Никогда

После полудня по небу ползли огромные облака; в сонной, полутемной комнате молодая девушка неподвижно сидела у окна. Она словно ждала определенного момента — когда придет гость, или зайдет солнце, или ей будет дан знак. Она медленно провела пальцами одной руки по тыльной стороне другой; тень печали и досады заскользила по ее губам, и она нахмурилась. Ее взгляд перебегал от близлежащих темных полей к западным холмам, на которые падали полоски света, а потом на лес между ними — он казался то мрачным шрамом на теле земли, то добрым прибежищем. Все смешалось… И эта комната… Белые клавиши фортепиано то и дело завладевали ее воображением, и она застывала на минуту. Но когда грезы уходили, ее пальцы продолжали нерешительно исследовать руки, и беспокойство охватывало ее вновь.

Да, все так смешалось. Она уезжает. Она уже сотню раз повторила про себя эту фразу: «Я уезжаю… Я уезжаю. Я больше не могу это терпеть». Но она не поднималась с места, проходил час за часом, а она все сидела и сидела, и лишь одна мысль крутилась в ее голове: «Сегодня я уезжаю. Я устала здесь быть. Я ничего не делаю. Здесь все мертвое, все прогнило».

Она повторяла это без всякого воодушевления, даже монотонно, когда начинала раздумывать: «Что мне взять с собой? Синее платье с розочкой? Да. Что же еще? Что же еще?» А потом снова: «Сегодня я уезжаю. Я ничего здесь не делаю».

Это была правда: она ничего не делала. Просыпалась она поздно, неторопливо завтракала, все протекало медленно — чтение, шитье, обеды и ужины, игра на фортепиано, карты по вечерам, отход ко сну. Все делалось медленно для того, чтобы заполнить пустоту дня. Это была правда: новый день сменял старый, а она так и не делала ничего нового.

Но сегодня все изменится — больше никаких однообразных вечеров, когда, играя в карты, ее отец восклицает: «Никогда не попадается приличная карта! Я думал, козырной туз уже выбыл. Вот досада!» Больше никакого: «Нелли, уже 10 часов. Спать!», после чего она медленно поднимается наверх. Сегодня она уезжает. Но никто не знает об этом. Она поедет в Лондон с вечерним поездом.

— Я уезжаю. Что мне взять с собой? Синее платье с розочкой? Что же еще?

Она с трудом стала взбираться по лестнице — все тело затекло от неподвижного сидения, точно так же за все эти годы закостенела ее жизнь. И, словно для того, чтобы опровергнуть это, она кинулась лихорадочно собирать вещи — вначале синее платье, а затем еще десяток вещей, которые пришли ей в голову. Она закрыла чемодан — тот оказался совсем не тяжелым. Она несколько раз пересчитала свои деньги. Все в порядке. Все в порядке. Сегодня она уедет.

Она в последний раз спустилась в уже темную комнату. В столовой звенели чашки — ужасный, невыносимо-домашний звук. Она не была голодна. Она будет в Лондоне к 8 часам, поэтому можно подождать — сейчас ее тошнило от мысли о еде. Поезд отправляется в 6.18. Она снова сверилась с расписанием: Элден — 6.13; Олд — 6.18; Лондон — 7.53.

Она стала наигрывать вальс — медленную, мечтательную мелодию — та-там, поворот, та-там, поворот; потом он перешел в печально-сентиментальный напев. В комнате было совсем темно, и она почти не видела клавиш, но музыка сама нашептывала: Элден — 6.13; Олд — 6.18. Невозможно забыть или ошибиться.

Она играла, а сама думала: «Я больше никогда не сыграю этот вальс. Он вобрал в себя весь дух этого дома. Сегодня — последний раз!» Вальс плавно подошел к концу. Минуту она сидела в полной тишине, темная комната казалась загадочной, музыка вальса затихла, стало слышно звяканье посуды. И она снова принялась повторять про себя: «Я уезжаю!»

Она тихо поднялась и вышла. Трава у дороги шелестела под вечерним ветром; казалось, что тысячи рук соприкасаются друг с другом. Больше не было никаких звуков, и ее легких шагов никто не слышал. Идя по дороге, она говорила себе: «Это случится! Наконец-то это произойдет!»

— Элден — 6.13; Олд — 6.18.

Куда же ей пойти? В Элден или Олд? На перекрестке она помедлила, чтобы подумать: в Элдене ее никто не знает, а вот в Олде ее могут заметить, поползут слухи. Что ж, в таком случае Элден. Да и какая разница. Она уезжает, уже почти что уехала!

В груди потеплело, и она глубоко дышала от восторга. Она мысленно пробежалась по содержимому ее чемодана, но смогла вспомнить только синее платье с розочкой. Его она положила первым, а потом забросала другими вещами. Но это не важно. С деньгами все в порядке, все хорошо. От этой мысли ее охватило странное спокойствие, которое только усиливалось и в котором гнездилось столько чувств и переживаний. Она никогда больше не будет играть тот вальс, не будет играть в карты; одиночество, медлительность, подавленность — все это позади.

— Я уезжаю!

Ей стало тепло, по телу пробежала радостная волна, похожая на прикосновение ласкового ночного ветра. Больше никаких страхов. Она вдруг вспыхнула от негодования, почувствовала даже злость: «Никто не поверит, что я уехала! Но это правда — я наконец-то уезжаю!»

Чемодан стал тяжелым. Она поставила его на землю и присела отдохнуть; ей показалось, что она снова сидит в той темной комнате, и ее руки в перчатках стали растирать друг друга. Она вспомнила мелодию вальса. Ах, это дурацкое пианино! Одна клавиша западала, всегда западала. Какая нелепость! Она попыталась нарисовать в своем воображении Лондон, но не смогла и снова скатилась в бесконечные повторения: «Я уезжаю!» Никогда раньше она не была так счастлива.

На станции горел один фонарь, его неровный желтый свет только подчеркивал окружающую тьму. Никого не было — в холодной, пустотой тишине раздавались ее одинокие шаги. Вдалеке горели одни лишь красные огни, казалось, их цвет никогда не изменится. А она все повторяла и повторяла про себя: «Я уезжаю!.. Я уезжаю!..» И спустя некоторое время: «Ненавижу тут всех. Я так изменилась, что с трудом узнаю саму себя!»

Она с нетерпением ждала поезд. Странно. Она впервые решила свериться со временем. Она отвернула рукав пальто — уже почти 6.30. Ей стало холодно. Все семафоры горели красным, словно дразня ее.

— 6.30, конечно, конечно, — она пыталась быть беспечной. — Конечно, поезд просто запаздывает, просто запаздывает». Но с каждой секундой ледяной страх сковывал ее все сильнее, и она уже не верила этим словам.

Огромные низкие облака проплывали над ее головой, когда она шла обратно домой. Тоскливо пел ветер. Раньше она не обращала на это внимание, но теперь все напоминало ей о неудаче и предсказывало уныние. Подавленная, озябшая, она настолько устала, что не могла даже поежиться на ветру.

В совсем темной, сонной комнате она опустилась на стул и стала говорить себе: «Это не последний день. Когда-нибудь я уеду. Когда-нибудь».

Она молчала. В соседней комнате играли в карты, и ее отец стал внезапно жаловаться: «Я думал, козырь уже выбыл». Кто-то засмеялся. И снова голос ее отца: «Никогда мне не попадается приличная карта! Никогда!»

Это было невыносимо. Она так больше не может. Надо что-то сделать, прекратить это. Она принялась наигрывать вальс, но мечтательно-сентиментальная мелодия заставила ее расплакаться.

— Это не последний день, — говорила она себе. — Я уеду. Когда-нибудь.

Склонив голову, она играла вальс и повторяла сквозь слезы: «Когда-нибудь. Когда-нибудь!»

 

ЦВЕТИ, ПРЕКРАСНАЯ РОЗА

 

— Это тот молодой человек, с которым она познакомилась в самолете, — сказала миссис Картерет. — А сейчас давай спать.

За окном спальни листья ивы плавали в лунном свете, словно серо-зеленые рыбки; на фоне светлого летнего неба выделялись тонкие ветви, напоминающие согнутые удочки.

— Впервые слышу о том, что там был молодой человек, — сказал мистер Картерет.

— Ты видел его, когда мы ее встречали — произнесла миссис Картерет. — Ты же видел его, когда они проходили таможенный контроль.

— Не припоминаю, чтобы с ней кто-то был.

— А я думаю, что помнишь, ведь ты еще обратил внимание на его шляпу. Сказал, что она приятного цвета. Такая серовато-зеленая с опущенными полями…

— Боже мой! — воскликнул мистер Картерет. — Это тот парень? Ему лет сорок или даже больше. Он мне ровесник.

— Ему 28. И хватит болтать. Ты не решил, на каком боку будешь спать?

— Пока на спине, — ответил мистер Картерет. — Не могу заснуть. Мне кажется, часы уже довольно давно пробили три.

— Если не будешь ворочаться, то заснешь быстро, — сказала его жена.

Когда поток влажного воздуха подхватывал ветви ивы, превращая их в один огромный мерцающий водопад из листьев, то на мгновение мистеру Картерету казалось, что он слышит шум приближающегося автомобиля. Но когда ветер менял направление и убегал в ночную даль, отзываясь лиственным эхом, он осознавал, что нет никакого автомобиля, что это всего лишь тихий вздох летнего ветра.

— Куда это ты собрался? — спросила миссис Картерет.

— Пойду выпью стакан воды.

— Ты бы лучше лежал, закрыв глаза и не ворочаясь, — сказала миссис Картерет. — Ты так и не смог заснуть?

— Никогда не мог спать при таком лунном свете, — ответил он. — Не знаю почему. Никак не могу улечься. К тому же очень жарко.

— Ты хоть на ноги что-нибудь надень, — сказала миссис Картерет.

На лестнице и на кухне все было залито лунным светом. Пол под босыми ногами был теплым, и вода из крана была тоже тепловатая. Он два раза наполнял стакан, а потом выливал его в раковину, прежде чем пошла достаточно холодная вода. Он не надел домашние туфли, потому что забыл, где их оставил, ведь его мысли были заняты Сью. Внезапно он вспомнил, что они все еще рядом с ведерком для угля.

Мистер Картерет надел туфли, открыл дверь и вышел в сад. Все вокруг приобрело удивительную отчетливость и ясность: он различал малейшие оттенки роз, даже самых багровых, различал желтые и белые бутоны и лепестки, усыпавшие сухую землю после жаркого июльского дня.

Он дошел до середины лужайки. Какое-то время он не видел ни одной звезды. Огромная луна казалась матовой электрической лампочкой, а ее свет, льющийся на зеленую тьму летних деревьев, был безжалостным.

Вскоре свежий ветер опять оживил листья ивы и исчез в ночных далях, а он снова подумал, что это подъезжает автомобиль. Прохладный, даже зябкий ветерок пробежал по его пижаме, и он пару раз взволнованно взъерошил спутанные после лежания в постели волосы.

Внезапно он почувствовал себя жалким и беспомощным.

— Сью, — прошептал он. — Боже мой, где же ты есть? Сьюзи, Сьюзи… Это так на тебя не похоже.

Свою дочь он звал ласково — Сьюзи. Если просто, то Сью. А если сердился, что случалось редко, — Сьюзан. Вот три недели назад, на ее дне рождения, он часто называл ее Сьюзи. Ей тогда исполнилось 19, и это было как раз перед тем, как она улетела отдыхать в Швейцарию. Все тогда думали, как она повзрослела, какой она стала решительной и красивой, и как же замечательно, что она уже летит одна. Только ему казалось, что она выглядит хрупкой и тонкой девочкой, совсем ребенком, несмотря на помаду и херес, который она пила к его великому изумлению. И, в отличие от него, она совсем не боялась лететь на самолете.

Где-то в городке часы пробили половину, и почти сразу же он услышал шум автомобиля. В этот раз нельзя было ошибиться, он даже заметил, как в четверти мили от него мигнули на повороте фары.

— Поздновато возвращаетесь, молодая леди, — подумал он. Теперь он чувствовал досаду. Он слышал, что машина едет быстро, и побежал через лужайку домой — ему не хотелось, чтобы его увидели. Надо поскорее вернуться домой и лечь в кровать. Штанины пижамы были слишком длинны и намокли от ночной росы. Мистер Картерет бежал, приподняв их, как юбку.

— Что за нелепая ситуация, — думал он. — Иногда дети могут поставить в такое глупое положение. Они бывают просто невыносимы.

Уже у самой двери он потерял одну туфлю. Он остановился и подобрал ее, а когда снова стал прислушиваться, то обнаружил, что шум мотора больше не слышен. Исчез и свет фар. И снова ничто не нарушало беззвучного сияния луны и тихих переливов ветра.

— Вот мы всегда пешком возвращались с танцев, — подумал мистер Картерет. — И всем было весело.

Он внезапно похолодел: на этой дороге опасный поворот, где постоянно случаются аварии. Если ехать на большой скорости, то на этом повороте может занести. И, Боже мой, что они знают об этом парне? Может быть, он соблазнитель, ищущий легких приключений. А может быть, он женат. Он может быть кем угодно — мошенником, например.

Тревожное предчувствие вдруг охватило его. Подобное ощущение он испытывал, когда его дочь садилась на самолет, который потом взмыл в небо. Тогда ему мерещилось, что она не вернется домой. И сейчас ему казалось, что кровь в его венах каким-то необъяснимым образом превратилась в отдельные холодные капли, которые медленно нести ледяной страх по всему телу. Что-то подсказывало ему, что произошла авария.

Мистер Картерет даже не заметил, как пустился бежать через розарий к воротам. Только потом обнаружил, что шагает по дороге, нервно затягивая шнурок на пижамных брюках.

— Боже мой, — думал он, — как легко это может случиться. Девушка путешествует на самолете, на поезде или на автобусе, и вы глазом моргнуть не успеете, как может произойти что-нибудь отвратительное.

Он пошел по дороге, чувствуя, как ледяные капельки крови опускаются вниз, распространяя страх до кончиков пальцев на ногах. Он с ужасом заметил бледно-желтый свет, разгорающийся на небе, — уже почти утро. Он не мог в это поверить и в отчаянии бросился бежать.

Только спустя некоторое время, когда он пробежал уже почти сто метров, ему показалось, что он видит свет фар стоящей у обочины машины. Он не знал, что делать. Не мог же он подойти и, постучав по стеклу, спросить суровым голосом: «Моя дочь с вами? Сьюзан, иди домой»? Велика вероятность, что в машине окажется чья-то чужая дочь, которой, возможно, нравится то, что она делает, и которой наверняка не понравится, что какой-то назойливый незнакомец в пижаме пытается им помешать.

Мистер Картерет остановился. Утренний свет, разливающийся над горизонтом, подействовал на него отрезвляюще, и он решил, что нужно взять себя в руки и перестать валять дурака.

— Хватит вести себя, как нянька, — произнес он. — Иди домой и ложись спать. Разве ты не доверяешь ей?

Он стал говорить себе: «Когда перестаешь доверять им, тогда вот и начинаются проблемы. Ты сам нарываешься на неприятности, когда не веришь своим детям».

— Возвращайся в постель, олух, — сказал он вслух. — Когда она была маленькой, ты и то так не волновался.

Как только мистер Картерет зашагал по направлению к своему дому, то услышал шум мотора. Обернувшись, он увидел свет фар движущегося по дороге автомобиля. Он почувствовал, что оказался в еще более глупом положении, и теперь ему оставалось только протиснуться сквозь брешь в живой изгороди, которая росла по обочине дороги. На этом участке она была невысокой, поэтому мистеру Картерету пришлось согнуться в три погибели среди росистых зарослей купыря и крапивы. Его пижама намокла до плеч. К этому времени утренний свет на небе стал золотым, и все краски нарождающегося дня сделались явственными. Мистер Картерет уловил свежий аромат жимолости из живой изгороди.

Мимо проехала машина, но он приподнял голову секундой позже, поэтому не смог увидеть, сидела в салоне Сьюзи или это был кто-то другой. Кипя от негодования, он пошел вслед за ней по дороге. Ему было неловко: вся пижама промокла от росы, и теперь, прежде чем вернуться в постель, ему придется насухо вытереться и переодеться.

— Боже мой, какими идиотами мы выглядим порой из-за них, — размышлял он. — А может, это была не она. О, вдруг это была не она? — подумал он спустя несколько мгновений.

Несчастный мистер Картерет почувствовал, как слабеют и холодеют его ноги. Он позабыл о мокрой от росы пижаме — по телу снова стала циркулировать ледяная кровь. Промелькнула ужасная мысль о больнице, и он почувствовал тошноту, граничащую с обмороком.

— Господи, Сьюзи, больше так никогда с нами не поступай. Больше никогда так не делай…

Тут он увидел, что автомобиль остановился у ворот их дома, в утреннем свете вспыхнули стоп-сигналы.

Спустя секунду из машины вышла Сьюзи. Даже издалека он видел, как хорошо она смотрится в своем светло-лиловом вечернем платье, которое она грациозно поддерживала обеими руками. Птицы еще не пели, и в тихом утреннем воздухе отчетливо раздался ее мелодичный девичий голос: «До свидания! Да, замечательно. Спасибо».

Теперь, подумал мистер Картерет, надо не попасться им на глаза. Он стал размышлять о том, как проскользнуть в дом незамеченным: можно пройти через боковую калитку, потом прошмыгнуть в ванную, надеть чистую пижаму и, может, принять душ.

В следующую секунду мистер Картерет заметил, что машина развернулась и теперь едет по дороге в его сторону. На этот раз спрятаться было негде, оставалось только отступить на край дороги и дать ей проехать. Он испытал несколько неловких мгновений, чувствуя себя дураком, который стоит в чем мать родила среди бела дня, и поэтому пытался небрежно смотреть в другую сторону.

Потом он с ужасом услышал, что автомобиль, проехав мимо него, остановился.

— Простите меня, сэр, но вы, случайно, не мистер Картерет? — раздался молодой голос.

— Да, это я, — ответил мистер Картерет.

Он решил вернуться и выяснить, что собой представляет этот парень.

— Да, я мистер Картерет, — сказал он, стараясь, чтобы его голос прозвучал с равнодушно-непринужденным достоинством.

— А я Билл Джордан, сэр, — представился молодой человек. Его светлые, гладко зачесанные волосы придавали ему удивительно юношеский вид, который совсем не соответствовал его строгому смокингу. — Простите, что мы приехали поздно. Надеюсь, вы не волновались о Сьюзи?

— О, конечно, нет.

— Моя мать нас задержала. Это из-за нее мы приехали так поздно.

— Я думал, вы были на танцах, разве нет?

— Нет, сэр. На ужине у моей матери. Мы потанцевали только несколько минут на лужайке перед домом, а потом играли до трех в канасту. Моя мать — страстная любительница этой карточной игры. Так что, боюсь, это всецело ее вина.

— Все в порядке. Главное, что вы хорошо провели время.

— Да, это было просто великолепно. Я только переживал, что вы будете волноваться о Сьюзи.

— Нет, нет.

— Тогда все отлично, сэр, — сказал молодой человек. До этого он несколько раз бросал мимолетные взгляды на его мокрую пижаму, и теперь он еще раз быстро посмотрел на нее. — Необыкновенно теплая ночь, правда?

— Это точно! Я не мог даже заснуть.

— Мне это знакомо, — приветливо засмеялся он; его красивая, открытая улыбка еще более молодила его и делала обаятельным. — Я, пожалуй, поеду домой, а то уже скоро завтрак. Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи!

Машина поехала, молодой человек помахал рукой на прощанье.

— Вы непременно должны приехать когда-нибудь к нам на ужин, — прокричал мистер Картерет.

— С удовольствием. Большое спасибо, сэр. Спокойной ночи.

Мистер Картерет пошел по дороге. Очень мило, что он обращается к нему, добавляя «сэр». Очень вежливо и в то же время просто. Из таких мелочей и состоит образ человека. Ему стало легко и спокойно.

Когда он дошел до ворот, разгорелся дневной свет, освещая распустившиеся за ночь розы. Одна из них была особенно красива, — темно-пунцовая, почти что черная, — сначала он решил сорвать и принести ее жене, но потом передумал и оставил цвести.

Луна тускнела, и птицы взлетали в небо.

 

Перевод с английского Ксении КИРИЧЕНКО

 

————————————————

 

Герберт Эрнест Бейтс (1905—1974) — известный англий­ский прозаик, чьи романы и многочисленные рассказы описывают в основном жизнь сельской Англии. Г.Э. Бейтс начал писать с середины 1920-х годов, будучи еще совсем молодым человеком. Его произведения рисуют жизнь обыкновенных людей, но всегда проникнуты лиризмом и стремлением найти и запечатлеть красоту. Обращаясь к природе, Бейтс, в отличие от других авторов, не стремится к пустым декорациям и мелодраматическим приемам, его цветы, звезды, деревья, реки и птицы реальны и знакомы каждому из нас. Русскому читателю Бейтс будет особенно понятен и близок, ведь его часто сравнивают с Чеховым, которого сам Бейтс высоко ценил и любил читать.

 

О переводчике

Ксения Евгеньевна Кириченко родилась в Воронеже. Окончила факультет романо-германской филологии Воронежского государственного университета. Публиковалась в журнале «Смена». В журнале «Подъём» печатается впервые. Представлены переводы рассказов Г. Бейтса «Никогда» («Never», 1926 г.), «Цвети, прекрасная роза» («Go, Lovely Rose», 1953 г.). Живет в Воронеже.