* * *

 

Раньше, до семнадцатого года,

Жил епископ в нашем городке.

Он ходил пешком, и для народа

Был, как птица синяя в руке.

 

У его подрясника карманы

Вечно выпирали от конфет,

Угощались ими мальчуганы

И девчонки самых разных лет.

 

А у вдов заботами Владыки

Враз чинились печи и полы.

Проникали солнечные блики

Даже до глубин житейской мглы.

 

Всем в его душе хватало места,

Равно для купца и простеца,

И по всей округе духовенство

Радовалось, видя в нем отца.

 

Устремляясь ввысь, как храмов главы,

Будущую русскую беду

Чуял архипастырь величавый…

А уже в семнадцатом году

 

Увезли его и расстреляли

Там, где только снег да краснотал.

Богоборцы знать того не знали,

Что об этом в детстве он мечтал.

 

Что не смел, не смел мечтать об этом

В юности и в зрелые года,

Что наполнен был небесным светом

В день последний свой, как никогда.

 

МЕДОВЫЙ СПАС

 

Лет пятнадцать уже, каждый год,

Когда августом дышит природа,

Приезжаешь ты к нам на Приход

С трехлитровыми банками меда.

 

С прославленьем Творца за дары,

Что усердием собраны летом,

С настроением щедрой поры

И поклоном своим, и приветом.

 

Восковую свечу теребя,

У янтарного иконостаса

Ты стоишь, и глядят на тебя

Очи — очи Медового Спаса.

 

Ах, как много они говорят,

Говорят без единого слова,

И становится солнечным взгляд,

Сладость Божию чувствуя снова.

 

От кропила святой ореол,

Как всегда — на улыбки народа,

На широкий сияющий стол

С трехлитровыми банками меда.

 

Лишь одну увезешь ты назад…

И убогим простым прихожанам

Будет видеться тихий твой сад,

Упоенный пчелиным жужжаньем.

 

А тебе из глухих твоих мест

Будет видеться слава Господня —

Портулаком увенчанный Крест,

Изнесенный за паперть сегодня.

 

* * *

 

Пели соловьи, и пенье их

Через сон звучало тише, тише…

Я спала при храме Всех святых

В маленькой гостинице, на крыше.

 

Было так на сердце хорошо,

Как лет пять, наверно, не бывало.

Ливнем, что стремительно прошел,

Почему-то пахло одеяло.

 

На ветру качаясь у окна

Ель казалась тенью Минотавра…

Но всю ночь мне виделась одна

Троицкая Сергиева Лавра.

 

И о ней же пели соловьи,

И шептались белые петуньи.

Сколько благодати и любви

Мне она дарила накануне!

 

А рассветный путь мой недалек:

Сосны, мост, крутые переулки…

Бьет поклоны каждый стебелек,

Слыша звон торжественный и гулкий.

 

Бесконечно радовался взгляд,

По сырой тропе спускаясь ниже,

Что все это — Сергиев Посад,

И что Лавру я еще увижу.

 

* * *

 

Когда-то жили в детском уголке

Два попугая — Топа и Чирика,

Волнистые, как воды на реке,

Для них — кунжут, орехи, земляника.

 

Сказать по-человечьи не могли

Ни слова — ни полслова, даже редко.

Но как они всегда охотно шли,

Немного полетав, в родную клетку!

 

— Волнистые, как воды на реке,

Не променяю вас на крупных ара…

И с кречетом прекрасным на руке

Смотрел на нас святой с иконы старой.

 

Припомнилось из детства неспроста —

Ушел из дома сын моей соседки.

Ушел, как тать. Ушел, как навсегда.

Так из тюрьмы бегут, летят из клетки.

 

А я ей говорю: «Не прекословь,

Известны мне слова светлее солнца:

В тот дом, где и была, и есть любовь

Несчастный блудный сын еще вернется».

 


Вера Николаевна Часовских родилась в Нижнедевицком районе Воронежской области. Окончила художественно-графическое отделение Бутурлиновского педагогического училища. Работает преподавателем Воскресной школы. Автор поэтического сборника «Не­бо у самой травы». Публи­ко­валась в журнале «Подъ­ём». Живет в городе Бутурлиновке Воронежской области.