать в моей статье «Мои встречи с Маршаком», опубликованной сначала в газете «Коммуна», а затем в маленькой книжечке «От великого до смешного», вышедшей в 2007 году в Воронеже в соавторстве с В.Елецких.

Мне не довелось после знакомства в Переделкине встречаться с Гази Кашшафом, однако связи наши не прерывались. И я рада была получить от него книги с дарственными надписями.

В марте 1966 года Кашшаф прислал мне альбом, посвященный жизни Джалиля, вышедший в татарском книжном издательстве в том же году (г. Казань). Он вышел на трех языках: татарском, русском и немецком. Составители его: Гази Кашшаф и Фагми Акчурин. На альбоме был автограф Кашшафа — «Примите мой скромный подарок в знак уважения нашего Мусы». В июле 1977 года получила от него из Казани сборник Моабитских стихов на татарском языке «Жырларым» с таким автографом: «Многоуважаемая Полина Андреевна, за то, что Вы любите татарскую литературу и за то, что Вы особенно цените талант Мусы Джалиля» (Гази Кашшаф).

Велик и бессмертен подвиг поэта-героя, но мир узнал о нем благодаря дружбе и подвижничеству Г. Кашшафа.

 

—————————————

Полина Андреевна Бороз­дина родилась в селе Перво Рязанской губернии. Окончила Ашхабадский государственный педагогиче­ский институт. Работала учителем русского языка в Туркменской ССР. В Воронеже с 1949 года. Работала на филологическом факультете Воронежского госуниверситета преподавателем, заведующей кафедрой, деканом. Кандидат филологиче­ских наук. Автор около 100 научных и учебно-методических работ, в том числе монографий по истории литературы народов СССР, творчеству А.Н. Толстого, а также мемуарных книг. Живет в Воронеже.