Акварели

ИЗ РАЗГОВОРОВ

НА НОЧЬ ГЛЯДЯ

 

— Пап, а если бояться нечего,

Почему тогда книги врут?

— Что у нас на повестке вечера?

Разговоры про Страшный Суд?

 

— Что-то, пап, не усну никак,

За матешу немного тревожно…

Можно сделать страницу ВК?

— Нет.

— А ногти покрасить?

— Можно.

 

— А сегодня Захар говорил,

Что Никитина тварь ползучая.

Я сказала, что он дебил,

А теперь, что-то совесть мучает.

 

Между вторником и средой,

Голос твой как настойка выдержан.

 

— Слушай, папа, а ты святой?

— Нет, артист, но хреновенький.

Спи уже…

 

Ночь собьет кулаки в рукопашной,

Побеждая панельную серость.

 

— Почему, когда вечер, страшно,

А с рассветом приходит смелость?

 

— Спи, и страхи растают к утру,

Пудрой сахарной на оладушке.

 

— Неужели все люди умрут?

— Кроме нас — безусловно!

— А бабушка?

 

— Я теперь, как советовал ты,

Про себя повторяю вот это:

«Ночь — всего лишь отсутствие света».

«Ночь — всего лишь отсутствие света».

 

— Ночь — пространство воров и святых.

Пистолетов.

Всенощных с четками.

 

— Я боюсь не самой темноты,

А того, кто плывет на лодке,

По проспекту ночной воды.

Не вещей с очертанием воронов,

А того, кто сидит за шторою.

 

— К сожалению, ты поэт,

Без стихов, но по духу — это,

Обескровленный вид поэтов.

Что Захару дала ответ,

То пусть совесть тебя не мучает.

И еще, доча,

Смерти — нет!

Несмотря на отдельные случаи.

 

И еще,

Эволюция — ложь,

Но придется учить для программы,

И отец не настолько хорош,

Не настолько хорош, как мама.

 

Но твой сон голосит у ворот

Эту сказку про «добрый и праведный»

Я обычный моральный урод,

Но умею подать себя правильно.

 

— Побеждая актерский зажим,

Ты кого-то со сцены напутствуешь,

 

— Все проходит.

Особенно — жизнь.

И особенно наша,

Чувствуешь?..

 

ОН И ОНА

 

Помнишь, как выпало сердце

и вниз по лестнице,

а ты ему вслед кричала:

— «молись о крестнице».

Что непременно наступит

весна-кудесница,

и что таких, как мы,

не ломают зимы?

 

Помнишь ли это счастье —

когда издатели

все свое время на рукопись

нашу тратили?

После ровняли слова

довоенным шпателем,

целились в сердце,

но били все время мимо.

 

Наши разборки немного

горчили матами,

имя твое

безнадежно пропахло чатами.

Я разорвал телефон свой тогда

на атомы,

и, наконец-то, почувствовал

вкус свободы.

 

Мы поселились у моря,

«сухое красное»

делало нас под вечер

весьма опасными.

Местные жители

все вопрошали ласково:

«надо бы как-то унять

этих двух уродов».

 

Помнишь поэта,

что так ненавидел нытиков,

как ненавидит актер

театральных критиков,

как он кричал через площадь

в лицо политикам:

«Время вам очень тяжелое?!

Выжить трудно?!»

 

Это хорошее время,

спросите у города,

что незаметно завяжет

петлю за воротом,

нас бы побили камнями

во время Ирода,

или во время Данте

сожгли прилюдно.

 

Помнишь ноябрь,

дороги в снега закованы,

непобежденная осень

кричит от боли,

 

и мы ничего не боимся,

помимо клоунов,

белых акул,

и синдрома потери воли…

 

АМЕЛИ

 

Ну чему я тебя научу?

Ты Вселенная в маленьком теле,

Что разводит свои акварели

И боится похода к врачу.

 

Я смотрю на тебя и молчу.

Если ангел в аренде у Бога,

Это так неожиданно много,

То чему я тебя научу?

 

Мы рисуем на мокром окне,

Ты мудрее апостольской речи,

Что в холодный октябрьский вечер

Так дословно запомнилась мне…

 

---

Артур Георгиевич Ктеянц родился в 1983 году в городе Баку. Окончил Россошанское медицинское училище, факультет психологии Воронежского экономико-правового института. Работает артистом Россошанского драматического театра. Публиковался в журнале «Подъём». Лауреат литературной премии «Кольцов­ский край». Живет в Россоши.