Горсть песка

* * *

 

Ночь прошла… Собачью перебранку

дождь сменил — не прыткий ни на грамм.

…Открывает лавку спозаранку

человек по имени Ваграм —

говорят, всем сердцем он прирос к нам.

…Сколько надо, денег положу

на прилавок, дабы тем барбосам,

что не спят, купить по лавашу.

День — открыт… Ненастье — в заголовке,

что потом — отсюда не видать,

но пока у нас и в околотке

тишь и гладь да Божья благодать.

Мой сосед с утра пустой, как бубен,

от похмелья — тяжко на душе…

Даже он жалеть Ваграма будет,

разорись тот в прах на лаваше!

Мы тут знаем: жизнь — не бакалея,

ну а сахар — даже не еда…

…Никого на свете не жалея,

выжить можно,

                           но — не навсегда.

 

* * *

 

…И здесь никто не помнит зла,

и верят в то, что власть — от Бога.

Но что в село, что из села —

вконец «убитая» дорога.

К селу бюджет районный крут:

необходим — иначе крышка! —

ремонт дороги, а дадут

ли денег? — Нет в кубышке лишка…

Но каждый — свой ответ припас…

Сказал отец Алексий: «Днями —

дадут. Но можно и сейчас

ходить Господними путями».

 

ГОЛОС

 

В голове — только мысли худые…

Дует ветер сомнений в дуду

беспокойства за них: ну куды я

с ними, грешными, нынче пойду?

Папироску сухими губами

шевелю (целый вечер — одну)…

Кто-то выкрикнул — за погребами,

где картошка хранится: «Ау!»

Может, кто-нибудь в поисках воли

заблудился, как ветер в лесу?

…И пошел я к источнику вопля:

может, вправду кого-то спасу.

Вышло так, что о помощи просьба

отвлекла от раздумий плохих.

Может, не заблудился, а просто

спьяну выкрикнул в ночь

                                                 и — затих?

Ну, нельзя же любить алкоголь так! —

Беспросветно здоровью дерзя…

Но… и спьяну у нас — и не только

в погребах — заблудиться нельзя.

Друг, ау!.. Словно во поле голом,

тишина —

             не жилая почти…

На ТАКОЙ человеческий голос

человеку нельзя не пойти.

 

* * *

 

В нашем клубе аншлаг не всегда,

но бывает — особенно, аще

хор поет — ветеранов труда —

из старушек одних состоящий.

Как народ аплодирует! — Он

от попсовых устал «погремушек».

Говорят, сам Иосиф Кобзон

прослезился, услышав старушек.

Нет в газетах о них ни строки.

Слава Богу, бабуси — не «теле-

звезды»…

         Помнится, и старики

в этом хоре заслуженно пели.

Добрым словом помянем родных

песнопевцев и души согреем! —

Вот уж год, как последний из них

поселковым отпет иереем…

Хор поет: «Нам года — не беда…»

…И подходит, как сдобное тесто,

с Божьей помощью время, когда

в этом хоре найдется мне место.

 

СТАРИК

 

Никому на нервах не пиликая,

то бишь, громких слов не говоря,

выпил за столетие Великого —

как считали раньше — Октября.

Тяжесть лет на сердце давит — ноская,

как дерюга. Все — наперечет

помнит: кровь — по матушке — поповская,

по отцу — кулацкая — течет.

Потускнели очи, как медали на

пиджаке…

               Заплакал бы, да сил

нет таких…

               Повторно выпил.

                                          «Сталина

нет на вас!» — кому-то погрозил.

 

* * *

 

Автомобильным шумом с улиц

несло? — Но это было днем…

Шумел камыш, деревья гнулись

и где-то шло кино, а в нем

во всех ковбой палил из кольта? —

В таком-то доме (например,

вон в том), на улице такой-то

не мог заснуть пенсионер.

Звучала мысль —

                           одна лишь —

                                           остро:

с годами — все короче дни,

и каждый новый — точно остров,

не обитаемый людьми.

 

* * *

 

Голый тополь мерзнет в гордой позе

Аполлона, свет парит дневной —

тусклый, точно шапка на морозе —

из ондатры, крысы водяной.

Что ж в мороз мне дома не сидится?

Сдобный снег всамделишной красы

по кустам сугробится,

                                         девица

проплывает — в шубе из лисы.

Будет и морозней, а покуда

местным жизнь в поселке — не отлуп:

греет всех,

                 как дворника Махмуда

офицерский дедушкин тулуп.

Мир вам, одиноким и семейным!

Ни к чему нам громких улиц прыть…

А тепло… Так мы его сумеем

надышать всегда — наговорить.

 

* * *

 

Про то, что нет пути другого,

наш долгожитель — дед Матвей —

поет настойчиво и строго,

сверкает взгляд из-под бровей!

Играет с чувством он (сноровка

осталась), радуя народ.

В том, что в коммуне остановка,

что паровоз летит вперед,

нам, поселковым, нет изъяна,

хотя и дужил слух доднесь,

что, кроме старого баяна,

у старика винтовка есть.

 

* * *

 

                                           Мирославу Бакулину

 

Размахнулся — живу в двух столетиях: мало ли

нас широких таких — из петров да емель…

Нынче осень: закаты смиренные

                                                              алыми

языками хлебают

                                дорожный кисель.

Согрешу, если дни назову нехорошими

потому, что царит

                                 дождевая тоска.

Потому и живем, что грехи наши брошены

в море милости Божией горстью песка.

не написать…

 

---

Юрий Петрович Перминов родился в 1961 году в Омске. Окончил филологический факультет Омского государственного педагогического института им. Горького. В течение многих лет возглавлял ведущую общественно-политическую и литературно-публицистическую газету Сибири «Омское время». Главный редактор историко-культурологического, литературно-худо­жествен­ного альманаха «Тобольск и вся Сибирь». Автор восьми книг стихо­творений и многих журнальных публикаций. Член Союза писателей России. Живет в Омске.