РАЗНОЗИМЬЕ

 

Для надрывных и горестных спевок

В ледяной заколдованный круг

Зимний вечер собрал, будто девок,

Голосистых метелей и вьюг.

 

Я зажат, как в тиски в круге первом,

Злобно плачут метели навзрыд —

Лишь одна среди хора молчит

И не верит гуляющим стервам!

 

Вьюги воют морозно на ухо,

И вращаюсь я в круге втором.

Вечер темным предстал певуном —

И лишился я речи, и слуха.

 

Показалось мне: в горе столетий

Этот вечер виновен да я.

И в сугробах сомкнулся круг третий,

И небес разошлась полынья.

 

* * *

 

День сухо говорит со мной, покуда

Его не сменит дождевая тьма,

И вдаль его погонит листьев груда,

И свистнет хладнолицая зима.

 

И млечный свет мне ляжет на оплечье,

И мир накроет дымкой снеговой,

И тьма найдет обличье человечье

Безумной юной девушки с косой.

 

С ней наши встречи будут неслучайны,

И в жадном преткновении сердец

Две тени унесет, рассеяв тайны,

Предзимья ключник — молодой снежнец.

 

ХРИСТОРАДНИК

 

«Какой доверчивый придурок!» —

Разнесся шепот по дворам,

Он подобрал в грязи окурок,

Поднес к обметанным губам.

 

Он был убог, улыбчив, жалок,

Он попрошайка, нищеброд,

Любимец стариков и галок,

Он христорадник, идиот.

 

Погонят все его в три шеи —

Он удаляется, боясь.

И в глубине пустой аллеи

Он ощущает с небом связь.

 

И, чтобы быть ко всем поближе,

Он молится один за нас

Под плач небес в застывшей жиже

В безлюдный час.

 

* * *

 

Я чувствую: полетья холод кроток,

Он ощутим тобой и мной едва.

Поманит мгла в подлунный околоток,

Рождая на пути земном слова.

 

Навстречу мне из дождевой утробы

Спускаются по тучам и воде

Мои мечты — блаженные зазнобы,

Их след зеркальный стелется везде.

 

Швырнут деревья красные обноски,

Склонится вниз соломенный лопух,

Застынет мир, и в багрянистом воске

Свеча вселенной согревает дух.

 

РОСТЕПЕЛЬ

 

Мне досталась ты задарма,

Без торговли, грызни, вопросов.

Ты теперь — лишь моя зима,

От снежинок и до торосов.

 

И хочу я сегодня, чтоб,

Уходя от весны соблазнов,

Под подошвой моей увязнув,

Мне служил каждый твой сугроб.

 

Чтоб метелей твоих и вьюг

Не слышны были злые вопли,

Чтоб февраль, как продажный друг,

Заревел, распуская сопли.

 

Я поверю тебе тогда,

Когда ты мне прошепчешь сухо,

Как больная в чепце старуха,

Что с рожденья была горда,

 

Что меня не любила ты,

Что ласкала из пошлой моды,

Что мои собирала годы,

Как флористка в букет — цветы.

 

ПЕРВОКРЕСТИТЕЛЬ


Святому преподобному

Герману Аляскинскому,

всея Америки чудотворцу

 

Он слышит ангелов подсказки,

Его словам, пришелец, верь.

Родным он стал хребтам Аляски,

И алеутки-черноглазки

Зовут его отцом теперь.

 

К нему креолы и тлинкиты

Бредут, уставшие от бед,

И ждут молитвенной защиты,

И каждый будет обогрет

Несуетно, без волокиты.

 

Едят из рук его медведи,

И ласки ждет суровый бык,

И горностаи, словно дети,

Не забывают об аскете,

Чья жизнь — страданий чистовик.

 

В мольбах на острове Еловом,

Где землю обнимает мох,

Где океана шумный вздох,

Пропитан озаренным словом,

Векам слышны монах и Бог.

 


Александр Владимирович Орлов родился в 1975 го­ду в городе Москве. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького, Московский институт открытого образования. Работает учителем. Публиковался в журналах «Наш современник», «Литературная учеба», «Сибирские огни», «Юность» и других изданиях, антологиях, альманахах. Автор четырех книг стихотворений и сборника прозы. Обладатель золотого диплома и лауреат международного славянского литературного форума «Золотой Витязь» и ряда других литературных наград. Живет в Москве.